«Каждую осень я скучаю по чему-то, чего никогда не было со мной. Я тоскую о прошлом, которое мне не принадлежит. Я чувствую себя призраком, ненадолго покинувшим родное кладбище, чтобы побродить в парке наедине с золотым закатом и исчезнуть в поле с рассветным туманом. Мне нравится щуриться от солнца на ресницах и чувствовать запах ветра в волосах, пряча в пальто замерзшие руки. Если бы я решил покончить с собой ранней осенью, то сделал бы это с улыбкой на лице». «Я понимаю, о чем ты, Юнги. И мне кажется, я бы не удивился, окажись ты призраком. Ты слишком бледный».
Мин Юнги, должно быть, проклят: как бы он из кожи вон ни вылезал, люди вечно его избегают. Он не агрессивный, не провоцирует конфликты, но с ним все время страшно. Страшно сказать не то слово, боязно высказать свое мнение. Юнги не имеет ничего против чужого мнения, только всем почему-то кажется, будто его оно совершенно не интересует. Никто не хочет беспокоить его лишний раз, а ему очень хочется, чтобы кто-нибудь, наконец, побеспокоил. Юнги сомневается, что дело исключительно в его печальном лице. Он умеет шутить. Он умеет быть милым и общительным, даже кокетливым. Он, на самом деле, многое умеет, но ничего из этого не помогло ему завести с кем-нибудь отношения длительностью более пары месяцев. Абсолютно не важно, чем все начиналось: дружбой, флиртом, страстью — исход всегда одинаков. Все уходят и забывают о нем. Юнги всегда остается в стороне. Мин Юнги — всего лишь небольшое приятное воспоминание, летний роман или одноразовый собеседник на прокуренной кухне. Для всех знакомых он «тот бледный парень, который умеет играть на пианино». Он хочет того, что есть у других людей. Ему хочется особого внимания, но он отдает взамен слишком много себя. Вечно одинокий Юнги влюбляется слишком быстро, а отходит слишком долго, когда очередной приятель забывает о нем спустя месяц, оставляя после себя лишь недописанный текст песни. Все серенады из года в год об одном и том же. Если трезво взглянуть на происходящее, у него, в общем-то, есть все необходимое для жизни. Только все это будто не то, а что-то особенно важное в его существовании и вовсе отсутствует. От этой разъедающей мозги и сердце пустоты Мин много курит, пьет почти каждый вечер и царапает щиколотки канцелярским ножом, планируя однажды добраться до запястий. В общем, делает все, чтобы окончательно себя добить. — Ответь мне, Юнги: дело действительно в тебе или в наших отношениях? Ты совершенно не заинтересован во мне, я не чувствую никакой инициативы с твоей стороны. Признайся, ты хочешь расстаться? — Нет, Джун, — в который раз врет парень. Он никогда не сможет признаться Намджуну, что тот не нужен ему, потому что никто другой о нем не позаботится. Он не хочет подпускать его слишком близко и не дает уйти слишком далеко, мотивируемый своим жалким страхом. Ким не избавляет его от глубокого одиночества, но по крайней мере он рядом. — Тогда покажись специалисту. Я все оплачу — только будь со мной. Юнги не помнит, давал ли он свое согласие, но Намджун все равно записывает его на прием к частному психотерапевту, обещая подвезти домой после сеанса. Беседа с врачом проходит довольно спокойно и даже немного скучно. Куда больше эмоций Мин испытал, изучая карту этажей перед входом в здание, где его ждал врач. Явно нуждающееся в реставрации снаружи, внутри оно представляло собой своеобразное общежитие для арендаторов с самими разными видами услуг. Весь первый этаж занимал дорогой лаундж-бар. Юнги почувствовал себя очень неловко, когда случайно столкнулся глазами с компанией четырех дам, пускающих белые кольца из кальяна. Они посмотрели на него так, как породистые псы смотрят на бездомных грязных котят. Мин издалека мог сказать, что на запястье каждой из них висит по браслету Cartier. К счастью для него, второй этаж представлял собой лабиринт из коридоров с закрытыми дверями. Здесь в основном работают мастера в сфере красоты и есть две студии — детская художественная и современных танцев. Юнги пришел на сеанс слишком рано, поэтому не придумал ничего лучше, чем наблюдать за тренировкой в танцевальной студии. Там было не очень много места, но это создавало атмосферу уюта, напоминая парню о частной музыкальной школе, где учится он сам. Только стены в его школе были покрыты белой краской, а здесь они увешаны пестрыми коврами и разрисованы граффити. Несмотря на яркий интерьер, практически все внимание Юнги отводилось местному тренеру — поджарому парню в мешковатой одежде, внешний вид которого весьма органично дополнял дизайн студии. Рыжеватые волосы, блумеры с ярким принтом на манер R&B клипов из двухтысячных, дизайнерские кеды — каждая деталь его образа идеально вписывалась сюда. Более того, тренер так рьяно вкладывался в свое дело, что отвести от него взгляд казалось невозможным. Мин заметил, как с его челки капает пот, — должно быть, сегодня была особенно ответственная репетиция. Во время танца он напоминал гибкий инструмент, заточенный под свое дело. Если бы Юнги решил написать для него песню, она состояла бы из чередований стаккато и легато, потому что именно такими были его движения: то резкими и порывистыми, то мягкими и плавными. Слишком увлеченный подбором нот, Юнги не замечает, как привлек внимание всего зала. — Чем могу помочь? — строго спрашивает тренер, хмуря брови на своем худом вытянутом лице. — Ничем, — отвечает Мин с притворным равнодушием, собираясь удалиться по своим делам. — Просто Вы замечательно двигаетесь. Юнги уходит с сеанса на десять минут раньше, чтобы успеть покурить до приезда Намджуна. Он выходит во внутренний двор через запасной выход, становясь неподалеку от веранды какого-то популярного кафе. Центр города, как-никак. — Эй! Найдется сигарета? — окликает Юнги тренер из студии, выходя вслед за ним. — Если составите мне компанию, то найдется, — сердце юноши тревожно отбивает «си» малой октавы. — Давай на «ты»? — улыбается тренер. — Извини, если напугал тебя в студии. Не люблю отвлекаться во время репетиций. Я Хосок, кстати. — Юнги, — Мин застенчиво пожимает протянутую ему руку. В этот момент он понимает, что обратного пути не будет. Юнги не любит пустые разговоры, но болтать откровенно ни о чем с Хосоком приносит сумасшедшее удовольствие. Общаться с ним — это как играть в четыре руки любимый вами обоими мотив. Слушать его — как слушать тот самый идеальный гитарный рифф. Они были одинаковыми и разными одновременно; Юнги, вечный подросток с заплаканными глазами, прячущий сухие от холода руки в черном длинном пальто, и потный после тренировок Хосок, ни капли не мерзнущий в тонких спортивных штанах, с едва заметными морщинками под глазами от непреходящей улыбки; они делили на двоих одни и те же мысли и курили одни и те же сигареты. Юнги чувствовал, что Хосок для него особенный, и старался не думать о том, сколько у него уже было таких особенных парней. Он очень надеялся, что тот не окажется очередным. Ему очень, очень не хочется, чтобы Чон остался всего лишь крошечным воспоминанием, но не знает, чего боится больше — остаться без его внимания или проявить инициативу? — Мы и десяти минут не провели вместе, а мне уже кажется, что я буду скучать, — шутит Юнги. — Ты можешь написать мне, — серьезно отвечает Хосок. Да, обратного пути теперь точно не будет. Будет только три жалких сообщения за день и детская дрожь от оповещения на экране телефона. У Чон Хосока своя жизнь, в которой Юнги займет место где-то на заднем плане с краю, у запасного выхода. Каждый раз, когда ему начнет казаться, что все не так уж и плохо, а жизнь налаживается, он обязательно вспомнит Хосока. Он будет на грани истерики почти каждый день, думая о том, каково это — держаться с ним за руку, ведь ему никогда этого не узнать. Юнги не станет фантазировать, что они будут вместе, но он будет бредить желанием почувствовать его руку в своей. Этого было бы так достаточно. Достаточно, чтобы избавиться от заплесневевшей в мыслях тоски. Юнги знает, что ему хватит и одной встречи, чтобы влюбиться, потому что он никогда не получал столько внимания, сколько хотел. Стоит проявить к нему немного симпатии, и он уже готов ластиться у ног. Мин Юнги завязал бы с этим, но всегда успевает найти в другом свою последнюю надежду.***
Чон Хосок, вероятно, тоже проклят, ведь люди окружают его повсюду. Он — тот самый парень с вечно захламленными личными сообщениями и новыми приятелями каждую неделю. Парень с яркой одеждой и незабываемой энергетикой. По крайней мере, таким его видят. Как бы он людей ни избегал, все они так и лезут из кожи вон, чтобы понравиться ему. Поначалу это казалось чем-то веселым и приносило удовольствие, но со временем превратилось в откровенную пытку. Хосок не уверен, что в нем такого, но всех к нему тянет как магнитом. Он не в силах каждому уделять внимание, но иначе будто бы и не может — слишком мягкосердечный. Никому не способен отказать, всякому стремится помочь. Хосок старается не заводить новых знакомств, потому что знает, как сильно может привязаться и как сильно будет ненавидеть себя, когда однажды не найдет, что сказать. Ему, на самом деле, легко надоесть, а на романтические отношения у него и вовсе табу. Чон сыт по горло личными драмами своих друзей.«Все чаще я думаю о том, что хочу бросить все, исчезнув без следа. Только не хочу никому больно делать своим уходом, понимаешь? Хочу, чтобы, типа, меня все знакомые забыли, будто я никогда и не рождался даже. Короче, я очень устал, Юнги».
«Понимаю. Всегда хотел сбежать куда-нибудь как можно дальше».
Чон ни с кем не знакомится, но для Юнги делает исключение. Он скромный, но открытый и всегда говорит то, что думает. Юнги интресуется тем, что у него на уме, а не за резинкой трусов. Юнги не давит, не навязывается, не требует. Он не обидится, если не отвечать на его сообщения пару дней, но сам всегда отпишет вовремя. Обычно Мин встречает его у веранды, а иногда Хосок сам ждет Юнги под кабинетом врача, чтобы вместе подняться на крышу здания — десятый этаж. — Снова все ногти сгрыз? — спрашивает Чон, разглядывая руки Юнги, когда они в очередной раз курят на их привычном месте. — Какой толк от твоего психотерапевта, если он не может избавить тебя от этой привычки? — А что, ты переживаешь за меня? — ухмыляется Мин. — Возможно, — Хосок выдыхает в небо дым. — Может, я сюда приезжаю не ради помощи психотерапевта. Они не лезут в личную жизнь друг друга, хотя очень хотят. Оба имеют право, но никак не могут решиться. Хосок сдается первым, когда начинает искать профиль знакомого бледного юноши в социальных сетях. Чон находит то, что искал, но тут же жалеет об этом, стоит ему обратить внимание на строку с семейным положением Юнги. У него есть парень. У него есть парень. У него есть парень. «Что это значит? Кто он? Почему Юнги не говорил о нем? А кто мы друг другу, чтобы он рассказывал об этом? — мучается вопросами Чон, швыряя телефон в стену. — Почему меня вообще это волнует?» После этого Хосок не пишет Юнги в течение нескольких дней, потому что он обижен и впервые за долгое время ревнует. Это определенно что-то значит, Мин Юнги ужасно понравился ему еще в самую первую их встречу. Однако Чон не горит желанием разбираться в этом — у него тренировки, надвигающееся выступление, работа и друзья, которых он знает гораздо дольше и которые соскучились по нему. В конце концов, у Юнги есть своя жизнь, не так ли?«Я записал тебе видео с последней репетиции, зацени». «Я как раз вспоминал тебя, Хосок». «Я тебя тоже».
Чон выключает экран телефона, не понимая, зачем снова написал ему, и догадывается, что обратного пути уже не будет.***
«Я на крыше».
«На крыше? — удивляется Хосок, читая сообщение от Юнги. — Но сегодня такой сильный ветер...» После тренировки, держа в руках сумку с вещами, Чон поднимается на десятый этаж, чтобы встретиться там с Юнги. Снаружи ужасно холодно, небо затянуто серыми тучами и пахнет грозой. В похожую погоду они обычно спускались во внутренний двор, и Юнги прикуривал от сигареты Хосока, потому что его раздражает, когда ветер тушит зажженные спички. Они не виделись неделю, и три дня подряд Чон игнорировал своего странного знакомого. Как оказалось, этого достаточно, чтобы заставить того разрезать старые шрамы на руках и начать тушить сигареты о костяшки собственных пальцев. Всего трех дней молчания оказывается достаточным для того, чтобы Мин принялся морить себя голодом с мыслями о том, что Хосок, наверное, любит парней постройнее. Юнги стоит на краю крыши, глядя на него заплаканными, опухшими глазами, дрожит от ветра и кажется совсем невесомым, призрачным. Тучи сгущаются. Юнги громко всхлипывает, обхватывая себя руками, и Хосок, опуская сумку на пол, осторожно подходит к нему. — Что ты задумал, Юнги? — как можно спокойнее спрашивает Чон, будто любое неосторожное слово может столкнуть парня вниз. — Я подумал... — Мин вытирает рукавом нос и продолжает: — раз я не могу стать частью твоей жизни, то хочу стать твоим самым ярким воспоминанием. — Воспоминанием в виде мяса и костей на асфальте? — Хосок становится на край крыши, ровняясь с Юнги, и прячет руки в карманах, по-прежнему сохраняя спокойствие. — Ну да, — усмешка сумасшедшего. — Знаешь, я испытываю такое сильное чувство дежавю, стоя здесь... Хорошо, что ты меня подождал. — Почему?.. — Мин непонимающе смотрит на парня своими стеклянными от слез глазами. — Потому что я всегда хотел сбежать от своей жизни, забыл? — тепло улыбается Хосок, пока холодный ветер ерошит его волосы. — А я всегда хотел умереть ранней осенью, — вспоминает Юнги, шмыгая носом. — Может, наша встреча — знак для нас обоих, — Чон берет чужую бледную руку в свою горячую ладонь.«Все эти люди вокруг меня лишь создают бессмысленный шум, а я делаю вид, будто рад им, хотя мне давно уже все равно. На самом деле, ничто не приносит мне радость, и все мои достижения абсолютно бессмысленны. Любая работа — это способ отвлечься от мыслей, которые преследуют меня всю жизнь. Я всегда пытался сопротивляться им, но с каждым месяцем, с каждым днем сил все меньше». «У меня тоже. Нет смысла в борьбе. Нет смысла стремиться быть лучше, когда исход давно известен. Еще с детства я знал, что это должно случится. Я хорошо знаком с твоими мыслями, Хосок».
Когда они падают вниз, Юнги улыбается, потому что, наконец, узнает, каково это — держаться за руки со своей родственной душой.