Искра

The wrath of the lamb - Brian Reitzell feat. Siouxsie Sioux

снежная ночь опускается над теплыми кровлями деревянных фасадов в дуэте с упавшей каплей реактива в мутную колбу. его жизнь была создана с пробирки. он целеустремлённо и вслепую продолжает цепь Создания и Рождения. напряжённая обстановка в абсолютной духоте рождает непокидающее чувство тревожного, едва осязаемого присутствия Второго. его лицо непроницаемая скала, омывающаяся водами не виданого тепла; его глаза обманчиво холодный подтаявший лёд; его руки нервно подёргиваются в немом рефлексе, от тяжело оседающего ощущения слежки. кислотная капля попадает мимо узкого горлышка, в момент обжигающего прикосновения стали к меловой артерии. в его жилах течёт фальшивое подобие человечества и Второй прикасается мечом к намеченной метке, обводит солнечную каёмку с неясной бережностью, оглаживая осторожно, казалось боясь повредить ценность. пустая попытка рационально оправдать. функция дыхания в нем слишком резко отключается: на ромб болезненно давят, с нажимом на центр тонкого лезвия. у Второго пальцы острые, а кисти рук наполнены силой и изяществом - как у него; у Второго утончённые угловатые черты лица, сглаженные лишь у самых краёв - как у него; у Второго нет штрихкода относящего его к Идеалу Создательницы - в отличии от него. Второй зажимает голубые глаза кистью, и Бедо - вдохнув и забыв выдохнуть - на периферии сознания слышит, как Тот беззвучно шепчет: – чтобы создать разумное Существо, необходима Искра, дающая Существу способность к мышлению, понятию и принятию внутреннего "Я". холод железа тягуче опускается вниз, проводит по груди, томительно цепляя замысловатые пуговицы жилета. Второй подцепляет зубами мочку чужого уха, облизывая с глухим причмокиванием, пока Альбедо, коротко сглатывая, узнает строки из дневника их общей Матери. – ...Искра является ключевым фактором в мыслительном процессе. серые клеточки мозга, отвечающие за него, несут в себе развитие Существа напрямую связанные с ней. размеренное дыхание Второго доносится слева, нежные удары по самолюбию приходятся справа - у тазобедренной кости, подбираясь к внутренней стороне бедра. – ...принцип ее работы заключается в сохранении жизни Существа, вне зависимости от функционала рефлексов. она даёт Существу понятие ценности жизни, Себя как индивидуальной личности и природную рациональность, побеждающую разрушительность эмоций в момент обострения. алхимик алчно - и слишком шумно - заглатывает кислород, боясь задохнуться в физических ощущениях, когда в бедро болезненно впивается металл. он давит, сильно, но не прокалывая, не оставляя царапин. держит долго, давая возможность почувствовать. прочувствовать. – ...она также отвечает за эмоциональный интеллект, когда рациональный трезвый ум не требуется, тем самым давая возможность Существу развиваться в нем самостоятельно, без заложенного кода, прямо с момента Рождения. она позволяет постепенно осваивать чувства, ощущения, эмоции, окружающих существ и......людей. последнее слово на выдохе в дёрганый кадык - он открывает ему глаза. зеркальное отражение Альбедо и размытость картинки в нем, с неприятной нечеткостью, после мучительно долгих мгновений его кратковременной слепоты, идут игривой судьбе на руку. он пытается увидеть кого-то ещё в прозрачном прямоугольнике с золотой гравировкой. видит, Себя. Он - невидимый его замылившимся очам - его отражение. что-то в Нем не так. настораживает, когда одна из рук плавно идет вверх. он не чувствует её, но осязает прикосновение своих перчаток к звезде Кхаэнри'ах. как её сжимают. как он поднимает свои руки - в инстинкте самосохранения, не с собственного желания - к чужим ладоням, отталкивает. вспоминаются слова Второго о 《сохранении жизни Существа, вне зависимости от функционала рефлексов》, когда эмоции противоречиво относятся к этой стороне Искры. ладони зажимают шею туже, перекрывают дыхательные пути. ненадолго, не убивать, но позволить ощутить. отводит их, почти мгновенно, в резком порыве, как от ожога. атомная война не так страшна, как Он в своём гневе. он пытается молчать, не противоречить намерениям двойника. он знает, как не стоит себя вести в подобной ситуации. молчание разьяряет зверя. – Альбедо, – говорит Он с нажимом. – Альбедо, не молчи. не молчи. эти слова начинаются тихо, с едва ощутимым поглаживанием, переходящим в яростный рык. Его не устраивает молчание. Его не устраивает сопротивление. Его не устраивает то, как Альбедо относится к Нему после произошедшего. – ты..ты не понимаешь. ты считаешь меня монстром, потому что ты идеальный, потому что ты удачный. потому что, вероятно, тебя предупредили обо Мне. ты сделал бы также на моем месте. ты ничем не отличаешься от меня, Альбедо, ты слышишь? – он тянет его мальвинку назад, заставляет смотреть, видеть. – отвечай, немедленно. он сглатывает, потому что ситуация кажется безвыходной. это не так легко, как просто дать Ему то, что Он хочет. Он будет требовать больше и не даст себе спуску, не допустит просчёта для шанса устранить. но он все равно даёт это. – да, да.. ты абсолютно прав. я ничем не отличаюсь от тебя, – поддаётся, но даже это приводит того в ещё большую ярость. – нет. я слышу очевидный страх в твоём голосе. ты лжёшь дрожишь, как осиновый лист. ты считаешься лучшим, но ты ничтожество. ты - слишком красивое, слишком умное и невероятное ничто, – чем дольше Он говорит, тем дальше заходят его ладони. они оглаживают его волосы, нежно и трепетно. оглаживают ресницы, очерчивают волновой изгиб скул, доходят до губ и задерживаются. оттягивают нижнюю, пристально наблюдая. тихо, безмолвно. одна ложится на подбородке, ощутимо фиксируя. это должно быть странно, но в пыльном отражении это выглядит правильнее, чем с кем-либо другим. – не нужно.. – начинает он, но вся мнимая ласковость грубо застревает пальцами почти в его горле. это больно, но рвотный рефлекс является тем, чем его, к сожалению, не наделили. – заткни свою пасть, Бедо, – вымещает свою ненависть, свою злобу и обиду на его устах. один поцелуй, похожий на отчаянную борьбу, что они ведут с начала идеи Создания. он ощущается штормом в океане, пока они тонут друг в друге, пока Он топит Идеал, когда позади них в воду бьёт электрический заряд молнии, но сто тысяч вольт благосклонны к совершенствам. мир не щадит красоту, а она не щадит живущих. разливается яркими красками по земному шару, подталкивает к краю пропасти, сжигая деревянные мосты дотла под силой и могуществом пожара настоящего исскуства. Он считает Альбедо произведением исскуства и Он отчаянно цепляется за возможность пометить, показать свою значимость. зол на то, что не такой. обижен на то, как Его выбросили. опечален своим вселенским одиночеством и скрашивает его у зеркала. Он отрывается от помеченного золотом, от сокровища всего мира, бесценного и оставшегося в тени света. неконтролируемо, импульсивно и резко оглаживает тело, рёбра в синяках и вены, прижимается холодом к теплу, целует переход шеи, выраженные ключицы, от изгибающейся жилы к косточкам. его руки держат крепко, в попытке остановить, просят слезливо и до жалкого бессмысленно, молятся вне собора без свечи, не зная слов. объясняют логически, предполагая термины на оставшихся миллиметрах здравого и чистого разума, не замутненного реакциями меловой туши, не находя утешения в них и не смея боле звать помощи. – ты не любил меня, прекрати.. это мерзко, – обрамленные подрагивающими ресницами в горькости происходящего, голубые подобия нежного оттенка аквамарина готовы пролить свои цвета на щеках в слезах. он отталкивает подобную себе сторону магнита, ибо знает - им не слиться воедино, они не притягивающиеся противоположности плюса и минуса, однако Тот упорно преодолевает отторжение. тянется к Себе другому, к совершенному и ухватывается, берет больше, чем когда-либо мог унести на каменных плечах. – нет. нет, нет, нет, нет. я любил. так сильно как способно существо, подобное нам. я противостою всему миру, законам природы и заповедям Создательницы. если потребуется я изменю науку, превращу точность в хаос, верну все к точке начала всего сущего и теории Большого взрыва. я заберу тебя с собой, чего бы это не стоило. мы упадем в центр планеты под силой притяжения, если жизнь начнёт мешать нашей неестественной любви. не убегай, Альбедо, мне мало одной только искры, – Он почти что плачет, готовый раскаяться. верный пёс, идущий на коротком поводу, не смеющий отречься. Бедо хочет закрыть Его под восьмидесяти метровым бетонным куполом и забыть где-то у взорванного атомного реактора, оставляя два самых разрушительных достижения науки под надзором вечности. – ты не знаешь, о чем говоришь. это все бредни. Она создала тебя больным и тебе нельзя помочь. твоя искра изначально была сломана. я не хочу этого, не хочу.. – эти слова катализатором проходятся скорпионами по спине, отходят острым импульсом от кончиков пальцев к мозгу, прошивая насквозь копьем осознания. и в Нем снова просыпается злость. подобая бешеному псу, на инстинктах срывающемуся с стальных цепей. повод рвётся под натиском Его гнева и Он - стискивая в руке обманчиво нежные локоны - проезжается чужим лицом по отражающему стеклу. придавливает своим весом чужую Ему голову к уже разбившемуся обремленному золотой рамой с вензелями. Бедо не ожидает того, как колено двойника проедется по промежности, надавит и неподобающе мучительно-нежно придавит к осколкам бесполезного стекла. огладит, грубо и безжалостно, сжимая бока, болезненнно упирая рёбра в режущую поверхность. сильно укусит за метку, прижмёт и заберёт обходные пути давлением на поясницу. это кажется таким отвратительным и вместе с тем настолько желанным и ожидаемым. он все еще пытается бороться с собой, когда ощущает, как член прижимается к натирающей ткани в узком пространстве его шорт. ему дают мгновение, чтобы успеть зацепить взглядом себя в крайней стадии беспомощности в отражении битого зеркала, несмотря на то, что это очень плохая примета. его со страстью трогают сильно, вдавливая пальцы в кожу, со всей чувственностью. Он прижимается эрекцией к чужой заднице, с виду защищенной тонким синим хлопком. – я подарю тебе незабываемые ощущения, – как вначале едва различимый в гулкой тишине шёпот, отдающийся пульсацией в висках. дышать равномерно, прилагая усилия, и постараться не сгореть на месте фениксом, когда губы мажут по подбородку, возносятся выше и засасывают кожу у самого уха. и он правда сгорает в жаловливом стоне, с неистовым желанием сложиться пополам на дрожащих коленях. это невинное действие распаляет жар и он теряется в хаотичных языках пламени, когда через синий вырез жилета на шее двойник оглаживает тяжело вздымающуюся грудную клетку. прямо сейчас Альбедо ждёт перерождения из пепла, но получает лишь интенсивное трение промеж своих ног и собственный неразборчивый шёпот, повторяющийся мантрой где-то в затылке. он может молится, рационально избегать этого, но не может уйти сейчас, и от этого дрожит лишь сильнее. он считал себя камнем, однако это лишь серая изморозь льда, тающая под жестоким, эгоистично-человеческим теплом своего двойника, в данный момент безжалостно ставящего на колени лучшую, идеальную версию самого себя. в смазанном поцелуе, приходящимся неровными движениями губ, он пропускает момент столкновения копчика с поверхностью стола. Альбедо вжимается руками в скрипящее под натугой дерево, усилием воли отталкивая клона, что ещё с большим упорством сжимает под собой слаженное тело. и переходит возмущение в острую волну экстаза, разбивающую стены здравомыслия, под спускающимися к низу круговыми движениями языка вдоль бьющейся жилки к подобию светлого бриллианта. хватается за плечи себя самого, сжимает потускневшую ткань, борется между желанием отречься от удовольствия или притянуть желание ближе, пока перед глазами картинка взрывается серым калейдоскопом. Он гаденько ухмыляется и это до абсурдности возбуждающе: ощущать лисий оскал кожей. в неспешных действиях Второго, он не замечает, как заклёпки дорогой жилетки стремительно распахиваются, открывая занавес на более интересную часть представления. его всего покрывают отметинами, осромляя честь, забирая достоинство и нежную девственность, дарит подобие нормального секса зная, что хороших отношений никогда не сможет дать. и все равно рисует картину такой, пишет обманом и отдаёт себя всего совершенству, с эгоистичным намерением испортить всех других в глазах Альбедо. показывает, как ему может быть хорошо только с Ним, как только Он может любить, и с какой нежностью, страстью и желанием смотрит в плачущие в яркой чувствительности глаза. – прошу...не томи.. – молит почти отчаянно, цепляясь за человека около себя в невыносимом, тягуче-карамельном ожидании, что растягивается плавленным шоколадом в слабом сумраке, когда начинает светать. встающее солнце слепит глаза сквозь полупрозрачные тюли и он почти рыдая зажмуривается от его света, когда клон усаживает его на неустойчивую плоскость, сметая стекляные пробирки и бумаги со своего пути. – такой нетерпеливый, – всхлип на выдохе, с поцелуем у низа поджимающегося живота. – такой жадный, – шершавость кошачьего языка через, кажущейся плотной, выступающую ткань с пальцами в копне волос. – такой совершенный, – укус у тазобедренной косточки, вкупе с медленно входящим первым пальцем. они перебиваются на экстракте гидро слайма, когда плавность движений растягивает тугие стенки. Альбедо готов выть одиноким волком, даже без света полнолуния, когда размеренная пытка растягивается на десятки минут. он теряется в секундах и числах, каждый раз сбивается на четвёрке и, не выдерживая, вслепую покачивается на несколько пальцев, с осторожностью разводящихся внутри влажного нутра. – ты наделён терпением, Альбедо, ты умеешь ждать...подожди ещё каплю и я дам тебе то, что ты хочешь, – тихо произносит с нотками отчётливого нетерпения. Он хотел бы войти без предупреждения, задать темп, подобный лишь природному спариванию животных, слушать тихий скулёж и просьбы остановиться, но что-то держит, не давая оставить и миллиметр неподготовленным к проникновению. и, может, Он хочет испортить ему все последующие разы телесного контакта с людьми, показывая как нужно, как приятно. – я жду вечность.. я готов.. – тяжело признается алхимик, устало распадаясь на столе. растекается спиной по холоду, распластывается руками как при распятии Христа, пока пепельный-блонд его волос ручьями струится вдоль тёмного, густого мускуса старого дуба, под теплыми лучами утреннего рассвета. выглядит таким верным и ожидающим, таким спокойно-сладким и умиротворенным, с румяными щеками у острых углов скул и потеплением ледяных радужек глаз, в контрасте расширившихся бусинок зрачков. такой возбуждающе-тихий, что терпение само собой лопает воздушным шаром под иглой. двойник слишком резво припадает искусаными линиями губ к ореолу соска, будто в искреннем отчаянии, синхронно входя резким движением. Альбедо давится стоном-вздохом-всхлипом-скулежом и собственными словами, застрявшими кошачим комком поперёк горла, когда это острое мгновение приходит неожиданно, слишком быстро, и он не знает, за что хвататься первым. его ладони метаются из стороны в сторону, водят по столу под акомпанент набирающих обороты толчков внутри, вызывающих волны пробивающего на дрожь экстаза. пальцы ног невольно поджимаются, а из первобытной сверхчувствительности болезненный член в переизбытке ощущений смущённо дёргается, приводя алхимика в первый оргазм, в момент попадания головки чужого члена по клубку нервов внутри себя. дрожит всем телом с распахнутыми глазами, царапая дерево, ощущая кожей и внутренностями голодный взгляд клона на себе. и тогда, с каким-то неистовым вожделением, Тот начинает двигаться глубоко в его проходе, хватаясь за чужие запястья и выцеловывая вены рук, проводя устами вдоль косточек и суставов, пока под оркестр слишком громких звуков ствол алхимика стремительно твердеет во второй раз. Его берет гордыня и он с силой вбивается в тело под собой резче и глубже, выходя полностью и вгоняя по яйца, блуждая от музыки скрипучих половиц и трясущихся ножек стола, прямиком до разьезжающихся коленей Бедо и цепкой хватки в ужасно растрёпаной второй косичке, с до одури лестным, повторяющимся развратной молитвой, тихим "ещё". Ему в голову буквально вкладывается острая идея и Он выходит из сжимающейся дырочки, с секунду застопорив поплывший взгляд на развязности писаной картины вязким маслом. алхимик, в дурмане, загнанно дышит, пытается понять, куда делось то умопомрачительное, невероятное чувство заполненности, и, слегка раздраженно, искоса поглядывает на двойника из полуприкрытых век. и тогда, он делает то, чего никогда бы раньше не сделал. ехидно расплывается в чеширской-невинной улыбке, облизываясь переворачивается на бок, подобая греческим богам, эротично проводит самыми кончиками пальцев по выступающим рёбрам, с секунду зацикливается на аппетитных бёдрах, гибкими, округлыми движениями опускается дальше по ляжкам, достигая растянутой дырочки и, громко сглатывая, на пробу вводит палец, вдоволь оценивая чужие труды. и когда Тот, нарочито медленно отходя к темному углу с зеркальной поверхностью, подзывает его к себе одним приказным взмахом ладони - он, послушным псом, подрывается с места, будто не по своей воле, бросаясь на шею двойника, шепча откровенную просьбу вернуть ему удовольствие. и тогда, Его выдержка во второй раз сходит на нет, прижимаясь кожей к коже чужой спины, подталкивает ближе к поверхности с хрустящими осколками последствий его злобы под ногами, и прогибает под собой, входя вновь. Бедо, скуля побитой собакой, трогает ладонями отстающие осколки, царапаясь, и не ощущая разницы между приятным уколом боли и перевозбуждением у паховой области. при других обстоятельствах, он бы охотно стал подобием Кая из снежной королевы, терпеливо собирая раздробленную вещь по кусочкам, но эта мысль сбивается с курса утопающим кораблём, когда его, в предоргазменной нёге, так грубо втрахивают в рискующее упасть стекло. и проходит добрая доля вечности, солнечный свет успевает озарить темную лабораторию, пока они наслаждаются теплом друг друга, жадно съедают остатки глупых предрассудков, не беспокоясь о последствиях, когда Альбедо, с трудом удерживающийся на ногах, с изломаным голосом, много изливается, захлебываясь в очередных пошлостях и сжимается изнутри. двойник густо заполняет его эякулятом, плавно выходя, оставляя покрасневшее отверстие с белёсым водопадом. они изнурены и уставши, и Альбедо бы хотел, чтобы его клон остался, подал ему руку помощи и, как в любимых романах Син Цю, бережно вымыл и обмотал чем-то тёплым, оставаясь в окутывающей тумане нежной тишины. на последнем слове - слишком сентиментальной - нити этой мысли, он валится с ног, оседая радиационной пылью на грязном полу, когда слышит предательское: – я должен уйти, но однажды, я вернусь. и эти колючие слова на прощанье, с заботливым поцелуем в лоб, оставляют его - сиплого, с трудом дышащего, распаленного двумя оргазмами и вытекающей спермой из заднего прохода - одного в компании разбитого зеркала и утренней зари, отсвечивающей от его зарёваных экстазом глаз. и он криво улыбается уголками губ тысячи секунд спустя, тихо нашептывая ответным ножом в спину вслед уходящему: – никогда не возвращайся.

Whisper of a thrill - Thomas Newman