Cookies and cream

      Дамиано ненавидит свой университет. Этому есть множество причин: настоятельство родителей, которые пропихнули его сюда всеми силами, лишь бы младший сын не пошёл по наклонной, «юношеский максимализм» или просто нежелание делать что-то полезное в своей жизни, максимально занудная гуманитарная специальность вместе с такими же, максимально занудными наставниками-предметниками. Он в рот имел это всё и в придачу вертел на том же месте.       В новом учебном году его новая преподавательница философии не привила к себе никакого уважения. Старше всего лет на пять, максимум семь, а начала строить из себя старую строгую деву, похлеще чем иные, видавшие виды женщины. Помимо очевидно сложного нового года в этой шарашкиной конторе появилась ещё и данная язва. Он лениво, привычно, как оценивал всех привлекательных женщин, оценил и её внешность. Ему припишут какой-нибудь mommy issues — такое вообще существует? — или другой бредовый ярлык, только вот пересмотрел ли он порно или перетрахал чересчур много подружек, его не волнует. Она объективно привлекательна одной своей молодостью, и, очевидно, не чистым итальянским происхождением, одни выразительные голубые глаза чего стоят. Вечно одетая в неукоснительно строгие классические костюмы, с безупречными манерами, небрежно собранными волосами и ярчайшей матовой алой помадой, очерченной точно по контуру губ.       Она прицепилась к нему с самого начала учебного года. Никакие другие преподаватели не то что голоса, взгляда на него не поднимали, позволяя появляться на парах раз в неделю и закрывая глаза на различные выходки. Сеньорита Виктория, пристально взглянув на опоздавшего Дамиано, очертила грань на первой же своей лекции, добавив к своей размеренной речи, что бездельников не прощает. Ëбаная мегера! Он только презрительно фыркнул, а затем — месяцы пропусков и «отвратительное неуважение к дисциплине», как она выразилась в разговоре с ректором. В конце концов, его ставят в известность о недопуске к зимней сессии по телефону, и причина, конечно, философия. Он отменяет все свои дела и мчится в университет под самый конец рабочего дня, сам не зная, зачем, ведь это точно ничего не изменит.       — Какого чёрта Вы делаете, сеньорита! — Дамиано влетает в пустующую аудиторию растрëпанным и разъяренным. Желание сейчас было единственным — сбить спесь с этой напыщенной суки. Он окидывает Викторию злостным взглядом и невольно удивляется её хладнокровию незваному визиту. Она как-то устало поднимает подведëнные коричневыми тенями глаза, оглядывает его с ног до головы и вопросительно хмурит брови, заправляя прядь золотистых волос, выпавшую из хвоста, за ухо. В мгновение он оказывается у её стола. — Почему это я не допущен?! — звучит громкое возмущение в духе обиженного ребёнка — только вот ему девятнадцать, — но она всем своим видом показывает, как ей плевать. Обоим не хочется сейчас здесь находиться.       — А сами Вы не догадываетесь? Прошло, секунду, — Вик лениво подглядывает в экран смартфона, сверяясь с числом, — полторы недели с последнего дня сдачи работ. Я не вижу Вашей на своём столе, — показательно осматривает все свои бумаги, аккуратно разложенные по стопкам и папкам, а затем поднимает голубые глаза, заглядывая прямо в лицо студенту. У Дамиано аж дар речи пропал, он так и застыл с полуоткрытым ртом. Никогда не видел такой принципиальности, и теперь, когда она перед ним презрительно хлопает густо накрашенными ресницами, строго сомкнув пухлые губы, ему больше всего хочется сделать что-нибудь плохое. Вдох-выдох, неловкая пауза. В чем смысл сетовать сейчас на свою безответственность, если перед ним только вредная девушка, от одного лишь решения которой будет зависеть его отчисление? Дамиано нервно покачивает ногой о паркет, отводит взгляд куда-то в окно, раздумывая, а затем беспомощно выдает:       — Так придумайте что-нибудь! Пожалуйста. Я не могу числануться из-за какой-то... Из-за философии! — он едва сдерживает брань, активно жестикулируя. У неё ни сочувствия, ни понимания.       — Самым хорошим вариантом было выполнить свою работу. Больше я не могу ничего предложить, Дамиано, как бы мне не хотелось. А мне не хочется, — она безразлично пожимает плечами, отчего золотистые волосы блестят под лучами закатного солнца в освещённой аудитории, и выразительный взгляд останавливается на его руках, оперевшихся о край её стола. Ему слышится в этой интонации что-то прежде незнакомое. Неуверенность? Не может быть! Отчаянная мысль сама собой, фоном мелькает в голове, как смешное развлечение, когда его взгляд в ответ, наверное от нервов, останавливается на воротнике её винтажной шёлковой блузки. Дамиано старательно пытается избавиться от наваждения, потряхивая головой. Для приличия надо хотя бы сделать вид, что он может поработать честно.       — Я мог бы постараться сдать её до следующей недели, — играет в ответ, вдруг меняя своё настроение под стать вредной преподавательнице. Однако оказывается перебитым.       — Не слишком ли много времени хотите? Если Вы даже не начинали работать — а я уверена, что не начинали, — и приступите сегодня, Вы всё равно не успеете. У меня больше нет терпения это слушать. Говорите с деканатом, — снова непреклонна. Виктория прикусывает плотно накрашенные помадой губы и откидывается назад на спинку широкого, обитого тканью стула, прикрывая глаза. Такая надменная, что Дамиано становится душно. Он решает продолжить стоять на своём: если не получится, так хотя бы можно отвести душу и как следует поставить её на место.       — Нет, я хочу решить вопрос с Вами. Мне очень нужен допуск, а без баллов по философии ничего не получится. Могу ли я сделать что-нибудь для Вас лично? — подчёркивает последнее предложение, понижая голос, и даже дышит подчёркнуто деловито. Замечает, как её взгляд ползёт по его телу, и решает облокотиться ниже к столу. Если хочет смотреть, пусть делает это в глаза. Зеркало души, как никак. Он снова ерошит вьющиеся волосы. Пауза между ними затягивается.       — Дамиано, я устала от этого разговора. Можете стоять здесь хоть до скончания века, ничего не изменится, — кладёт ногу на ногу, ещё притворяясь совершенно непоколебимой под напором парня, но чувствуется же, как раскалилось пространство между ними. Или это он слишком возбуждён тоном её голоса?       — Мы можем не разговаривать. Просто дайте мне чёртов допуск к сессии, сеньорита Виктория, — цедит последние слова сквозь зубы, громко выдыхая. Тишина в ответ, она не двигается с места, и... Он всё таки попробует.       Это его последняя надежда. Рука касается её колена, недвусмысленно сжимая плотную ткань костюмных брюк. Ему вспоминаются все слухи, смешки и прочие бредни о молодых преподавателях и преподавательницах — он никогда не воспринимал их всерьёз, а сейчас вот так, рискует всей своей репутацией, выпрашивая баллы способом последней шлюхи. Виктория молчит, плотно сжимая алые губы. Если она откажет, это будет полное фиаско, однако Дамиано старается не размышлять об этом. Он полный оптимист, только лишь когда думает о прелести её пока скрытого тела, о хрипоте строгого голоса, об этом глубоком взгляде в самую душу. Она ему несомненно нравится. Стремительно перегибается через стол, приближаясь к женскому лицу, ведёт руку выше, меж её сжатых ног — и в ноздри вдруг бьёт аромат шоколадных духов, от которого он задыхается. Поцелуй выходит неожиданным для обоих, резким и влажным, наверное, от волнения. Адреналин оглушает, кровь стынет в жилах. Дамиано движется нетерпеливо, откровенно теряя голову от вкуса полных женских губ, Виктория же рассчетлива и самоуверенна — держит парнишку за подбородок, перенимая главенствующую роль. Его ладони потеют и уже не так сосредоточенно сминают ткань её костюма. Когда он отрывается, чтобы обойти чëртов стол и приблизиться к ней, то выглядит слегка расстерянным. Виктория поднимается с места — на платформе своих ботинок ей даже не приходится поднимать головы, чтобы заглянуть ему в глаза, полные злости и желания. Она крепко хватается за ткань его рубашки: расстегивает на ещё пару пуговиц, любуясь выглядывающим рисунком чернил на смуглой коже. В ответ он торопливым движением избавляет её от объемного пиджака, оставляя в полупрозрачном атласе блузы.       — Не спешите. Никто не войдёт, — интересно, уверена ли она в этом, или ей просто наплевать? Если второе, то ему, если честно, тоже: если их кто-то застукает, так пусть же, блять, смотрит! Мягкая ладонь с аккуратным маникюром зарывается в густых волосах, отчего Дамиано доверчиво прикрывает глаза. Теряется в умелой ласке.       — Поверьте мне, сеньорита Виктория, я постараюсь для Вас, — сбивчиво уверяет он, жадно примыкая к её терпко пахнущей шее. Расправляется с незамысловатыми бантами на блузке, и упругая грудь в кружевном браллете оказывается в тисках его ладоней. Тихий стон со сладких пересохших губ звучит гораздо привлекательнее, чем основы эпистемологии. Она снова падает в кресло — он склоняется сверху, оставаясь посреди её расставленных врозь ног. Поцелуи, от одних лишь влажных поцелуев Дамиано заводится, потеет и розовеет. Шёпот размеренного дыхания оглушает, мысль о незапертых дверях аудитории — тоже, однако возбуждение явно пересиливает все опасения. Ему хочется изучить запретное женское тело от начала и до конца, к чему он и стремится, смиренно опускаясь перед креслом на колени.       Мужская ладонь на пробу скользит меж бёдер Виктории, чтобы та почувствовала серьёзность его обещаний. Безотрывно глядит ей в лицо, желая увидеть, как она смутится, отведёт взгляд — но проигрывает, потому что сверкающие голубые глаза внимательно следят за его движениями. Только замершая в напряжении грудь выдаёт её желание, но это нестрашно: Дамиано уверен в своей исключительности. Он заботливо расстегивает молнии на ботинках, избавляется от них, недолго растирает усталые женские стопы, и только затем тянется к широким брюкам. Одежда, на ней слишком много этой блядской одежды! Виктория поднимается тазом навстречу, позволяя протянуть ткань ниже по ногам и в конце концов вообще откинуть куда-то на стол. Маленькие хлопковые стринги плотно облегают лобок — она приятно удивляет Дамиано этой бесстыдностью. Хриплый стон слетает с алых губ от неожиданности, когда он властно хватается за гладкие бёдра, вынуждая положить их на свои плечи. Невозможно близко.       — Давайте же, — досадливо вскрикивает Виктория. Строгое обращение на Вы; чëрт, и чем он только заслужил столь сладкое мгновение близости с ней? Не иначе как магия. Хлопковая ткань влажного белья теперь в стороне, и снова электричество, тепло, пожар внутри юного тела. Ему хочется с ней самого грязного, самого непозволительного.       Первое касание: мягко скользит языком снизу вверх, чтобы смазка пропитала каждый миллиметр чувствительной, разгоряченной кожи. Дамиано углубляет прикосновение у клитора, чтобы усилить напор, прошить её волной удовольствия сразу же. Всё верно, Виктория вздрагивает и инстинктивно вжимается в спинку мягкого стула. Стройные ноги напрягаются, опираясь на плечи парня. Жар раскрытого лона манит к себе, ближе и ближе — ему даже нравится иметь такую власть над строгой сеньоритой. Дразнить её он опасается, поэтому действует осторожно, исследуя все влажные складки гладкой кожи медленно, предельно чувственно и осторожно. Никаких зубов, только обилие слюны и упорная работа языком. Дамиано искусно старается над узким входом в самое лоно: толкается внутрь, чувствуя, как мышцы вокруг призывно сжимаются, а Виктория вдруг хрипло вздыхает. Властная ладонь мгновенно хватается за длинные густые пряди, притягивает близко, не оставляя шансов увильнуть. И ему приходится ускориться, звучно и пошло вбирая в себя солоноватый сок женского тела. Он осмеливается поднять взгляд наверх, но тут же жалеет об этом. Собранные пшеничные волосы небрежно растрепались, алая помада смазалась от напористых поцелуев, маленькая грудь в полупрозрачном лифе многообещающе покачивается в такт малейших движений Виктории. Дамиано изнемогает.       Изначальная цель происходящего теряется где-то очень далеко в потёмках молодого разума, а сейчас единственное, чего ему хочется — оргазма. Его, её или вместе, да какая нахрен разница, только дайте ему увидеть это! Мычит, хлюпает, стонет как конченая блядь, теряясь меж округлых раскрытых бёдер. Его пальцы без сопротивления скользят внутри неё, сначала один, затем второй, и ритм находится довольно бодрый и удачный. Горячие губы смыкаются вокруг порозовевшего клитора, пока звучные движения внутрь женского тела становятся всё более резкими. Виктория чувствует невообразимо приятную стыковку действий — ещё немного, и всё станет слишком, слишком необратимо. Она желает больше, поэтому вдруг отрывает голову Дамиано прочь от себя.       — Почему мы не сделали этого раньше, сеньорита Виктория? — мурчит он вопросительно, преданно поднимая взгляд и целуя внутреннюю часть её бедра. Милейший ученик.       — Поднимитесь, — тихо шипит она, когда хватает его за шею, притягивая к себе и крепко целуя в мокрые губы. Проворные ладони внизу, у натянутой ширинки мужских джинсов. Расправляется с ней неторопливо, но быстро: и слышит тяжкий стон совсем рядом, и горячее дыхание у своей щеки.       Он смущён и при этом невыносимо горяч в своем подчинённом положении. Сама в одной полупрозрачной расстёгнутой блузке и нижнем белье, Виктория совсем теряет совесть, когда, горя от истомы, раздевает парня. В проворных ладонях быстро оказывается его твёрдый член; приходится затыкать рты друг друга очередными абсолютно непотребными поцелуями, чтобы заглушить чересчур громкие стоны. За пару её движений Дамиано готов отдать всё, что угодно, а она очень щедра — одаривает лаской, ритмично скользит по всей длине упругой молодой плоти. Виктория задумчиво кусает припухшие губы, раздумывая о чём-то мгновение, а потом толкает его назад, поднимаясь со своего кресла. Он спешно роется в карманах спущенных джинсов, пытаясь нащупать рядом с помятой пачкой сигарет, зажигалкой и ключами от квартиры хотя бы один презерватив. И, к своей радости, находит его.       Виктории хочется сделать это прямо на её ëбаном столе, и кто он такой, чтобы перечить? Приходится самому забраться бёдрами наверх, чтобы легче было придерживать девичье тело — сейчас они проверят, выдержит ли эта старая деревяшка такой вес. Скрипит, немного пошатывается, но всё выходит. Сеньорита седлает его быстро и уверенно, не обращая внимания на не самую удобную позу (да и в принципе трахаться на рабочем месте неудобно, но кого это останавливало?). Он стонет ей в лицо, как беспомощный мальчишка, а вместе со звучными столкновениями влажной кожи о кожу всё звучит страшно развратно. В глазах темнеет от удовольствия. Чтобы схватиться хоть за что-нибудь, Дамиано крепко сжимает в ладони женскую грудь и талию — она покрывается мурашками, соски уверенно стоят от возбуждения, и, блять, картина перед лицом восхитительная. Именно запах золотистых волос на удивление торкает его резко, не оставляя шансов: вдруг становится хорошо-хорошо, узость скользкого лона ощущается предельно чётко, и даже голос садится на пару тонов от близости оргазма. Ладони Виктории опираются на мужскую грудь, широкую, всю окутанную неизвестными ей по смыслу татуировками — да и наплевать, если честно, просто этот вид её очень заводит. Она предугадывает, что он близок, по учащенному дыханию и безумному взгляду в почти чëрных глазах.       — Сеньорита Виктория, — требовательный шёпот звучит ей прямо в губы, и, боже правый, она никогда не слышала этого, скача на члене; наверное, зря. Пальцы тут же несдержанно опускаются вниз, быстро лаская клитор, а губы оказываются где-то у мужской щеки: глаз не раскрывает, вся сосредоточенная на отточенных движениях вверх-вниз.       — Скажите ещё раз, — просит Виктория и чувствует, с какой многообещающей силой его руки сжимают её тело. Почти, совсем немного.       Он покорно протягивает в стоне сладкое обращение, и ей становится беспредельно хорошо. Ноги сводит в лёгкой судороге, отчего она вся приникает к мужским бёдрам, крупно дрожа. Волнообразное тепло стремительно разносится отовсюду. Виктория даже забывает на мгновение, где она и с кем, поэтому блаженный стон выходит чересчур громким — чувствует, как мужская ладонь накрывает её рот, стараясь хотя бы немного заглушить, и совсем теряет голову. Ему незачем больше задерживать оргазм: страстно вдыхая душный воздух и невольно оттягивая собранные в хвост женские волосы, Дамиано бурно кончает. Грубый мат летит с его горячих губ, однако Виктории сейчас так, блять, плевать. Она решает, что он ещё может заполучить свой допуск.