Ему немного жжёт щеку от того, как неудобно-сильно приложилась крышка мусорного бака о скулу. Всего в паре метров кипит жизнь большого города, гудят и проезжают мимо новые модели машин, кричат дети с разбитыми в кровь коленями, светят фонари, лишь слегка задевая переулок у местного кинотеатра. Ветер дует, и, отражаясь от кирпичных стен, создаёт тихий звенящий звук.
-И это твой максимум, задохлик? — слышит Стив насмешливый голос. Было довольно опрометчиво вступать в дискуссию с лбом в полторы головы выше его самого, было очевидно то, что парни сороковых не предпочтут потасовке взвешанные разговоры
-Дай мне секунду и увидишь весь потенциал — ещё опрометчивее было остаться на месте после того, как одним точным движением тебе прописали косвенную оплеуху своим же «щитом», при этом не приложив особых усилий. И Стив это знал, он ведь не глупец, совсем. Поэтому чётко понимал и придерживался того, что внушил себе с детства, дал обещание и всегда его выполнял, били его мальчишки со двора за то, что он заступился за девчонку, кусали уличные собаки, когда он выходил покормить их корками хлеба, которые не особо любил. Он не будет трусить, ведь убежишь один раз — будешь бегать вечно.
Обидчик, так грязно оскорбивший ветеранов, надменно усмехнулся, готовясь подопнуть очухавшегося Роджерса, как подмога пришла оттуда, откуда и не ожидали: сзади оппонента похлопали по плечу, а стоило ему обернуться и сказать лишнее слово, как точно и больно прописали в челюсть, выбив из колеи, а после — дав контрольный под зад, заставили удалиться.
Стив сидел на месте и не смел шевелиться, словно видел этого человека впервые, словно не восхищался им каждый день, и, что греха таить, до сих пор.
-Руку давай — улыбается ему солдат, поправляя собственную фуражку, протягивает Стиву руку, ждёт, пока хлипкая, для мужчины, ладонь потянется навстречу, чтобы после, не расчитав силы, дёрнуть на себя и поймать за плечо, не давая удариться о стену.
-Я бы и сам его уложил — не изменяя традициям, Роджерс говорит эту фразу самоуверенно, слегка упрекающе, оттряхивая свои коленки
-Верю, одной левой — кивает ему друг, подыгрывая, словно общается с ребёнком. Стив бросает на него взгляд и в очередной раз ловит себя на ошибке
Баки как всегда статный, в чуть широкой ему форме, с чёлкой, выглядывающей из-под фуражки, с помятым воротником кителя. Глаза его, чёртовы, хамеллионы, в данный момент были серо-голубыми, словно из стали, ресницы густые, чёрные, щетина на подбородке, совсем не выглядящая колючей, нос кнопкой и улыбка эта. Волшебная просто, с рядом ровных белых зубов. Губы сухие, слегка треснутые, покусаные и со шрамом в уголке рта.
-Я чего искал тебя... Это не то чтобы сложно, кстати - обращает друг на себя внимание снова. Он перехватывает поперёк шеи Стива рукой, прижимая к себе, трепя по голове слегка, портит укладку. Парень на это может лишь фырчать и закатывать глаза, что веселит Барнса как всегда. Если честно, Стив готов делать эти свои «клёвые штучки», как прозвал их сам Баки, вечно, лишь бы тот улыбался почаще. — Ты забыл свой дневник у меня дома на прошлой ночевке. Пошли, заберёшь, у меня как раз смена закончилась
У Стива перехватывает дух. Как забыл? Нельзя, ни в коем случае нельзя было так делать, как он допустил? Если Баки… Нет, вроде не читал. Не мог же он прочитать и вот так относиться к Роджерсу, так по-старому, по-дружески, по-нормальному. Ведь его отношение к Баки неадекватно, не может же такого быть, не по природе это. Период такой. Нельзя ведь относиться к мужчине, как к женщине.
Барнс замечает чужой внимательный взгляд, гораздо более настороженный, внимательный, отслеживающий каждое микродвижение солдата
-Не пыхти, я его не прочёл - закусывает губу Баки и едва подозрительно смотрит на то, как друг облегчённо выдыхает, хоть и старается не показать этого, тяжёлое дыхание выдаёт его с головой - а чего это ты так заволновался? Что то прячешь?
Спрятав запотевшие руки в карманы, блондин короткими ногтями оставляет на ладонях полумесяцы-вмятины
-Ничего, ничего особого... Просто, это ведь моё личное, понимаешь ? - нервно хихикает Стив ощущая, как кончики его ушей становятся горячими, краснеют наверняка. И оправдать это холодом не выйдет, в морозную погоду Роджерс всегда одевался теплее - был болезненный совсем с ребячества, а сейчас на улице стоял ни много ни мало ветер, однако тёплый и больше укутывающий, чем бодрящий.
-Прогуляемся до меня, получается?
-Получается так
И в этом коротком диалоге столько недосказанности. Столько сокровенного, тайного. Столько стыдного. Столько скрытного и горячего. Столько... Столько всего.
В этих едва подлетающих при ходьбе неуклюжих волос Барнса, в ворчаниях его хлюпика-друга-детства, в мимолетных взглядах и касаниях. В листве, опадающей с деревьев под напором тёплого прорыва воздуха, фонарей, сотнями огоньков горящих в городе, слегка мокром, от вечернего перепада температур, асфальта, отражающего в себе свет. В двух фигурах, идущих рядом друг с другом едва ли ближе, чем ходят обычные люди, в невесомых соприкосновениях локтями.
И через несколько часов настанет новый день, новые люди, знакомства, драки, героически спасения. Это будет позже. Сейчас они отданы друг другу без остатка, и эти несколько часов принадлежат только им двоим. За это время можно будет столько всего сказать, сделать, успеть. Но никто так и не решится.
***
Ему немного жжёт щеку от того, как мозолистые пальцы проходят по ней невесомо, гладко, нежно, словно трогают бархат. Немного больно от того, что на этом же месте совсем недавно образовалась новая ссадина, что неприятно зудела от прикосновений. Но пожалуйста, не убирай свою руку. Он видит в глазах напротив нежность, по-собачьи преданную зависимость, они словно как одно целое, идут только в комплекте. И не может быть ничего, что их разлучит. Не в этом мире, не в этом времени. Не сейчас. Потому что уже произошло слишком много недопониманий, ссор, опасностей. Сейчас они могут быть рядом друг с другом наедине. Скрытые от чужих взглядов, но так и не позволяющие себе чего то большего, активного, желанного, приторно-сладкого. Достаточно взгляда. Достаточно одного присутствия его рядом. И непонятно кого "его": Баки или Стива. Для каждого свое.
Для Стива: крепкого тела рядом, тёплого, покрытого различными шрамами и маленькими ссадинами, после операций на войне. Как же Стив волновался. Как он рвался на фронт, чтобы быть рядом, быть до конца, как и обещал. Не вышло, правда.
Для Баки: этих блондинистых волос, отсвечивающих на солнце, едва заметных веснушек на плечах, тощих запястий, которые, казалось: перехвати и поломаются. Этой несломанной веры в глазах, железных принципов, сердитой уверенности.
Пальцы Барнса съезжают по щеке вниз, на шею, оглаживая мягкую кожу, чувствуя, как каждая вена пульсирует под его рукой, оставляет табун мурашек, заставляя фантомно ощущать тепло прикосновений. Перебирается на лёгкую спальную футболку, которая везде Стиву велика, выбирать не приходилось, дефицит был во всем. По каждой складке он проходится, а после снова прикасается к коже, теперь ведя по руке вниз : медленно, аккуратно, останавливаясь на каждой неровности кожи. Перехватывает чужую ладонь, погладивает большим пальцем тыльную сторону руки Роджерса.
Его всего немного обжигает интимность данной ситуации, неловкость, словно они занимаются чем то непристойным, лёгкая паника: а что, если просто издевается.
-Смотри на меня, Стиви - отвлекает его от внутреннего конфликта Барнс. Ему едва-едва удалось переубедить.. Друга? Он не знает, как называть Роджерса в своей голове. Сказать, что это не ненормально, лечиться не нужно, однако сам солдат видел: парень поддаётся внутренним конфликтам, когда остаётся наедине с собой. Поэтому Барнс здесь. Поэтому не где то ещё. Потому что по другому не может, и оставить Стива наедине с проблемами, как бы тот яро не кричал о том, что справится, тоже не мог.
Голубые глаза с бледными ресницами меняют положение, фокусируются на лице Баки. Тот только легко улыбается: знает, что это работает лучше тысячи слов.
А им и не надо слов. В этот день, в этой комнате, не прозвучит ничего больше, чем фраза Баки, уже сказанная до. Они идеальное друг другу дополнение. Они словно одно целое.
***
Ему немного жжёт щеку от того, что Баки оставляет не весомый поцелуй на ней. Он сверху, опасно нависая над Стивом, смотрит за его действиями внимательно, чутко. Они наконец наедине. Наедине по-настоящему, без посторонних, без чужих, без плохих мыслей, отдаваясь друг другу целиком и без остатка. Барнс обжигает его всего, целуя в уголок рта, в рассеченную когда то бровь, в подбородок, и, спустившись, в кадык. Дыхание становится тяжёлым, взгляд едва туманится, словно в комнате не хватает кислорода.
Одежда слетает быстро, резво, незаметно. Солдат дышит в ключицу, обдавая горячим дыханием, намечая действие, чтобы без неожиданностей, чтобы приятно. Томительно ожидая действий, Роджерс аккуратно ерзает, не желая шевелиться, чтобы не дай бог, не прервать.
Он целует всюду, острые ноготки пробегают по бледной коже, фактурным ребрам, губы опускаются на грудь, аккуратно касаются живота.
Солдат действует неторопливо, бережно, внимательно и полностью погруженно в процесс, словно это самое лучшее в его жизни развлечение, а спроси Барнса - точно ответит, что так оно и есть. Он гладит чужие бедра, тоже едва веснусчатые, мягкие. Пробирается к ягодицам, усиливает напор, проникая внутрь. Весь дискомфорт топит в себе, забирает боль, принимает негатив и отдаёт чистое наслаждение
Тонкими пальцами Стив цепляется за плечи Барнса, как за спасательный круг. Тот немедленно отрывается и смотрит в лицо парня. Своего парня. Любимого, родного, единственного, самого лучшего
-Чего ты? - вопрос такой немногословный, потому что язык путается, потому что слова сейчас совершенно не обязательны, несущий какой то понятный только этим двоим смысл. Баки приподнимается, целует его в нос в ожидании, не делает ни единого движения, боясь потеряться в страсти и похоти, сделать самому дорогому плохо
-Я в порядке... Прости. Тебя слишком много - горячо дышит в шею Барнса Стив. Не удержавшись, облизывает соленую кожу. Тело сверху становится чуть ближе, обнимает за шею, чудом не падая. Ноги Роджера обвивают чужую талию, а изо рта срываются тихие стоны. Рай для ушей Баки. Стив по своей натуре рай. Спустившийся с небес ангел. Принадлежащий только ему одному
И ночью этой они принадлежат только друг другу. Сливаются в одно целое, не беспокоятся о своих мыслях, о том, что может им помешать. Даже если помешает, они справятся. Потому что они рядом друг с другом.
Они вместе до конца
