Лаэртид

— Я предлагаю сделку. Низкий голос Карлайла — спокойный, слишком спокойный — эхом отдавался под стенами зала. Вольтерра притихла. Аро сложил пальцы и прижал их к подбородку. Он, не отрываясь, смотрел на гостя. Когда они виделись в последний раз, между ними лежала та же черта, что и сейчас: незримая, но ощутимая. Черта, заступать за которую не положено ни одной стороне. — Правда? — лениво протянул Кайюс, но его поза была напряженной. Глаза, зло сощурившись, следили за Карлайлом. — И что же это будет за сделка? Рената сказала: Карлайл не лжет, и он пришел один. Это интриговало. Что толкнуло главу ковена Калленов сейчас — так быстро после разрешившегося недоразумения с бессмертным ребенком — явиться сюда и смотреть так… Умоляюще. О да, это была мольба в его золотых глазах. Отвратительно-золотых, Кайюс никогда не любил их цвет. И то, что стояло за этим цветом. Кайюс не мог сказать, что не любил Карлайла… Но Карлайл приносил с собой только проблемы. Вот и сейчас — явился не просто так, явился, зная, как пристально теперь будут следить за его ковеном, как тысяча паучьих глаз Вольтури неотступно будет следит за каждым из них… — Так что это будет за сделка, Карлайл? — Кайюс подался вперед. Аро молчал. Аро на удивление долго молчал, и не отводил взгляд от Карлайла, и это был плохой, очень плохой признак. Карлайл не смотрел на Кайюса — он смотрел на Аро. И что-то мешало Аро сойти со своего места, дотронуться до Карлайла и вытянуть из него не то, что собирается сказать его лживый рот, а то, что тот на самом деле принес с собой, притащил на коже в бессмертные стены Вольтерры. Аро этого не делал, и Кайюсу ничего не оставалось, как в третий раз призвать молчащего Карлайла к ответу. — Я пришел к Вольтури с предложением, — наконец выдохнул Карлайл. — Я хочу, чтобы Вольтури прекратили слежку за моим ковеном. Он поднял руку, призывая его не перебивать. — Я знаю, что вы следите. Я знаю, что вы ждете ошибки, и что мира уже не будет. Не из-за Ренесми, но из-за того, что за людей я собрал вокруг себя. Но я предлагаю обмен. Вы — откажетесь от притязаний на них. От притязаний на Элис, Эдварда и Беллу. От желания контролировать их силы. От того, что рано или поздно приведет нас на поле боя снова, и уже не будет того, кто сможет остановить нас. Аро молча смотрел на него. Его губы чуть приоткрылись в беззвучном выдохе. Маркус смотрел перед собой в пространство, словно не слышал, что Карлайл говорит. Кайюс вытянулся в струнку и сказал самым незаинтересованным голосом, каким только мог: — Слишком много требований. И что же ты можешь предложить взамен? — Себя. — Прости, что? — глаза Кайюса сощурились. — Я, кажется, не расслышал? — Зато я расслышал очень хорошо, — пробормотал Аро еле слышно и вскинул руку, принуждая его замолчать. — Карлайл, ты должен был как следует все обдумать, прежде, чем являться сюда, и выносить подобное предложение… — Я обдумал, — Карлайл вскинул голову. Упрямец. — Ты предлагаешь себя… в заложники? — Аро рассмеялся. Его смех, чистый и детский, рассыпался по залу. Аро поднес ладони ко рту, продолжая смеяться. — И ты считаешь, что, находясь здесь, избавишь нас от угрозы со стороны своего ковена? — ровно спросил Кайюс. — Ты знаешь, Эдвард не остановится, желая защитить семью, — твердо сказал Карлайл. — Он видит в Вольтури лишь опасность для себя, не представляя, как вы на самом деле важны для мира. — Как жаль, — покачал головой Аро. — И почему же так получилось? — Из-за меня, — твердо ответил Карлайл. — Только я создал нынешнее положение фигур на доске. — Какое самодовольство, — произнес Кайюс с ледяным восхищением. — Ты еще более наглый, чем я помнил. — Если вы возьмете меня, ковен Калленов никогда не решится выступить против Вольтури. С их силой, их способностями и их… взглядами на жизнь, еще одно открытое столкновение может стоить слишком много. Слишком — вам цена известна лучше, чем мне. Ты отступил однажды, Аро, но они не поняли, почему. Если я буду здесь, они не посмеют. Но и вы — оставите их в покое. Кайюс усмехнулся и повернулся к брату. — Не правда ли, прекрасно, Аро? Святой Карлайл приносит себя в жертву чудовищам из древнего Ордена. Оставляет за высокими стенами свою взлелеенную свободу, драгоценную власть диктовать другим как им жить… Как патетично. Кайюс развернулся к Карлайлу, который продолжал стоять молча и очень прямо. — Тебе напомнить, что такое Вольтерра? Мы здесь не вегетарианцы, и, как ты мог убедиться раньше, никогда ими не будем. Здесь убивают людей. Карлайл молчал. Аро тоже. — Стоит ли твоя святая жертва этого? — Сделка, Аро, — Карлайл смотрел в алые глаза Аро, игнорируя Кайюса. — Я вернусь в Вольтури и не покину орден больше. Каллены будут свободны от любых притязаний. Кайюс усмехнулся. Наглость — поразительный талант Карлайла. Он всегда был таким. Пафосным, наглым и все принимающим как данность. Нахождение в ордене, дружбу с Аро, библиотеку. Для него существовал только собственный черно-белый мир, сколько ни пытались ему объяснить нюансы оттенков. В конце концов он продержался лишь двадцать лет и хлопнул дверью, оставляя неугодный мир за собой. Отправился создавать оазис для собственных капризов. И вот он здесь, стоит с таким потерянным выражением лица, в надежде, что Аро примет его обратно. Аро, конечно, примет — вот что ужасало. Сейчас Аро сойдет с трона, возьмет его за руку с той отталкивающей нежностью, которая вынуждала отводить глаза, и пообещает ему все, что тот только попросит. Конечно же. — Сначала докажи, что ты действительно готов стать часть ордена, Карлайл Каллен, — лениво откинувшись на спинку трона, произнес Кайюс. Карлайл вскинул на него непонимающий взгляд. О, это лицо. Как изменится оно через несколько мгновений? Кайюс жестом подозвал Алека и шепнул ему на ухо пару слов. Аро бросил на него панический взгляд. Кайюс усмехнулся. Аро не может этому противостоять. Не в этом зале. Не при всем ордене. Карлайл сам виноват, что явился сюда столь официально. В любом здании есть несколько входов, но он выбрал главный. Это стоило сделать хотя бы из-за того, как изменилось лицо Аро, когда секретарша доложила о прибытии гостя. И назвала это имя. О, это определенно того стоило. Алек вынес бронзовую чашу, доверху наполненную густой, горячей кровью. Кайюс поднялся с трона и взял чашу. — Любые слова ничего не значат, покуда не будут подкреплены делом. Он медленно спустился по лестнице. Конечно, лучше бы это сделал Аро. Но на Аро в этом деле надежды нет. Жадные взгляды Вольтури все как один были нацелены на Карлайла. О нем знали все — даже молодые, появившиеся намного позже его ухода. Память о нем была в книгах, в стихах, в картинах руки Аро. Святой Себастьян, невинный мученик. С этой ангельской внешностью и дерзким огнем в глазах. Наглый, проблемный, не одаренный ничем, кроме внешности… Он побледнел, когда понял, что от него хотят. — Вольтури можно покинуть только один раз, — вкрадчиво произнес Кайюс, протягивая ему чашу. — Если ты действительно хочешь вернуться, ты должен доказать, что достоин. — Аро, — глядя мимо Кайюса, требовательно спросил Карлайл. — Ты принимаешь мою сделку? Аро медленно, очень медленно кивнул. Карлайл, не отводя от его глаз, взял чашу обеими руками. Поднес к губам. И сделал большой глоток. Глаза Аро восхищенно распахнулись. — Ты должен выпить до дна, — велел Кайюс. — Свои травоядные идеалы оставь своему ковену. Тебе пора понять, что Вольтерра не место для игр. Карлайл прикрыл глаза и продолжил пить. Глоток за глотком, медленно, делая короткий вдох после каждого глотка. Когда в чаше ни осталось ни капли крови, в Карлайле что-то надломилось и чаша выпала из рук. Прокатилась по мраморному полу и замерла у подножья лестницы. Никому не было до нее дела. Карлайл открыл глаза. Они были глубокого, красного цвета. И в них плясало отчаяние. *** — Карлайл, ты не можешь провести так всю жизнь, — воскликнул Аро, когда в очередной раз зашел в библиотеку — и увидел, что ничего не изменилось. Прошло больше недели с тех пор, как Карлайл явился предлагать свою сделку, и с тех пор он сидел на антикварной кушетке в центре библиотеки и смотрел в стену мимо “Снятия с креста”. Аро когда-то потребовалось много сил, чтобы заменить оригинал великолепной копией собственного изготовления. Потому что ему нужен был настоящий Фьорентино в свою святая святых. В прошлом Карлайл проводил часы за ее изучением. Сейчас стена оказалась интересней для его алых глаз. — Карлайл, дорогой мой, — Аро медленно опустился на колено рядом с кушеткой. — Могу я?.. Карлайл еле заметно кивнул. В этом был весь Аро — держа в кулаке власть над целым миром, он всегда спрашивал, может ли воспользоваться своей властью над Карлайлом. Даже сейчас. Особенно сейчас. Аро искал в нем то, за что можно зацепиться, что еще не разрушено поступком Кайюса. Заставить Карлайла выпить человеческую кровь было жестоко. Но это было и правильно для безопасности Вольтури. Никто не мог доверять Карлайлу. Он не лгал, и Рената это знала. Он действительно пришел за тем, за чем говорил — и Аро это знал, окунался в это решение снова и снова, когда его холодные пальцы касались расслабленной, безжизненной руки. Карлайл вернулся не к нему, и мысль эта зудела назойливой мухой, мешая думать и жить, и наслаждаться своими мыслями и своей драгоценной жизнью. Потому что ее отравлял не менее драгоценный Карлайл. — Ты не сказал им? — со всей мягкостью, на которую был способен, спросил Аро. Это стоило ему усилий — быть мягким сейчас, когда душа его кипела от гнева. На Карлайла, и на весь его ковен, который поставил Вольтури в ситуацию, когда им пришлось бы защищаться. На Карлайла, который за триста лет не удосужился объяснить своим домашним травоядным зверушкам, что такое Вольтури и что такое закон. Когда пошли слухи о ковене Карлайла, Кайюс забеспокоился, но Аро успокоил его — каждому нужны свои люди рядом. Своя охрана. Своя семья, в которую так забавно играть. Аро однажды доигрался, но Карлайл не из тех, кто внимает предостережениям. И Аро верил в эти сказки! Верил в тот образ, что сам Карлайл создавал вокруг своего ковена долгие годы. Пока сам не столкнулся с ними лицом к лицу. Да, они не пили человеческую кровь, потому что это было то условие, на которых они существовали вместе с Карлайлом, рядом с людьми и всевозможными удобствами. Но их души дрожали от смертной крови рядом. Эдвард, милый Эдвард, с таким сильным даром, не мог не понимать, что Карлайл расстроится, узнав, как тяжело дается ему диета. А потому мучительно нес свой крест. Сколько в нем было горечи, сколько боли и усталости! Аро впитал их в себя за одно прикосновение. Эдвард рядом с ним расцвел бы, как цветок в бурю. Как и милая Элис, которая сделала бы Вольтури непобедимыми, а сама могла бы пить столько крови, сколько пожелает душа. Но Карлайлу и в голову не может прийти, что их души желают. Любого вампира можно убедить — скука ужасная вещь! Аро никогда, впрочем, не было скучно настолько, чтобы соглашаться. Но Карлайл пользовался своей властью над новообращенными. И что он создал? Крепкую организацию из одаренных вампиров и их союзников, для которых покой целого мира — и людского, и вампирского — пустой звук! Карлайл не делился ни с кем сокровенными тайнами, которые Аро открывал ему. Они бы не поняли. Они бы не поверили. Они хотели бы уничтожить Вольтерру и жить без угрозы ее неприступных стен. И вот — милый Карлайл здесь, там, где ему всегда полагалось быть, в идеальном костюме Prada и восхитительно-алыми глазами, сломанный и сломленный. Он никогда не пришел бы сюда, если бы не понимал всей угрозы. А он понимал, Аро видел это, чувствовал, знал, потому что рука Карлайла бессильно лежала в его ладонях. Этот гамбит остался за Аро. Он не так хотел бы выиграть эту партию. Но разве результат не важнее процесса? — Ты же знаешь сам, — едва раскрывая губы, ответил Карлайл. Аро возликовал. Это было первое, что он услышал за прошедшую неделю. — Я хочу услышать от тебя, cara mio. К чему нам готовиться? К переговорам, к требованию выдачи заложника — или к тому, что тебя внезапно объявят мертвым, доктор Каллен? — Я никому не сказал, — пробормотал Карлайл. — И меня никто не попытался остановить, и Элис этого не видела. Значит, я не совершаю ничего, что не входило бы в лично ее планы. Когда они узнают, они, конечно, захотят выйти на контакт. Решат, что меня похитили и держат здесь силой. — И все же они до сих пор не здесь. — Я не знаю, что станет триггером, — он еле заметно пожал плечами. — Не мог бы ты оставить меня одного? — О нет, — брови Аро взлетели вверх. — Только не тогда, когда мы, наконец, разговариваем. Он все еще касался Карлайла, и точно знал, что тот не хочет, чтобы Аро уходил. Просто говорит то, что считает правильным, убежденный, что может продолжать диктовать свои условия. — Просто чтобы ты понимал, дорогой мой, ты здесь не пленник. Ты вернулся в Вольтерру — ты вернулся к Вольтури. Ты такой же член клана, как и кто угодно из нас. — сказал он. — Ты свободен охотится там где тебе угодно — и так, как хочешь ты сам, — выходить за пределы замка и вести ту жизнь, которую сочтешь нужной теперь. На словах про охоту Карлайл только криво усмехнулся. Аро скользнул взглядом по его губам. — Кайюс поступил нечестно с тобой, — проговорил он. — Но ты не обязан участвовать в наших трапезах. — Он может меня заставить, — Карлайл пожал плечами. — И ты можешь. — Но я не буду, — шепнул Аро, приблизив губы к его уху. — Когда проголодаешься, я отвезу тебя охотиться в заповедник Бериньоне. Прекрасное место, ты будешь в восторге. И близко не лежит с холодными лесами Форкса. — Форкс — хороший город. — Не буду спорить, хотя, ты знаешь… Америка не подходит мне, как костюм не по размеру. И она не подходит тебе — как бы ты это не отрицал. Ты европеец, европеец до мозга костей, ты воспитан здесь, ты дышишь в этой традиции… — Я англичанин, — с усмешкой поправил Карлайл. — А я грек, — радостно развел руками Аро, радуясь уже тому, чего добился — подобию улыбки на его лице. — Что не мешает нам обоим вкушать дары Италии. Это не английское искусство воспитало и наполнило твою душу, нет. Все родилось здесь, — он похлопал по спинке барочной кушетки. — Все родилось здесь и до сих пор Италия — колыбель человечества. — За что ты так с Гомером? — не удержался Карлайл. — Гомер совершенство! Но согласись, родись он в Италии, и “Одиссея” была бы немного другой на вкус. Более дурманящий. — А без Англии не было бы Шекспира. — И тут ты прав, cara mio. Однако однажды мы с тобой побываем в Веронском амфитеатре и послушаем “Троила и Крессиду” на итальянском. И ты поймешь. Вкус вина раскрывается с возрастом… — А мы уже ходим по театрам? — Карлайл бросил на него взгляд из-под ресниц. Проклятье! Аро никогда не в силах был устоять перед его взглядами. — Только если таково твое желание, cara mio, — Аро поднес его пальцы к губам и бережно прикоснулся губами. — Но репертуар нынче составляли ангелы, запомни мои слова. *** Итак, Аро снова это делал. Снова и снова втягивал его в разговор, опутывал паутиной своих восторгов и неустанно заставлял жить. Аро пылал любовью к жизни, это было то, что привлекло в нем с первой встречи, и Карлайл знал, что Аро не позволит ему вот так вот пойти по пути Эдварда и рухнуть в темную пучину депрессии. Не сейчас, когда он снова получил его. Первое время Карлайл в самом деле не хотел ничего. Хотеть умереть он разучился еще в первые годы после своего становления, хотеть жить после чаши человеческой крови было неправильным. Она была… прекрасна. Изумительная на вкус. Карлайл давно забыл вкус настоящей крови, кровь оленей с первых дней стала его спутником, больше всего на свете он, сын священника, ценил ценность человеческой жизни. Он снова попадался в ловушку своих же идеалов. Когда-то вампиры обратили его, потому что он охотился на них с желанием уничтожить. Сейчас, когда он был слаб, и сдался, Кайюс воспользовался этим, чтобы заставить его выпить кровь. Карлайл в самом деле был уверен, что Аро посчитает возможным оставить ему только этот путь, но Аро его удивил. Увидев, что глаза Карлайла становятся карими, он прижал руку к его щеке: — Мой дорогой, ты не представляешь, как тебе идет алый цвет. Однако пора тебя накормить. Ты уже месяц не охотился. Пора. Карлайл в самом деле не думал об охоте. Он проводил время за книгами, вспоминая, каково это, распоряжаться своей жизнью только для себя. Будучи отцом семьи из пяти подростков, работая врачом и постоянно улаживая проблемы, которые его ковен словно притягивал к себе, он редко находил время только на себя. И сейчас с жадностью наверстывал упущенное. Он снова сутки напролет проводил в библиотеке, куда Аро все так же никого не пускал — Джейн высказала это ему в лицо, в своей прямолинейной манере, в первый же раз, когда Карлайл покинул библиотеку. Она привыкла считать его врагом. А он, змея, пролез в святая святых ее дорогого Аро. Она обожала Аро. Может быть, так же сильно, как Эдвард был привязан к Карлайлу. Наверное, если бы по какой-то причине Аро оказался в Форксе и засел в кабинете Карлайла, Эдвард реагировал бы так же. Нет, подсказал честный внутренний голос, Эдвард реагировал бы хуже. Джейн, по крайней мере, не пыталась наполнить все его тело адской болью. — Охотиться, Карлайл, — позвал Аро. — Пойдем. Машина ждет. — А ты… — Карлайл только сейчас заметил, что вместо парадного мундира на Аро неброский — по меркам Вольтури — костюм. — Составлю тебе компанию, cara mio. Карлайл посмотрел на него самым скептическим взглядом, на который был способен. Аро рассмеялся. — Ну нет, любовь моя, давай избежим повторения прежних ошибок — попытки исправить друг друга ни к чему нас не привели. Ты будешь есть, а я наблюдать. И потом, нет ничего скучнее, чем охотиться одному. Машину Аро тоже взял самую простую, черный фольксваген. За рулем сидела Рената, тоже одетая неброско и настолько просто, насколько позволял статус. Карлайл так привык к постоянному присутствию Ренаты, что никогда не обращал на нее внимания. Даже странно, что она оставляет их в библиотеке наедине. Рената отвезла их в заповедник Бериньоле и припарковала машину недалеко от входа. — Осторожнее, — предупредила она. — Он вроде как охраняется и работает круглосуточно. Не попадись, иначе Аро придется кого-нибудь убить. Карлайл вздохнул. Возражать он не стал — вряд ли в окрестностях Пизы сохранились совсем дремучие леса. Люди спохватились и принялись спасать свою вырубленную Европу. Уже за одну эту сознательность стоило их ценить. А не использовать в качестве перекуса. Особенно в дни, когда охота не была нужна — глаза у Аро и Ренаты сияли ярко-красным. — Вперед, — выдохнул Аро ему на ухо. *** Они побежали. Это было захватывающе — бежать рука об руку, пока запах крови горячил саму суть. В прежние времена Аро никогда не охотился вместе с ним. Он презирал стремление Карлайла питаться только кровью животных — хоть и находил это вместе с тем забавным. Пока Карлайл не начал перегибать палку. Но сейчас ему на самом деле хотелось не отпускать Карлайла ни на шаг. К тому же совместная охота… сближает. Аро знал эти места прекрасно — охота на заблудившихся туристов порой куда более впечатляет, чем на несчастных оленей. Он мог заманить Карлайла туда, где можно поймать его — словно исключительно с желанием поддержать — и снова отпустить, и броситься в погоню, как будто Аро охотился на Карлайла. Вечно неуловимого, отдаленного, замкнутого в себе Карлайла, который был и оставался самой большой загадкой в их жизни. Аро пытался заставить Маркуса рассказать о том, что между ним и Карлайлом, сохранилась ли дружба, есть ли смысл… надеяться, в конце концов, но Маркус только молчал. Кайюс усмехался, глядя на эти попытки. Но что Аро мог сделать? Оставить желания своего сердца тогда, когда Карлайл сам пришел ему в руки? Ни за что. Его ангел оставался таким же прекрасным — и в то же время триста лет среди людей, триста лет постоянной работы и постоянной необходимости скрываться, наложили на него отпечаток, бросило тень на прекрасные глаза. Сколько раз Аро пытался написать их по памяти, и каждый раз оставался недовольным тем, что выходило. Настоящий Карлайл был намного более сложным, многослойным, запутанным, чем любой его внешний образ, сохранившийся в памяти. Аро смотрел, как он опускается на колени рядом с умирающим оленем, бледный в свете вспоровшего тучи яркого луча полной луны, и не мог перестать любоваться. — Животные — невинные существа, — произнес он, не отводя взгляд от Карлайла. Карлайл прижал губы к разорванной шее оленя и принялся жадно пить. Аро знал, что он его слушает. — Намного более невинные, чем люди. Ведь животные не творят зла. Не способны сотворить. Они — совершенные творения того Господа, в которого люди по-прежнему пытаются верить. Ты сам верил в эти прекрасные сказки, мой дорогой. Этот олень не сделал никакого зла. Он мирно жил в безопасном заповеднике, и мирно умер, потому что ты убил его быстро и милосердно, принося в жертву самому себе. Ты — милосердный бог, Карлайл. Животные безмолвны и не могут сказать этого тебе, поэтому скажу я. Авель принес в жертву агнца, в то время как Каин — плоды земли. Авель был пастухом, разве не должен пастырь хранить жизни всех своих овец? Но он пожертвовал ягненком, чтобы господь был доволен, — Аро опустился рядом с Карлайлом, не отводя взгляда от покрытых кровью губ. Карлайл держал голову оленя у себя на коленях и дышал медленно и размеренно. Золотые радужки его глаз блестели в лунном свете. — Животные не изобрели ядерное оружие, способное уничтожить не только человеческую цивилизацию, но и нас — вампиров, — Аро коснулся его руки. — Это люди развязывают войны и убивают себе подобных из года в год, отказываясь учиться на собственных ошибках. Это люди теряют важнейшие вехи своей истории — Александрию, Либерею, да взять хотя бы недавно уничтоженную Пальмиру. Ни один олень не развязал ни одной войны. И все же ты ставишь ценность человеческой жизни выше жизни безвинного оленя. И все же Авель положительный персонаж. Карлайл тяжело выдохнул. — Аро, ты разрешил мне соблюдать мой вид питания, но теперь будешь сопровождать его нравоучительными лекциями? Избавь меня… Аро быстро поцеловал его в окровавленные губы, и Карлайл осекся. Прежде, чем он успел что-то сделать — прежде, чем он успел хотя бы ответить на поцелуй — или оттолкнуть — Аро отошел сам. — Я всего лишь поделился мыслями, дорогой друг, — сказал он. — Это мои наблюдения за твоей охотой. Как ты их переосмыслишь, я оставлю тебе. *** За триста лет библиотека Аро выросла в несколько раз. Карлайл постоянно находил что-то новое — что-то, о чем он даже не слышал, пока был в Новом Свете — и неустанно удивлялся. Особенно его поразили детективы. Честертон. Агата Кристи. Эрл Стенли Гарднер. Целая полка современников в мягких обложках — Жан-Кристоф Гранже, Томас Харрис, Тесс Герритсен. — Это удивительно, — сказал он, ставя на полку толстый том Рекса Стаута. — Видеть среди твоих драгоценных антикварных томов бульварную литературу. — Он нет, мой дорогой друг, это вовсе не бульварная литература, — весело возразил Аро. — Это — целый срез эпохи, суть и смысл того, что на самом деле скрывается в человеческой душе за напылением из моральных принципов и правил выживания в обществе. Я был в восторге, когда эти истории появились. Даже твой возлюбленный Шекспир не вскрывал человеческие пороки так цинично и откровенно, как делают это мастера детективного жанра. Ты читал это? Аро кивнул на Стаута. — Нет, нет, — мотнул головой Карлайл. — У меня особенно не было времени на книги для развлечения. Я учился. Я же врач. —В таком случае я рад, что успел дать тебе достаточное образование, — покачал головой Аро. — Однако теперь у тебя есть возможность изучить все, что ты только хочешь. Все, что захочет твоя душа. Карлайл думал, что удивиться сильнее уже не может, пока не наткнулся на скромно спрятанную за занавеской полку со всеми когда-либо написанными историями о вампирах, которые только существовали в мире: от Брэма Стокера до Энн Райс. — Аро? — Карлайл поднял бровь. — И какими человеческими пороками ты объяснишь это? Аро рассмеялся. — Лишь моим весельем, дорогой. Поверь, тебе стоит с этим ознакомиться. Недаром я столько лет творил мифы вокруг нашего существования: теперь люди додумывают их сами. И если раньше легенды коренных народов вроде твоих дорогих оборотней-индейцев представляли для нас настоящую опасность — это ведь благодаря им юная Изабелла узнала, кто вы такие, ты знал? — так вот, они совершенно не имеют ничего общего с реальностью. Но так забавно! Забавно. Определенно, еще немного, и Аро со скуки начал бы плясать на потолке. Карлайл подумал что, возможно, нужен Аро больше, чем ему казалось — ради этих разговоров, ради возможности спорить о чем угодно, от “Илиады” до песен группы Queen, читать друг другу сонеты Петрарки и Шекспира и неизменно находить все новые и новые темы для разговоров. Вечность в разговорах. Звучало прекрасно, если бы за пределами старинных стен Вольтерры не собиралась туча войны. Когда Карлайл заговаривал с Аро о ядерном оружии, тот неизменно менял тему. Он не втягивал Карлайла в обсуждение, наоборот — старательно держал подальше от планов Вольтури относительно грядущей войны с человечеством. Если кто-нибудь узнает о вампирах. Если кто-нибудь доберется до правда о том, какую власть над миром они имеют… Аро прав — они не остановятся. — Но это слишком грустно, мой дорогой друг, — говорил Аро, и улыбался. — Я хотел поговорить с тобой о “Декамероне”. Недавно я нашел прекрасный труд, совершенно новый, свежий, только сошедший с типографских станков, по новому трактующий Боккаччо. И вот что я хотел бы обсудить… И мягкий голос Аро уводил его от насущных проблем. Карлайл понимал: Аро может сколько угодно утверждать, что Карлайл — полноценный член Вольтури, но пока он может, он будет держать его как можно дальше от политики. И это было уже не прихотью, но необходимостью. *** — Считать ли мне Карлайла новой Дидим? — бросил Кайюс в спину Аро в тот момент, когда он почти покинул зал. Никого не осталось, все разбрелись по своим делам, и даже Маркус покинул свой трон, и они были совершенно одни. Аро словно огнем обожгло. Он замер, сцепив руки в замок за спиной, и медленно выпрямился. — Я совершенно не понимаю, о чем ты, Кайюс, — мелодично проговорил он. — Когда Маркус собирался уйти за Дидим, ты уничтожил ее, чтобы Маркус остался с нами, брат, — проговорил Кайюс своим холодным, змеиным голосом. — Стоит ли мне сделать то же самое с твоим возлюбленным Карлайлом, пока не стало слишком поздно? Пальцы Аро сжались на горле Кайюса прежде, чем тот сумел сделать хотя бы шаг назад. Аро вбил его в стену, даже не задумываясь о том, сколько внимания они привлекут внезапной дракой. Короли всегда существовали в мире, решали проблемы спокойно, насколько было возможно. Но сейчас Аро спокоен не был, и это доказывало, что Кайюс прав. Чертовски прав. — Ты нужен нам здесь, — прохрипел Кайюс. — Грядет война. Но пока он здесь… Ты всегда будешь защищать его. — Я всегда буду защищать Вольтури, — прошипел в ответ Аро. — Я знаю свое место, и я знаю сколько лет я создавал это, и какой ценой! Он еще раз с силой ударил Кайюса об стену и отпустил. — Карлайл — мое дело, — прохрипел он. — И даже не вздумай вмешиваться. — Аро, он лишает тебя воли, — возразил Кайюс. — Он никогда не должен был возвращаться. Его клан за нашими стенами, и пока у них Белла Свон, мы будем беззащитны перед ними. Они ненавидят нас, и это его вина, что он не привил им уважение к власти. А ты… ты снова им ослеплен. — Ты ошибаешься, брат, — Аро сложил пальцы домиком и отвел взгляд. — Я не переставал быть им ослеплен. Но он моя проблема. Только я решу, что делать с ним. — Если понадобится идти на риск… — То я сам убью его, — губы Аро растянулись в подобие улыбки. — Поверь, оказалось, что я на это способен. Драгоценная Элис показала мне. Это было… Неприятно. Одна из тех ситуаций, которых я постараюсь избегать любой ценой. К тому же Карлайлу — пока — совершенно нечего делать среди нашего совета… — Вот чего ты добиваешься, — оскалился Кайюс. — Ввести его в совет. Сделать равным нам… — Он уже нам равный, — покачал головой Аро. — А в чем-то превосходит нас. Это он уживался с людьми бок о бок на протяжении трех столетий. Не мы. И опасность для тех, кто жаждет уничтожить нас, представляем мы. Может быть, Амун. Или такие, как Гарретт — дикие, необузданные и полные первобытной жажды. Не такие, как Карлайл Каллен и его семья. Именно поэтому мы уязвимы, а он — нет. — Как же ты влюблен, — скривился Кайюс. — Я недооценил твое помешательство на нем, Аро. Иначе не допустил бы его возвращения. — Ты и так пытался сломать его душу. — А ты уверен, что там есть душа, которую можно сломать? Они впились друг в друга взглядом. — Иди, Аро, ступай. Твой друг ждет тебя. *** Карлайл часто видел Аро в ярости. Знал, что он скрывает ее, причем в переплетении нервных пальцев, в яростном блеске глаз, в сжатой полоске губ. Он видел Аро таким все чаще — от его разговоров с братьями и с женой, от встреч с гостями Вольтури и от изучения каких-то бумаг, в вечном беспорядке рассыпанных по столу. Карлайл предлагал свою помощь — не раз и не два. Но вместо этого Аро увлекал его на кушетку и клал голову на плечо. — Ты меня заземляешь, — пробормотал он. — Просто давай посидим так, и я хотя бы час не буду думать о судьбах мира. — Разве ты не всегда о них думаешь? — попытался улыбнуться Карлайл. — Знаешь, — серьезно ответил Аро. — Раньше, когда моей главное проблемой были охотники на вампиров, было гораздо проще. Карлайл вздохнул и сжал его ладонь в своей. Он не опасался того, что Аро узнает. Он не скрывал, что ищет всю возможную информацию в интернете и на книжных полках, что пытается быть полезным — в том, о чем знает лишь обрывки и оговорки. Он буквально чувствовал себя Беллой Свон, когда та была еще человеком, и отчаянно пыталась помочь Калленам, не зная и трети картины. — Ты себя недооцениваешь, — усмехнулся Аро, касаясь губами его шеи. — Белла Свон, конечно, изумительная, но ты — лучшее, что когда-либо случалось с этим миром. Что в Карлайле всегда восхищало Аро — то, с какой простотой тот принимает любые комплименты. Так, словно это было чем-то само собой разумеющимся. — Потанцуй со мной, — попросил вдруг Аро. Карлайл поднял бровь. — Твои прежние предпочтения в музыке не слишком подходят для парных танцев. Аро всегда предпочитал клавесин органу — в этом они тоже не сходились тогда, в прошлом, и приходилось посещать в два раза больше концертов. Но все величие пьес Моцарта и токатт Баха не могло сделать их чем-то… интимным. Проблемы светской музыки. — Три столетия прошло, любовь моя, — усмехнулся Аро и поправил воротник его рубашки. — В мире музыки случились свои перемены. — Да, например появился рок, — поддразнил его Карлайл. Но Аро был не в настроении спорить. Он положил пластинку на проигрыватель и поставил иглу. — Иди сюда, — он протянул руку ладонью вверх и Карлайл накрыл ее своей. — Я не умею танцевать, — предупредил он. — Я прекрасный учитель, — заверил Аро. Проигрыватель принес первые ноты танго. — “Забвение” Астора Пьяццоллы, — на выдохе проговорил Аро. — Лучшее, что случалось с танго за все время его существования. Карлайл позволил поставить себя в позу. Аро медленно толкнул его ногу своей, заводя в первый шаг. — Я не разбираюсь в танго. Никогда не слушал. Разве что в машине по радио, но это ведь не то. — Не то, — кивнул Аро. — Совершенно не то, дорогой мой. Танго — это влечение. Соревнование. Бой. Захватить партнера… Мягкий поворот. Шаг. Шаг. — Поразить… Шаг. Шаг. Рука скользит по шелковой ткани рубашки. — Соблазнить. Легкий удар каблука о ногу. Поворот. Шаг. — Ибибио, танец под звук барабана. Древний ритуал, который окольными путями завезли в Аргентину, где он превратился в крик души эмигрантов, зов их сердец, плеск их страсти… Шаг. Поворот. Шаг. Шаг. — В своей страсти они утопили мир, друг мой. — Аро вел так уверенно, и говорил так спокойно, что Карлайлу ничего не осталось, кроме как покориться ему и поддаться музыке. Они кружили по комнате под стоны скрипки. Забвение. Название удивительно подходило мелодии. — Люди начали жить очень быстро. Бесконечный прогресс и бесконечные войны начали сводить их с ума. Жизнь стала длиннее — и в то же время короче. Танго — всегда борьба. За женщину. За жизнь. За свою бессмертную душу… Ладонь Аро проскользила вверх по спине Карлайла. Он запустил пальцы в светлые волосы и слегка потянул назад. Карлайл поддался, запрокидывая голову и прикрывая глаза. Аро вел, и танец куда больше напоминал акт любви, чем соперничества. — Люди норовят раздробить себе кости раньше, чем попадут в капкан, — Аро мягко толкнул Карлайла, заставляя его прогнуться в спине, и скользнул губами по шее. — Они придумали “мужское” и “женское” и убедили весь мир, что в танго есть “роли”. Что мужчина ведет, а женщина ведется. Слабые, слабые, они никогда не любили по-настоящему. — Тот, кто любит, никогда не побоится отдать ведущую роль, — пробормотал Карлайл. — Так, душа моя. Все именно так… Последняя нота зазвучала — протяжно, тонко. Словно тот, кто молил о забвении, получил его — но в последний момент вспомнил кое-что важное. Самое важное. То, что ни в коем случае нельзя забывать. И оказался на грани потери, но лишь на грани, ведь последний шаг всегда остается невидим. Последний шаг слишком интимен, чтобы обнажиться перед голодной до зрелищ публикой. Аро удержал его в объятиях, не выпуская, даже когда музыка кончилась, и Карлайл знал, что за этим последует. И не отстранился. Поцелуй начался целомудренно — как многие поцелуи, которые Аро оставлял на его губах до этого, легчайшие, как прикосновения крыла бабочки. Карлайл прикрыл глаза и приоткрыл губы прежде, чем Аро снова отступил бы. Это было приглашение — которого Аро, судя по восторженному выдоху, не мог не ждать, но в то же время отчаивался надеятся. Они целовались медленно, растягивая поцелуй так, как это только было возможно. Карлайл тонул в этом чувстве — возвращение домой, вот что это было. Он запустил руку в смоляные волосы Аро, и скользнул губами по его скуле, подбородку, оставил легкий укус на горле, вспоминая, каково это — снова быть вместе с ним. И не сразу понял, что звук, вторгающийся в неоспоримость их поцелуя — телефонный звонок. Звонил его телефон. Протяжно. Настойчиво. Без остановки. Карлайл переглянулся с Аро. — Элис, — тихо выдохнул он. *** Карлайл взял телефон с тяжелым сердцем. Он знал, что рано или поздно он сделает что-то, что станет триггером для видения Элис, что позволит его отыскать. За годы жизни под одной крышей он успел неплохо изучить то, как работает ее дар. Что ж, он сделал. — Элис? — Карлайл, — она ворвалась в его голову своим высоким, яростным голосом. Она переживала, конечно же. Он так внезапно пропал, и теперь вот видение. Он в заложниках? С ним плохо обращаются? Как это произошло — неважно, сейчас, дай нам немного времени, и мы явимся туда, и Вольтури пожалеют о том, что родились на свет, и… — Элис, — Карлайл прикрыл глаза и выдохнул ее имя. — Хватит. Не будет никакой войны с Вольтури. Ни с вашей, ни с нашей стороны. С нашей стороны. Слишком легко оказалось сказать это. Глаза Аро восхищенно расширились. Карлайл отвернулся, не желая сейчас смотреть на него. Внутри него словно сдвигались тектонические плиты, его жизнь снова менялась, менялась необратимо, словно до этого момента еще можно было сделать шаг назад. Теперь за спиной была пропасть. И Аро мог столкнуть в нее так же легко, как и подхватить и не дать упасть. Карлайл не строил иллюзий. — Карлайл! Карлайл! — Эдвард забрал у Элис трубку. Как же сложно им объяснить. Карлайл сжал пальцами переносицу и сел на кушетку. Что-то сложное всегда можно поделить на более простые сегменты. Вернуться к основам. К самому простому. Как будто если за триста лет не объяснил, что такое Вольтури, сможешь сделать это за короткий телефонный разговор. Дело не в том, что Карлайл не объяснял. Дело в том, что Эдвард не слушал. Не слышал. Не желал знать о том, как устроен вампирский мир. Был уверен, что знает как правильно. Ему было отчего так решить. У него был Карлайл как пример. Отвратительный пример. Карлайл так долго был слеп в отношении самого себя и того, что творит. — Эдвард, услышь меня, я прошу тебя, — выдохнул Карлайл. — Я не вернусь. Это решенный вопрос. Я ушел добровольно — это то, что важно сейчас. Меня не надо пытаться спасти. Я знаю, какими решительными вы можете быть. Какими героическими. Вы это доказали уже однажды. Но сейчас это не имеет значения. Сумм на ваших банковских счетах хватит для долгих лет спокойной жизни. Ты сможешь позаботиться о них. Сможешь увезти, когда придет время, и потом снова вернуться в Форкс. — Карлайл… — Это теперь твой ковен, Эдвард. Он услышал, как тихо выругался Эдвард. Элис схватила трубку. — Послушай, я видела… — Элис, — мягко прервал Карлайл. — Я ушел по своей воле. Никто меня не заставлял. Аро меня не принуждал. Аро мягко опустил ладонь ему на плечо и слегка сжал пальцы — не для того, чтобы воспользоваться даром, но чтобы поддержать. Карлайл накрыл его руку своей. Еще несколько мучительных минут — и он повесил трубку. — Они поняли… я надеюсь, — не поднимая глаз, пробормотал он. — Сепарация, — Аро сел рядом с ним и привлек к себе за плечи. — Это всегда тяжело. Отпустить своих детей жить из собственной жизнью. Дать им совершать ошибки. Лишиться счастья быть их наставником. Потерять над ними власть. Это действительно тяжело. Я проходил через это, друг мой… — Значит, вот кем я был для тебя? — Карлайл посмотрел ему прямо в лицо. — Неразумным дитем, сосудом для великой мудрости, переполняющей тебя? — О нет, cara mio, — ответил Аро, пропуская сквозь пальцы его волосы. — Ты всегда был — и остаешься — равным мне. *** Аро привел его в башню на закате. Здесь было окно. Удивительно, как мало окон в Вольтерре — после своего домика в Форксе с французскими окнами от пола до потолка Карлайл скучал по свету. Сейчас оранжевые лучи заката окрашивали комнату в багряные, осенние тона. Аскеза личной спальни Аро подчеркивалась белым мрамором и безумной дороговизной антикварной мебели — белые и золотые цвета создавали ощущение церковного алтаря. Карлайла передернуло от собственного сравнения. Раньше ему так не казалось. Но это было до того, как они стали закупать кровати в дешевых сетевых магазинах из-за того, что Розали и Эммет не умели держать себя в руках. Раньше Карлайл ощущал себя неуютно-маленьким в этой спальне, сейчас чувствовал, что возвышается над бледной стариной. Аро обнял его за плечи и поцеловал в шею. В конце концов, Карлайл поднялся сюда следом за ним не для того, чтобы оценивать дизайнерские способности Аро. Тем более, что половина дизайнеров мира отдала бы глаз за возможность увидеть и повторить хоть что-то из этой башни. Они целовались в тишине. С момента разговора с библиотеке никто из них не произнес больше не слова. Для Аро слова никогда не являлись чем-то важным. Одним прикосновением он получал всего Карлайла до самого сердца, до самых потаенных глубин души, и навсегда присваивал себя. Карлайл же, никогда не одаренный подобно Аро или Эдварду, плыл по течению рядом с ними, позволяя себя вести и направлять. Как в танце. Это и было танцем. Они продолжали танцевать, только тихая мелодия Пьяццоллы теперь стучала в висках вместо крови. Аро увлек его на белое покрывало. В юности Карлайл недоумевал, зачем вампирам кровати, ведь они же не спят — пока Аро не просветил его самым варварским из способов (Карлайл был тогда все еще слишком сыном священника). Сейчас — уже давно не был, прожил без Аро много лет, заводил много отношений — и все они привели его к Эсме, а сейчас Эсме осталась позади, как перелистнутая страница. Они всегда знали, что однажды это произойдет. Он, наверное, единственный, кто верил в единство ковена навсегда. Он всегда был идеалистом. И именно тогда, когда он осознал это — когда трещина, пролегшая между ним и Аро на заснеженном поле добралась до его сердца, расколов напополам — судьба сделала круг и вернула его в объятия Аро под жаркое солнце Вольтерры. Он приходил потом, после боя, которого не было, к Элис. Она долго не соглашалась показать ему что будет. Но показала, сдавшись под напором — и увиденное разбило ему сердце. Не только из-за того количества бессмысленных жертв, которые принесла бы эта битва. Но и из-за того, что стало ясно: Вольтури пойдут до конца. Как и Эдвард. И вся их семья. У обеих сторон было то, что следовало защищать. У обеих сторон было то, за что они собирались бороться до конца. И каждый был бы по своему прав. Только Карлайла это раздирало на куски, и он не мог выносить внутренних противоречий, не мог часами смотреть в глаза Аро на портрете и задаваться по кругу бесконечными вопросами. У него был один выбор — вернуться. Один шаг до безопасности обоих ковенов. Один шаг для того, чтобы сохранить мир. Хотя бы на пороге гораздо более глобальной войны. Аро, конечно, не мог этого не знать. Не мог не видеть, что никакими средствами не удержит Карлайла в безопасном плену башен, когда начнется война. Что он отправится в бой, следуя долгу старшего — и долгу врача, как бы смешно это ни выглядело в древних глазах Вольтури. Но клятва врача оставалась клятвой врача. Когда-то при жизни никогда не воевавший Карлайл взял в руки оружие и отправился уничтожать вампиров, потому что чувствовал себя обязанным защищать людей. Сейчас он встал между двумя сильными вампирскими организациями как щит, чувствуя в этом свой долг. И когда люди обратят против вампиров оружие, Карлайл будет первым, кто встретит их на пути. Аро не мог не знать этого. Но он знал также, и как отогнать эти мысли. В тишине — невыносимой, полной тишине — шорох шелковой одежды, падающей на пол, был оглушительным. Его губы скользили по коже Карлайла, пробуя на вкус, оставляя следы, которые мгновенно затягивались. Он вспоминал — прошло триста лет с тех пор, как он последний раз прикасался к нему так интимно. Карлайл откинулся на кровать, утягивая Аро за собой. Их губы встретились. — Вот, — пробормотал Аро. — Ты уже улыбаешься. Не сбивай меня своими мыслями, их слишком много… — Я же не виноват, что постоянно думаю, — хмыкнул Карлайл, и тут же охнул, выгибаясь. — Придется избавить тебя от этой пагубной привычки, — пробормотал Аро, смыкая губы на его горле. По крайней мере это — не изменилось. Аро всегда оставался нежным любовником — без деструктивных юношеских порывов, приводящим к сломанной мебели или разрушенному жилью. Аро умел ценить вещи — и своих любовников, полагаясь не только на вампирскую выносливость, но и на другие качества, делающие его особенным. В глазах Карлайла так точно. Он не помнил, сколько десятков лет назад делил с кем-то физическую близость. Духовная жизнь с Эсме, чистая агапэ, казалась ему достаточной. До тех пор, пока одно присутствие Аро не взбудоражило все его существо. Одной из причин, по которой он никак иначе, кроме деловых писем, не контактировал с Аро все это время, было то, что Аро был совершенно невыносим — а Карлайл безоружен перед ним. И все-таки это не было охотой. Карлайл не был жертвой в его руках. Аро не был безжалостным охотником, загоняющим в тупик и не дающим выхода. О, он всегда давал возможность. Всегда оставлял свободу и место для маневра. И Карлайл всегда этим пользовался. Это все еще был танец, который танцуют двое. Ладони Аро скользили по бедрам Карлайла — таким бледным, что кожа сливалась с молочным мрамором шелковых простыней. Его пальцы перебирали смоляные волосы Аро, запутывая легкую волну, еще недавно идеально лежащую на плечах. — Если бы я только мог разделить с тобой, — прошептал Аро на ухо Карлайлу, удерживая его под поясницу. — Если бы ты только увидел себя моими глазами, любовь моя. Карлайл был рад, что Аро не мог разделить с ним дар. Того, что звенело между ними, и без того было слишком много. Он сделал этот выбор, когда пришел сюда. Не между Эсме и Аро, ни между семьей и Вольтури, но между тем, кем он был, и кем казался. И сейчас… — Все это похоже на… возвращение домой, — пробормотал Карлайл, кончиками пальцев поглаживая алебастровое плечо Аро. — Как будто я отправился, влекомый неведомым, открывать для себя мир, и пытался сражаться с ним на каждом шагу. А сейчас в голове так пусто и звонко. Как будто вернулся домой и незачем больше сражаться. Это иллюзия, конечно, но… — Да уж, — усмехнулся Аро. — Прости, сложно удержаться от вопроса: ты же не надеешься, что я все эти годы ночами распускал шаль? Карлайл расхохотался. — Еще не совсем я, скитаясь, утратил силы, хотя женихи и ругаются мной беспощадно, — сквозь смех проговорил он. — Видишь, что гость мой, ты мне не нанес посрамленья, — переиначив Гомера, закончил Аро и прикусил Карлайла за шею. — И кого ж ты мне в женихи записал, душа моя? Боюсь, не одобрит Сульпиция этих масштабов… Проклятье! Даже совсем немного “Одиссеи” за языке уже заставляет его плясать гекзаметром. Карлайл прижался щекой к его плечу. — Можно еще пятистопным ямбом. Что ты там говорил про “Троила и Крессиду”? Я согласен. Аро дотянулся до покрывала и накинул его им на плечи, хотя необходимости в нем не было. Закат стекал по стенам, похожий на потеки крови. *** Однажды прежний мир пошатнется и исчезнет, думает Карлайл, вставая рядом с Аро на балконе и глядя вниз, на собравшийся в ожидании ковен. Однажды — очень скоро — человеческая жизнь и самая суть мира вампиров окажутся на двух чашах весов. Это случится скоро. Гораздо скорее, чем хотелось бы надеяться. Мир ускоряется. Мир полон охотников. Все охотятся на всех. Кто-то становится жертвой. Кто-то питается, чтобы выжить. А кто-то лишь пытается сохранить хрупкий баланс. Карлайл стоит плечом к плечу с Аро, едва соприкасаясь с ним рукавами сюртука. По правую руку молчаливо дрейфует в своем странном течении разума Маркус. По левую щурит алые глаза всегда готовый к бою Кайюс. Запах крови въедается в древние стены замка. Вампиры ликуют и жаждут крови так же, как ликуют и жаждут крови люди за стенами Вольтерры. Правда была им чужда. Но пока еще остается время, Карлайл смотрит на Аро из-под ресниц и ловит ответный взгляд. Сгущаются сумерки.