Свобода выбора

Вода разбивалась о глянцевое покрытие с шумом, который преследовал Ивана последние пару недель. Воду он теперь слышал постоянно. Иногда ему казалось, что слух обострился в разы: он был способен услышать гул воды в трубах под газоном до того, как включится поливалка на поле, или плеск в бутылке одноклубника, когда тот отбегает на бровку, чтобы освежиться. Иногда ему казалось, что он сошел с ума. В последнее время он даже музыку в автомобиле послушать не мог: она сливалась в один малопонятный гул, смешивающийся с плеском и шумом волн. Возможно, что-то было сломано в стереосистеме, и наушники тоже испортились. Когда он включал радио, в подборках почему-то каждая вторая песня – о море, океане, озерах или любой большой воде. Как так выходило, понять он не мог. Он точно сошел с ума. Конечно, жарища в Севилье стояла неимоверная, и совершенно неудивительно, что ему постоянно хотелось намочить руки и лицо. Но в последнее время это стало чуть ли не необходимостью, какой-то дурной привычкой. Он совал руки в воду при любой возможности, и готов был так стоять хоть минуту, хоть десять, хоть час. Нужно бы было обратиться к психологу, или психотерапевту. К кому там обращаются, когда подозревают у себя обсессивно-компульсивное расстройство? Клубный психолог, правда, тут точно не поможет, его работа не совсем про это. А искать самому чревато утечкой информации, слухами… У него и так полно проблем. - Ты утонул? Иван? Резкий голос и настойчивый стук в дверь ванной комнаты вырвал его из размышлений. Ракитич медленно выдохнул и закрыл кран. - Иван? Ты выходишь? - Да, дорогая, - покорно отозвался он на строгие нотки в голосе, думая, что это давно стало привычкой. Ракель у него – бесконечно любимая, до слепой одержимости, властная и знающая, чего хочет, супруга. Ему бы такую четкость собственных желаний и умение настоять на своем. Но он привык подчиняться. Она словно бы обладала над ним незримой властью, появившейся в тот день, когда он впервые встретил ее в баре отеля. Она была симпатична, не более, плюс, он не знал испанского… Выпил в тот вечер он прилично. И сам не понял, почему следующим же вечером снова спустился в этот бар. И еще. И еще. Он приходил не за выпивкой, он приходил к Ракель. Наверное, только тогда он и проявил упрямство, добиваясь с ней ужина – в остальном решала все она. «Хм, «Барса»? Но ты обещал, что не станешь тем футболистом, что переезжает с места на место. Впрочем, Барселона – не далеко, и это ведь твоя мечта? Ладно уж, футболист, подписывай свой контракт» Да, дорогая. «Не оставайся сегодня на празднование, хочу побыть с тобой дома» Да, дорогая. «Чемпионат Мира… В этот раз ведь ты выложишься на полную?» Да, дорогая… «Я хочу, чтобы ты побыл с детьми. Откажись в этот раз от поездки на сборы. Златко ценит тебя после мундиаля, все будет хорошо.» Да… дорогая… «Давай вернемся? Детям там лучше, моя семья будет с нами рядом. Я так по ним скучаю. Поговори с руководством «Барселоны» об уходе. Ты уже в возрасте, пора думать о красивом завершении картеры. «Севилья» тебя с руками оторвет.» Да…дорогая. «Я устала от твоих поездок в Хорватию. Ты выиграл с ними уже все, что можно. Уходи из сборной.» Но, дорогая… «Иван.» Да, дорогая. Я понял. Ивану когда-то казалось, что поездки в Хорватию будто что-то меняли. Сборы были как будто возвращение домой, туда, где тебе всегда рады и ждут, а товарищи по команде, как один, были его семьей – от Модрича, с которым они разделили капитанство и дружбу, что стала крепче братских уз, до хмурого и отчужденного Манджукича, который, казалось, чуть настороженно смотрел на того, кто и за Швейцарию успел поиграть, но, тем не менее, он всегда готов был подставить Ивану плечо. В сборной исчезала покорная безвольность, которая охватывала его в разговорах с супругой. Он даже мог попререкаться о мелочах с ней по телефону, а по приезде его в Испанию они неизменно ссорились. Иногда казалось, что Ракель ревнует его к «огненным», ко всем за раз. И к самой Хорватии. - Ты с ума сошел? Что значит, решил закончить? – Лука метался по комнате, прижимая к щеке телефон, злясь на жару в сентябре, на вспотевшие, и оттого скользкие руки, на Ивана. – Что значит, Златко? Да иди ты к черту, Иво, он бы в жизни так не поступил. Что у тебя случилось? Он прикрыл глаза, переводя дух, и слушая сбивчивые оправдания Ракитича на том конце связи. Внутри, обжигая грудную клетку и плавя ребра, полыхало пламя. Тот самый огонь, что объединял их сборную, давал силы идти до конца в самых безнадежных играх, помогал не сдаться после поражений, тлея у сердца и согревая… Этот родной огонь сейчас жег до боли, заставляя почти задыхаться и давиться словами. - Это сборная же. Ты понимаешь?.. Сбор-на-я! Мы все – одно, мы…мы как без тебя? Мы же семья, Иванко… - почти беспомощно выдохнул Модрич, а, услышав ответ, рявкнул в трубку: - Да и пошел ты ко всем чертям, Иван! Мобильник полетел в мягкое кресло. Как бы ни хотелось Луке сейчас расколотить несчастный аппарат, но вещь была ни в чем не виновата. А еще хранила в своей памяти многое, что он не стал бы вывешивать на общее обозрение в соцсети, или держать в облачном хранилище: вдруг взломают. Скрины некоторых переписок с Иваном, совместные фото… Нет, в этих переписках и фотографиях не было ничего предосудительного. Обычные сэлфи после Эль Классико, или со сборов, случайные, вовсе не секретные, фотографии Ракитича из раздевалки или с разминок, какие-то шуточки в общем чате сборной и приколы из личной переписки с Иваном. Просто для Луки это было чем-то личным. Он придавал этому всему свое, особенное значение. И поэтому фотографии с Серхио, какими бы они ни были порой двусмысленными и глупыми, он выставлял в сторис совершенно спокойно, а с Иваном не мог порой выставить и обычного кадра плечом к плечу, не удерживаясь лишь изредка. Это было глупо, но это было его право. Право на влюбленность в товарища по сборной. Брата по пламенной душе. Совершенно счастливого со своей красавицей-женой и очаровательными дочерями. Посмел бы Лука вмешаться в эту идиллию? Конечно, нет. Его бесконечного смиренного терпения хватило на эти долгие тринадцать лет бок о бок в сборной, и лицом к лицу в непримиримом дерби между их командами. Теперь все обрывается. «Моя настоящая семья – Ракель и дети, и я делаю свой выбор». Спустя год после его ухода из сборной, можно было с уверенностью сказать: с Иваном что-то произошло. С ним что-то было не так. Конечно, после той размолвки они помирились. Лука вообще не умел быть злопамятным - ни с Иваном, ни с другими. Однако, Ракитич все-таки изменился. И если поначалу он казался просто сдержанным, то в последние месяцы их общения он стал совсем никаким. Иван часто жаловался на апатию, отсутствие аппетита, плохой сон. Ему не хотелось ничего, а от футбола он, казалось, уставал за три шага, сделанных по полю, настолько сильно, что хотелось лечь прямо на газон и больше не вставать. Модрича это всерьез пугало. Сперва он убедил Ивана обратиться к клубным медикам с кучей анализов, которые заботливо перечислил и после не отставал, пока не получил внятные ответы со скринами результатов. Позже, посоветовавшись с Марио, не понаслышке знакомого с «головными проблемами», Лука предположил у Ракитича депрессию в какой-нибудь чертовски запущенной стадии. Вот только, когда Иван приезжал на отборочный матч сборной к новому Чемпионату Мира, где ему вручили памятную футболку, он снова казался безумно живым и ярким. Прежним. Они проболтали всю ночь напролет, а, когда пришла пора возвращаться и, соответственно, опять разойтись, сник, и опять будто отключился от мира. Так прошел еще год. На встречах их команд в чемпионате Испании Иван оживал, но совсем слабо, и быстро замыкался в себе. Модрича происходящее пугало все сильнее. Он продолжал переписываться, ловя односложные ответы, продолжал смотреть фотографии в инстаграме, пугаясь искусственной, точно приклеенной к губам улыбки. Его Иванко улыбался совсем не так… Последней каплей стал очередной пост Ивана в инстаграме. На фотографиях он с супругой, находясь в отпуске, развлекался рисунками на песке. Неровный, но с огромной любовью прорисованный, герб Хорватии, выглядел, как какой-то зашифрованный крик о помощи. И Модрич не выдержал. Почти в отчаянии Лука обратился к Иве Оливари, мгновенно отыскав ее номер среди прочих, обозначенных как «особенно важные». Выбор был странным, но это только если посмотреть со стороны… Верил ли Лука в сверхъестественное? Абсолютно. Это была не та вера, которая заставляет многозначительно кивать на рассказы о каких-то эзотерических штуках, или на полном серьезе рассказывать друзьям о том, как гулял по Изнанке Мира. Вовсе нет. Это, скорее, было спокойное знание, которым не раскидываются при посторонних, а среди своих упоминают обыденно, как погоду за окном. Знание того, что «огненные» и вправду связаны между собой, и нет связей крепче. Знание того, что их родной стадион Максимир – живой. И того, что Ива Оливари знает обо всем этом больше всех в команде. Даже больше, чем Златко. - Он больше не с нами, - спокойно ответила Ива, разогнав отчаяние Луки, кажется, до предела. - Манджо тоже больше не с нами, но с ним ничего не происходит. И Суба. И… много кто! И Ракета же все равно наш, он огненный, ты ведь знаешь, что это навсегда. Посмотри, что с ним случилось. - Манджо вернулся в штаб, а Суба и другие – обычные люди. Наш огонь продолжит поддерживать их. А он… - А он?.. - Иванко – не человек. Модрич, кажется, никогда так не терялся. Его не удивляли всякие мистические вещи, связанные с ребятами, со сборной или стадионом, но услышать вот такое, прямо в лоб, он оказался не готов. - Да ладно, - нервно рассмеялся он. – Пошутили, и будет. - Я не шучу о таких вещах, - строго ответила Оливари. – Он не человек. И он в большой беде. Большего она рассказать толком не смогла – ей сложно было видеть тех, кто попытался оборвать нить, связывающую со сборной и огнем. Объяснила лишь, что Иван в их кругу нашел необходимую ему, волшебному существу, особую магию, которая поддерживала в нем жизненную силу. Теперь он этого лишился. Вернуть его в круг сборной силой, конечно, было невозможно. Как помочь – Ива не знала. Смогла подсказать лишь имя той, что знала о таких существах больше, и могла увидеть всю картину яснее. Луке предстояло путешествие в Париж. Когда он позвонил Серхио и сообщил о планируемом визите, казалось, тот его при встрече убьет. Ну, или удушит в объятиях от радости. К счастью, не удушил, хоть и заобнимал от души и до хруста костей. - Ты два года не мог вырваться, а я ведь приглашал, - весело упрекал Рамос, пока они ехали к нему домой от аэропорта. – И что в итоге? Примчался аж на два дня, потому что твоему Ивану заплохело. - Он не мой, - отмахивался Модрич, пряча улыбку. Серхио, пожалуй, единственный знал о том, как он на самом деле относится к Ивану. И сочувствовал, поэтому все его сегодняшние упреки были шутливыми. - Да еще и не ко мне, а к моей жене. Нет, все-таки этот твой Иван… - Он не мой, Чехо. - Однажды станет, если не будешь клювом щелкать. Клюв-то у тебя ого! - Следи за дорогой! – Когда Рамос почти дернул его за нос, Лука возмущенно взвился, переживая, доедут ли они в целости и сохранности. Пилар встретила Луку так, будто знала, с чем он к ней явился. На то она и была ведьмой, а может быть, ей просто позвонила Ива, предупредив о происходящем. Так или иначе, супруга Серхио тянуть не стала, и предложила Луке поговорить о деле, едва тот переступил порог. - Да мы только приехали, можно мы хоть расслабимся ненадолго? – Возмутился было Рамос, и был остановлен легким взмахом руки. - Помолчи немного. Это не у тебя возлюбленный умирает. Времени мало. Серхио возмущенно замычал, но дверь комнаты захлопнулась буквально перед его носом, так что ему оставалось только ждать, когда заклятие молчания развеется. Из дверного проема высунулся Кейлор, буквально пару дней назад заехавший в гости. - С мудрыми женщинами не спорь, окажешься глупцом, - изрек он. Серхио в ответ недовольно замычал, явно пытаясь передать степень своего негодования хотя бы интонацией, если уж словами было невозможно. Кейлор усмехнулся, приобнимая его за плечи. - А с ведьмами не спорь тем более, окажешься немым глупцом. Пойдем, мой друг. Луке, тем временем, предстояло узнать много нового. Иван был русалкой. Не в прямом смысле, с рыбьим хвостом и чарующим голосом. Он был немного другим видом (Модрич так жадно ловил каждое слово, что даже не обратил внимание на то, как Пилар спокойно упомянула другой вид, будто бы существование разного морского народа было фактом обычным и не удивительным), и таких, как он, звали «шелки». Чаще всего такие существа обитали намного севернее, но случались и исключения. И Иван, похоже, этим исключением был. Лука почти посмеялся, когда узнал, что шелки – наполовину тюлени, но способны принимать и полную форму животного, и порадовался знакомому по старым балканским сказкам факту о том, что, если украсть шкурку шелки, то получишь над ней абсолютную власть, и покинуть она тебя уже никогда не сможет – это напомнило ему легенды о вилах, прекрасных девах, чьи крылья можно было украсть, и тем самым взять вилу замуж. Ива Оливари не ошиблась, когда сказала, что Иван в сборной подпитывался их энергией, и оттого жил спокойно, а, лишившись этой связи, стал чахнуть. - Его нужно вернуть морю, - наконец, подытожила Пилар. – Отыскать его шкурку, и отпустить в родную стихию. Иначе он не дотянет и до зимы. Его запасов жизненной силы и так хватило на целых два года. - Но почему он не сказал ничего? Он же мог объяснить, мы бы что-то придумали… - А, я не упомянула? Лишившись шкурки, шелки теряет и память. Он понятия не имеет, кто он такой, и что с ним происходит. Вернешь шкурку – он вспомнит. И спокойно уйдет в море. Уйдет… Сердце Луки тоскливо сжалось. Он совершенно не был готов терять друга и любимого человека в одном лице. - А если я буду хранить его шкурку? Я же огненный, - с надеждой спросил он. Пилар пожала плечами, скучающе рассматривая ногти. - Он будет с тобой связан. Ничего не вспомнит. Станет тебя слушаться. И жить будет, как человек, пользуясь твоей силой. В общем-то, вполне выход… Но, конечно, любому шелки место в морях. А там – сам решай. Легко сказать – сам решай. Но решать-то пока было нечего. У Луки не было ни шкурки, ни четкого плана действий. Правда, где искать шкурку, он все-таки догадывался. «Дожили, приезжаю не к друзьям, а к их женам», - думал Лука, когда стоял у ворот дома Ракитича. Сам Иван был на тренировке, а вот Ракель, по расчетам, должна была оказаться дома. За ворота, да и в дом, его впустила старшая дочь Ивана, узнав в нем «дядю Луку», который несколько раз бывал у них в гостях. В отличие от дочери, Ракель рада ему не была. Отослав девочку на второй этаж, она стояла перед ним, высокая и хмурая, смотрящая уверенно и почти надменно. Кажется, с полным осознанием своего превосходства. - Зачем ты пришел? Его все равно нет дома, - резковато начала она, и Модрич обезоруживающе улыбнулся. - Я пришел к тебе. - Ко мне? - К тебе. Отпусти Ивана. - Что?.. - Верни ему его шкурку. Отпусти его, - тихо, но твердо повторил Лука. Ракель рвано, прерывисто вздохнула, зябко обхватила себя руками, больше не похожая на уверенную, почти злую женщину, готовую выставить незваного гостя за порог. Сейчас она походила, скорее, на растерянную девочку. - Выходит, ты знаешь, - пробормотала она, развернувшись, и пошла вглубь дома. – Пойдем, поговорим. Легенд о шелки она, выросшая в солнечной Испании, не знала. Да и, как оказалось, шкурку Ивана она не крала – он забыл в баре отеля рюкзак, видимо, слишком опьяненный звонком от руководства севильского футбольного клуба. А ее любопытство пересилило приличия. - Я не собиралась ничего воровать. Просто стало интересно, что может таскать с собой футболист… Он мне понравился, зацепил. Смотрел своими глазами, такими необычными, смеялся о чем-то с братом за столиком, а я даже поговорить с ним не могла. Они говорили на вашем. Хорватском… В рюкзаке, помимо папки с документами, не было особенно ничего интересного и ценного. Смятая и позабытая упаковка жвачки, теплая кофта, какая-то книжка в мягкой обложке – Ракель уже и не помнила, какая. И небольшой, с ладонь, отрез короткого блестящего светло-бежевого меха. - Я не знала, что это. Просто гладила этот кусочек меха, и почему-то думала, что не смогу выпустить из рук. Зачем-то оставила у себя. Рюкзак мы с коллегами ему, конечно, вернули. Он как будто и не заметил, что что-то пропало. Но стал ходить ко мне каждый вечер, и так смотрел… Так, будто я его смысл жизни. Знаешь, он уже давно на меня так не смотрит… Сперва не связав это все с находкой, Ракель только сильно позже, когда как-то раз смеялась с подружкой о Иване, и та уронила небрежное «ты его прямо околдовала», задумалась, что это может быть. В магию она не особенно верила, но все-таки принялась изучать интернет на подходящие темы. Так и нашла легенды о шелки, а также, форум для тех людей, что были уверены в реальности этих волшебных существ. - Я сначала не поверила. Но потом оказалось, что он в самом деле на мне помешан. Я проверила – он слушался меня… И пришлось признать, что байки про людей-тюленей чистая правда. А он мне тогда уже нравился, по-настоящему… Я решила, что, если я раскрою ему этот обман, он уйдет. И не смогла его отпустить. - Но сейчас должна. - Я ничего тебе не должна. То, что ты откуда-то узнал правду, ничего не значит, - возразила Ракель. - Тогда я расскажу ему сам. - И что? А я прикажу забыть. - Он же умирает! Тебе что, все равно? – Лука почти рассерженно всплеснул руками. Пока Ракель рассказывала, он почти ощутил к ней симпатию и какое-то сочувствие. Но из-за ее упрямства от этого сочувствия не осталось и следа. Вот только злость ничем тут помочь не могла. - Не умрет. Столько лет прожил на суше – и еще сможет. Модрич закрыл лицо руками. Ситуация становилась безвыходной. - Пожалуйста. Это убивает его, правда. - Тебе-то откуда знать? - Я просто это знаю, - Лука тяжело выдохнул, поднимаясь из кресла, и шагнул к Ракель. Возле нее он опустился на колени. – Пожалуйста. Поверь мне, я не вру. Он умирает сейчас. Просто отпусти его, позволь ему вернуться домой. - Его дом здесь, - отчеканила женщина. – Со мной и дочерями. Вором Модрич никогда не был. И забираться в чужие дома тайком ему еще никогда не приходилось. Но выбора у него не было. Шарясь по комнатам и боясь, что сейчас наткнется на кого-то из хозяев дома, он в красках воображал, какой будет скандал. Известный футболист застукан в доме своего бывшего товарища по сборной ночью. Зачем он туда забрался? Решил обворовать? Вряд ли у него есть такая нужда, он ведь знаменитость. Возможно, он тайно встречался по ночам с женой своего друга? Вот это новости! А может… Встречался с самим своим другом? Вот это поворот! Лука тихо чертыхнулся, чувствуя, как щеки обожгло жаром. Нашел время и место для таких мыслей! Мозг, правда, на попытки хозяина переключиться не реагировал никак, в красках и традициях отборной желтой прессы расписывая, что именно имело место быть в таких тайных свиданиях бывших односборников. К счастью, шкурка все же нашлась. Ракель не хранила ее (в лучших традициях злодеек) в несгораемом сейфе или прямо под подушкой. Она пылилась в одной из гардеробных, на полке с головными уборами, в небольшой картонной коробочке. Лука не мог поверить своему счастью, и, в свете фонарика рассматривая блестящий мех, не мог на него налюбоваться. Но пора было уходить. Крадучись, он спустился на первый этаж, чтобы тихо выбраться через приоткрытое окно в холле, через которое и проник, но его отвлек шум из ванной комнаты. Текла вода, а из-за приоткрытой двери выбивался луч света. Удивившись тому, кто в такой час может принимать ванну, Модрич решил все-таки проверить, и, когда заглянул внутрь, едва не уронил и фонарик, и коробку с бесценной находкой. На бортике ванны сидел Иван, раздетый по пояс, опустив голову. Он держал руки под струей воды. Он был настолько бледен, что чуть ли не сливался со светлой, с золотистыми вкраплениями, облицовкой стен. Глаза его были плотно закрыты, и под ними залегали такие тени, которые можно увидеть разве что у киношных вампиров. Ну, или у тяжело больных людей. - Иво? – Позвал Лука, внутренне замирая от страха. А если уже поздно? Вдруг он опоздал. – Иво, ты как? Ракитич вздрогнул, словно просыпаясь, и поднял голову, повернувшись к нему. - Ты… Что тут делаешь? – Хрипло удивился он. - Спасаю тебя, дурака, - облегченно выдохнул Лука, сжимая в пальцах заветную коробочку. – Вставай, пошли. Нам нужно уходить. - Нужно, - не думая ни секунды, согласился Иван, поднимаясь на ноги и закрывая кран. Модрич поморщился – так вот как выглядит это подчинение. Иван, иногда упрямый и вредный, просто безвольно согласился идти прямо сейчас, среди ночи, черт знает куда. «И черт знает с кем» - подумалось Луке. – «Может, он и не осознает особо, кто с ним сейчас». Пришлось, правда, задержаться, чтобы Иван захватил хоть какую-то футболку и паспорт. Добираться пешком до намеченной точки было долго и нереально. Модрич сентиментально мечтал отвезти его в родную Хорватию, справедливо полагая, что Адриатика станет самым лучшим домом для шелки. Да и, если верить предположениям Пилар, где-то там, в тех водах, и была родина матери Ивана, от которой он свои способности и унаследовал. А значит, это было максимально правильно. Перелет Ракитич перенес скверно. Видимо, для морского существа, находящегося на такой грани истощения жизненных сил, подъем в небо был совсем сложной задачей. Лука мысленно благодарил авиакомпании за наличие бизнес-класса и этот рейс за немноголюдность, крепко сжимал руку Ивана в своей, и, когда тот обессиленно ронял голову ему на плечо, успокаивающе шептал обещания, что скоро они будут дома и станет легче. Легче и впрямь стало с приземлением. По прибытии на место, правда, пришлось дожидаться темноты: август в прибрежных городах Хорватии был одним из самых туристических месяцев, а потому количество отдыхающих было неприлично высоким. Какой уж тут поиск укромного места для возвращения шелки домой. В итоге, ждали они чуть ли не до трех ночи, до того времени, когда даже самые поздние туристы стали расходиться. У моря Ивану заметно полегчало. Он не спрашивал, зачем они здесь, но подолгу замирал у окон отеля, в котором они остановились, и смотрел на бирюзово-синюю гладь воды. - Отдых в разгар футбольного сезона, да ты с ума сошел, Лука, - только и пошутил он, когда Модрич сказал, что они пойдут к морю. - С нас потом клубы так спросят... Несмотря на то, что почти все люди в такой час уже разошлись, какое-то время пришлось потратить на поиски более-менее удаленного места. Лука даже умудрился прилично ободрать ногу, когда перелезал через большие валуны у каменистого берега, чтобы уйти подальше. Наконец, они оказались достаточно далеко. Иван бродил по линии прибоя, стащив кроссовки и наслаждаясь приятной прохладой воды, и, глядя на него, Лука не мог решиться. Стоял и смотрел, любовался, как тот смотрится на фоне волн, искрящихся от огней с набережной, сжимал коробочку со шкуркой в руках и не мог заставить себя сделать эти несколько шагов. Иван больше не выглядел умирающим, он выглядел живым и счастливым, даже пару раз отпускал свои привычные шутки, и Модрич не мог не задуматься о том, что сказала Пилар. Он будет с тобой связан. Ничего не вспомнит. Станет тебя слушаться. И жить будет, как человек, пользуясь твоей силой. В общем-то, вполне выход… «Что, если я так и сделаю? Оставлю все вот так. Мы будем вместе, я расскажу ему, что чувствую – и он примет это, и мы станем приезжать сюда, к этому морю, хоть каждый месяц… Ведь так он сможет жить, и никуда не уйдет? Всегда будет со мной?» Ракитич, пройдя подальше к воде, по колено, развернулся к нему и помахал рукой, тут же поскальзываясь на подводных камнях и падая. Сидя в воде, он смеялся, и этот звук не мог заглушить даже шум волн. - Эй, Лука! Она теплая, давай сюда. Мы купаться притащились, или как? Чего ты там стоишь? Лука сглотнул образовавшийся в горле колючий комок, и решительно зашагал к воде, сжимая в руках кусок меха. Коробочку он оставил на одном из камней. Иван улыбался ему, поднимаясь на ноги и пытаясь не поскользнуться вновь. - Иво, - дойдя, он уставился в его лицо, такое счастливое сейчас, и только плотнее сжал ладонь со шкуркой. – Иво. Поцелуй меня. - Ого, - Иван засмеялся, но тут же обхватил его лицо мокрыми руками и припал к губам, охотно и как-то совсем не так, как представлялось. Модрич думал, что тот будет целовать механически, безвольно, без эмоций – так, как исполнил просьбу уходить из дома, и отправиться сюда. Но все было не так, Иван целовал жадно и торопливо, будто спеша куда-то, будто их сейчас заметят и разгонят в стороны, и никогда больше не разрешат приблизиться друг к другу. Поцелуй вышел соленый, почти горький, но Лука смаковал каждую его секунду, стараясь запомнить навсегда. А, когда отстранился, протянул Ракитичу ладонь с лежащей на ней шкуркой. - Это твое. - Это… Ох, - Иван забрал шкурку, растерянно помял ее в руках, оцепенев на долгие несколько мгновений, и поднял голову, глядя на Луку. Как-то совершенно по-новому глядя. – Вот оно что… - Тебе надо вернуться домой, - чуть улыбнулся Лука. – На земле шелки хреново. Ты едва не погиб. - Да, я…припомнил. С возвращением этой штуки в голове все прояснилось, - поморщился Ракитич, и почти возмущенно фыркнул: – То есть, столько лет она держала меня силой… Лишила свободы. Не самый приятный факт. Как ты узнал? - Какая разница? Главное, что теперь все нормально. - Да. Да, - Иван усмехнулся, и отступил на пару шагов, прижимая клочок меха к груди. Лука отвел взгляд, думая, стоит ли сказать еще что-то напоследок, но услышал плеск воды, и, подняв голову, обнаружил, что Иван исчез. Растворился. Даже не попрощавшись. Модрич покачал головой, и отправился назад, к берегу, трогая губы пальцами. Что ж, поцелуй, тем более такой, вполне сойдет за прощание. У камня, на котором осталась коробочка, он чуть задержался, собираясь с мыслями. А после зашагал к скалам, через которые надо было перелезть, чтобы вернуться на нормальную набережную, и оттуда, в отель. Он двигался, как во сне, не в полной мере осознавая произошедшее. - Лука! Да подожди! – Раздался окрик сзади, и Модрич, не веря своим ушам, оглянулся. Иван, неуклюже подтягиваясь на руках, и переваливаясь, как тюлень, выбирался на мелководье. Собственно, тюленем он сейчас и был, ровно наполовину. От пояса и ниже. Лука невольно засмотрелся на мокрый, но все еще светлый гладкий мех с темными отметинами, короткие смешные ласты… Иван снова позвал его. – Ты куда поперся? А ну вернись! - А… - он, растерявшись, пошел назад, пытаясь не рассматривать волшебное существо с слишком открытым любопытством. - Во сколько у нас самолет назад? – Как ни в чем не бывало, поинтересовался Ракитич. Лука опешил. - В смысле? Ты же… - Одна шутка про то, что животные едут в багажном отсеке, и я тебя утоплю, - сурово предупредил Иван. А потом рассмеялся, и потянул Луку за руку, заставляя сесть рядом прямо в воду, и заглянул в лицо. – Пятнадцать лет, значит… - Что – пятнадцать лет? – Не понял Лука. - Шелки, чтоб ты знал, могут видеть все чувства тех, у кого в руках побывала их шкурка. Так вот, пятнадцать лет, серьезно? С первого взгляда? И ты молчал? - О, нет, - простонал Модрич, закрывая лицо руками, поняв, наконец, о чем говорит Иван. - О, да, - весело фыркнул тот, и потянул его на себя за запястья, стараясь убрать их от лица. А когда убрал, посмотрел серьезно и долго. Лука не смел отвести взгляд, пока Иван не отвернулся сам, и не уставился на волнующуюся, шумную поверхность моря. Он молчал очень долго, но крепко сжимал руки Модрича в своих. - Знаешь, что самое главное для шелки? Что всегда живет в нашем сердце, что составляет всю нашу суть? - Наконец, нарушил он молчание, говоря совсем тихо. Лука подался ближе, чтобы слова Ракитича не заглушал плеск волн. - Море? - Свобода. Свобода первостепенна, и это свобода выбора в том числе. Море дарит свободу, но еще важнее, когда у шелки есть свобода выбора. Выбора между морем и человеческой природой - нас тянет к людям, это глупо отрицать. Это сложный выбор. Зачастую - самый сложный во всей жизни для шелки. И почти всегда шелки выбирают море. Поэтому люди нас удерживают с помощью шкур. Модрич невольно напрягся, вспомнив свою недавнюю слабость, секундное желание оставить себе этот несчастный клочок меха - который мог бы сделать его счастливым. Самым, пожалуй, счастливым человеком на свете. Иван продолжил: - Одиннадцать лет она любила меня, лишив выбора... Ты любишь меня пятнадцать лет. - Ну, да, - наконец, вслух признал Лука. - Люблю. - Сегодня ты сделал свой выбор. Как человек. Я хочу тоже сделать свой выбор, как шелки. Выбор, свободу которого ты подарил мне, - Иван потянулся к нему, коснулся носом носа, и прошептал, почти в самые губы, но не касаясь их: - Так во сколько у нас там обратный самолет?