***
Конечно, Арсений знал, на что шел, когда садился в дорогую иномарку, за рулем которой белозубо улыбался Антон в косухе, весь в перстнях, с толстой золотой цепью и кривым шрамом, пересекающим его лицо крылом птицы. Он не был никогда наивным идиотом — он знал, откуда сейчас деньги лились рекой. Арсений сидел на чужих бедрах в роскошной тачке, наплевав на то, сколько было пролито крови за ее цену. Он принимал кровавые цветы и украшения, отмытые наркотой, и пока кто-то загибался от дозы в грязной подворотне, Арсений пил шампанское на яхте. Антон целовал его руки и смотрел преданным псом. Жизнь с ним — на пороховой бочке, у Шастуна шрам от пулевого под сердцем, а Арсений с первого взгляда попал прямо в сердце одной кроткой улыбкой со сцены театра. Антона привела туда далеко не тяга к искусству — на отдельном балкончике с шампанским и сырами, с эффектной блондинкой в маленьком черном платье, сверкал золотыми часами его конкурент, окруженный охраной с головы до ног. У Антона на этом же балконе один шанс — пан или пропал, у Антона под правой рукой Макар, готовый прикрыть в любую секунду, под левой — Игорь с пистолетом Макарова наготове. Хоть желание загадывай. Антон — переговорщик от бога, язык подвешен и импровизирует он с легкостью дипломата, но в МГИМО его не взяли, зато взяли в банду. Трудоустройство явно получше, чем в МГИМО. Но рисков куда больше — и сейчас Антон может забрать район на юге или пулю в черепушку. — Давай отвлечемся, — просит его вдруг Соколов. — Моя золотая птичка выступает. Арсений. Перед глазами все замерло, перемешалось и треснуло. У Арсения тонкий стан и безупречная осанка, отработанные изящные жесты и огонь в глазах. Антону надо прикончить Соколова на месте, а он залипает на прекрасное видение на сцене. В один момент Арсений, будто ощутив его взгляд кожей, смотрит на него в ответ. Воздух наэлектризован. — Нравится? Мой любимец. Выстрелить в окружении огромной толпы и вылететь из зала, как пуля — занятие для психов. Расправиться с Соколовым в поле было невозможно, а избавиться от него нужно любой ценой — с его обширным рынком он захватывал всю Москву героиновой лихорадкой. Охуевший новичок, который сунулся туда, куда не надо. Раньше пристойно алюминием торговал, а сейчас залез к ним. Антон себя чувствовал тогда героем, как он говорил потом Арсению. Даже когда спустил курок. Время крошится, когда пуля пробивает лысую черепушку, и эффектная блондинка визжит и отскакивает от трупа. Катя знала свою работу как никто другой, отвлекая всю охрану на себя, вытаскивая нож из блюда с устрицами, и давая Антону время скрыться — пистолет с балкона падает куда-то в амфитеатр. Игорь и Макар стреляют раз-два-три, Антон считает про себя, сворачивая с этажа в коридоры. Скинуть пиджак и надеть олимпийку, заброшенную на подоконнике, вытащить из закромов кепку и очки и выйти, никем не узнанным — поразительно, как всё идет плавно. Паника, крики, шум сигнализации, чей-то истошный вой — Антон скрывается у неприметной черной тачки и вдруг наталкивается на Арсения у выхода. Он его узнает — почему-то уверен Шастун — и закрывает ему рот ладонью, заталкивая Арсения в закоулок прежде, чем он закричал. — Ни звука, — хрипит Антон ему на ухо. — Будешь хорошим мальчиком — не убью. У Арсения узкие зрачки, словно он что-то принял, и он кивает послушно-послушно. Антон на пробу отпускает руку, и тот молчит, хоть и дышит тяжело, немного трясясь на ветру. Вблизи — ещё краше. Антон не видел никогда таких, как с картины, совершенство в оболочке человека, белоснежная кожа, черные волосы и глаза как спокойные воды Байкала — затягивают в глубину. Антон получает то, что он хочет. — Не мерзни, — говорит он и набрасывает на плечи Арсения свой ненужный уже пиджак. — Я спешу. Номерок не оставишь? — Ты ебнулся? — истерично спрашивает Арсений, но тихо, явно помня о предупреждении Антона. — Ты человека убил. — Он торгует героином, — пожимает плечами Антон. — Вряд ли его можно считать человеком. Я бы тебе номер оставил, но ты меня ментам же сдашь, да, прелесть? Ну и ладно, береги себя. Антону сигналят, и он, не поворачиваясь, шагает назад к машине, подмигивая Арсению на прощание и залезает на заднее сидение к Макару, пока Игорь газует и увозит их из разрушенного паникой театра. Арсений сжимает пиджак в тонких пальцах и смотрит вслед улетающей по трассе машине без номеров. Арсений не знал, почему не сдал его ментам — ну тогда он не знал ни имени, ни других фактов и просто потерянно бродил в окруженном милицией и братками театре. Перепуганный тонкий мальчишка притащил ему букет белых лилий, пахнущих так ярко, что кружило голову. — Это от Него, — многозначительно произнес ему тогда парнишка. Антон умел добиваться — сначала издалека, цветами, подарками, какими-то письмами и все с разными ребятами. Непонятно, откуда он знал, что Арсений любил, но попадал раз за разом прямо в сердце. Маленькая съемная квартира наполняется запахом цветов — такие стоят как чья-то зарплата — а в ящике прячутся простоватые пацанские комплименты. Потом он ему впервые позвонил. — Не волнуйся, это симка бабушки с Бутово, можешь в милицию не звонить, — глухо смеется Антон. — Но можешь меня нахер послать, и я уйду. — Так я тебе и поверил. Убивать ты не стесняешься, но домогаться — это перебор, — с вызовом говорит Арсений, скрывая внутреннюю дрожь. — Поверь, звезда моя, мои ребята могли бы увезти тебя с собой прямо из театра, — вкрадчиво тянет Антон в трубке. — Или по дороге от твоего ГИТИСа в твою милую квартирку номер тридцать четыре, в доме 97А с прекрасным видом на гаражи. — Это угроза? — Арсений сжимает телефон в руке. Из окна виднеются резвящиеся на крыше гаражей школьники. — Нет. Я хочу с тобой по-хорошему, — просто признается Антон. — Ты мне понравился сразу. Через месяц Антон приезжает к его театру и любезно открывает дверь новенькой Шевроле. Арсений садится к нему вопреки всему. Арсений больной и признает это. Он с Антоном уже столько лет, что и не верится, как все началось. Они бы и не встретились, не сбеги бы Арсений пораньше или не спустись Антон к тому входу. Будто сама судьба хотела их видеть вместе. Они никогда не расставались так надолго. Никогда ещё Антона не забирали в тюрьму — конечно, не на пожизненное, амбициям Журавлева стоит сбавить обороты, но даже Воля не выторгует ему волю меньше, чем через год. А Арсений предоставлен самому себе. Даже страшно. Но он ведь дал слово — что домой не приведёт никого.***
«…ни того красавчика с рисунками на теле без души» Эд — один из антоновых парней, не из ближнего круга, но пользующийся преимущественным доверием. Арсений помнил его еще с той памятной встречи в загородном доме Воли, где Антон представлял его банде и приучал всех оберегать и лелеять его. У Эда — с десяток тату на каждой части тела, он разукрашен как матрешка, и Арсению нравится рассматривать чернильные рисунки на его коже. У Антона тоже есть татуировки — перекрывают самые уродливые шрамы от ножевого у лопатки, пулевое под сердцем. Самое банальное — обвивающая торс кобра, но Арсений прощает ему клише, обводя пальцем или языком узор на коже перед тем, как спуститься ниже. Тату Эда он, конечно, так близко не изучает. У него дурацкое погоняло — Скруджи, вот и выросло поколение, в детстве смотрящее «Утиные истории» и вдохновившиеся богатством дядюшки Скруджа. Эд в банкнотах не купается. Пока что. Сейчас он Арсения забирает с института, присматривает, пока Антона нет рядом. То ли защищает от неведомых врагов, то ли от себя самого, чтобы не поперся в ментовку с чистосердечным признанием. Иногда они собираются на квартире у Эда — тот пишет паршивую музыку на тонкий Арсеньев вкус и наигрывает ему порой что-то на гитаре, разлив дешевое вино по граненым советским стаканам. — Ты много хвастаешься в своих песнях, — замечает Арсений, потягиваясь на его постели, ноги в носках вытягивая до пола. Он болен немного — не может забыть, как широкие Антоновы ладони сжимали его тонкие лодыжки и тянули ближе, холодя тонкую кожу перстнями. По Антону тоскует и душа, и тело, ноют в едином аккомпанементе. — Если есть чем, почему бы не похвастаться, — Эд абсолютно органичен в своей уверенности и самолюбии. — Я ничем не хуже Антона так-то, — в его стакане уже не вино, а виски, и он опрокидывает залпом пятьдесят грамм. Арсений морщится — никогда не умел пить эту обжигающую бурду для удовольствия. Только чтобы накидаться в дрова и не чувствовать. Не чувствовать, как не хватает рядом Антона, как он скучает по чужой ладони на своих бедрах, как не хватает поцелуев с утра и жесткой щетины, разбросанных по квартире перстней и громкого, искреннего смеха… На мгновение видение обретает плоть — и Арсений чувствует прикосновение к своей коленке. Сначала он пугается, что окончательно свихнулся, а потом скашивает глаза вниз и видит ладонь Эда, всю в чернильных узорах. — Эд… — он сжимает ладонь Выграновского и убирает со своих ног. — Не надо. Эд симпатичный, даже можно его назвать красавчиком, экзотичный за счет россыпи тату по всему телу, но Арсению он не нужен. Он уже отдан Антону — Антон владеет каждой клеткой его тела, поселился в мыслях давным-давно, и Арсений не знает, как можно любить кого-то, кроме него. Тем более Эда — его вроде как боевого товарища. Чуть пьяный разум и тот противится чужому прикосновению, а Эд почему-то упорствует и умело ведет по его груди кончиками пальцев. Наклоняется к его лицу, дыша на него ядовитым виски, и Арсений отталкивает — пока еще мягко — его от себя подальше и сам отсаживается, прижимая колени к груди. — Ну чего ты играешь в недотрогу? — посмеивается Эд совершенно беззлобно. — Мы друг другу нравимся и можем отлично провести время вместе безо всяких обязательств. Что Антон не узнает, ему не повредит. — Не надо, Эд, — Арсений качает головой, чувствуя отторжение от одной только мысли, что его будет касаться не Антон. — Антон все равно узнает. — Антон то, Антон се, — передразнивает его Эд с полуусмешкой и гладит его по щеке, большим пальцем нажимая на нижнюю губу. Арсений сжимает губы в тонкую полоску. — Сопротивляешься тут, но ни разу не сказал, что не хочешь. — Я не хочу, — терпению Арсения наконец приходит конец, и он вскакивает с постели, отходя в другой конец комнаты. — Я хочу уехать. — Твои желания — закон, кис, — Эд поднимает руки в сдающемся жесте и с весельем отправляет ему воздушный поцелуй напоследок, воруя любимое Антоново прозвище. — Но если тебе вдруг понадобится чья-то сильная рука — ты знаешь, где меня найти. — Обойдусь, — вместо благодарности отбрасывает Арсений, накидывает пальто с вешалки и захлопывает за собой дверь под чужой мягкий смех.***
— Достаточно сильная рука для тебя? — Антон смотрит полубезумно, рукой сжимая свой пистолет Макарова — дуло направлено прямиком в простреленное бедро. Пуля засела глубоко в мышце, уродуя изящный узор в виде тигра на коже. Эд дышит тяжело, поскуливая от разъедающей боли, пытается дотянуться до пистолета, но между ними — пропасть. Бессилие пугает больше боли. — Где он тебя еще трогал, а, кис? Арсений лениво разваливается в его кресле, вытянув ноги на паркет. Он смотрит назидательно — мол, я же говорил — и укладывает пятерню в область сердца. Антон понятливо хмыкает, и нога в массивном ботинке с размаху тяжело опускается на грудь Эда, выбивая из него вымученный полузадушенный стон. Голова его откидывается на паркет, каждый вздох отдается болью. Антон пинает его снова с явным наслаждением, и хруст чужих костей звучит песней. — Тебе повезло, что дело не дошло до поцелуя, а то я прострелил бы тебе ебало, — почти дружелюбно сообщает Антон. Эд тянется сам не знает, куда — где-то там отброшенный Шастуном пистолет — но тот не дает своевольничать и опускает ботинок на запястье. Эд воет. — Ай-яй-яй. Я же доверял тебе, Скрудж, считал, что ты мне друг, а ты полез на моего мальчика. Будет тебе уроком. Мое трогать нельзя, я все равно узнаю. Антон убирает ногу с его руки и отходит к Арсению. Тот все ещё полулежит в кресле, смотря на Эда сквозь стекло бокала. Жалко его конечно — хороший парень так-то, но он сам виноват — Арсений его предупреждал. Зачем лезть, куда не следует, если не сможешь с честью принять свою кару? — Пойдем домой, Антош, мне надоело, — скучающе тянет Арсений, отставляя бокал на замыленную тумбу. — Пойдем, звезда моя, — Антон протягивает ему руку, чтобы Арсений встал, и целует его в губы, ладонь укладывая на бедра и сжимая прямо на глазах у Эда. Мнет с удовольствием, соскучившись по мягкой коже. — Надо стереть его прикосновения. — Собственник, — фыркает Арсений ему в губы, но глаза прикрывает сытой кошкой, когда его задницу сжимают в больших руках. — Пойдем уже. А то скорая должна приехать. — Ты слишком добр к нему, — Антон бросает уничижительный взгляд на распростертого на полу Эда и плюет на пол. — Увижу тебя рядом с Арсом ближе, чем на сто метров — пристрелю.***
«…и ни того надежного, состоявшегося мужчину» Увидеть полный зал студентов на последней паре вечером в пятницу, да еще и на лекции — нонсенс. Что-то из разряда лох-несского чудовища и единорогов, не меньше, но бывший военный и ныне преподаватель истории Руслан Викторович умел построить студентов так, что они не пропускали ни единого занятия под страхом неизбежной кары. Говорили, что Белый служил в Афгане и там же свихнулся и решил мучать бедных театралов. Строгий, цепляющийся к словам, придирчивый, но достаточно справедливый. Долго изводил жертву высшего образования, зато ставил хорошие оценки, вдоволь наигравшись с несчастным. Про него ходило по институту много всяких слухов разной степени приглядности — то о романе с коллегой Ахмедовой, то о том, что экзамен ему можно было сдать особо симпатичным, просто раздвинув ноги, то ли про то, что он держал в ящике боевой трофей в виде бракованной гранаты без чеки. Арсению эти слухи были совершенно не интересны, он Белого уважал, пусть тот явно Арса и выделял из толпы и пытался в своей своеобразной манере выпытать у него весь материал за курс. Арсений не из робких — и всегда выдерживал чужой пронзительный взгляд и отвечал. Этим он наверное и заслужил хоть какую-то благосклонность Белого. Тоже своеобразную. Мужчиной он был видным — пара девчонок с курса всегда визжали тихо, стоило ему своим глубоким голосом спросить о покушении на Александра II. Арсения такое не брало. Конечно, его же брал только Антон. Тяжело было заинтересоваться хоть кем-то, когда каждая твоя клетка уже связана с другим. Реакция интерференции, е-моё. Вирус не может присоединиться к рецептору, уже связанному с другим вирусом. — Попов, останетесь после занятия, нам нужно обсудить вашу работу, — говорит ему Руслан Викторович на перерыве, и Арсений кивает, не чувствуя никаких подозрений. Несмотря на слухи, Белый все-таки профессионал и что-то большее, чем пару сальных намёков себе не позволял. Антону и этого хватало, разумеется — однажды он приревновал так, что просидел с Арсением несколько лекций, наплевав на охрану и устав института. Его никто и не заметил, лекции шли у всего курса, да ещё и у эстрадных вокалистов и прочих творческих личностей, и зал был заполнен под завязку. Некому было следить за подозрительным парнем на последней парте. Они этим бесстыдно воспользовались — Арсений однажды половину злосчастной лекции провел на коленях между Антоновых ног и медленно, с вальяжной ленцой ему отсасывал, иногда даже не стараясь и просто согревая в теплом рту его член. Антон перебирал его волосы, чесал за ушком и обводил пальцами перепачканные слюной губы, кольцом обвившие член, будто игрался, и тогда Арсений мстительно брал глубже, носом утыкался в лобок, сжимая плоть спазмирующей глоткой, заставляя обычно контролирующего все Шастуна зажимать себе рот и глухо дышать в ладонь, чтобы не привлекать внимание. Месть у Арса была тоже своеобразная. У него болела челюсть и затекли колени, и их наверняка заметили хоть пара студентов и возможно сам Руслан, но он никогда бы не променял это чувство, когда тебя могут поймать в любой момент. В порыве он был в восторге. Антон додрочил ему под партой, как будто они перевозбужденные школьники, и Арсу редко так сносило крышу от вседозволенности. Пару дней после этого ему было стыдно смотреть в глаза одногруппникам и Руслану Викторовичу. Но судя по тому, что его до сих пор не отчислили, никто не подал виду, что их заметил. И на том спасибо. Белый заканчивает лекцию точь-в-точь со временем, указанным в расписании, и освобожденная толпа студентов несётся домой. Или в бар, или на вокзал, или прогуляться. Арсений остаётся один в аудитории очень скоро — пара отличниц что-то расспрашивают Руслана, но тот быстро отправляет их восвояси, пообещав обсудить все вопросы на семинаре. Оставаться один на один с преподавателем немного дико. Руслан Викторович смотрит на него очень странно, долго так, изучающе, и Арсению почти неловко за то, что он сел на парту вместо стула. — Предлагаю пройти в мой кабинет. Там будет удобнее, — наконец бархатно тянет Руслан с каким-то смутным обещанием, и Арсений решает, что ему кажется от недотраха. — Как скажете, — пожимает плечами Арсений. Какая разница, где его диплом обсуждать, в конечном итоге. Что-то внутри напрягается, когда Белый закрывает дверь в свой кабинет на ключ. Арсений присаживается на знавший виды стул и всеми силами пытается подавить в себе некомфортное ощущение. Не хватало ещё в преподавателе, в надёжном состоявшемся мужчине, видеть… Мысль уходит из-под носа, когда Руслан нависает над ним, руку укладывая на парту, и смотрит пронзительно почти черными глазами. Арсений слишком громко сглатывает и отодвигается, пытаясь отвоевать хоть немного дистанции. Руслан усмехается чему-то своему, и становится дурно. — Что-то не так с моей темой, Руслан Викторович? — предполагает Арсений, когда пауза затягивается. — Нет, вы очень способный студент, я не сомневаюсь, что выбранная тема не составит для вас трудности, — редко от него можно было услышать столь явную похвалу. Арсений бы обрадовался, не будь Белый так близко. Не замечалось за ним как-то подобного панибратства. — Вы не могли бы отойти? — предпринимает попытку Арсений. — А я на вас давлю? — Руслан приподнимает бровь и вдруг касается рукой его волос, чтобы бережно убрать с чужих глаз чёлку. — Смотрите на меня. Арсений на автомате поднимает взгляд на преподавателя и ёжится, видя неприкрытый интерес в каждом движении. Арс так-то не из робкого десятка и флирт чем-то преступным не считал, но уж точно не с Белым — препод истории с армейским прошлым, Господи, — тем более сейчас, когда Антон сидит, и они не смогут это обсудить. Уж не на свидании в тюрьме делиться. — У меня возникло ощущение, будто мой предмет вам не слишком важен в выпускной год, учитывая, сколько у вас спектаклей, постановок и свиданий в тюрьме, — Руслан изображает улыбку. — А тут ещё диплом по истории, экзамен в зимнюю сессию и прочие мелочи жизни. — И на что вы намекаете? — прямо спрашивает Арсений. Тут и камбала двойное дно нащупает. — Могу вам с этим помочь. Разумеется, не просто так, за ответную услугу, — Руслан не растрачивает время на намёки и укладывает руку себе на пах. У Арсения от шока рот приоткрывается. — О, так сразу, без прелюдий? Мне нравится ваш настрой. Оказывается, слухи о нем ни разу не преувеличены. Арсений не знает, поражён он самой ситуацией или чужой наглостью или может, доступностью тех, кто на это согласился до него… Да он в ахуе с того, что Белый такое вообще мог ему предложить и ещё подумать, что он согласится. Даже с учётом того, что Арсений делал минет на его занятии. Не ему же. — Да что вы себе позволяете! — Арсений экспрессивно всплескивает руками, не в силах удержать возмущение в себе. — Вы думаете, я соглашусь на такое? — Почему нет? — Руслан выглядит так, будто это совершенно обыденная для него вещь, и Арсений чувствует, что его закапывают в яму из новой, грязной подоплеки его благочестивого института искусств. — Ну чего вы как девственница на оргии, вот не надо такое лицо строить, Попов, будто вы членов, кроме парламента не видели. — Я мужчина, — напоминает ему Арсений, все еще кривясь лицом только от мысли, что кто-то мог спать с Белым. Он конечно не урод и, наверное, достаточно привлекателен, но… С его, Арсения, ровесниками в свои-то… сто пятьдесят, плюс-минус десять. — И я не сплю с преподами, которые мне в отцы годятся. — Зря, — кажется, Белый ни капли не оскорблен его категоричным отказом. — Попробовали бы хороший секс. Не с уголовником хотя бы, — Арсений с нескрываемой неприязнью морщится. — А я ведь и вправду вам помочь хочу, просто с пользой для себя. Не думайте, что вы особенный, конечно, не вы первый, не вы последний, но такая жопа пропадать не должна. Жалко будет не заполучить вас до конца года. Арсению перехватывает дыхание от того, как спокойно Руслан признается, что он для него — очередное достижение, пометка в блокноте и ничего больше. Почему-то это немного задевает его эго — как это он не чья-то безумная мечта? Просто очередной объект для фантазий преподавателя — удивительно, как его за такие свободные взгляды не выгнали. Впрочем, может они его боятся — не зря прошел он то ли Чечню, то ли Афган, а вдруг и деканат с ним спит. Сексуальный маньяк, однако. Но Руслан не давит, не приближается больше, и Арсений почти выдыхает — задетый, но хотя бы словами, а не дракой с преподавателем в пятницу вечером, когда никого в корпусе не осталось. Белый выпрямляется, больше его не касаясь, но смотрит все с той же похабной ухмылкой и хочется ему в лицо зарядить ботинком, лишь бы стереть это высокомерное выражение. — И что, даже душу дьяволу не продадите за ночь со мной? — окончательно убедившись в своей безопасности, уточняет Арсений. Но копошится в сумке — там швейцарский нож и собачий шокер — милые подарки от любимого. — У вас вроде роль Фролло для выпуска? — неожиданно переводит тему Руслан, будто ничего и не было. Арсения штормит от его перепадов. — Эсмеральда вам явно подошла бы больше. Удачи, Арсений, надеюсь, что ты успеешь всё, что запланировал. Руслан деловито поправляет пиджак, сверяется со временем на часах и идет к двери, щелкая ключом, чтобы выпустить Арсения на волю. Будто они и вправду задержались за разговором о его дипломе и не было между ними совершенно ничего. Арсению почти кажется, что это всё могло ему привидеться — но с запрещенными веществами он никогда не баловался, так что таким реалистичным галлюцинациям неоткуда было взяться. Он поспешно собирается и пытается ушмыгнуть из кабинета, и его действительно не пытаются задержать — Белый роется уже в тестах и его совершенно не замечает. — И это всё? — наконец задает гложущий его вопрос Арсений. Руслан приподнимает голову и смеряет его совершенно равнодушным взглядом. — А что вы хотели? Извинений? Соблазнения? — он звучит весело, будто сценку в КВН разыгрывает. — Мне казалось, вы мне отказали. Или у вас игривая манера говорить «нет» и ждать, пока вас добьются? У меня нет на это времени. Или вы хотите сыграть со мной в недотрогу, которого злой препод-коммунист склоняет к соитию? Звучит интригующе. — Нет! — О, вы прямо по роли играете, — Руслан глухо смеется, и Арсений в сердцах хлопает дверью с надеждой никогда больше его не видеть.***
Когда за окном безо всяких предупреждений звучит ушераздирающий грохот взрыва, вспышкой сносящего металл, и истошный вой сигнализации, женские визги и громкие ругательства, Руслан застывает у доски, где расписывал династию Романовых. Из ослабевших рук выпадает мел. Все проходит слишком быстро — за мгновение пение птиц и чья-то болтовня сменяется громким хлопком, лязгом металла, пламенем и гарью. В воздухе отчетливо ощущается запах запекшейся крови и песка — Руслан не уверен, что это реально, а не выкорченные насильно воспоминания — его потряхивает, когда в аудиторию вбегает взбудораженная, взмыленная уборщица и кричит: — Руслан Викторович, бандиты какие-то машину вашу подорвали! Он дышит через раз, пытаясь вместе с воздухом отпустить тянущие на дно воспоминания, и не видя, бредет за уборщицей. Он не призывает студентов к тишине и не отпускает, но половина уже прилипла к окну, а достаточно наглые — спускаются с ним по лестнице. Руслан всегда ставил машину поодаль от остальных, прятал так, что самому найти не просто, и сегодня наконец это ему помогает. Столп дыма, впрочем, не заметить невозможно. На приличном расстоянии столпились студенты, испуганные тем, что горящие остатки иномарки могут взорваться снова. Кто-то особо ушлый уже где-то раздобыл камеру и снимает, раздражая просто невыносимо, и Руслан рявкает на них с чистой яростью — он даже не уверен, что это звучит вразумительно. Но студенты разбегаются, освобождая ему путь, и перешептываются взволнованно между собой. Несколько человек не могут унять слезы — скорее от нервного потрясения, чем от болевого шока, сейчас Руслану совсем не до них. От машины, на которую он так долго копил, не осталось фактически ничего. Ее разорвало так, что нет даже смысла предполагать, что это случайное воспламенение бензина или мелкое хулиганство. Его подорвали — целенаправленно и расчетливо, не оставив улик, явно не для убийства. Для устрашения. К ним несется перепуганная охранница с огнетушителем, и Руслан бессильно отступает, давая ей полную свободу. Кому он успел насолить? Неужели это послание из военного прошлого? Или… Через пару минут до полностью раздробленного разума Руслана доходит — Арсений Попов стоит в толпе любопытных студентов и о чем-то без интереса болтает с однокурсниками. Ловит его взгляд на себе — и вдруг подмигивает. До Руслана доходит вся опасность его положения слишком быстро, и его передергивает. — Даже на ебаной войне было спокойнее, — бурчит себе под нос Руслан и нервно крестится. Чтобы он еще раз хоть подошел к Попову ближе, чем на десять метров. — Антон, мне же еще диплом под его руководством писать, — почти мурчит Арсений, вжимаясь макушкой в чужое сильное плечо. Антон спокойно приобнимает его, стискивая пальцы чуть сильнее обычного. — Не волнуйся, тебе не придется его защищать, ведь никто на него не нападет, — подшучивает Антон с легкостью. — Он поможет тебе и лишнего не скажет. Если не хочет, чтобы в следующей машине уже оказался он.***
«…ни того загнатого колесами-вопросами торчка» Сереже быстро надоедает смотреть на смурное Арсеньево лицо, и он вытаскивает друга из квартирки на вечеринку. Не с первого раза — и не с десятого, но упрямству Матвиенко можно позавидовать, особенно, когда дело касается пьяной тусы и расстроенного Арсения. Попов ему и вправду благодарен — просто сейчас он не может жить нормально. Как он может веселиться, пить, флиртовать как раньше, когда Антон сидит за восьмью замками? Есть ли вообще жизнь без этих зеленых глаз? — Господи, Арсений, завязывай с попсой и нытьем, выпей, — советует ему Матвиенко, вручая в руки стакан с набадяженным зельем, судя по стойкому запаху спирта. — Выйдет твой бандит, рэкетир, рецидивист, наркоторговец и просто пидорас, не волнуйся, еще успеешь настрадаться, а сейчас надо быть счастливыми. Потому что все страдают, и вот кто, если не мы? — Это все мой Антон, — вздыхает Арсений с влюбленной тоской, напрочь игнорируя весь посыл. — Философ ты, Сереж. И веришь в любовь, кого бы из себя ни строил. — Еще бы не верил, когда душа компании и главная гроза вечеринок, Арсений Попов, сидит затворником дома и ходит на свидания в тюрьму из-за какого-то гопника, — Сереже Антон не сильно нравится. Арсений его полностью понимает и не прислушивается. — Давай напьемся, ты разобьешь десяток сердец и пойдешь танцевать на барной стойке? — Звучит заманчиво, — Арсений картинно закатывает глаза, но все-таки приободряется и решает последовать его совету. В конце концов, он не собирается напиваться вдребезги и с кем-то целоваться, просто танцы и немного смеха. — Кажется, моему парню грозит пожизненное. Повод устроить вечеринку, да? Сережа поддерживающе хлопает его по плечу, и Арсений осушает стакан залпом, едва не подавившись. Жидкость обжигает горло, и он кашляет, стирает с глаз выступившие слезы и физически ощущает, как ядовитая смесь проходит по организму. Что они намешали в это зелье мгновенной смерти? Арсений трясется как мокрая собака и хватается за второй. Впереди — долгая ночь. Все мешается в один алкогольный балаган из отдельных лиц и бьющей по ушам музыки. Арсений отпускает себя и танцует, смеется с Мягковой, на спор целуя ее щенка — не измена, если не с человеком! — кружится в кривом медляке с Сережей, обнимается с незнакомцами и плачет кому-то за шиворот. Впрочем, обычный Арсеньев вечер. Он танцует на барной стойке и отшивает уже троих, плавно покачиваясь совершенно не в такт музыке, сотрясая мокрую челку и прилипшую ткань рубашки. Он не пьян в конец, но мысли уже витают в воздухе, и он думает о ерунде и хочет петь и плакать. Не отказывает себе в этом удовольствии. С алкоголем он пока завязывает — целоваться хочется жуть, но только с Антоном, а не с какими-то незнакомцами или знакомцами. А когда он думает об Антоне, хочется плакать. Замкнутый круг. Арсению и грустно, и весело, одиноко и слишком много, и он танцует, чтобы забыть обо всем, что накопилось. Иногда чувствует на себе чей-то взгляд и забивает — кто на него в этом злачном месте только не облизывается! — Я в туалет, — оповещает он Сережу, который на удивление всегда оказывается справа. Тот кивает ему и за ручку ведет к нужному помещению. — Ты такой хороший, я тебя не достоин! — Я тебе об этом твержу уже лет пять, — беззлобно отбривает Сережа, слишком трезвый для помещения, где спирт впитался даже в кафель. Арсений посылает ему воздушный поцелуй, но промахивается и бьет по стене и тут же брезгливо отодвигается подальше. Антон говорил, что от стен здесь можно забеременеть, и Арсений был склонен ему верить во всем, что касалось чего-то особо мерзкого. Наконец, он закрывается в кабинке, стараясь ничего не трогать лишний раз. Удивительно, что щеколду еще не стащили. Когда он выходит, наконец, опустошив мочевой пузырь, он сталкивается с каким-то чересчур нервным парнем, которого трясет так, будто за окном землетрясение. Арсений укладывает ему руки на плечи, чтобы тот не повалил его на пропахший человеческими выделениями — из всех отверстий — пол. Парень смутно знакомый, бледный даже в свете одной лампочки, и дрожит с головы до ног, глаза бегают по сторонам, весь в холодном поту и зрачки — с игольное ушко, не больше. Подозрение закрадывается. — Арсений Попов? — спрашивает он с нотками зарождающейся истерики в голосе. — Да… — Арс не уверен, что сейчас лучший момент для правды, но парень вцепляется в него пальцами-клешнями и глядит с такой надеждой, что страшно и неуютно. — Господи, спасибо, — парень обмякает в его руках, и Арсению приходится его держать, хотя желание просто сбросить вероятного наркомана на пол велико. — Антона Андреевича нет, пропал он… Никогда не пропадал… Я весь обыскался, меня вывели на вас, Арсений, пожалуйста, давайте с вами договоримся… — Антона уже четвертый месяц нет, в тюрьму посадили, — объясняет парню Арсений, пытаясь вспомнить, где они все-таки виделись. Кажется, и вправду с Антоном они вели какие-то дела, но Арсений к ним отношения никогда не имел, тем более к… таким услугам. — Пока настоящие преступники на свободе, сажают таких хороших людей, — парня, очевидно, ведет, и он хватается за Арсения, своими костлявыми руками впивается до боли. — Но вы же… вы его дело не бросили? Я не знал, куда податься, Антон всегда напрямую передавал или с курьером… по старой дружбе, понимаете? — у парня полубезумно блестят глаза, и Арсений пытается вырваться из его цепких пальцев, но его не пускают. — Я не занимаюсь делами Антона, поговорите с кем-то из его помощников, но точно не со мной, — с отчаянием отвечает Арсений, пытаясь хоть сколько его вразумить и резко выдирает руки из чужой хватки. — У меня нет того, что вам нужно, правда! Парень падает на пол с гулким стуком, но это его не смущает ни капли — он встает на колени перед Арсением и держится за его ноги, трется о них, как о святыню, и Арсения пробирает тошнотой до горла. — Хоть немного… умоляю, хоть одну дозу, я вас прошу, — он вскидывает голову, окончательно теряя человеческий облик. — Я что угодно сделаю… я не прошу ничего, кроме героина, хоть чуть-чуть… Из зала вопит «герой на героине», и Арсению плакать хочется от злостной иронии и от того, что его в туалете зажал поехавший наркоман, работавший с его возлюбленным. Легче смириться с родом деятельности Антона, когда ты не видишь перед собой его жертв. — У меня нет героина, — по слогам произносит ему Арсений, пытаясь убедить несчастного. — Встаньте, пожалуйста… Давайте скорую вам вызову. Почему вы не обратились к другим дилерам, Москва — огромный город и без Антона? — Вы не понимаете, остальные они цену заломят такую, что я ни в жизнь не расплачусь, и мне вообще не продадут, скажут, что помру и долги не отдам, — незнакомца несет, как по накатанной, и он стискивает штанину в дергающихся пальцах. — Антон хороший, и вы ведь хороший, да? Хотите, я вам сейчас отдам все? Часы хотите? — он лихорадочно крутит руками и роется по карманам. — Хотите я вам отдамся? Только хоть немного дайте… Он в безумном совершенном порыве целует Арсению ноги, и тот от ужаса пинает наркомана в грудь, чтобы оттолкнуть и броситься к выходу. Там его встречает покачивающийся в такт музыке Сережа, но тут же напрягается, заметив Арсеньев расстроенный в край вид. Хочет уже спросить, но Арсений видит, как меняются его планы прямо по лицу — очевидно, он заметил за спиной Арса его нового знакомого. — У тебя есть номер Антоновых братков кого-то? — спрашивает его на удивление сухо Сережа. Арсению и хватает только кивнуть. — Звони. Арсений тянется за своим телефоном, но организм его берет верх, и его тошнит прямо у туалета, сгибаясь в три погибели. Он слышит тихое Сережино ругательство, и тот забирает у него телефон сам, чтобы набрать единственному своему знакомому — Макару.***
Когда с его головы срывают мешок, он уже понимает, что ничего хорошего ему это не сулит. Когда он видит перед собой непривычно хмурое лицо Антона Шастуна, он осознает, что предыдущий вывод был сильно преуменьшен. Ему полный пиздец. Особенно учитывая, что его связали по рукам и ногам на каком-то задрипанном складе в черте города, и здесь нет больше никого. Только штатный медик Дима, с сосредоточенным лицом разбирающий шприцы и ампулы на подносе, да как обычно безучастный Макар. Не самые внушающие доверие ребята. — Когда я по старой дружбе стал поставлять тебе героин, я и не думал, что у тебя хватит наглости сунуться к моему жениху, чтобы выпрашивать дозу, — с отвращением произносит Антон, не размениваясь на прелюдии. Он небритый, лохматый и видно не так давно его отпустили с зоны. — Я тебя давно знаю и ты всегда мне помогал, и я отплатил тебе той же монетой. Тебе было позволено то, что переживал не каждый. Но сейчас ты зашел слишком далеко. — Антон, я… прости, пожалуйста, мне правда стыдно, ты же знаешь, доза превращает меня в безумца, я не хотел… — страх мешается с мольбой, но Антона ни капли не пронимает его жалобный тон. — Ты пропал, и мне не у кого было попросить о помощи. — Я просил об оправданиях? — Антон приподнимает бровь. — Я тебя не на ебаные переговоры привел, дружок, ты подписал уже себе смертный приговор. Думать надо было раньше. — Нет-нет, Антон, ты ведь меня знаешь! — он пытается сорваться с места, но тяжелая рука Макара мгновенно опускает его на место. — Я никогда бы не… Это все наркотики, я сейчас подлечился и мне стало лучше… — Ох уж эти сказочники, — бормочет себе под нос Позов, спуская воздух из наполненного шприца. — Полгода пролежал в рехабе и мгновенно избавился от десятилетней зависимости. Держи, Антон, как ты и просил. Антон вальяжно забирает из его рук шприц и подходит вплотную к своему пленнику, откровенно наслаждаясь ужасом в его мутных водянистых глазах. — Ты ведь так просил у Арсения героин, так я тебе принесу его, — Антону не нужно строить ужимки, чтобы звучать угрожающе, особенно, когда в его руках — смерть. — Говорят, точной смертельной дозы нет, но чем больше, тем лучше, верно? Милиция найдет тебя в одном из закоулков Москвы, и вскрытие покажет, что причиной смерти стал передоз. Так твое дело и закроют. Хорошая история, а?***
«…ни того румяного, самонадеянного мальчика.» То, что за ним идет слежка, Арсений замечает довольно быстро. Не то чтобы он отличался профессиональной военной подготовкой, просто шпион из следовавшего за ним по пятам мальчика был никудышный. Первый день Арсений еще списывал это на соседство или случайно заблудившегося парня — тому на вид было не больше шестнадцати — но на третий день непрерывной слежки ему это надоело. Тот не пытался Арсению навредить или даже просто поговорить, он старательно изображал, что просто гуляет и попадался во все ловушки, стоило Арсу начать петлять и заходить в магазины, как Антон его учил. Переиграть мальчика оказалось до обидного просто. Арсений не ленится пройти до черного входа, чтобы подойти к ждущему его парню со спины и неделикатно шлепнуть по плечу. В одной руке зажат шокер — на всякий случай, иногда за невинной внешностью кроется самый настоящий дьявол. Но мальчишка определенно ничего не таит — он вскрикивает и по-мультяшному подпрыгивает, только почувствовав касание к спине. — Один тут отдыхаешь? — саркастично спрашивает Арсений. У мальчишки смутно знакомое лицо и очень виноватые глаза. Он ниже Арсения, миловидный, с русыми волосами и достаточно приятным лицом. Вблизи он выглядит старше, и Арсений с легкой руки дает ему чуть больше двадцати. — Я… нет, я жду друга… — немного нервно произносит парень, совладав с голосом. — Конечно, а твой друг сидит в моей спине? — Арсения подобными трюками не проведешь, и парень опускает взгляд в ноги, явно придумывая оправдание — Давай, признавайся, кто тебя подослал. — Зачем мне это делать? — с вызовом спрашивает парень. — В милицию меня поведете или к браткам? — Смотря как себя вести будешь, — Арсений грозится ему шокером, но парень больше не выглядит испуганным — видимо, неизвестность его пугает больше, чем многовольтный удар. Взгляд его задерживается на Арсеньевом запястье. — Хочешь, чтобы я его на тебе испытал? — Попробуй, — парень тоже переходит на ты и нахально ему улыбается, до боли напоминая детскую версию Антона. — За решетку сядешь за нападение на сотрудника при исполнении! — О, так ты мистер полисмен? — Арсений оценивающе пробегается взглядом с головы до ног, и пацан весь подбирается, пытаясь визуально казаться больше. — Не надейся, я не в курсе темных дел Антона и не приведу тебя в тайное логово с наркокартелем, блэкджеком и оружием. — Ты экстрасенс, что ли? — он хлопает глазами пораженно, и Арсений прячет смешок в рукаве своей кофте. — Но я вообще, не только за этим ходил… Я тебя часто вижу, я с бумажками помогаю, записываю, кто на свидание приходит, ну и ты запомнился сразу… — Привязался ко мне? — фыркает Арсений. — Не совсем, — сознается он уже серьезнее. — Пытался понять, что в тебе нашел сам Шастун. Журавль на него копал лет пять, наверное, про него такие мифы в отделе ходили, закачаешься. И Шастун мог себе любую модельку зацепить, а он про тебя постоянно вспоминает, и у вас браслеты парные, — он бесцеремонно указывает на его запястье. — А ты парень такой обычный. Я сначала на отца твоего думал, но порылся хорошенько и сделок особо не нашел, так что видимо ты сам какой-то необычный. Арсений не уверен, что он должен ответить на эту страстную речь. По телу разливается тепло. Антон вспоминает его постоянно, и даже ментам это заметно. Они любят друг друга, и никаким расстояниям это не пресечь. Антон плохой человек, но Арсений еще хуже — он даже денег с этого не имеет и покрывает Антона исключительно по любви. А еще совершенно очевидно — парниша Антона обожает. Если не как человека, то явно как личность, бандитский шарм и загадочность его привлекают, и поэтому он бродит за Арсением с неделю. — Ты такой милый, как тебя в милицию взяли? — философски тянет радостный Арсений и треплет его пышную челку. — Как золотистый ретривер. Если я мороженое тебе куплю, расскажешь, как там у Антона дела? А то храбрится и не пожалуется мне никогда. Парниша пунцовеет то ли от злости, то ли от смущения. — Я и сам могу мороженое купить! — возмущенно тянет он, тряся головой как щеночек. Арсений испытывает к нему совершенно отцовские чувства. — И я не буду преступнику информацию сливать! — Ты уже это сделал, мелкий, — Арсений ему подмигивает. — Не ходи за мной, как варвар, а то я и шокером ударить могу. Мне можно и позвонить. — У меня есть твой номер. И номер квартиры, — намекает ему парень. — Я тебя могу прямо у входа повязать так-то! — Я не буду сопротивляться твоим фетишистским увлечениям, — Арсений приподнимает руки в сдающемся жесте, откровенно веселясь. Давно его так никто не смешил. — Посмотрим, как тебе будет весело за решеткой! — парень теперь бледнеет, и Арсению искренне интересно, какие цвета еще может приобрести юношеское лицо. — Представишься хоть? — наконец предлагает Арсений. — Я должен знать имя героя, который меня посадит. — Младший сержант Пименов, — парниша сует ему под нос удостоверение с серьезностью заседания НАТО. — Жалко, что не полковник, которому никто не пишет, — притворно цокает Арсений и машет теперь не безымянному юноше на прощание. — Позвони, как найдешь против меня неопровержимые доказательства! Нахальный парнишка продолжает за ним следить, на этот раз держась на более приличном расстоянии. Арсений порой видит его из окна своей комнатушки и искренне жалеет Пименова, который пытается выслужиться перед начальством и целыми вечерами прозябает под его окнами. Днем он, конечно, на работе, а Арсений на учебе, зато домой они чуть ли не вместе идут, но друг к другу не приближаясь. Арса интриговало, во что вся эта игра в кошки-мышки выльется — особенно учитывая, что он никуда особо не ходит. — Хочешь пристрелю его и выдам за самоубийство? — как-то шепотом предлагает ему Макар, который слету замечает за Арсением хвост. — Да не надо, он забавный, — легкомысленно отмахивается Арс. — Буду ждать, пока сам отвалится. — У меня так палец чуть не сгнил, — смеется басом Макар. — Ну ты сам смотри, — качает головой трижды подозрительный Поз, прихлебывая кофе, — они редко собираются вместе, но сегодня решили вместе пообедать и подкинуть Арсению нехилую сумму, присматривая за Шастуновской кралей. — Я Артема знаю, он слишком увлекающаяся натура. Антону это не понравится. — Да он скорее на Тоху запал, — фыркает Арсений, с вожделением глядя на свой наполеон на тарелке. — Пусть наоборот всех убедит, что я абсолютно ничего не делаю и меня не в чем подозревать. — Тоже разумно, — неожиданно соглашается Поз и поправляет очки. — Но обсуждать здесь ничего при этом настырном менте мы не будем. Может, Пименов бы и правда перестал за ним следить, если бы в один из вечеров он не провожал Арсения из очередного бара. На улице уже стемнело, большинство благопристойных граждан разошлись по домам, а Арсений, ничего не боясь, насвистывает, пока бредет по самым злачным закоулкам их мрачного района. Его знают здесь все — шпана боится Антоху до дрожащих коленок, половина на него подрабатывает, поэтому к Арсу никогда никто не цепляется, многие даже здороваются. А вот Тему здесь никто не знает, и таких тут очень не любят. Сначала Арсений не замечает, что его хвост подустал, а потом до него доносятся грубые громкие голоса с требованием отдать мобилу по-хорошему, и он понимает, что Темы нет уж как-то слишком давно. На мгновение он гаденько думает, что ему надо встречаться с реальной опасностью — научат заодно хорошим манерам, но за паренька становится страшно. Он и вправду золотистый ретривер, ему надо на скрипочку ходить, а не с гопниками драться. Недолго ссорясь с самим собой — дебаты с умными людьми всегда идут на пользу — он решительно разворачивается и идет выручать незадачливого милицейского. И не зря — Пименова уже окружили, и он при всех своих навыках наверняка не сможет отбиться от улицей воспитанной шпаны. Хотя Арс бы поглядел, как тот становится Джеки Чаном и мастерским кунг фу распугивает весь двор. — Даров, пацанва, — вместо этого бодро здоровается Арсений, решившись не дожидаться масштабного махача. — Арсень Сергеевич, здрасьте! — старший из них Максон приветственно ему кивает. Тема за его спиной лягается и отчаянно пытается вырваться из хватки целой толпы, проигрывая им тупо количеством. — Можно малого у вас забрать? Его Антон за мной следить пристроил, чтоб не обижал никто, — у Арсения плохо выходит использовать слэнг, но он пытается. — Вот этого задохлика? — Макс выпучивает глаза, с весельем указывая на трясущегося Тему, который смотрит на Арсения недоверчиво и совершенно перепуганно. — Да лучше бы кого-то из нас попросил, мы бы в обиду шастуновскую кралю не дали, муха бы не пролетела! Макс бьет кулаком по ладони, и Арсений изо всех сил старается не дрогнуть. Он свистит, и парни Тему все-таки отпускают и кидают на снег, смеясь над его неуклюжестью. Кто-то вытащил из его кармана-таки телефон, но Арсений не собирается им морали читать и кивает благосклонно — нечего следить за ним. Они базарят с парнями еще немного и расходятся, уважительно друг другу кивая. Тема все еще лежит на снегу, боясь лишний раз дернуться, чтобы его обидчики не вернулись. — Да вставай уже, страдалец, — закатывает глаза Арсений и протягивает ему ладонь. Тема выжидает пару секунд, хватается за протянутую ладонь и неожиданно тянет Арса за собой в снег, и тот валится вслед за ним. Импортное роскошное пальто неизбежно мокнет, и Арсений ругается сквозь зубы, что попытался быть милым с этим неблагодарным существом. — Зачем ты меня спас? — отрывисто спрашивает напряженный Тема. — Захотелось, — беспечно отвечает Арсений и поднимается, отряхиваясь от снега. — А ты мог бы и спасибо сказать, дурачок. А то я и обратно могу позвать. — Ты какой-то заклинатель гопоты? — недоверчиво спрашивает Тема. — В дудочку дуешь, и они все к тебе сбегаются? А телефон заставишь их вернуть? — Кто из нас двоих милиция? — Арсений округляет глаза. — Сам разбирайся, мелкий. Упорство Пименова его поражает не на шутку, когда самые лютые холода сходят, и начинается беспрерывное торжество вылезшей из-под снега мокрой грязи, промозглой капели и серости. Дождь не прекращается ни на секунду, а Тема все продолжает упорно сидеть на лавочке у его дома, выжидая, когда Арсений изволит выйти. Тот терпит неделю, но доброе сердце, пусть и весьма с сомнительной моралью, не дает спокойно учить сольфеджио — зачем оно ему нахрен нужно, если он не музыкант, его вуз не отвечает — и постоянно хочется приникнуть к окну и посмотреть на брошенного хозяйкой зайку. Почему добросовестный мент из раза в раз забывает зонт, Арс не знает, но за ребенка страшно — еще заболеет чем-нибудь и кто его лечить будет? Поэтому на вторую неделю одиночного мокрого пикета под его окнами, Арсений вооружается теплой Антоновой кофтой и спускается во двор, чтобы забрать мерзляка к себе. Тот сначала спорит и не соглашается, но сопливо шмыгает носом и смотрит побитой собакой, и Арсений силой тащит его к себе. В квартире жарит отопление нещадно, на плите свистит чайник, любимая смородиновая заварка стоит на своем законном месте, и закутанный в несколько слоев одежды и полотенец Тема сидит в кухне на табурете и бесцельно машет ногой. Арсений где-то слышал, что на самом деле у женщин нет материнского инстинкта. Возможно, потому что он весь достался ему. — Ладно, — наконец решительно хлюпает Тема, греясь руками о пузатую чашку с крепким чаем. — Что ты хочешь передать Шастуну? Только не оружие, не какие-нибудь записки или прочую ерунду. — Ты правда сможешь? — Арсений весь сияет, становясь маленьким солнцем в этой февральской хандре. — Ты же сержант, как тебя вообще пустят? — Да там полная разруха, — отмахивается Тема. — Советский Союз уже распался, нет того контроля, да и людей не хватает, так что мне порой еду приходится таскать. Арсений не комментирует фразу про Союз — небось Пименов и школу еще тогда не закончил. Не то чтобы Арсений закончил… И с каких пор он душнит сам на себя? Вот так и сходят с ума вольные Арсении, когда давно их не целуют Антоны Шастуны. Поэтому он вытаскивает из закромов любимое Антоново кольцо с розой ветров и бережно его заворачивает в платок, чтобы отдать Пименову. Тот осматривает подношение придирчиво, пытается даже открыть, видимо, ищет яд или лезвие, но удостоверившись в его безопасности, кладет в нагрудный кармашек и важно кивает. А через день приносит подарок уже Арсу. — Это что? — с брезгливостью, смешанной с любовью, спрашивает Арсений. — Хлебные четки, — хмыкает Тема, демонстрируя ему произведение Антонова искусства. — Тюремная романтика, она такая. Арсений находится и забирает подарок целлофановым пакетом и укладывает на полку. Понятное дело, что в местах, не столь отдаленных, что-то покраше было бы тяжело найти или тем более сделать, и сердце грело, что Антон не оставил его без такого презента. Хотя это не предел Арсеньевых мечтаний. Особенно после всех дорогущих Антоновых подарков — в том числе, квартиры. И все равно — трогает за душу не меньше дорогущего колье с замком или похода в Красный Октябрь. — Ты чего, ревешь, что ли? — Тема, кажется, пугается. — Ну ты чего, хочешь, я выкину? — Ты такой хороший, Тем, — промаргивает слезы Арсений и чмокает его по-отечески в макушку. Юноша краснеет на глазах. — Только не влюбляйся в меня, ради Бога. — Это еще с чего? — Тема хмурится. — Я не собирался вообще-то, но вот указывать мне не надо! А глаза прячет. Но на лице все написано — а поступки говорят громче слов. Ну не будет ни один мент ради случайного прохожего так рисковать и передавать опасному преступнику посылки. И тем более торчать под его окнами месяцами, не получив абсолютно никакой информации. — Ты ведь знаешь, что мой парень не простой, — вздыхает Арсений. — И ты — у него на мушке.***
Дымный московский воздух, наполненный выхлопами тачек, приторными духами дам, тонким алкогольным флером и мясным запахом соседних забегаловок для Антона — запах свободы. Журавлев кипит, прокурор пытается сожрать сам себя, зато Воля ухмыляется величаво, а с ним и судья, которому теперь хватит отстроить домик в Подмосковье. Братки Антона приветствуют криками, кто-то кланяется, Макар по-медвежьи его обнимает, по плечам стучит, и Антон снова чувствует себя беззаботным школяром. Дима после объятий деловито вводит его в курс дела — Тохи не было почти год и пора брать распоясавшихся подчиненных под свой контроль. Хотя все до сих пор ходят по струнке в большинстве своем — ведь волю Антона исполняли Макар с Позом, а они могли расправиться еще жестче с указки главного босса. Им и длинных разговоров не надо — достаточно одного кивка. Антон примеряет новенькую олимпийку адидас, пока Дима отчитывается о поставках, садится с наслаждением в любимое шевроле, оглаживая с нежностью любовника застоявшуюся машину, и наконец, выезжает с территории, за пределами которой не видел света почти год. Как он скучал по Москве, по своей одежде, по друзьям и не меньше — по одному далеко не другу. По дворам они уже бредут пешком с легкой подачи Антона, которому жизненно необходимо размять ноги, распивая вытащенную Макаром беленькую — и этого тоже пиздец не хватало. Встречающаяся по пути шпана на Антона глазеет восторженно, чуть ли в ноги не бросается и приветствует тихо, но бойко, чтобы не схватить леща. — Как там Арс? — интересуется он хрипло, закуривая с величайшим счастьем. — Вы ведь ему не сказали, что меня сегодня отпускают, как я приказывал? — Обижаешь, сказали, что еще месяц тебя не увидит, — тут же отчитывается Макар. — Наши говорят, что он дома сидит. — Что тебе еще говорят наши? — Антон смотрит на него спокойно, но Макар сглатывает, понимая, что скрывается за этим взглядом. — Стасян к нему на вечеринке пристал, — сдает без компромиссов Поз. — Они даже Макару звонили, чтоб разобраться. Мы его полечиться отправили. — Разберемся, — Антон мрачнеет на глазах. — Дальше. — Катя говорила, что Арсений ей жаловался на Белого, типа тот домогается до студентов, они в деканат аж ходили, но их послали, — Поз достает исписанный блокнот и вздыхает. Никогда не думал, что зайдя на дорожку криминала, будет вести учет чьих-то парней. — И еще говорят… — он мнется на мгновение, но под тяжелым взглядом Антона продолжает. — Кхм, мент за ним вьется. Пименов, мелкий такой, вместе шастают. — Вот как, — Антон ни единым мускулом не показывает своей злости. — Это всё? Поз переглядывается с Макаром — говорить про Эда не хочется. Ну проебался парень, с кем не бывает? За Арсом потом не шлялся, стоит ли один неудачный вечер наказания от Шастуна? А в том, что тот не оставит это просто так, Дима уверен на все сто. Он на самом деле боится даже за Арса — Антон его обожает бессмысленно и неотъемлемо, и от любви до ненависти… — Ты заставляешь меня ждать, — голос Антона обманчиво спокоен. Он опускается на корточки и гладит подбежавшую к нему кошку по пушистому меху — явно домашняя. — А так он общался с Матвиенко, как всегда, с парой однокурсников, с Эдом немного, ничего особенного, — заканчивает Макар. — Хорошо, — Антон на удивление просто отвечает, головы не поднимая, занятый пушистой кошкой. — Вы ведь оба не настолько тупы, чтобы скрывать от меня что-то, верно, парни? — Про Эда что-то мутное, — сознается Макар, не выдержав давящей атмосферы. — Там трудно понять, че случилось, просто рассорились они или еще что… Лучше у Арса спроси. — Можешь же, когда прижмут, — усмехается Антон и напоследок чешет кошку за ухом. — Пойду-ка я свою кису приглажу. Макар и Поз переглядываются напряженно за его спиной.***
Этот день Арсению кажется самым обычным, он варит макароны после пары, напевая прилипчивую мелодию из рекламы, и никак не ждет громкого хлопка открывшейся двери из прихожей. Он прекрасно помнит, как закрывал дверь — на два оборота вообще-то — да и саму дверь так просто не вскрыть, Антон лично ее переустанавливал. Внутри все сковывает страхом. По позвоночнику проходятся мурашки, когда он перебирает в голове имена тех, кто захотел устроить ему визит вежливости. Ни одно из них не внушает ни малейшего доверия. Арс выключает плиту и хватается за кухонный нож. Так себе оружие против пистолета, но выбирать не приходится. Кто-то долго копошится в прихожей, судя по звукам — снимает верхнюю одежду, звенит ключами, воду включает в раковине и… Стоп. Арсений замирает на месте, едва не выронив из ослабевших рук нож от шока. Ключи от его квартиры есть только у двоих человек. И в прихожей сейчас явно не Арсений Попов. — Чего не встречаешь? — наконец выходит на кухню Антон, как всегда не вытерев руки и отряхиваясь от влаги. — Не скучал, что ли? Нож Арсений все-таки роняет. И немного себя. — Антон, — слабо произносит он, недоверчиво оглядывая возлюбленного с головы до ног. — Как ты… где… Антон усмехается так знакомо, кривовато из-за шрама, на котором борода не растет вовсе, смотрит так знакомо и тепло, всё также возвышается над всей кухней, держится прямо, кажется, ничуть не изменившись с момента их разлуки. Будто и года не прошло. Может, чуть больше татуировок и зарос так, как не позволял себе на воле… На воле. Антон здесь. Этим осознанием пронзает как молнией, и Арсений с каким-то нечеловеческим восторженным писком бросается на него с объятиями, словно пытается с ним слиться воедино. Антон даже охает сдавленно от его прыти и так же крепко прижимает к себе до хруста костей. Арсений жмется носом в плечо, дышит загнанно, руками тело сжимает, чтобы убедить самого себя. Всё хорошо. Антон вернулся. Он реален. Это не трип и не галлюцинация. От этого хочется рыдать и целоваться, и Арсений себе не отказывает. Он даже от плеч не отрывается и покрывает их поцелуями, переходя на шею и щеки, совершенно случайно целуя беспорядочно всю его кожу, мокро, с всхлипами и зарождающейся истерикой, как человек в пустыне на оазис с чистой водой. — Я так скучал, — срывающимся голосом объясняет этот свой порыв любви и трется всем телом, пальцами цепляясь за футболку. Такой нуждающийся — и совсем этого не стесняющийся. Антон гладит его по голове и трясущимся плечам, не отрывает его от себя и позволяет творить бесчинства со своей кожей. — Я здесь, кис, — вместо этого твердо произносит Антон. — И никуда больше не денусь. — Слово даешь? — икает раскрасневшийся Арсений, и Антон бережно целует его в макушку. — Даю, — клятвенно обещает Антон и ведет Арсения под руку в спальню, чтобы уложить на заправленную постель. Арсений очевидно воспринимает его намеки совершенно неправильно, поэтому, стоит ему начать дрожащими руками стягивать домашние шорты, Антон перехватывает его за запястья и тянет к себе, заставляя Арса улечься на него прямо в одежде. Он перебирает методично Арсовы волосы и улыбается чему-то своему. Баюкает дрожащего парня в своих руках, и Арс не знает, прошел час или три, минута или неделя, потому что ему хорошо — тепло, уютно, а самое главное — Антон дома. Потерянный кусочек пазла найден. Он наконец-то снова целый, и Арсений дремлет-плачет-целует снова, успокаивается, молчит и осознает себя лишь к вечеру. Антон всё еще с ним. Арсений не знает, что думать, тело болит от неудобного положения, а сам он все еще одет, пока Антон мирно сидит, словно не прошло и минуты. — Ты не хочешь со мной спать? — спрашивает наконец Арсений. — Если честно, ебать как хочу, обдрочился на твой светлый лик, — привычно грубовато смеется Антон, но Арс в таком раздрае, что и это видит безумно милым. — Но уж денек переживу, не буду ж как животное на плачущего бросаться. — Что, целый год просто дрочил и терпел? — хватается за мысль Арсений, постепенно приходя в себя. Из рук Антона он так и не выбирается. Как и не собирается этим заниматься еще ближайшие лет сто. — И на петухов не смотрел даже? — Петухов? — Антона пробивает на хрипловатый смех, и Арс от избытка чувств жмется к нему котом. — Это тебя в твоей академии благородных девиц научили? — Ты на вопрос отвечай. — Арсюх, на зоне мужиков, которых трахают мужики, опущенными зовут, а это хуйня полная. Ты у меня вообще возвышенный наоборот, — Антон снова чмокает его в макушку с явным наслаждением, пока Арс морщится от его рассказа. — Я в это говно не лез. Тем более, у меня есть звезда моя, на которую спрос большой. — Да кому я нужен? — фыркает Арсений, больше заинтересованный разглядыванием новых Антоновых тату на левом предплечье. — Ты серьезно набил «Помни, волк не будет спрашивать, он порвет»? Это что-то про наш первый раз? Лицо человека, который своими руками убивал, искажается от ахуя и восторга, и Арсений невольно смеется от его выпученных глаз. Возможно, он слегка утрирует — его первый раз был до того слащаво-нежным, что грешно так шутить, но кто запретит? — «Прощать врагов надо так, чтобы они скулили», — Арсений поднимается выше и на этот раз надпись под ключицей. — Надеюсь, если я тебя раздену, там не будут набиты купола? — Ничего не могу обещать, — Антон смотрит вполне коварно, и Арсений верит, что он способен и не на такое. — Но ты меня отвлек вообще-то. Я собирался проучить тебя за то, что ты тут шлялся не пойми с кем. Как объясняться будешь, звезда моя? Арсений несколько секунд смотрит с чистейшим недоумением, пытаясь вспомнить, в каких порочных связях он был замечен. Потом до него медленно начинает доходить. У стен есть уши, глаза, телефоны и треплющие не по понятиям языки, готовые что угодно рассказать Антону. На самом деле ему тоже есть, что рассказать. — Я даже и подумать не мог о том, чтобы тебе изменить, — он доверчиво укладывает чужую руку на свою беззащитно обнаженную шею, словно пытаясь доказать. Антон весь напрягается, но пальцы не сжимает совсем, не собираясь причинять ему боль. — И не изменял. Ни перед кем догола не раздевался, никому не стягивал штаны, не пускал никого вечерком расслабиться, вообще ничего. Не потому что я боюсь, что ты захочешь с нами расправиться, а потому что я люблю тебя. Веришь? — Верю, — Антон поглаживает изучающе кончиками пальцев запрокинутую шею, и у Арсения по телу проходится столп мурашек. — Если ты мне расскажешь всё в малейших подробностях.***
— Пришлось порядочно за тобой прибраться, — Антон усаживается на постель, не раздеваясь, как есть — в черных брюках и такой же водолазке, с крупной цепью, благо, малиновый пиджак свой оставил в прихожей. — Как извиняться будешь, кис? — Я сделаю что угодно, чтобы исчерпать свою вину, — Арсений мигом считывает его игривое настроение и с удовольствием подыгрывает — Антон уже давно не злится, но поддразнить его — святое дело. — Только мне совсем нечем заплатить… — И что делать будем, кис? — Антон не меняется в лице, смотрит строго, хотя с трудом сдерживая улыбку. Арсений на четвереньках подползает к нему по постели, откладывая на тумбочку книгу, и абсолютно по-кошачьи трется носом о плотную ткань водолазки. Антон твердо хватает его за подбородок и заставляет поднять голову. Арс даже не пытается скрывать восхищение, жмется к чужой ладони, покорно распахивает губы, когда большой палец нажимает на нижнюю губу. У Антона зрачки широкие, в них не остается ни намека на любимый зеленый, когда он жадно смотрит на Арса. — Раздевайся, — он не просит, но Арсений не собирается с ним спорить. Он стягивает домашнюю футболку так быстро, что чуть путается в горловине, и Антон тихо над ним посмеивается. Арс кидает футболку в слишком уж довольного мужчину и стягивает застиранные шорты без лишнего стеснения. Антон обводит его тело хищным взглядом и, не сводя с него глаз, хлопает по своему бедру. Арсению других намеков не надо, чтобы с готовностью опуститься на колени между раздвинутых ног Шастуна. Широкая ладонь тут же зарывается в его волосы деликатно, не тянет слишком сильно, чтобы уже совершенно не деликатно ткнуть его лицом в ширинку. У Арсения рот заполняется слюной от одной лишь мысли, что он совершенно обнажен, а Антон не снял даже ремень. Этим он и занимается, чуть трясущимися руками расстегивая пряжку широкого кожаного ремня. Руки все помнят, хотя так давно этого не делал. Антон помогает ему вытянуть из шлевок ремень и даже сам расстегивает пуговицу на брюках, но когда Арс тянется пальцами к молнии на ширинке, неожиданно легко бьет его по рукам. Арс растерянно вскидывает голову. — Без рук, — добавляет хитро Антон и щелкает ему пальцем по щеке. Арс приподнимает бровь с явным скептицизмом. — Кисы не любят работать ртом? — Я эту грязь в рот совать не буду, ты же в туалете расстегиваешь ширинку, — брезгливо заявляет Арсений, и Антон запрокидывает голову от смеха. Арс и бровью не ведет — пусть хохочет, сколько хочет. — Ты не меняешься, звезда моя, — Антон мимолетно чмокает его в губы, и Арсений мгновенно тает. — Сгоняй тогда в ванну, там и спирт, и перекись, и мыло, и вообще все, что твоей душе угодно. — А мы не можем потрахаться просто так? — несчастно спрашивает Арсений, строя брови домиком. — Надо, Арсюш, надо, я уже настроился, — Антон тыкает его в нос и протягивает руку, чтобы помочь ему встать. — И надо самому подмыться, не хватало еще тыкать в мою звезду нестерильным членом. — Такой ты милый, — морщится Арсений. Настрой немного потерян, а застежка отдает на вкус мылом — Антон переоделся в недавно постиранные и поглаженные джинсы для такого случая — но Арсений действительно сжимает ее зубами и опускает голову, неумело пытаясь расстегнуть ширинку. Антон чуть приподнимается, самостоятельно стягивая джинсы ниже — Арс рад, что не пришлось зубами их снимать. В их семье трусы носить не принято, поэтому он сразу накрывает губами головку полувозбужденного члена, лижет мокро-мокро, берет глубоко, чувствуя, как чужая плоть твердеет во рту. Он никогда не скажет об этом вслух — но он скучал по этому чувству. Антон не давит и практически не стонет, лишь смотрит с мрачным удовлетворением и гладит его по задней стороне шеи, и Арсений воспринимает это как вызов. Вынимает член изо рта, позволяя пачкать свое лицо собственной слюной, языком обводит каждую венку, щедро обхаживает губами по всей длине, почти жалея, что не может оставить свой след. Антон слегка похлопывает его по губам мокрой головкой, и Арсений распахивает рот и вываливает язык. Антон очевидно издевается — водит членом по самому кончику, обводит губы как помадой и иногда бьет плотью по самому языку, глубже не соваясь. Не то чтобы Арсению нужно разрешение на отсос, конечно. Он спускается ниже, к чужим яйцам — сам чуть ли не угрозами заставил побрить, домашний тиран, и оттягивает пальцами, тут же по ним получая, бесцеремонно обхватывает ртом, не сильно понимая, что надо делать, но Антон как по плану шумно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и уже сильнее тянет его за волосы. Арсений хитро бы усмехнулся, но рот уже полон, и вместо этого он пытается безуспешно уместить сразу два, а рукой автоматически тянется к члену, чтобы додрочить Антону. Но его идея проваливается — Антон мгновенно шлепает его по руке, и Арс возмущенно мычит, неспособный спорить более членораздельно. — Я же сказал, без рук, — вкрадчиво шепчет Антон. — Мне руки тебе связать? — Зачем ты спрашиваешь? — Арсений нехотя отрывается от него и смотрит демонстративно — мол, что ты сделаешь? — Спиной повернись, звезда моя, — Арсений разворачивается быстрее, чем Антон договорит, и тот хмыкает удовлетворенно. Звякает пряжка ремня, и Арсений непроизвольно задерживает дыхание, когда по его рукам скользит холодная кожа. У Антона опыта связывания — выше крыши, и совсем не от американских скаутов и русского лагеря «Орленок», и запястья Арсения плотно стянуты за спиной через пару секунд. От этого отчего-то пересыхает во рту и становится как-то слишком волнительно. Не страшно, как в день задержания, а… хорошо. Беспомощно. И одновременно уверенно — одно слово, и Антон отпустит. Ну Арс надеется. — Театральная пауза, поправить главному актеру грим, — заявляет Антон и широким своим языком лижет Арсению щеку, то ли пытаясь вымыть ему лицо, то ли еще сильнее испачкать. — КПД у этого действия ноль, — Арсений чуть неуклюже разворачивается, пытаясь балансировать с завязанными руками. — Это ты лекцию Руслана Викторовича вспомнил? — издевательски тянет Антон. — Он историю вообще-то ведет… И можно не упоминать преподавателя, когда мы трахаемся? — бурчит Арсений недовольно. — О, я думаю, он больше не будет преподавать, после того, как мы взорвали его машину, — одновременно с этими словами Антон шлепает Арсения членом по губам. — Зачем ты… — Арсений стыдливо краснеет, но в открытый рот тут же погружается член, и он не может больше вести адекватный диалог. — Это ведь твоя идея была, — Антон толкает его глубже на член, нагло тычется головкой в слизистую щеки и хлопает по натянутой коже. — Хотел ему отомстить банально за приглашение, причем так извращенно… Ты ведь знал, что он прошел Афганистан, м? Наверняка ему вспомнились не самые приятные деньки. Ты на это и рассчитывал? Антон насаживает его до самого конца, заставляя бессильно подавиться, но Арс не сводит с него покрасневших глаз — зрачки заполонили всю радужку, и слюна течет по грязному подбородку с каждым движением. Как поршнем — внутрь-наружу, внутрь-наружу, каждый сильный толчок встречается рефлекторными слезами, смешанными с пенящейся слюной. Арсению кажется, что еще немного — и перегнет, и сломает, и он задохнется, но Антон вытаскивает и дает надышаться, и каждый вдох слаще любой награды. — Можешь строить из себя несчастного невинного мальчика сколько угодно, но я ведь знаю, кто ты, — бормочет ему снисходительно Антон и гладит ласково-ласково по взмокшей голове. Арсений смотрит несчастно, но Шастун не обманывается его актерской игрой. — Ты пересказал мне слово в слово, что говорил тебе Эд, а потом так голодно наблюдал за местью. Ты ведь точно указал, чего он коснулся, чтобы увидеть, как он загибается от боли? Потому что ты неприкосновенный. Ты сам так думаешь и за этим тебе нужен я. Ты не боишься моих черных делишек, ты наслаждаешься. Слова бьют прямо в мозг, куда-то в центр наслаждения, задевают каждый чертов опиатный рецептор, и Арсений захлебывается эндорфинами и слюной. Он чувствует себя конченным наркоманом. Нет, нет, он совсем не такой — да, он терпит Антоново зло, но сам-то он никогда не был плохим человеком, чушь собачья, он ведь просто студент и сомнительный актер. Ему почти удается обмануться, но с очередным толчком в покорно раскрытый рот Антон добивает и его: — Тебе ведь хочется чувствовать себя правильным мальчиком? Это Антон злой и ты мужественно это терпишь, глаза закрываешь на все мои преступления и не сдаешь лишь от большой любви. И Макару ты не предложил убить того наркошу, зато мне между делом сказал, что если героинщик умрет от героина, то это естественный отбор, — Антон бережно стирает слезы с идеального лица. Он вынимает член из разбитого рта и позволяет передохнуть. — Потому что с Макаром ты хороший мальчик. С Русланом, с Эдом, с тем наркошей и Пименовым ты хороший мальчик. А вот со мной… Антон наклоняется к нему и касается болезненно твердого члена. Арсений стискивает зубы и скулит, когда он проводит по всей длине, трет большим пальцем головку и надрачивает ему в своем темпе. Руки помнят его тело наизусть — сила нажатия, влажность ладоней, хриплое дыхание, ритм — ничего не изменилось. Арсению стыдно до боли за каждое сказанное здесь слово, но он все равно толкается в заботливо предложенную ладонь. — Может, оспоришь мои слова? — предлагает ему Антон. — Я готов тебя выслушать, диалог — это основа здоровых отношений. — Ну ты и урод, — всхлипывает Арсений, когда кончает в протянутую Антонову ладонь и бессильно стекает на пол. — Знаю, звезда моя. За это ты меня и любишь, — Антон без особого трепета вытирает руку о футболку и подхватывает выжатого Арсения руками, чтобы затащить на кровать. — Значит, я еще хуже, — Арсений поднимает на него жалобный взгляд. — Да, ты ужасен и пиздец как хорош в этом, — Антон даже не пытается вернуть его к минету, достает салфетки и как мамочка вытирает его заляпанный рот. Руки развязывает, слегка массирует, помогая крови разойтись дальше. — И я пиздец, вон отсидел. Поэтому мы и вместе — со мной твоя ублюдочная часть расцветает, и ты наконец-то можешь быть собой, а мне не нужно никем притворяться и сдерживаться рядом с тобой. Ну охуенно же. Мы созданы друг для друга. Арсений не может соврать, что эти слова не бьют его в самое сердце. — Есть союзы, сотворенные на Небесах, а мы адский дуэт, — фыркает Арсений. Признавать собственную неидеальность тяжело, но он переживет. — Но я еще не искупил вину. Антон несколько секунд сверлит его оценивающим взглядом, а потом ухмыляется как-то чересчур коварно и хлопает по своим бедрам. Арсений уже готов радостно спуститься обратно на пол, но Шастун качает головой и вновь указывает на свои бедра. Не с первого раза, но до Арса доходит, и он медленно пунцовеет до самых ушей. И не возражает ни единым жестом, пытаясь улечься на чужие колени. Это сложновато и дико неловко — особенно с его ростом, но он старается. Антон подтягивает его ближе, укладывая его задницу на свои бедра. Нежная кожа трется о жесткую джинсу, чужие широкие ладони небрежно разминают его ягодицы, жадно сжимая бледную кожу пальцами, и Арсений утыкается лицом в простыни, чтобы никто не видел его красного лица. Он, вполне себе взрослый мужчина, лежит на коленях своего парня и ждет по всей видимости самую настоящую порку. От этого сердце кульбитами заходится. И почему-то Арс даже не пытается отказаться. — Я могу предложить тебе свою руку или ремень, — демократия во всей красе. — Рука, — ремень воспринимается совсем детским наказанием от отца за двойки, и это последнее, о чем Арс хочет думать в такой момент. — Твое слово — закон, звезда моя, — Антон несколько секунд нацеливается и без предупреждения хлопает с оттяжкой по бледной ягодице. Боль обжигает быстро и почти не чувствуется, но когда ей на смену приходит жар, Арс удивленно выдыхает. — Буду бить так. За Эда пять, за Руслана тоже — всего припугнули, за наркомана — десять. Вопросы и возражения? — Вопрос, — Арсений будто слышит самого себя со стороны. — Что ты сделаешь с Артемом? — То, что ты скажешь, звезда моя, — Антон обманчиво ласково гладит его по ягодице. — Зависит от того, сколько ты готов получить шлепков.