Муза для грешника

Лондон, 1820 год Рассматривая багровые следы у себя на шее, я с ужасом поняла, что после глухого стука, дверь открылась слишком быстро. Кинувшись к лежащей в трёх метрах от меня повязке, поспешно закрывая глаза руками, я повернулась спиной к решётке, надеясь, что тот не заметит моей оплошности. - Доброе утро, мисс, - раздался абсолютно незнакомый голос. - - Не бойтесь, вам больше не нужно завязывать глаза. Это заявление меня по-настоящему удивило. Боязливо поворачиваясь, я увидела стоящего по ту сторону комнаты семидесятилетнего невысокого старика. Добродушно улыбаясь, он, как оказалось, совершенно не видит существующей между нами решётки. - - - - Меня зовут Адлэй. И отныне я буду за вами ухаживать. - Ухаживать? - непонимающе переспросила, пытаясь в полной мере осознать, что же именно он имеет в виду. - Позволите? - приподнял поднос с едой, дав понять, что теперь именно на него возложена ответственность, которую прежде выполнял непосредственно мой владелец. - Это хорошо? - А вы сами как думаете? - поставил тот на пол, просовывая по решетку. - Не знаю. - Позволите мне ваше постельное бельё? - Что? А, да. Конечно! - я далеко не сразу поняла, что он говорит об окровавленной простыне. - Вот. - Скоро я принесу Вам свежую. Приятного аппетита, мисс, - так и не дав ответа, старик неспешно ушел прочь. Внутренний голос подсказывал, что я должна успокоиться. Не может же быть, чтобы ко мне приставили личного слугу, если бы всё, на самом деле, оказалось плохо. «Неужели, я ему подошла?» - умостившись прямо на каменном полу, принимаясь за куриный суп, я почувствовала огромное облегчение. Хотя, с другой стороны… Мне совершенно не давало покоя то, для чего же он меня подготавливал прошлой ночью… Но мои волнения не оправдались. После случившегося тот мужчина не появлялся уже третий день. Что же до Адлэя, то старик не особо-то и жаждал со мной разговаривать. Для меня было удивительно наблюдать за тем, как спокойно и непринуждённо тот трижды в день приносит мне еду, забирает вещи, выносит «уборную» и меняет свечи рядом с запертой за решёткой девушкой. Но, даже несмотря на то, что он был единственным живым человеком, о чём-либо с ним говорить я всё ещё боялась. Вместо этого каждый день проходил в абсолютно бестолковых блужданиях по замкнутому пространству. Пусть даже и без окон, но моя комната была довольно просторной. Десять шагов от стены до стены и семь от стены до решетки. Прислонившись спиной к холодным прутьям, я взглянула на задвинутую в угол кровать, слева от которой находилась дверь в ванную комнату, а ещё чуть дальше огромный, переполненный одеждой шкаф. Красивые вещи были практически одних только персиково-бежевых оттенков и состояли из лёгких летних платьев, полупрозрачных сорочек и кружевных халатов, от чего не могло не радовать, что моя обитель как следует, обогревается. В противном же случае, я уже бы давным-давно околела. Ни обуви, ни чулок, ни, какого-либо, другого нижнего белья в моём распоряжении не было. Так же как и заколок для волос. Всё, что я могла себе позволить – лишь заплести косу или же, как было в большинстве случаев, ходить простоволосой. Длинные волосы безумно мешались, зато с ними я чувствовала себя в какой-то необъяснимой безопасности. Словно те укутывали меня в тёплый, мягкий кокон, пряча от всего плохого. Матушке всегда нравилось их расчёсывать, ведь её собственные никогда не отличались особой красотой. Она любила повторять, что одни только мои волосы должны заставлять мужчин делать женитьбы. Хотя… у меня и без этого не было проблем с поклонниками. В моём распоряжении оставался последний год девичества перед предстоящим вступлением в брак. Не знаю, правда, за кого бы я хотела выйти, ведь спустя столько времени в моей жизни ещё не появилось ни одного мужчины, который бы меня заинтересовал. Как и все мои ровесницы, я хотела любви, о которой пишут в книгах. Хотела красивых поступков, красивых слов! Вот только в большинстве случаев идеальные мужчины были идеальны лишь на бумаге. Впервые я поняла это во второй месяц своего служения семье виконта Дернье. Будучи посудомойкой, матушка сумела привести меня в их дом в качестве одной из служанок. Я прислуживала пятнадцатилетней Кристин Дернье, самой младшей из дочерей виконта. Тогда-то, мне и выдалось впервые встретиться с их сыном, Антуаном Дернье. Сколько же было сладких слов… сколько любовных признаний… Мне буквально приходилось убегать от него, пока однажды, не оказавшись зажатой в чулане, я в полной степени сумела осознать всю суть его «любви»… Благо, тогда нас застал дворецкий. Как же удивлённо округлились глаза мужчины, когда, выскальзывая из объятий виконта, я перепугано вцепилась в его холодную руку с блаженным: «Спасибо!» - Мисс. Утопая в своих воспоминаниях, я даже и не услышала стука, заметя Адлэя уже тогда, когда старик стоял у самой решетки. - Сегодня в семь, - сообщил, передавая широкую чёрную ленту. - Я думала, мне больше не придётся её использовать. - но тот лишь беззаботно улыбнулся: - Господин попросил вас подготовиться. Взглянув на огромные часы, с ужасом понимая, что уже без пяти шесть, я тут же отскочила от решётки, скрываясь во мраке ванной комнаты. * * * До его прихода оставалось чуть дольше пяти минут… Несмотря на то, что мы уже были близки, я всё же слегка нервничала. Бог его знает, что именно могло произойти на этот раз. И от тревожного ожидания этой встречи было сложно удержаться, чтобы, снова и снова, не начать выламывать вспотевшие пальцы. Хотелось сесть, но ноги не слушались. Инстинкт заставлял бежать, но вместо этого мне лишь снова и снова приходилось ходить от одного кресла к другому. «Раз, два, три, четыре…» и обратно. Одно стояло слева, между кроватью и решёткой, а другое справа – прямо друг напротив друга. «Раз, два, три, четыре…» - потянулась за кувшином, набирая себе воды. Во рту чудовищно пересохло… Входная дверь с грохотом ударилась о стену, заставляя меня съёжиться. Не удержав чашку, что с мелодичным звоном разбилась о пол, я испуганно отскочила от стола, отступая назад. Слыша, как нетерпеливо мужчина проворачивает скрипучий замок камеры, я отчётливо понимала, что с ним явно что-то не так. Прежде незнакомец ещё никогда не позволял себе подобной несдержанности… Подойдя ближе, он так неожиданно и резко схватил меня за волосы, что я невольно вскрикнула, вдавливая ногтями кружевную ткань сорочки во вспотевшие ладони. Запрокинув голову под тяжестью его руки, словно безвольно взятый за загривок котёнок, я из последних сил сдерживала слёзы. На этот раз, мне стало по-настоящему больно и страшно… Другая рука накрыла подбородок, мучительно впиваясь железной хваткой в челюсть, опускаясь к горлу. Чувствуя, как цепкие пальцы лишают возможности дышать, принуждая захрипеть взятой в крепкие тиски гортанью, я всё равно продолжала терпеть, не оказывая никакого сопротивления. Парализованной от ужаса, мне совершенно не хватало сил хоть на какой-нибудь отпор. Швырнув меня на кровать, мужчина ухватился за низ ночной рубашки, беспощадно поднимая её по самую поясницу. Чувствуя, как грубые руки развернули меня, вдавливая грудью в постель, я обессиленно поняла, что всё, что мне теперь остаётся – лишь послушно и безропотно поддаваться его агрессии, надеясь, что это закончится как можно скорее… Подтянув к себе, удерживая за бёдра, он быстро развёл мне ноги, заставляя почувствовать у себя внутри свои влажные пальцы и, тут же убрал их, навалившись всем своим телом, входя в меня настолько грубо и жёстко, что я болезненно скрутилась пополам. Тут же перехватив мою голову, вдавливая в одеяло, насильник совершил первый свирепый толчок. Снова и снова, пронизывая меня мучительными спазмами, он не останавливал своих яростных движений, усмиряя животные порывы. А всё, что я могла сделать – лишь зарыться лицом в постель, чувствуя, как с каждым его безжалостным толчком мягкая ткань всё больше и больше пропитывается слезами… Сама не знаю почему, но всё моё естество отказывалось поверить в то, что сейчас рядом со мной всё тот же самый мужчина, что всё это время приходил не только в качестве моего хозяина, но и первого любовника. Я не хотела знать и не хотела мириться с тем, что на самом деле могла попасть в клетку к чудовищу. Когда же всё наконец-то закончилось, и он слез с меня, я практически не чувствовала собственно тела. Очень хотелось прикрыться, сохраняя хотя бы какое-то достоинство, но сил на то, чтобы пошевелить руками, не было, даже в собственных мыслях. - Чем быстрее ты с этим свыкнешься, тем легче тебе будет, - скрипнув на прощание петлями решётки, мужчина так тихо оставил комнату, словно и вовсе не приходил. «Так вот о чём он говорил… Вот для чего меня купили…». После случившегося я наконец-то осознала, что единственное моё предназначение в этом месте – быть всего лишь живой грушей для битья. «Значит, всё-таки насиловать… » - безжалостно пронеслось в голове, практически лишая сознания. Нужно было смыть с себя липкие остатки случившегося, но стоило только шевельнуться, и я снова почувствовала, как болезненный спазм крепкой волной прошёлся по каждой моей клеточке, парализуя измученное тело… С каждой следующей секундой, я чувствовала себя всё более и более грязной. Чувствовала, как погружаюсь в омерзительно-липкое болото. Холодное и гадкое… Мне хотелось двигаться. Барахтаться. Но вместо этого я неизбежно шла ко дну… А эта мерзкая жижа поднималась всё выше и выше. Обессиленно проспав практически до полуночи, у меня наконец-то получилось подняться. Пытаясь удержаться на ватных ногах, я неспешно вошла в ванную, и, даже ни минуты не раздумывая, залезла в холодную ванну, обливая себя ледяной водой. Поддавшись движениям судорожно сжимающегося тела, я снова заплакала… Это были слёзы бесконечного, горького отчаяния. Удушающая безысходность давила на меня, насмешливо превращая всхлипывания в ехидный смех. Что, отражаясь от тёмных стен, всё снова и снова впивался в измученную плоть, пронизывая насквозь… Не знаю, как долго я там просидела, но когда вышла, поняла, что от десятка свечей «в живых» осталось всего две. От чего комната показалась самым настоящим склепом. Словно полностью пропитавшись моими слезами, она стала до противного сырым и мрачным местом. Взглянув на кровать, что стала для меня самым настоящим местом пытки, рука сама потянулась за халатом. Закутавшись в теплую, мягкую ткань, я устроилась в кресло, бессмысленно впиваясь покрасневшими глазами в скомканную постель…