Потому что льзя

      Это было абсурдно. Абсолютно невозможно абсурдно. Её бывший муж в её любимом кафе — это вызывало волну неясного, но яростного возмущения внутри. И не только это. Мало того, что он выглядел не намного старше, чем в их последнюю встречу. Сколько им тогда было? Двадцать четыре? Двадцать шесть? Чашка кофе, ноутбук и он сам уютно располагались на том самом столике у самого окна, как в витрине, на который у неё никогда не хватало смелости. Она фыркнула и отвела взгляд. День, и без того не самый удачный, даже не попытался не стать ещё хуже. Она тряхнула головой в отрицании, сорвавшиеся с мокрых волос капли затерялись среди сотен тысяч других, покрывавших витрину. Надежда на любимый латте рассеивалась, оставляя вместо себя тянущее чувство несправедливости. — Да что за день-то такой! — вырвалось у неё немного обиженно.       Влага с волос заползла под воротник и без того промокший, и она поежилась. Нужно было что-то решать. А вдруг это вообще не он? Может, кто-то похожий или… его сын? В конце концов, они не виделись… сколько? Пятнадцать? Семнадцать? Почти двадцать лет. Он был старше её на год. Нельзя выглядеть в сорок четыре на двадцать с хвостиком. Это, ядрён батон, незаконно. Она решительно развернулась, но вдруг, уловив краем глаза движение, резко вскинула голову. За столиком никого не было. Могло ли ей показаться? Будем честны, могло. Такое уже бывало. Не конкретно с бывшим мужем, хотя и с ним тоже, но порой она видела людей, тени или вещи, которых не могло быть там, где она их видела, и это одна из причин, почему она предпочитала по жизни держать рот закрытым. Дождь, моросящий с самого утра или даже с ночи, вдруг хлестанул с новой силой, вырвав громкий писк, жгуче, встревожено и не оставляя выбора. А с зонтиками она так и не научилась дружить.       Она крутанулась на каблуках, меняя направление, и тут же врезалась в кого-то. Её схватили за плечи и потащили к дверям, к теплу и свету, и, оказавшись в маленьком тамбуре, она, вместо того чтобы возмутиться, рассмеялась, стирая воду ладонью с лица. Какая нелепость! — Я почти забыл, какая ты красивая, — он улыбался, пока его ладони, неожиданно горячие, всё ещё мягко сжимали её плечи.       В небесно-голубом знакомо искрились смешинки; на белом расползались пятна, делая ткань рубашки полупрозрачной, а капли на безупречном иссиня-чёрном переливались крошечными бриллиантами. Никакой тебе седины на полголовы. Никаких пивных животиков и лишних килограммов. Вот уж кому бы стоило петь дифирамбы о красоте. Он был невыносимо хорош и тогда, в пятом классе, когда её зачем-то пересадили к новенькому, и потом, когда их случайно столкнуло через много лет после школы у одного такси, как и сейчас, чего уж там. О собственной внешности она не обольщалась никогда, и уж точно не сегодня, будучи мокрой, как мышь, и почти в два раза шире себя самой с их прошлой встречи. — Дурак, — прозвучало совсем беззлобно и даже как-то нежно. Она повела плечом, и он отступил на шаг, но взглядом не отпустил. — Может, зайдёшь? — он кивнул на вторую дверь, отделяющую их от зала. — Да пожалуй, — как будто были варианты. Топтаться в тамбуре, куда успело набиться ещё несколько таких же внезапно застигнутых ливнем, стало тесно и глупо.       В самом кафе во всю работал кондиционер, и она зябко передернулась, зашагала, не оборачиваясь, в сторону туалета, зная, что оставляет лужицы на полу, и обмирая от неловкости из-за этого. Никто ей ничего не сказал, но она ненавидела такие моменты. К счастью, одна из трёх кабинок не была занята, и она позвонила себе расслабиться и заняться внешним видом. Любимую клетчатую рубашку, красный-черный-зелёный, пришлось выжимать, как и футболку под ней. Штаны по-хорошему тоже бы не помешало, но она не стала. Брезент сумки потяжелел от влаги, однако внутри ничего не пострадало, и нашёлся сухой тканевый платок. Она умылась, вытерла насколько возможно голову платком и, расчесав свой андеркат, уже до плеч длиной, перевязала хвост заново. Рубашку оказалось надеть проще, поэтому футболка отправилась в сумку, упакованная в пакетик. Подвернув рукава и определившись с количеством расстёгнутых пуговиц, она бросила оценивающий взгляд в зеркало и тут же насмешливо фыркнула. Красотка, чё. Перед выходом мелькнуло малодушное, что дождь мог бы закончиться, а муж — свалить… но куда там. Не сегодня и не в её случае.       Он сидел там же. И настолько очевидно ждал, что ей стало не по себе. То ли от его интереса, то ли от собственной реакции. Минутка бесполезных фактов: она совершенно не могла вспомнить, когда в последний раз реагировала хоть на какого-то мужика, как-то иначе кроме раздражения и страха.       Сумку — небрежно на диванчик, телефон экраном вниз, локти на стол, подбородок на сцепленные кисти, голову чуть набок. И напороться своим серым на смеющийся голубой. — Здравствуй, Хель. — Здравствуй, Саш. — Хочешь чего-нибудь? — Кофе и сдохнуть? — Давай начнём с кофе?       Материализовавшаяся рядом после его жеста девочка в униформе заставила вздрогнуть — Ольга, которую уже стописот лет никто не называл Хель, не ожидала такой скорости от персонала. — Вам как обычно? Большой латте, одна ложка сахара? — улыбнулась Вика, узнавая её, и Ольга кивнула, подтверждая и улыбаясь в ответ. Она была не настолько частым клиентом, и, наверное, от этого было вдвойне приятнее. Александр добавил к заказу пирожное и американо для себя, но она не прислушивалась, отвернувшись к окну, едва официантка переключилась на мужа. Дождь снаружи стоял сплошной стеной, так что противоположную сторону улицы было не видно совсем, словно её не существовало. Словно от мира осталась только эта кофейня и её немногочисленные сегодня посетители. Как у Кинга в Лангольерах. — Почему мы развелись? — вдруг спросила она, обернувшись и сосредоточив внимание на собеседнике. — Мы не разводились, солнце. Я умер, — он улыбнулся, остро и на мгновение жутко, прижал палец к губам, навевая таинственность.       Ольга нахмурилась, выпрямилась резко и зачем-то обвела взглядом практически пустой зал, пытаясь уловить какие-то нестыковки, что отличают сон от реальности. Умер? Перед глазами задрожало прозрачное марево, его силуэт поплыл, превращая половину лица в кровавое месиво и заливая тяжёлым, режущим красным слепяще-белое на шее, плечах, груди… Она моргнула. И всё исчезло. Рассеянное освещение, ненавязчивая музыка, тихий шелест воды по стеклу, внимательный синий напротив. — Брюс Уиллис был чертовски убедителен в «Шестом чувстве», — пробормотала Ольга, царапая левое запястье короткими ногтями. Вот только её-то фамилия не Уиллис, и ей эта херня с мистикой по-прежнему никуда не упиралась, несмотря на зловещие тени по углам и странные сны. — Ты меня не приглючила, — рассмеялся Александр и потянулся через стол, накрыл твёрдой, тёплой ладонью её руки, заставляя прекратить чесаться. — Откуда мне знать? — возразила она, но рук не отдёрнула.       Сашка спрятал её кисти в своих, согревая ледяные кончики пальцев, и лёгкая, какая-то понимающая улыбка тронула его губы. — Верь мне, — попросил он. — Как раньше. Ты ведь могла.       Словно это было чем-то простым, даже обыденным. Словно можно было вот так взять и «как раньше». Как будто оно так работает. Как же. Она закатила глаза и зыркнула осуждающе. — Нельзя шарашиться двадцать лет не пойми где, а потом заявиться и «я умер», «верь мне»! — возмутилась Ольга, высвобождая руки. — Льзя! — не согласился Сашка, дурашливо щурясь, а в небесно-голубом бесновались все черти Ада.       И она вспомнила, почему он всегда ей нравился. Не за внешность сказочного принца, вовсе нет. В её жизни встречались люди, красота которых заставила бы давиться слюной от зависти всяких там топовых мордашек с обложек в глянце, но которые сами из себя ничего не представляли или оказывались на проверку теми ещё моральными уродцами. Сашка был настоящим. Смешливым. Не злым. Упрямым. Живым.       «Я умер» прошуршало на грани слуха, воздух сгустился, как в летний зной, мелко задрожал… тихо стукнул поднос о столешницу, рассеивая наваждение. Ольга чуть слышно выдохнула, наблюдая, как Вика споро расставляла заказ и собирала пустую посуду. — Благодарю, — вежливо кивнул Александр. Вика стрельнула глазками и кокетливо опустила ресницы, прежде чем уйти, и Ольга её за это не винила. Её даже немного перестало штормить, мелкий тремор внутри притих, ведь если Сашку видит кто-то кроме неё, то, возможно, ей правда не приглючило. Он озорно ухмыльнулся, будто зная наверняка о чём она думает, и подвинул в её сторону блюдце с брауни, украшенным карамельными лепестками и орехами. — Ты не мог знать, — качнула головой Ольга, имея в виду пирожное. Когда они были женаты, ей нравились песочные корзиночки с белковым кремом — ярко-жёлтые цыплята, грибочки, белые и ядовито-розовые розочки, а про всякие брауни тогда и слыхом никто не слыхивал. Сашка вопросительно двинул бровью, ожидая пояснения. Она ткнула в десерт. — Я не и знал. Просто выбрал наугад. Получилось? — он снова заулыбался, той самой, солнечной, сопротивляться которой не было ни сил, ни желания. Она едва пожала плечами, признавая его победу, и подтянула блюдце к себе, тут же сунув в рот один из лепестков. Прозрачная золотистая карамель нежно хрустнула, рассыпаясь на языке. — По крайней мере, ты всё ещё любишь сладкое, — словно такая мелочь действительно могла его порадовать.       Она не стала отрицать, это не было какой-то тайной или чем-то постыдным, даже удержалась, чтоб не ляпнуть что-нибудь вроде «это потому, что я толстая?», и выставить себя в очередной раз дурой или параноиком. — Я ещё шашлычок под коньячок уважаю, — проворчала она, и, внезапно поддавшись порыву, подцепила ещё один хрупкий сахарный лепесток и протянула ему, ни на что особенно не рассчитывая.       Он взял. Сощурился насмешливо, наклонился и взял, невесомо коснувшись губами пальцев. И это получилось так естественно и невинно, но у неё плеснуло жаром внутри, заскреблось под ребрами, тоненько зашуршало где-то в голове. — Я любила тебя, Саш? — о, да, дурацкие вопросы — это вот прям оно самое, её конёк с начальной школы и всегда. — Не знаю, Хель, — он покачал головой. — Ты мне скажи? Мне казалось, что да. — А ты меня?       Он засмеялся, закрыв глаза ладонью, и она наконец обратила внимание на свой ещё недавно такой вожделенный латте, пока бывший муж весело хихикал в режиме фейспалма. Кофе был прекрасен, в меру крепкий, не приторный, с мягкой горчинкой. Дождь за окном всё так же лил хлёстко и обильно. Влажная рубашка давно перестала раздражать. Мимо витрины по лужам проскакала смеющаяся парочка с одним зонтом. Сашка наконец успокоился, а, значит… — Какова процентная вероятность случайности нашей сегодняшней встречи? — вопросила Ольга, поправляя невидимые очки. Александр фыркнул. — Двести? Семьсот? Выбери любое число от ста, — пожал он плечами. — Иначе это было бы довольно запутанно, жутко и маньячно. Я не следил за тобой, солнце, я даже не знал, что ты в городе. — Ну-ну. Именно поэтому нас притянуло в моё любимое кафе в мой день рождения, — кивнула она. Не поверила. Может, он и не врал напрямую, но и правды сейчас не сказал. И только пожал плечами, явно никак не собираясь доказывать свою невиновность. — Погоди, — нахмурился Александр. — У тебя день рождения? Сегодня? А какое сегодня? — он кинул быстрый взгляд в открытый ноут на углу стола и покаялся. — Чёрт! Я забыл!       Она пожала плечами, совершенно не собираясь предъявлять ему какие-то глупые обвинения по такому незначительному поводу. Она сама без заметок в телефоне едва могла вспомнить хотя бы пару дат. — Восьмое июля? Твоё? — сказала Ольга неуверенно после небольшого раздумья и, не дождавшись подтверждения, покачала головой. — Впрочем, знаешь, как говорит моя подруга: «О, господи, по нашим временам имя своё помнишь — уже победа!». Это всего лишь день рождения. А я забыла тебя. Всего. Абсолютно. Как выключили. И не вспомнила бы, если бы не увидела. А могла бы и не узнать! Но ты… ты почти не изменился, Саш.       Она нахмурилась, пытаясь увязать происходящее хоть в какое-то жалкое подобие логики или линейности, и совершенно в этом не преуспела. Что-то неуловимое ускользало, дразня на самом краешке сознания, но никак не даваясь. Воздух вокруг снова начал сгущаться, закручиваясь завихрениями и протуберанцами едва заметными глазу, зашевелились тени, водяные струи за стеклом приобрели зловещий оттенок. — Ты почти не изменился, — повторила Ольга, пробуя на вкус каждое слово. Почти. Вот что было неправильно. Не было никакого «почти». Не должно было быть. Так не бывает. Короткие невидимые волоски на загривке встали дыбом, и она вымученно улыбнулась: — ты не изменился.       Александр молчал. Смотрел внимательно, цепко, так знакомо, но в то же время незнакомо и молчал, словно в предвкушении, словно ждал чего-то. Чего-то, что она ещё не сказала, что не поняла, не додумала. Ольга допила кофе залпом, отставила чашку и проверила телефон. — Скажи мне, Эдвард, ты кровосися? — спросила она с очень серьёзным выражением, и вакуум внутри, не покидавший её годами, мелко завибрировал.       Александр медленно покачал головой, и черти в лазури, затихшие было, снова пустились в пляс. Трещины в вакууме расползались ветвистой сеткой, грозя вот-вот осыпать всё. — Так что там с процентной вероятностью? — переспросила она ехидно. Он хмыкнул, признавая поражение. — Меньше пятидесяти, — сдался неохотно, отводя глаза, и тихо добавил: — я не хотел тебя напугать. Но… возможно, я всё же немного сталкерил за тобой. Совсем чуть-чуть.       Ольга не прониклась. Поморщилась, ковыряя несчастный брауни ложечкой, чтобы чем-то занять руки. Думалось с трудом, всё больше тянуло обратно, в привычное отрешённо-сонное состояние отчуждения, но дождь… проклятый дождь не давал уйти, сбежать, спрятаться, отсечь бессмысленные раздражители. — Зачем? — вздохнула она, решившись. — И почему сейчас? Зачем ты умер? Нет. Не так. Саш, это вообще ты? — Я, Хель. Это я, — Сашка кивнул, выглядя при этом совершенно удовлетворённым, словно это было ровно то, к чему он стремился. — Я помню кровь, — призналась Ольга. — Я не думала, словно не было, но сейчас понимаю, что это память. Много крови. И левого глаза нет. И рёбра наружу… — Не надо. Хватит, солнце. Не вспоминай, — он попросил мягко, но настойчиво, потянулся к ней через стол, стиснул запястье. — Пожалуйста, остановись.       Ольга хотела возмутиться, потому что с какой это стати?! Кто дал ему право решать, что нужно ей? Нельзя прийти через двадцать лет, спустя годы пустоты, и начать указывать как ей жить и что ей помнить! Нельзя! Но интуиция вопила благим матом, что ей не понравится то, что прячется за хрустальной стеной в голове, что вакуум безопаснее, роднее. Что всё это не просто так. Чистый абсурд. — Верь мне, Хель, — прошептал Сашка и прижался губами к запястью.       Как? Как она могла? Она себе-то через раз верила. Но по венам расползалось тепло, а тени по углам снова притихли, и она поймала себя на том, что хотела бы. Просто взять и поверить. Как он просит. И без того странный разговор неумолимо уползал в какую-то трешовую психоделику. — Я бы хотела, Сашенька, — призналась она, плюнув на риски выглядеть уязвимой. — Правда. Я бы очень хотела. Но ты же меня знаешь. Мне нужно понять.       Он кивнул, принимая, потому что и правда знал, отстранился и грустно улыбнулся, не отводя от неё своего хрустально-василькового взгляда. Она потёрла запястье, всё ещё ощущая фантомное прикосновение его губ на коже. — Я не смогу тебя отговорить? — переспросил он. Она нахмурилась и отрицательно мотнула головой. Он вздохнул, вроде обречённо, но вроде и выжидающе, словно на самом деле хотел, чтобы она упёрлась в эти грёбанные нестыковки и разрушила стену.       Ливень за окном грянул с новой силой, зашуршал зло, агрессивно. Воздух привычно сгустился, мелко завибрировал. Тени затрепетали в предвкушении. Александр откинулся на спинку диванчика и жутко усмехнулся. Ольга задержала дыхание, широко распахнув глаза, не узнавая в нём того, старого, её Сашку. Вакуум внутри заскрежетал, заискрился и осыпался ворохом острых стеклянных осколков, кромсая нервы и душу, освобождая скрытое. И…       …реальность сместилась, щёлкнула вставая в пазы, ослепила внезапной резкостью и жгучим медным запахом. Горячая влага на руках мерцала чёрным глянцем в неверном свете мигающей неоновой вывески, расползалась ложноножками по асфальту переулка у ночного клуба, потёками по коже и изодранному нежно-голубому шёлку его рубашки, каплями по её лицу. Кровь. Крови было много. А левого глаза и правда не было. И она действительно видела рёбра на располосованной чем-то грудине. Тени, преследовавшие её столько лет в кошмарах, сгустились и наконец обрели форму, отрастили клыки и когти, обзавелись горящими синими и красными глазами и научились рычать. Но она не смотрела на них, только на него. Единственный уцелевший глаз, выцветший из синевы в блекло-серый, вдруг сверкнул и засиял ярким расплавленным золотом.       И она закричала.       Ей понадобилось время, чтобы осознать себя в пространстве, услышать шум мотора и шелест колёс. В голове было пусто до звона, но дышать уже удавалось без рези в лёгких на каждый вздох. Ольга открыла глаза, выпрямилась, задумчиво подёргала ремень безопасности, которым была пристёгнута, и пару минут бездумно таращилась на стелющуюся впереди просёлочную дорогу. После моргнула и повернула голову к боковому окну, за которым мелькали, чередуясь, жёлто-зелёные поля и редкие деревья. В черепе по-прежнему царствовала блаженная тишина. Всё так же флегматично Ольга перевела взгляд на водителя. Словно почувствовав, Александр отвлёкся от дороги и виновато-обеспокоенно посмотрел на неё. — Ну хотя бы не вампир, — хрипло пробормотала она.       Он не смог сдержать нервный смешок, но комментировать не стал, лишь достал из бардачка бутылку воды и протянул ей. Ольга не отказалась. Открыла, сделала несколько жадных глотков, успокаивая жидкостью саднящее горло, облилась, мысленно выругалась, закрыла бутылку и вытерла ладонью мокрый подбородок и грудь. Лишь после перевела внимание на Сашку. Тот молчал и смотрел на дорогу, но слишком уж старался не улыбаться. Ольга прищурилась. — Ла-адно, — протянула она, пустота в голове начинала раздражать, и нужно было хотя бы попытаться заполнить её, запустить процесс заново, заставить шестерёнки крутиться. Хотя бы подведением итогов, что ли. — Что мы имеем. Я не шизофреник. Глюки были задавленными или заблокированными воспоминаниями. Это хорошо. Наверное. Вообще, конечно, ничего хорошего, но пусть, — она покосилась на Александра, но, заметив, что он на неё смотрит, отвела взгляд. — Мой муж, про которого я забыла, на самом деле умер, но не умер, а стал… а чем, собственно? М-м-м. Тени были мохнатые. Предположим, что… оборотнем? — Оборотнем, — подтвердил Сашка, улыбаясь. — Ага, — кивнула она. — Оборотни существуют. Ну охренеть теперь. С днём рожденья меня.       Сашка крепился секунд тридцать, но потом всё равно засмеялся. Громко, заразительно. — На дорогу смотри, конь тыгыдымский! — огрызнулась Ольга и ткнула его кулаком в плечо, хотя ей уже самой стало смешно. — Не конь, — ответил он в конце концов, всё ещё посмеиваясь. — Это хорошо, — задумчиво кивнула и тут же продолжила: — ну, надеюсь, не крысолак какой-нибудь или там вер-крок… или вообще арахнид. Такого моя психика точно не вывезет! — Боги, что в твоей голове творится? — Александр всхлипнул, после сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, и мягко сбросил скорость. — Нет. Расслабься. Самый обычный волк. Волколак. Вервольф. — Обычный, ага. Средне-ста-тис-ти-чес-кий, — протянула Ольга и цикнула, покачав головой. — А чего не медведь? — Чтобы быть медведем — надо им родиться или иметь спящие медвежьи гены. А волком можно… заразить. Это тоже не так просто, но возможно. — Ну, конечно. Волк, значит. И зачем ты меня украл, серенький волчок? — Дома съем. Очевидно же, — фыркнул Александр. — Ясно-понятно, — Ольга покрутила в руках бутылку, которую до сих пор держала, посмотрела на Александра и очень, очень индифферентно спросила: — волчара, а узел у тебя есть?       Сашка дёрнул бровью, глянул непонимающе, но через мгновение его лицо озарилось догадкой и… он заржал. Автомобиль вильнул, заставив её уронить бутылку и вцепиться в ремень, но водитель удержал управление, тормознул, выруливая на обочину, и высыпался из салона в траву, чтобы дальше гоготать уже там. Ольга проводила взглядом белоснежный всполох рубашки, потёрла ладонью вмиг раскрасневшееся лицо и всё-таки засмеялась. Её наконец попустило. Да, и без того дурацкий день стал ещё более бредовым и нелепым, хотя, казалось бы, куда дальше-то, но от утренней унылой обречённости не осталось и следа. Природа вокруг цвела яркими луговыми цветами, стрекотала на все лады, искрилась зноем и росинками и одуряюще благоухала травой и мёдом. И тени, привычные, ненавистные тени больше не скреблись на краю сознания.       Успокоившись, она отстегнула ремень, сладко, до хруста потянулась, вздохнув полной грудью, и наконец-то смогла осмотреться. Конечно же, она совершенно не разбиралась в машинах, и не потому что женщина или гуманитарий, что за стереотипы. Просто никогда особо не интересовалась этой темой глубже внешнего вида. Но просторный салон был удобным, и ей понравился. Она потрогала руль, рычаг передач, заглянула назад и, обнаружив там свою любимую сумку, притянула её к себе за ремень, обняв, как родную. Внутри завибрировал телефон. Сашка до сих пор не показался, и Ольга достала мобильник. Просмотрела и ответила на поздравления, день рождения всё-таки, заглянула в ленту, лайкнула несколько новых постиков, собрала камушки за рекламу в игрушке.       Александр вернулся через десять минут откуда-то с поля. Увидев его, она убрала телефон и бросила сумку обратно на заднее сидение. Сашка сел, наклонился ближе и протянул ей перевязанный травинкой букетик спелой, ароматной луговой клубники. — О-о-о! — простонала она восторженно. Рот мгновенно наполнился слюной, захотелось «вот прям щаз» сожрать нехитрое подношение целиком, со всей травой и, возможно, даже пообгрызть пальцы мужа-оборотня. Но она сдержалась и взяла букетик, аккуратно ткнулась в него носом и шумно втянула воздух, позволяя сочному ягодному духу заполнить все свободные клеточки внутри, и лишь потом поймать ртом и откусить крупную нежную каплю, чтобы зажмуриться от удовольствия от расплывшейся на языке сладости.       Он залюбовался ей в этот миг — лучиками в уголках глаз, влажно поблескивающими от сока губами, искрящимся серебром радужки, даже солью среди тёмно-русого. — Хочешь? — она протянула ему несколько крупных ягод на ладошке, и он, не удержавшись, слизнул их, заставив её фыркнуть от мимолётной щекотки. — Ты, кстати, так и не ответил, — напомнила она, неторопливо обрывая клубнику. — Дурёха, — нежно прошептал Сашка, склонившись вплотную, и потёрся кончиком носа о короткие волосы на виске. Она замерла и прикрыла глаза.       Страшно не было. Вот совсем. Скорее волнующе. Ну не выходило у неё, несмотря на всю уже полученную информацию, воспринимать его как опасность. Как монстра. Вот так и погибали бестолковые Красные Шапочки. — Я тебе покажу. Потом. Если захочешь, — пообещал он низким, бархатным голосом с мурлыкающими нотками, от которого у неё в грудине натянулось и мелко задрожало.       Затрепетало, блин. Лет двадцать назад она бы ещё поверила в какую-нибудь мифическую живность типа пресловутых бабочек в животе. Но ей уже было, страшно сказать, сорок три, и из живности могли завестись разве что глисты, а эти ребята ну нисколечко не романтичные. Ольга вздохнула, поёжилась и скосила глаза. Захотелось ляпнуть что-нибудь эдакое, пассивно-агрессивное, гадкое… но злиться на Сашку у неё всё равно никогда не получалось. — Спасибо, было вкусно, — она отстранилась и, открыв дверь, выкинула на дорогу объеденный букетик. — Пожалуйста, — Александр улыбался, и в синеве опять плясали черти. — Тебе получше, Хель? — Ну… мне сорок три, я так ничего и не добилась, никаких высот, даже кота не завела. Я старая, толстая, и у меня сдох хомяк. А бывший муж оказался оборотнем… но спасибо, что спросил. — Глупости говоришь, Хель. Тебе и не нужно никому ничего доказывать. Ты не старая. Ты не толстая. А кота я тебе подарю, какого захочешь, — поправил Сашка ласково. — И муж не «бывший». Мы не в разводе, Хель. Просто муж. — Объелся груш! Тебя не было двадцать лет, — огрызнулась Ольга, проигнорировав всё остальное. — Семнадцать. Шестнадцать с половиной, если точно. У тебя не было другого брака. Мы всё ещё женаты, солнце.       Ольга прищурилась и уставилась с вялым негодованием. Разговор из кафе повторялся, но так же не имел смысла. Нет, конечно, было приятно, что он не считает её старой и далее по списку, но всё же. — Нельзя! — возмутилась она. — Ещё как льзя! — Да блин! — она рассмеялась, качая головой. — Ты когда-нибудь научишься говорить «можно»? — Я умею, но зачем? — самодовольно усмехнулся он. — Вот зараза! — выдохнула Ольга, сдаваясь. Спорить больше не хотелось. Желудок робко трепыхнулся, напоминая, что кроме того несчастного кофе и клубники пять минут назад уже как бы сто лет, ну со вчерашнего вечера точно, ничего не видел, и даже бабочек нет, чтоб хоть их переварить, и раз уж мы не умираем и нас не съели монстры, и не прикончили тени, то неплохо бы подумать о насущном. — Ладно. И какой план, командир? — решила она уточнить ближайшее будущее. — План прост. Тут ехать минут двадцать осталось. Сейчас доберёмся, баньку затопим, отдохнёшь, посмотришь как я живу, шашлычок пожарим, с сыном познакомлю. — Я так и не научилась с детьми, знаешь. — Тебе и не надо. Горыч уже взрослый мужик. Ему пятнадцать. — Горыч? — Егор. — Ты назвал сына Егором… — Ага. Как там было в женькиной анкетке? «Выбери имена для своих будущих детей»? Егор, Ярослав, Варвара — у меня был запас на все случаи, — кивнул он. — Это было в пятом классе, чувак! Погоди-ка… — она скорчила суровую рожицу и яростно зашипела. — Так вот какая скотина спёрла у Женьки анкету и вырвала мою страницу?! Я месяц потом ждала какого-нибудь издевательства! — Каюсь! Хотел узнать, есть ли там хоть где-то моё имя, — он совершенно не выглядел виноватым. — Но ты не написала. Обидно. — Пф. Чтобы Надя и её приспешницы меня задразнили? Нет, спасибо. Мне и без этого хватало ярлыков. — Все думали, что тебе нравится Серёга. — И что? — Ольга фыркнула. — Серёга мне правда всегда нравился. Я хотела с ним дружить. Не в плане романтики. В плане дружбы. — Ты дружила со мной. — Да, — кивнула она и добавила тише: — но с тобой мне хотелось целоваться. И прежде, чем Сашка успел что-нибудь ответить, попыталась перевести тему. — Так, а мать Егора где? Не сам же ты его родил. Или оборотни и такое могут?       Сашка засмеялся, утопившись в фейспалме. Снова. — Да хрен её знает, — честно ответил он, немного успокоившись, и повернул ключ зажигания. Мотор мягко заурчал. Ольга завозилась, пристёгивая ремень безопасности. — Как десять лет назад свалила с медведем-байкером в неизвестном направлении, так и всё — ни слуху ни духу. — А Егор? — А что Егор? Он Эльке с самого начала не особо-то был нужен. — А тебе? — А у меня, солнце, — он отвлёкся от дороги и пристально глянул на неё, — на тот момент не было выбора. Никакого. — Ты не хотел его, — констатировала она. — Не хотел, — Александр даже не подумал отпираться. — Егора. Эльку. Быть оборотнем. Я хотел вернуться к тебе, Хель. Но я не мог. — Бедный ребёнок, — вздохнула Ольга, внезапно сочувствуя пока ещё незнакомому парнишке. — Чё это он бедный-то? Ничё не бедный. Здоровый, умный, с понятиями. Нормальный пацан, — возмутился папаша. — Да, я не хотел его тогда, но сейчас я рад, что он есть. Конечно, пришлось учиться варить кашу, менять подгузники и не спать ночами из-за режущихся зубов. А теперь я им горжусь. Вот увидишь, он тебе понравится.       Ольга кивнула. Было понятно, что это не просто слова для галочки, в его голосе действительно слышалась гордость и мягкие, ласковые нотки — так не говорят о тех, кого терпят вынужденно, о тех, кого не любят. Добавить оказалось нечего, и она молчала, глядя, как вьётся дорога. Наступившую тишину прервала знакомая мелодия, сашкин телефон завибрировал в держателе, а сам водитель улыбнулся, указав подбородком на настойчиво орущий гаджет. — Вспомни про него — он и объявится.       И, пока Ольга пропевала про себя строки из песни разряда «классика», Александр ответил и нажал громкую связь. — Пап, ну чего? Где вы там ваще? — ворвался в салон хрипловатый голос парня. — Нормуль всё? — Да, Гор. Всё пучком. Будем через десять минут, подъезжаем практически. Вон уже территория посёлка началась, — ответил Сашка, даже не пытаясь скрыть улыбку. — А, ну ладушки тогда. Я всё сделал, как ты сказал. Мясо натаскал, дрова замариновал. — Ма-ла-ца, — Сашка засмеялся. — Ты это, пап, слышь, спроси у синьорины своей, она «Цезарь» ест? А то пока-а-а там мангал разгорится. А вы голодные поди. — А ты возьми и сам спроси, Горушка, — Сашка бросил на Ольгу хитрющий взгляд и захихикал, когда динамик притих, а Ольга смутилась и погрозила кулаком. — Ой. Ну. Ты на громкой, ага? Бли-ин. Папа! Вот ты… зачем бестолковый?! Кто же с девушками так знакомит-то? Надо же чтобы… Ай! Ну это… Кхм. Дра-ась-сте! Меня Егор зовут. Можно просто Гор. Или Горыныч. Я это… вылупок этого вот несознательного элемента! — Привет, Гор! — Ольга рассмеялась. Мальчишка звучал дружелюбно и забавно, хотя она на хорошее отношение не особо-то рассчитывала. — Меня можно звать… — Хель её зовут, — вклинился Сашка, и она не стала исправлять. Хель ей нравилось. — Цезарь — это хорошо, — вернулась к разговору Ольга, даже не пытаясь рассмотреть проплывающие за окном дома. — Ну и славно! — явно обрадовался Гор. — А! Тут ещё Катьванна забегала. Пирог принесла. Персиковый! Пахнет — помереть можно! О! А Хель — это же богиня смерти! Круть! Всё, вижу вас! Ща ворота открою!       И Гор отключился, а Ольга глянула на Сашку, вопросительно выгнув бровь. — Катерина Ивановна, соседка, — пояснил тот, сворачивая на ухоженную улочку и заглушил мотор, въезжая в открытые ворота уже по инерции. — Она из города-то сюда переехала, когда у неё внук погиб, помирать собиралась, завещание уже написала, а тут Горыныч мелкий. То воды принесёт, то в магазин за хлебом смотается, то ягоды-грибов из леса притащит. Видела бы ты его лет в восемь-десять — глазищи на пол-лица, ресницы пушистые, кудряхи волной, ласковый, как котёнок. И такой же хитрожопый. Ну она и не устояла. Оттаяла, помирать передумала, хобби себе нашла. А нахалёнка моего увнучила. — Нет такого слова, — Ольга нервно хмыкнула, рвано выдохнула, давя первые признаки надвигающейся панической атаки. Автомобиль остановился ровно перед гаражом, ворота сзади закрылись. — Эй, солнце, — деликатно позвал Александр, поставив транспорт на ручник. — Ты чего разволновалась? Ну? Нормально же всё. Водички? Хе-ель. Давай успокаивайся. Я с тобой, а Горыныч не кусается, правда-правда. А больше никого не будет. Вон, смотри, веник тащит. Явно не для меня. Похоже, Петровича с соседней улицы ограбил.       Ольга глотнула воды, пытаясь унять дрожь. Расхристанные обрушением вакуума нервы не справлялись. У капота и правда уже маячил «вылупок» с охапкой цветов разных оттенков розового — от белого до бардового. Гор помахал ей, стоило поднять на него взгляд. Она неловко махнула в ответ, криво улыбнувшись, и покосилась на Сашку. — Смелее, солнце, — подмигнул тот. — И не пугайся, если обниматься полезет. Он тактильный до ужаса. — Пятнадцатилетний подросток? К незнакомой тётке, которую впервые видит? — засомневалась Ольга.       Сашка пожал плечами. Ольга фыркнула и решительно открыла дверь, а, выбравшись, выпрямила спину. Не съест же её этот шкет, правда? — С днём рождения! — Гор подскочил и протянул ей букет, задорно улыбнулся. В яркой золотистой карамели плясали ровно те же самые черти, что и у «несознательного элемента». — Пионы! — ахнула Ольга, принимая тяжёлый безумно пахнущий букетище, уткнулась лицом в крупные нежные бутоны и… расплакалась. Нервы сдали окончательно. — Что я сделал? Не нравится? Аллергия? — растерянный Егор посмотрел на отца. — Чш. Это не из-за тебя, ребёнок. Точно нет. И пионы она всегда любила, — Александр качнул головой, приобняв сына за плечи. — Так. Дуй домой и тащи коньяк и салфетки. Ну и там… бутербродик какой-нибудь сообрази, что ли. На веранду организуй. А я пока тут разберусь. — Я канапешки сделал. — Пойдёт. — Ща всё будет.       Егор умчался, а Сашка отобрал у ревущей гостьи цветы, аккуратно пристроил их на капоте и притянул Ольгу в объятие, крепко прижимая к груди. Та попыталась высвободиться, что-то невнятно хлюпая, но быстро прекратила бесплодное копошение и разрыдалась пуще прежнего. Сашка не пытался её успокоить — это было заранее обречённым на провал занятием. Она с детства была такой, чем больше утешаешь — тем больше слёз получишь в итоге. Нужно было просто переждать, и он ждал, прижавшись щекой к трясущейся макушке и поглаживая по лопаткам.       Егор подобрался сбоку, настороженно оглядел инсталляцию, кивнул сам себе, забрал пионы и тихо ушёл, так ничего и не сказав. Скоро Ольга затихла, пару раз судорожно икнула и завозилась в руках оборотня. Сашка ослабил хватку. — Ну вот, — горестно вздохнула Хель и неловко хмыкнула. — Горыныча напугала, рубашку соплями угваздала… — Тоже мне беда, — Сашка мягко рассмеялся. — Рубашку — в стиралку, делов-то, а Горушка — крендель матёрый, его соплями не напугаешь.       И тут же пробежался пальцами по пуговицам, стянул с плеч слепящую белизной ткань, вытерся сухим краем. Ольга рвано вздохнула, потянулась неосознанно, прошлась подушечками пальцев, очерчивая ещё не до конца сошедшую с внутренней стороны век карту страшных ран, и остановилась, поглаживая тонкую белёсую ниточку напротив сердца. — Всего один шрам остался, — прошептала, поднимая взгляд. Сашка накрыл её руку своей ладонью; небесная синь потемнела, как тучи перед грозой. — Хорошая регенерация, — кивнул он, склоняясь ближе, потянулся… — А! Ой! А вы тут целоваться хотели, да? Ну простите. Меня уже нет! — бесшумно подкравшийся Егор скорчил невинную мордашку и бочком-бочком, но совершенно не торопясь, двинулся в сторону дома.       Ольга засмеялась, покраснела, смутившись. Как школьница, — хмыкнула сама себе. — Вот ведь… вылупок! — зарычал Сашка. Не зло, насмешливо и немного… разочарованно? Хотя, возможно, ей лишь показалось или она снова принимала желаемое за действительное. — Пошли уже. Хватит детёнышу стресс устраивать, — фыркнула Ольга. — Стресс пока что только у тебя, солнце, а устрою я ему потом, — пообещал Александр и, приобняв, повёл наконец по мощёной камнем дорожке в глубину двора.       Дальше было практически по тому плану, что озвучен был ранее в поле. Лёгкий перекус на веранде — обещанный «Цезарь» отлично пошёл под коньяк, которого она всё-таки хлебнула. Небольшая экскурсия по владениям по типу: «А тут у нас кусты, тут тоже кусты, а тут какие-то грядки, я хз вообще что это такое на них растёт, это Гор у нас огородник». «Ну, папа! Морковка это! Иди уже баню затопи, ты же хотел там, сам всё покажу, ага. А вот тут я хочу прудик, чтобы кувшинки там, а батя говорит, что фигнёй страдаю». «А мне кажется, прудик будет красиво, если толково сделать». «Во-о-от! И я о чём! А там качели, а там… тоже кусты».       Просторный деревянный коттедж ей понравился и снаружи, и внутри. Комната, которую ей выделили, была светлой и уютной. Она уснула, любуясь подаренным ей шикарным букетом пионов, в ожидании, пока позовут в баню. Хотя на самом деле подозревала, что мужики просто дали ей передышку, чтобы она ещё кого-нибудь не залила слезами в этот дурацкий день. А после баньки был и шашлычок. И даже никто не попытался её пообкусывать.       И насчёт чертей и Гора она не ошиблась. Парнишка был таким же смешливым, упрямым и живым, как его отец. Не копией, нет, но неуловимо похожим на того, Сашку-пятиклассника, в которого она когда-то втюрилась без памяти. — Ты сказал, что тогда у тебя не было выбора. А теперь? — спросила она, наслаждаясь с качелей чёрным плюшевым небом, усыпанным серебристыми искрами звёзд. Было уже далеко за полночь, а, значит, абсурдный день наконец-то закончился. А новый… а новый, ещё толком не начавшийся, после удивительно уютного вечера в неожиданно приятной компании уже заранее обещал быть не таким унылым или отрешённым. — А теперь выбор за тобой, — яркий голубой, скрытый темнотой, вдруг полыхнул кармином, вызвав цунами из мурашек и замирание сердца. — Что, Хель, примешь в свою стаю двух волков? — Двух? — уточнила она мигом севшим голосом. — Ну от волков бельчата не родятся, сама понимаешь. Разве что песцы… вылупляются, — Сашка покосился на ошивающегося неподалёку Егора. — Это кто ещё песец! — огрызнулись откуда-то слева. — Оба вы песцы. Да и я тоже… тот ещё песец, — рассмеялась Хель и позвала: — Горыныч, иди уже сюда, хватит по кустам шарашиться. — И ничего я не шарашусь! — возмутился Егор, возникая из темноты и сверкая расплавленным золотом взгляда, плюхнулся рядом, совсем близко, обжёг бок своим теплом, мимолётно потёрся щекой об изгиб плеча. Ольга замерла, но не отодвинулась. — И зачем двум волкам… — начала было Ольга. — Ой, не надо! — перебил Егор. — А то батя щас начнёт лекцию грузить. Волки любят один раз и всякое такое. — Ребёнок, ты не помогаешь, — Александр в который раз за день шлёпнул по лицу ладонью. Ольга закусила губу, чтобы не расхохотаться. — А вообще зачем волкам богиня смерти? — как ни в чём ни бывало продолжил Гор. — Ты же шутишь, Хель, да? Как это зачем?! Потому что льзя! Это же дрим тим, ты чего? Из легенд прям!       Ольга… нет, больше нет, теперь только Хель… всё-таки засмеялась и подумала: действительно, раз уж так вышло, то без волков никак. И хорошо, что целых два. Так надёжнее. — Тогда ещё во́рон нужен. Для аутентичности, — кивнула она, соглашаясь на всё разом. — А Во́роном мы кота назовём! Чёрного! — тут же подключился Егор, пока Сашка смеялся ей в шею, прижавшись с другого бока. — Тебе нравятся чёрные? Вот прям завтра махнём по приютам и найдём. Или он нас найдёт.       Непременно найдёт, подумала Хель. Пускай не завтра, но будет день, и кот появится. Волки ведь её нашли, хотя им понадобился не один год. И она нашла волков, хотя вообще их не искала. А коты… они, как маги в сказках, приходят тогда, когда нужно. И её Во́рон просто ждёт подходящего момента. А второй будет белым, как… как песец. И Хель назовёт его Акелой. Потому что льзя.