Часть 1
24 августа 2022 г. в 21:41
Затхлый запах сырости и трупной вони заполнял опустевшую улицу. Казалось, сам дьявол посетил ее однажды и наказал провинившихся жителей, забрав их себе в услужение, а неугодных — убив на месте. Не было ни единой души. Только Микаэль, блуждающий там уже, казалось, несколько лет. Смутный образ дома, к которому он так стремился добраться, со временем становился все туманнее, и он поверил, что «дом» был лишь фантазией обезумевшей головы. Улица стала кровавой баней. Впоследствии — превратилась в помойку, воняющей прорванной канализацией. Микаэль проходил через одни и те же переулки, ни разу не останавливаясь, чтобы отдохнуть. Его конечности уже совсем окоченели от холода, а в памяти отпечатался каждый поворот и каждая трещина в стене, а главное — гора прибывающих трупов.
Микаэль догадывался, что время здесь остановилось, ведь трупы уже очень давно перестали разлагаться. От этой мысли к горлу подступала тошнота, что оборачивалась желчной рвотой на его рубашке и изношенных ботинках. Они, словно живые, провожали Микаэля потускневшим взглядом и как могли улыбались одеревеневшими уголками губ, заставляя кожу покрываться мурашками. Он знал каждого умершего здесь в лицо — ведь когда-то, в том самом «доме», он сидел за письменным столом на неудобном стуле и, прикуривая, продумывал образ каждого в своей голове, начиная с рождения, заканчивая встречей с Преисподней, где прерывалась их жизнь. Увидев их в первый раз, Микаэль почувствовал, как сердце рухнуло в пятки, а внутренности перевернулись вверх дном. Сейчас, привыкнув, он не смел смотреть на них. Не позволяла совесть, но неизведанное (а может, тот самый дьявол внутри него, убийца) заставляло его смотреть в их глаза, заглядывающие в душу и спрашивающие: «Почему?», будто он собственными руками убил их.
Микаэль мечтал о смерти. Он каялся в сотворенном и отчаянно желал оказаться на месте любого из его жертв, убитых так изощренно и жестоко. Они, по крайней мере, больше не чувствовали страха, голода и усталости. Им не приходилось бесконечно думать и обдумывать свои грехи, умоляя простить себя Бога, который отверг его и не желал смотреть на его жалкое лицо. Бледное, исхудавшее, зареванное и исцарапанное собственными ногтями в очередном приступе безумия. Микаэль проклинал Бога. Он бросил его здесь в наказание за грехи, за попытку уподобиться ему, и осознал, как ошибался в нем. В своем идоле, излучающем райское сияние, куда когда-то он так хотел попасть. Хотя желание о прекращении оказалось сильнее, и Микаэль готов был лизать грязные пятки Бога до блеска всю свою жизнь, даже если ему придется делать это вечность, пока его язык не отсохнет, Бог не смилуется и не позволит ему умереть, расчленив тело и раскидав по свету, а душу разбив на тысячу осколков и рассеяв по воздуху, чтобы его покой больше ничего не могло потревожить. Пока не найдется кто-то, ненавидящий Бога так же сильно. Достаточно храбрый, чтобы занести нож над шеей мирно спящего Бога и увидеть какого же цвета на самом деле его кровь. Кем же является на самом деле «высшее существо, создавшее жизнь» и не окажется ли он облаченным в райские одежды Сатаной.
В мыслях то и дело всплывали обрывки воспоминаний, которые он никогда не переживал. Когда Микаэль, в два раза меньше себя сейчас, проходил по похожим переулкам, где хотя бы встречались живые люди, и дрался с ними вплоть до потери сознания или смерти другого. Каждый обрывок напоминал судьбу одного из его персонажей, только вместо убийцы антагонистом оказывался он сам. В другом воспоминании Микаэль стоял внутри роскошного особняка и дрожащей рукой держал пистолет, пока человек перед ним, — очень похожий на его отца, — пытался с ним договориться. В следующем, он отчаянно бежал, пытаясь спастись, пока позади него раздавался грохот и взрывы, оставляя позади себя людей умирать. Каждый погибший оказывался у него перед ногами. Расчлененные, убитые самыми изощренными способами, они находили его своим взглядом и сводили с ума. Над их полуразложенными телами летали мухи, по ним ползали пожирающие плоть насекомые — единственные живые существа после Микаэля в этом треклятом месте (если его самого можно было назвать живым). Стоило Микаэлю пройти мимо них, как они тут же взлетали, роем проносились мимо его лица, ощутимо касаясь обнаженной кожи и покусывая ее «на прощание». Он не обращал на них внимания и шел дальше.
Микаэль, в очередной раз проходя возле ворот, ограждающих «кровавую улицу», пытался разглядеть в заржавевшем ноже, что давно стал частью его руки, свое отражение. Его руки покрывала свежая кровь, она стекала по худым пальцам, задерживаясь на кончиках сломанных ногтей, а после — падала и разбивалась об асфальт. Кровь никогда не заканчивалась, напротив — ее становилось все больше, как будто далеко, где-то не здесь, существовал тот же Микаэль, что продолжал убивать. Иногда к старым трупам присоединялся еще один, бывало — прибывала целая гора. Микаэль бросил безразличный взгляд на тело, преградившее ему путь, и в мыслях тут же всплыл образ, где он, полный злости, заносил топор над головой невинной старушки, чей крик звоном отозвался у него в ушах. Микаэль пнул труп, убирая его с дороги, и поднял взгляд, чтобы пройти, но столкнулся с препятствием. Залитое кровью зеленое лицо, исказившееся в ужасе перед смертью, было пригвождено насквозь пронзившей череп кочергой. Его лицо исказилось в болезненной гримасе, и он отвернулся. В мыслях всплыл образ улыбчивой бабушки, стоящей у окна и поливающей цветы лилии. Он не смог поднять глаз, чтобы пройти дальше, и противясь своему же «дьяволу» внутри, побежал в обратную сторону. Его сердце стучало как сумасшедшее, отбивая ритм похоронного марша; он узнал в той женщине родную бабушку. То был даже не его персонаж, над чьей судьбой он властвовал как «земной Бог», как Творец, — то был самый близкий для него человек, и Микаэль не мог поверить в то, что был способен убить ее. Не в этой жизни, но этими руками. Если существовал кто-то, похожий на него, кто-то, за чьи грехи страдал здесь Микаэль, то он желал ему самых страшных мучений, что не закончились бы вовек.
Микаэль впервые за долгое время почувствовал, как вспотевают ладони, а уставшие ноги после нескольких лет наконец-то начинают дрожать. Впервые за долгое время это не тошнота и не страх, не отвращение к самому себе; впервые за долгое время он почувствовал в себе глубоко затаившуюся жизнь, осознал, что он не умер. Хотя он не мог сейчас должно обдумать эту мысль. Спектр забытых эмоций заполнил его; он упал на колени, проезжая кожей по шероховатому асфальту, и увидел собственную кровь, с которой не встречался столько лет. Она показалась ему насыщенной, яркой и такой желанной, в сравнении с той, чужой, что пропитывала изорванные края рубашки, что Микаэль захотел попробовать ее на вкус. Он с трудом сел и прижал к своей груди колени, пытаясь слизать с них кровь, смешавшуюся с грязью, сначала кончиком языка, а затем жадно, не пропуская ни единой капли. Прикусывая зубами, впиваясь ими вплоть до новых ран, с которых текла еще более сладкая жидкость, несравненная даже с деликатесами из самых дорогих ресторанов (в коих он не успел побывать). Стоило бы задаться вопросом: что же произойдет, когда чувства заполнят мертвую оболочку? Это было хуже безумия, наверное, слово «сумасшествие» было ближе к истине, но все еще не настолько истинное и великое. Микаэль испытал это на самом себе. Усталость все никак не могла взять верх над этим неописуемым чувством, хотя стоило бы еще очень давно — разум покидал его с каждой секундой, что он продолжал пожирать свою плоть, ломая зубы о твердые кости, обгладывая их до белизны. Не было только боли. Истинное наслаждение сродни наказанию за грехи, Ад, замаскированный под «Рай» у Эдемского сада. Существовало ли место, названное «Раем», куда приходят лишь чистые, не запятнанные злом и ненавистью души, или то было лишь иллюзией подобной той, что сейчас видел Микаэль?
На его глазах кость, с которой он содрал каждый кусочек мяса и жадно обсосал, не оставляя ни капли сока, начала обрастать новой плотью. Микаэль отшатнулся, завороженно наблюдая за этим, пока его разум восстанавливался, и вдруг поднял свою руку ко рту, убирая с нее недоеденное мясо, а затем заорал во все горло, обдирая нежную кожу, пока его не прервал рвотный позыв. Содержимое его желудка, которое совсем недавно было его собственной ногой, оказалось на земле. Ее вид вызвал еще один рвотный позыв, его горло обожгла желчь и тоже оказалась на земле. Микаэль почувствовал, а точнее — вовсе перестал чувствовать свое тело и обессиленно рухнул на землю, наблюдая перед глазами жизнь, что он успел прожить до того, как попал сюда, а потом бесконечный цикл страданий, что он пережил в своем персональном «Аду» за свои грехи. Перед смертью, которая, как ему казалось, наконец-то соизволила снизойти до него, Микаэль решил, что никогда не хочет возвращаться в то место, которое назвал своим «домом», и в которое желал вернуться каждую секунду здесь. Никогда не хочет возвращаться туда, где творил ужасные вещи, за которые отплатил сполна. Вот только «Бог» не умел прощать.
Проснувшись, Микаэль (или поселившийся в нем дьявол; надзиратель, следящий за отбыванием наказания) заставил себя подняться на ноги. Он боялся опустить взгляд, но, мельком заметив ногу, широко раскрыл глаза и посмотрел на нее: на ней не было ни царапины, ни капельки крови, только кусками повисшая черная грязь. Он решил, что ему это приснилось, но заметил лужу рвоты рядом с собой и почувствовал головокружение. В глазах плыло, но Микаэль перешагнул через испражнения и зашагал вперед по тому пути, с которого, струсив, сбежал вчерашним днем. Его глаза равнодушно скользнули по трупу старушки, а затем и по ее черепу, и он улыбнулся ей уголками губ, проходя мимо. Истощение оказалось сильнее страха и совести, после бунта он лишился даже их, но ему было все равно. Пройдет еще сотня, а за ней и тысяча лет, и даже если тогда «Бог» не простит его, то он все равно ничего не почувствует. Вот только было ли это «наказанием» тогда?
Перед глазами мелькнула алая вспышка, обернувшаяся кровавым пламенем, охватившим иссохшие деревья и распространявшимся все дальше и дальше вглубь. Микаэль не остановился и перед ним, продолжая идти по заложенному и сотню раз выученному маршруту, лишь мазнув по нему коротким взглядом, хотя внутри него все же что-то заклокотало — его душа рвалась наружу, пытаясь ухватиться за пламя как за свое единственное спасение. Противостояние смирившегося тела, — а может, мертвой оболочки, управляемой кем-то за сценой этой улицы, — и измученной души было болезненным. Так ли ощущалась боль на самом деле — он забыл, но это и не было важно. Передвигать ногами становилось труднее, как будто на них повисла двадцатикилограммовая гиря, пока они не остановились вовсе. Боковым зрением Микаэль видел, как что-то черное, выбравшееся из огня, медленно приближалось, и он повернул голову к нему. Едва различимый силуэт человека, за которым распахнулись огромные пепельные крылья, внушая истинный ужас смотрящему на них. Микаэлю же они показались теплыми. Непоколебимыми, твердыми и крепкими, в которых можно было укутаться и спрятаться от, — хотелось бы сказать, мирских забот, но, — персонального Ада. Лицо Микаэля тронула слабая улыбка, и он позволил «нечту» приблизиться и слиться с ним, едва ощутимо касаясь губами его обнаженной шеи, а потом и собственных губ, высасывая крохи жизни из него. Микаэль как будто оказался в совершенно другом месте: так хорошо ему не было еще никогда, будто бы он не проходил по переулкам, утрачивая остатки своего разума за наблюдением за трупами. Улица начала сереть, пока вовсе не обратилась во тьму; кожа начала обтягивать кости, а губы белеть, пока он не упал на землю замертво.
«Доброе утро» — последнее, что услышал Микаэль, прежде чем закрыть глаза. Пробиваясь сквозь черную гущу, пытаясь дотянуться рукой до высоты, он вдруг подорвался и, тяжело дыша, открыл глаза. Микаэль увидел перед собой лист, на котором его рукой красными чернилами нарисовали труп престарелой женщины, чей череп был пригвожден к центру. И губы, изогнутые в хихикающей улыбке.