~~~
— … это Кристофер Диаз. Сын Эдди. Баку кажется, что он застрял в кошмаре. Это не тот кошмар, который заставляет его давиться воздухом в три часа ночи и хвататься за телефон, обезумевшими глазами со слезами разглядывая имена контактов, чтобы набрать нужный номер. Это не тот кошмар, где волна накрывает с головой, во рту металлический привкус чужой крови, и даже сквозь толщу воды он слышит, как детский голос отчаянно кричит его имя. Те кошмары остались лишь во сне, преследуя его все реже и реже, как напоминание о том, что ничто не вечно. Но этот… этот кошмар реален. Все должно было пойти не так. Он должен был уснуть на диване еще во время мультфильма, который выбрал бы Крис после долгого спора о том, что Энканто второй раз за неделю может надоесть, а затем проснуться глубокой ночью, потому что у двери без причины скрипнет половица. На плечах лежало бы теплое одеяло, которое упрямо каждый раз приносил Эдди, несмотря на уверения Бака, что его устроит тонкое. Они оба знали, что это ложь, иначе Бак не спал бы в носках и толстовках так часто, выслушивая подтрунивания обоих Диазов об этом. Из кухни в коридор проникал бы мягкий слабый свет, но не от лампы, освещающей всю комнату, а от маленького очаровательного светильника в виде тостера, который Эдди, не удержавшись, купил однажды в Икее, когда они втроем поехали туда из-за спонтанного желания Кристофера поесть там фрикадельки. Старший Диаз любит шутить, что у Бака есть склонность к импульсивным покупкам (и его корзина на Амазоне доказывает, что это так), но не Бак вернулся домой после той поездки с новыми декоративными подушками и набором для гигиенических принадлежностей в ванную. Эдди всегда оставляет этот светильник включенным, оправдывая это тем, что Кристофер может проснуться и захотеть попить, но он никогда не признает, что так ему спокойнее идти по дому глубокой ночью, чтобы убедиться, что и Бак, и Крис в порядке. Он не признает, что может не спать несколько часов, потягивая горький кофе в свете ночника, пока Бак не появится на пороге кухни с усталой улыбкой, торчащими во все стороны волосами и теплым одеялом на плечах, не отберет у него чашку и не потащит обратно в комнату. Он бы сидел на краю кровати, пока Эдди не уснул или искусно притворился спящим. Так все и было бы, если бы Бак просто держал рот на замке, но вместо этого он сбежал и половину ночи таращился на белый потолок своего лофта, постоянно поправляя неправильное одеяло. Последние несколько месяцев ему начало казаться, что его квартира наконец-то стала похожей на дом. Да, не хватало дивана, но когда Мэдди приходила с Джи-Юн или Эдди с Крисом, свет становился теплее, запах домашней выпечки – ароматнее, и атмосфера… походила на сказку. Словно он оказался на своем месте, получил свое долго и счастливо. Но этой ночью луна была слишком холодной и яркой, ветер угрожающе стучал ветки растения об окно на балконе, и даже чертова любимая чашка со звоном разлетелась на сотни крошечных осколков, когда он в порыве гнева слишком резко поставил ее на кухонную стойку. На пальце осталась капля крови, и Крис предложил бы свой пластырь с динозаврами, но Криса рядом не было. С первыми же лучами солнца Бак принял душ, собрал сумку и помчался на станцию, даже не предупредив Бобби, что выйдет на смену. Вся команда (за исключением Эдди, разумеется) уже собралась на кухне, когда он приехал, и Бак поймал Мартинеза, появившегося прямо за ним, за капюшон толстовки и отправил домой, обещая уладить все с начальством. Сочувственного взгляда Хен ему хватило, чтобы понять — события прошлого вечера написаны у него на лице. Чим похлопал по плечу, не сказав ни слова, Рави отдал последний пончик с шоколадной глазурью (несмотря на возмущения Чима), а Бобби вручил нож и отправил резать овощи. Они снимали с дерева семилетнего мальчугана, когда земля под ногами начала дрожать, и ребенок, перепугавшись, вырвался из крепкой хватки Бака и полетел на землю. Команде пришлось потратить еще несколько минут, что успокоить молодую маму, которая впервые столкнулась с землетрясением с переезда в Лос-Анджелес, и обработать ободранные коленки мальчишки, которого ситуация только раззадорила. На этом все должно было закончиться. Точнее, продолжиться в том же духе — с легкими вызовами без смертельных травм, снимая кошек и детей с деревьев, туша небольшие пожары из-за поврежденной электропроводки. Бак знал, что с таким землетрясением на это можно только надеяться. Но теперь, после того, как Бобби передал слова диспетчера о вызове и звонившем, на Бака направлены четыре пары глаз, и ему кажется, что он застрял в кошмаре. Мысли о том, что могло бы пойти иначе, останься Бак у Диазов и отвези их на работу и день рождения, бесполезны, но он не может выбросить их из головы. Десятки что если тяжелым грузом висят на шее, грозясь утянуть его в пучину самобичевания. Бак чувствует легкое касание чьей-то руки на своем предплечье, но вся его кожа горит от страха и плохого предчувствия, что хочется содрать ее собственными ногтями, расчесать до крови, лишь бы избавиться от гадкого ощущения, поселившегося внутри. Он впервые радуется тому, что не стал завтракать, потому что вся еда оказалась бы сейчас на полу их пожарной машины. Он не смотрит на того, кто коснулся его, и рука медленно отстраняется, но дышать легче не становится. Напротив, ему кажется, что вокруг шеи затянули веревку, и он привычным жестом тянет воротник куртки, будто это пропустит кислород. Они мчатся с бешеной скоростью, звук сирены разлетается в воздухе, практически оглушая, а за окном мелькает другая пожарная машина, остановившаяся у четырех столкнувшихся автомобилей. Наконец, они сворачивают на территорию Научного Центра и, по указанию Бобби, тормозят у главного здания, вокруг которого собралась приличная толпа людей. Часть из них — бестолковые зеваки, оказавшиеся на улице во время первого толчка, но совсем не пострадавшие. Другие же — те, у кого близкие оказались в опасности, и Бак подозревает, что их гораздо больше, учитывая популярность Научного Центра по выходным. Они приходили сюда однажды — год назад, хотя по ощущениям прошла целая вечность — на самую большую выставку Лего в мире. Бак и Эдди закончили ночную смену и скрывали усталые зевки от перевозбужденного Кристофера, который несколько недель ждал эту поездку. Еще тогда Бак заметил, что у здания прочная конструкция. Привычка пожарного, но сейчас это воспоминание правда помогало ему не сойти с ума. Машина едва успевает остановиться как Бак, спотыкаясь об Рави, выпрыгивает из нее, сразу направляясь к отсеку с оборудованием. Он окидывает беглым взглядом здание, замечая, что одна из колонн накренилась и многие стекла разбились, но кроме этого сильного ущерба снаружи видно не было. Он берет лом, сам не зная почему, и рвется внутрь, но крепкая рука хватает его плечо, задерживая на месте. Бак разворачивается, встречаясь с суровым взглядом Бобби. — Не горячись, — предупреждает капитан, и Бак замирает. Его душа готова вырваться из тела, чтобы помчаться к Кристоферу, но он послушно ждет, когда вся команда соберется. Бак замечает подъезжающую вторую машину с крупным номером 133, но пытается сосредоточиться на своих. Бобби быстро окидывает здание взглядом и снова косится на Бака. — Хан и Паниккар, на вас первый этаж, Уилсон и Бакли – второй. Оказываем помощь и эвакуируем людей, — он умолкает буквально на пару секунд, все кивают и расходятся за инструментами, но остается на месте, прожигая Бобби взглядом. — Я понимаю, что для тебя это личный вызов. Но пообещай мне, что не будешь действовать импульсивно. Диспетчер сказала, что Кристофер в порядке, только очень напуган, так что твоя паника ему ни к чему. Бак молча кивает. — Бак. — Обещаю. Все еще сжимая в руке лом, он бежит за ждущей его Хен, приближаясь к толпе, окружившей здание. Громкий голос Бобби просит людей разойтись, чтобы не мешать спасателям и не пострадать в случае повторного толчка, но большая часть будто пропускает его слова мимо ушей. Совсем обезумевшие держат над головой телефоны с включенными камерами, и Бак изо всех сил борется с желанием запихнуть их им в задницы. Чим и Рави уже прошли внутрь, Бак краем глаза замечает, что команда 133-ей части тоже расходится, организовывая помощь и эвакуацию, когда кто-то снова крепко сжимает его руку. Он готов увидеть Бобби, решившего присоединиться к ним, но вместо этого встречается взглядом с большими опухшими от слез глазами молодой девушки, всего на несколько лет младше него, судя по всему, прижимающей к груди мальчика с копной светлых кудрявых волос. Она на грани истерики, пытается безуспешно что-то сказать, и мальчик лишь сильнее утыкается носом ей в шею, сжимая в маленьком кулачке легкую ткань ее цветастого платья. — Х-хейли, — наконец, произносит она и свободной рукой указывает на здание. — Мисс? — Бак уводит ее чуть поодаль, и девушка продолжает икать, судорожно гладя мальчика по спине. — Там… там моя подруга. Там Хейли. Мы вышли, а она забыла сумку, и… и… и… Девушка выглядит так будто она в доле секунды от панической атаки, Бак машет рукой, подзывая парамедика из 133-й. Он смотрит в сторону здания, думая о Кристофере, о Хен, которая сейчас работает одна, об Эдди, боже, Эдди, который наверняка узнал о случившемся от кого-то из диспетчеров, но понимает, что не может просто сбежать от этой девушки и ребенка. Он забирает мальчика из рук девушки и ставит на землю, а затем помогает ей самой сесть на асфальт, и она прижимает руку груди, к сердцу, пытаясь успокоиться. К счастью для всех, на это уходит не так много времени. — Я схватила Джорджи, — при упоминании своего имени мальчик снова льнет к девушке, обнимая ее за шею маленькими ручками, и его глаза наливаются слезами. — Я думала, что Хейли за мной, но ее не было, а потом раздался крик и… Она резко вцепляется Баку в плечо, и он даже сквозь куртку чувствует остроту ее ногтей. — Пожалуйста, вы должны спасти ее, они все, что у меня есть! — ее слабый голос переходит на истошный крик, и парамедик из 133-й вкалывает что-то ей в плечо, а хватка на плече Бака почти мгновенно ослабевает. Девушка продолжает смотреть на него мокрыми от слез глазами, обнимая Джорджи. — Спасите ее. — Хорошо… Хорошо, я обещаю, — слова вырываются раньше, чем он успевает их обдумать, но ошибка уже совершена, так что он берет упавший лом и мчится в здание. Под ботинками трескается стекло разбитых шаров, которые совсем недавно висели под потолком. Внутри настоящий хаос, но, к его удивлению, не так уж много пострадавших. Почти все модели самолетов обрушились на пол, а их крепления остались висеть, создавая довольно мрачную картину. Он обходит обломки и видит Чима и Рави, перекладывающих на каталку мужчину, неподалеку от них пожарные из другой команды разбирают детали, чтобы убедиться, что под ними нет людей, а голос Хен доносится со второго этажа, где она уже начала оказывать помощь пострадавшим. Бак уже стоит у эскалатора, в последний раз оглядывая первый этаж, когда до него доносится чей-то слабый зов. — Помогите! Он возвращается к обломкам самолетов, отбрасывая самые легкие детали в стороны, но под одним из них никого нет, а голос — определенно женский — звучит все отчаяннее. Он понимает, что даже не спросил у девушки на улице, как выглядит ее подруга Хейли, но что-то подсказывает ему, что это она, это должна быть она. Бак хватает крыло соседнего самолета — тяжелое, чертовски тяжелое — и морщится, когда оно с грохотом падает в двух метрах от него. Он разворачивается обратно и видит ее — девушку примерно одного возраста с той, что была на улице, хрупкого телосложения. Она тянет одну руку вперед, вторую прижимая ко лбу, и Бак видит на ее пальцах и светлых локонах — совсем как у маленького Джорджи — пятна крови. Их взгляды пересекаются, и он моментально падает на колени рядом ней. — Я пожарный, меня зовут Бак, я помогу тебе, хорошо? — произносит он на одном дыхании и кладет лом на пол рядом с собой. — Тебя зовут Хейли? Она слабо кивает. — Лили… — бормочет девушка, — и Джорджи… Я не знаю, где они… — С ними все в порядке, они на улице, ждут тебя, — уверяет Бак, осматривая ее. Хейли совсем не шевелится, морщась от каждого малейшего движения, и ее правая нога странно изогнута, скрываясь под тенью корпуса самолета, и Бак внезапно осознает, что она придавлена. Он нервно сглатывает и тянется к рации. — Это Бакли, мне нужен парамедик и домкрат на первый этаж срочно. И каталка! — Принято. Глаза Хейли начинают закрываться, она практически роняет голову, касаясь лбом холодного пола. Бак срывает с себя одну перчатку, прикладывая два пальца к ее шее — пульс есть и вполне неплохой для ее состояния, но он озирается по сторонам, надеясь на прибытие подмоги как можно скорее. — Эй, эй! Не засыпать! — он приподнимает голову девушки и берет ее за руку. — Так больно, — шепчет Хейли, но он чувствует, как она пытается сжать его руку. — Я так устала. — Я знаю, знаю, поверь, — вздыхает Бак и замечает, что в его сторону бегут Рави, Лена Боско в капитанском шлеме и кто-то из ее парамедиков. — Меня три года назад придавило пожарной машиной. Тонн двадцать, не меньше. В этом игрушечном самолете сколько, примерно десять? Несколько месяцев, и ты будешь как новенькая. Только не засыпай, ладно? Бак не отпускает руку Хейли вплоть до того момента, как парамедик не занимает его место, вкалывая девушке обезболивающее. Он помогает Рави установить домкрат, хотя они оба знают, что много пользы от него не будет, но этого достаточно, чтобы вытащить ее. Видимо, что-то в трагичной, но похожей истории Бака привлекло внимание Хейли, и она самостоятельно приподняла голову, кусая губу так сильно, что на ней появилась капелька крови. Ее усталые глаза бегают из стороны в сторону, постоянно возвращаясь к Баку, а взъерошенные светлые волосы болезненно напоминают о мальчике, которого он так любит и который ждет, когда он придет за ним. И Бак готов помчаться, но знает, что доброе сердце Кристофера потребовало бы, чтобы другой такой же светловолосый мальчуган, который плачет на улице, уткнувшись носом в шею Лили, не потерял свою маму, если у Бака есть возможность предотвратить это. От того, чтобы окончательно не потерять рассудок, его спасают только звучащие эхом в голове слова Бобби о том, что Крис в порядке. Хейли снова начинает ронять голову, и Бак опускается на колени рядом с ней, сжимая ее руку. — Ты обещала не засыпать, — он пытается отвлечь ее, хотя по опыту знает, что вариантов немного – кричать от адской боли или уснуть и лишь надеяться на пробуждение. — Расскажи мне про Джорджи. Он твой сын? Хейли кивает, но несколько секунд лишь несчастно стонет, не произнося ни слова, и Баку кажется, что она намного сильнее его, потому что в тот день, лежа под машиной и сжимая руку Эдди, он хотел лишь, чтобы эта пытка закончилась, и плевать каким способом. Он никому не рассказывал, что желание смерти тогда промелькнуло в его мыслях. — Мой малыш, — наконец, шепчет Хейли. — Родился сразу после того, как я закончила школу… А мой придурок-бойфренд сразу нас бросил… Но Лили была рядом… Боско и Рави следят за домкратом, а парамедик пытается надеть пульсоксиметр на палец Хейли, но та слабо отмахивается, будто самолет массой десять тонн не лежит на ее ноге и не портит здоровье. — Лили всегда была рядом, — повторяет Хейли и снова жалобно стонет. — Она так любит Джорджи… Все время водит его в зоопарк. Баку кажется, что его окатили ледяной водой. Он поворачивается в сторону застывшего эскалатора, чувствуя, как сердце кровью обливается при каждом вдохе. Он видит себя в них обеих — в Хейли и Лили. Видит в Лили, обнимающей Джорджи, свою любовь к Кристоферу и стремление бороться за него. Видит в Хейли ту искру к жизни, которая промелькнула перед его глазами, когда Эдди продолжал сжимать его руку, несмотря на то, что его уже вытащили из-под машины. — Джорджи любит зебр, — продолжает бормотать Хейли, но ее голос становится слабее. — Я люблю Лили. Я люблю Эдди. — Мне кажется, она любит меня. Я люблю его. Я люблю его. Ялюблюлюблюлюблю его. — Я должна сказать ей. Я должен сказать ему. С губ Хейли срывается нечеловеческий крик, Бак смотрит на самолет, достаточно приподнятый домкратом, и тянет девушку на себя. Ее нога волочится по полу, а по щекам текут огромные слезы, и она не перестает кричать, когда они осторожно разворачивают ее на спину и парамедик начинает заниматься ее ногой. Она накладывает шину, действуя быстро, но аккуратно, обрабатывает кожу, поврежденную изнутри раздробленными костями, и накладывает повязку, а затем совместными усилиями они кладут девушку за носилки. Бак ловит Рави за локоть, прежде чем тот успевает вывезти каталку с Хейли из здания. — Найди на улице девушку с ребенком лет пяти. Ее зовут Лили, а мальчика – Джоджи. Они вместе, — он кивает в сторону Хейли, поднимает забытый лом с пола и убегает, не дожидаясь ответа Рави. Эскалатор на второй этаж не двигается, превратившись в лестницу, но в голове Бака на секунду мелькает воспоминание о вызове, на котором они были в первый год работы Эдди, когда мужчина хотел сделать предложение своей девушке, но провалился сквозь эскалатор и погиб. Такие моменты невозможно стереть из памяти, и лицо невесты, которая не станет женой, до сих пор стоит у него перед глазами. Бак не знает почему, но этот момент в его голове так тесно переплетается со стрельбой, жертвой которой стал Эдди, что он невольно вздрагивает и ускоряет шаг, добираясь до верхушки. Он слышит голос Хен где-то в конце коридора, а затем замечает пару пожарных из 133-й. У каждого на руках по ребенку примерно одного возраста с Кристофером, вокруг еще несколько детей и низкая полненькая женщина с короткими темными волосами, которая морщится каждый раз, когда делает шаг. Она прижимает одну руку — покрасневшую и сильно опухшую — к груди, стараясь не шевелить ею, а второй обнимает за плечи темноволосого мальчика, опустившего голову вниз так, что пряди полностью закрывают лицо. Бак делает шаг в сторону толпы, и под его ботинком трескается разбитое стекло, в гробовой тишине мгновенно привлекающее внимание мальчишки и заставляющее его поднять голову. Джимми. Его глаза блестят от слез, но Бак даже на расстоянии замечает момент, когда мальчик его узнает и шепчет что-то маме. Женщина — Миранда, если Бак не ошибается, — смотрит в его сторону, и по ее щекам тут же начинают течь слезы. Баку кажется, что весь мир вокруг замирает, когда он бежит в сторону группы. — Где Кристофер? — сразу спрашивает он. — Где вы видели его в последний раз? Пожарные уводят детей, но Бак становится прямо перед Мирандой, не позволяя ей сдвинуться с места. Он знает, что так нельзя, нужно срочно эвакуироваться из здания, но не может сдержаться. Женщина, будто почувствовав его настрой, делает шаг назад и прижимает здоровую руку к явно сломанной, опуская глаза. — Он сказал, что зайдет в туалет, а потом догонит нас и… — Он одиннадцатилетний ребенок на костылях в компании детей, у которых нет проблем с передвижением! — рявкает Бак. — Неужели так сложно догадаться, что его нужно подождать? — Ребята хотели посмотреть выставку, — слабо оправдывается Миранда, но ее щеки заливаются румянцем, и они оба понимают, как глупо эту звучит. Он не хочет винить ее, не винит ее, но эмоции берут верх, и ему нужно на кого-то сорваться, потому что его ребенок может быть в опасности, а это самое страшное, что может себе представить родитель. Да, он не отец Криса, да, он лишь запасной план, вопреки тому, как возмущается Эдди этой формулировкой. Но сейчас это его ребенок, и Бак разорвет на части любого, кто помешает ему спасти его. — Он позвонил в 9-1-1 и сказал, что в туалете. С какой стороны вы были? — Позвонил? — ее испуганные глаза широко распахиваются. — С какой стороны?! Миранда молча указывает направление, и Бак мчится туда, случайно задевая ее плечом. Коридор завален стеклом и разрушенными стенами, там, где раньше любая экспозиция горела яркими огнями, остались только лопнувшие лампы и кромешная темнота, мешавшая бы ориентироваться в пространстве, если бы не свет из треснувших окон. Бак проходит одну выставку за другой, вслушиваясь в каждый шорох и оборачиваясь при малейших движениях, но все, что он видит, это выносимого на носилках пожилого мужчину и пожилую женщину, крепко держащуюся за руку пожарного. Наконец, в конце коридора остаются всего две двери, и Бак быстро проходит мимо женского туалета к мужскому, толкает дверь, но та не поддается. Изнутри доносится едва слышимый голос, и он готов поклясться, что это Кристофер, и волна облегчения накрывает его с головой. — Крис! — кричит Бак и ударяет дверь плечом. Адская боль разливается по всей руке, и он замирает на секунду, затаив дыхание и вслушиваясь в звуки по ту сторону. — Бак? — раздается неуверенный, но достаточно громкий голос. — Крис, это я! Я сейчас тебя вытащу! Он отходит к противоположной стене. Под ногами шлепает вода, медленно вытекающая из-под двери туалета, а вокруг снова раздается треск. Бак пару секунд мнется с ноги на ногу, проверяя, что не поскользнется, и со всей силой, что осталась в теле, разбегается и опять врезается в дверь, с грохотом срывая ее с петель. Когда она падает на залитый водой пол, он слышит испуганный вскрик и, наконец, видит Кристофера. Часть стены, соединяющей туалеты, обрушилась прямо на него, но вылезшая арматура помешала придавить мальчика, лишь слегка прижимая его к полу. Кусок, упавший с потолка, приземлился напротив и снес половину унитаза в одной из кабинок, откуда теперь и хлещет во все стороны вода, постепенно заполняя помещение. Бак мгновенно оглядывает комнату, пытаясь найти костыли Криса, но их нигде нет. Очки на лице ребенка покрыты каплями, и Бак очень сильно надеется, что это вода, а не слезы, хотя самому ему сдерживаться труднее с каждой секундой. Не будь они в опасной ситуации, он бы сгреб Криса в охапку и несколько часов обнимал его, не обращая внимания на возражения мальчика и крики, что «это не круто». Возможно, он так и сделает, когда вернется домой. Домой, к Эдди и Крису, а не в лофт, где он так и не смог дышать полной грудью, несмотря на большие окна, кучу растений на балконе и свободное пространство. Потому что дом там, где ночник в виде тостера, мыльница в форме лягушки, декоративные подушки и теплое одеяло, чтобы не мерзнуть во сне даже жаркими летними ночами. Если Эдди впустит тебя. Эдди точно впустит тебя, две мысли борются у него голове, но сердце знает, что Эдди никогда не прогонит его из дома, потому что никакие разногласия не изменят того, что он его лучший друг и, что гораздо важнее, лучший человек из всех, что Бак встречал. — Бак! — снова кричит Кристофер и убирает руку с телефоном от уха, широко улыбаясь, будто вокруг них все не разваливается на мелкие кусочки. — Кристофер, — с облегчением произносит Бак и опускается на колени рядом с мальчиком. Его рабочие штаны сразу же промокают. Вода слишком холодная и хлещет из разбитого унитаза, так что в ней наверняка много всяких гадостей, и ему нужно действовать быстрее, чтобы Крис не подхватил какую-то заразу. Бак отползает туда, где ноги мальчика скрываются под бетоном, и тянет одну из них за штанину, но она не поддается. — Я зацепился за что-то, — объясняет Крис, и Бак, повернувшись к нему, замечает легкую дрожь в теле ребенка, посиневшие губы и, готов поклясться, что слышал бы стук его зубов, если бы не треск стен и шум воды. Бак берет лом и пытается приподнять им бетон, но инструмент помогает несильно, только чтобы разглядеть, что арматура прошла насквозь штаны Криса и на его ноге блестят крошечные капельки крови из-за стертой кожи. — Черт, — бормочет Бак, и в голову приходит идея. — Я сейчас тебя вытащу, хорошо? Он снова ползет ближе к Крису и достает из одного из карманов куртки маленький складной нож, который хранит именно для таких ситуаций. Подцепив зацепившуюся штанину чуть выше колена, он начинает аккуратно резать ее, чтобы не задеть ногу и не поранить ребенка. В какой-то момент он чувствует, как свободная ладошка Кристофера, в которой он не держит телефон, сжимает его колено, привлекая внимание. Не отрываясь от разрезания ткани, Бак смотрит на Криса, пытаясь придать своему лицу самое спокойное выражение, на которое он способен. — Я разбил телефон, — почти шепчет мальчик хриплым голосом и поднимает руку с гаджетом, по экрану которого расползлись тонкие трещинки. — Папа не расстроится? Бак, не сдержавшись, смеется и тут же качает головой. — Конечно нет. Наконец, ткань полностью разрывается, и он снова обходит Криса и засовывает руку с ножом под кусок бетона, чтобы разрезать штанину по длине. Без обзора или хотя бы фонарика сделать это трудно, и он боится поранить ребенка, но других вариантов не остается, потому что вся команда занята и Бак уверен, что справится один, не отвлекая никого от других пострадавших. — Я сейчас буду разрезать твои штаны, но мне ничего не видно, так что если я тебя задену – сразу говори. Хорошо? Крис кивает, и Бак приступает к делу. Он старается не медлить, но и не слишком торопится, чтобы случайно не дернуть рукой. Бак прикусывает щеку, пытаясь сосредоточиться, и чувствует привкус крови во рту, который уже почти забыл. В какой-то момент Кристофер охает, и Бак тут же замирает, но мальчик сразу кивает, давая добро продолжать. Из его телефона доносится чей-то голос, возможно, диспетчера, который старается оценить обстановку, но никто из них не обращает на него внимания, боясь сделать лишний вздох. — Мне нравились эти штаны, — бормочет Крис и кашляет. — Мы купим тебе новые точно такие же, — обещает Бак со слабой улыбкой, и чувствует стекающую со лба капельку пота. Он слышит, как рвется ткань, и его рука с ножом внезапно дергается, ударяясь об бетон. Бак тут же вытаскивает руки и спешит к Крису, обхватывает его запястья и осторожно тянет на себя. Лицо мальчика кривится, но постепенно он полностью оказывается свободным, и Бак прижимает его к себе, зарываясь лицом в светлую макушку. Спустя несколько секунд, которых им обоим не достаточно, он отстраняется, осматривая ребенка с ног до головы, разворачивает его, чтобы взглянуть на застрявшую ногу. Там, где к ней прижимался кусок стены, осталась небольшая вмятина, которая должна исчезнуть через несколько минут. Чуть ниже колена — царапина от ножа Бака, за которую он старается не слишком сильно себя корить. А на голени — содранная поверхностно кожа, но ее заживление не должно занять много времени. — Я выгляжу смешно, — Крис оглядывает свои ноги, одна штанина целая и промокшая насквозь, а вторая отрезана под шорты, и они оба улыбаются. Бак ничего не говорит, лишь подхватывает мальчика на руки и выносит из помещения в коридор, слыша, как где-то неподалеку шумят спасатели, пытаясь найти других пострадавших. Он успевает пробежать всего несколько метров, как пол под ногами снова начинает дрожать, предупреждая о повторном толчке. Стены рассыпаются, где-то разбивается стекло, и Бак слышит голос Бобби, доносящийся из рации, но не может разобрать ни единого слова из-за грохота и звона в ушах. Ему кажется, что на ногу снова обрушилась пожарная машина, но он заставляет себя бежать, крепче сжимая руки вокруг Кристофера, чтобы не уронить его, и спускаясь по эскалатору, чтобы не провалиться с ребенком на несколько метров, если второй этаж не выдержит. Он уже видит выход в конце огромного зала с упавшими моделями самолетов, откуда совсем недавно вытащил Хейли, когда нога задевает что-то, и Бак, закрыв ладонью затылок Кристофера, валится на пол, мысленно молясь любому богу, в которого даже не верит, чтобы мальчик не пострадал. Бак открывает глаза, которые даже не помнит, как зажмурил, и приподнимается на локтях, закрывая Криса своим телом. Тот кашляет, и его очки потерялись где-то во время их эвакуации, но кроме этого с ним, кажется, все в порядке. — Ты не ранен? Что-нибудь болит? Крис качает головой, и его кашель стихает, но он все еще дрожит. Бак пытается подняться, но адская боль внезапно пронзает все его тело, и прежде, чем он успевает хотя бы сделать вдох, все вокруг темнеет.~~~
— Кристофер! — вскрикивает Эдди, когда в наушнике раздается грохот, сжимая руку Мэдди так сильно, что боится сломать ее, но она сжимает в ответ. Несколько минут царит мертвая тишина. Не в диспетчерской, куда продолжают поступать звонки, копошатся операторы, и Сью с Джошем руководят работой всего этажа. Но все это кажется таким фоновым, что Эдди не может различить слившиеся звуки друг от друга. — Кристофер? — повторяет Мэдди, но ответа все еще нет, и Эдди кажется, что его сердце останавливается. Бака вообще не должно было быть там. Он должен был сидеть дома или на пляже, где часто скрывался от проблем, чтобы разобраться с мыслями в голове, подхватив эту привычку от Эдди. Эдди пообещал Крису, что они поедут к Баку, будут есть бургеры и мороженое и смотреть фильмы, но вместо этого в его наушнике оглушающая тишина, и двое людей, которых он любит больше всего на свете, возможно, погибли под завалами. Если бы он не сидел на стуле, его колени бы просто отказали. Он не хочет потакать мрачным мыслям, которые с бешеной скоростью заполняют его голову, но перед глазами, из которых уже текут гадкие слезы, уже стоит образ его мертвого ребенка, которого он должен был защищать, но снова подвел, и друга, которому так и не сказал правду. Эдди вырывает руку из хватки Мэдди, но та продолжает произносить имя его сына, надеясь на ответ. Он не хочет винить ее, не хочет винить Джоша за то, что они не отпустили его, потому что рациональная часть его понимает, что он не только не успел бы доехать, но и не смог бы ничего сделать, но та часть, которая отвечает за эмоции, заставляет его подняться со стула, схватить чашку Мэдди со стола и со всей яростью, что накопилась в нем, швырнуть ее на пол, будто в замедленном действии наблюдая, как осколки разлетаются по полу. — Он не шевелится! — внезапно доносится из наушника голос сына, и Эдди резко разворачивается. Мэдди смотрит на него со слезящимися глазами, и ее губы шевелятся, но слова смешиваются с окружающими звуками в белый шум. Кто-то подхватывает его под локоть, хотя Эдди даже не осознает, что ноги его не держат, и он впивается рукой в край стола так, что костяшки белеют. — Бак не шевелится! — повторяет Кристофер, и Эдди заставляет себя сесть обратно на стул. — Крис, ты ранен? — спрашивает Мэдди, и он даже не представляет, как она умудряется сохранять хладнокровие в таких ситуациях. Когда около полугода назад он переводился со службы в диспетчерскую, ему предложили место за компьютером на случай, если захочет продолжать прямую помощь людям, просто отдаленно, но что-то заставило его выбрать должность сотрудника по связям с общественностью, и он еще никогда не был так этому рад. Да, пустой офис и бесчисленные вопросы в Твиттере убивали его желание идти куда-то утром, но слушая, как кричит от страха его сын, он понимает, что это слишком тяжело для постоянной работы. Он принял один вызов еще в марте, сохраняя спокойствие ради блага паникующей семьи, но один — не сотня за день. — Нет, но Бак… Он не шевелится. — Ты можешь идти? — Нет, он меня придавил! — Крис, у тебя есть трудности с дыханием? Бак, — голос Мэдди на секунды срывается, — Бак не мешает тебе дышать? — Нет, но я не могу пошевелиться! На него упал потолок! С каждым словом Эдди все больше кажется, что его желудок вот-вот вытолкнет из себя все содержимое, точнее один несчастный сэндвич, который он проглотил утром перед работой, и чашку кофе, которую выпил уже здесь. Он с горечью осознает, что сэндвич разваливался на части, потому что Бак делает их гораздо лучше. — Крис, мне нужно знать, где ты находишься, чтобы прислать помощь. — Мы… мы спустились на первый этаж… Тут самолеты… — Мэдди косится на Эдди, но тот лишь кивает. — Молодец, скоро за вами придут. Она стучит пальцами по клавиатуре, переключая каналы. — Капитан, у меня на другой линии Кристофер. На них во время эвакуации обрушился потолок, и… пожарный Бакли потерял сознание. Крис сообщил, что они на первом этаже, вокруг него самолеты. — Принято, диспетчер. Мэдди снова переключается. — Крис, помощь уже в пути, все будет хорошо. Мальчик не отвечает, они оба слышат, как он копошится и пыхтит, возможно, пытаясь сдвинуть с себя Бака. Одно дело, когда тебя придавливает землей, но совсем другое — когда это близкий человек, который не подает признаков жизни. Эдди не представляет, что сейчас творится в голове Кристофера и, как бы это ни было эгоистично, даже не хочет представлять. Он не хочет, чтобы его ребенок снова переживал травму от потери близкого, но если этот близкий умрет на его глазах… вряд ли он сможет оправиться. Иногда по вечерам он спрашивает про маму, и они могут несколько часов разговаривать, и Крис, заворожено глядя на Эдди, слушает, как она любила клубничное мороженое и громко смеялась в кинотеатре на комедиях. Иногда Эдди достает старые фотографии, которые нашли его родители у себя в доме в Эль-Пасо и прислали ему, и они молча смотрят на них. Некоторые Крис повесил в рамки у себя в комнате. Но мальчик не видел, как она умерла, ее кровь на асфальте отпечаталась только в мыслях Эдди. Крис сам знает, что Бак любит шоколадное мороженое и плачет, когда смотрит грустные диснеевские мультфильмы. Их совместных фотографий полно на холодильнике в доме Диазов и в квартире Бака, а в телефоне скоро закончится память из-за видео с походов в зоопарк, хотя сейчас их стало заметно меньше, потому что он предпочитает проводить время с друзьями. Эдди ни за что не скажет этого сыну и, наверное, никогда не посмеет произнести вслух, не возненавидев себя до конца жизни, но Бак за меньший срок стал для Кристофера родителем лучше, чем была Шеннон и уж тем более чем он сам в начале своего отцовского пути. У него нет никаких обязанностей перед Диазами, но, лишь однажды услышав о проблемах Эдди, он занял свое место в их семье и никогда не давал полагать, что хочет уйти. Он стал родителем Кристофера задолго до того, как узнал про завещание. Эдди знает, что Бак считает себя лишь запасным планом в случае трагического исхода. И это его вина, что он позволил Баку так думать. Он никогда не был запасным планом. Он всегда был их семьей. — Крис? Крис, о Боже, Крис, — раздается хриплый голос в наушнике, и Эдди кажется, что с него подняли двадцатитонную пожарную машину. — Бак! — Ты в порядке? Я тебя ранил? — Нет. — Бак, Крис, вы нас слышите? После этого звуки сливаются в абсолютный хаос, с которым разбирается Мэдди, потому что Эдди, так и не сказав ни слова, поднимается со стула, снимает наушник и бродит за ее спиной, сжав руки в кулаки. Он чувствует, как ногти больно впиваются во вспотевшие ладони. Рядом с Мэдди появляется Джош, что-то записывая в свой планшет. Сью, тоже взявшаяся из ниоткуда, слегка касается его плеча, и ее губы шевелятся, а брови хмурятся, но Эдди лишь кивает в ответ, даже не думая о том, что она сказала. Мэдди записывает в программу какую-то информацию, и он косится на экран, запоминая имя больницы, когда замечает, что она уже сняла наушник и устало трет переносицу, не отрывая от него глаз. В этот раз его слух заметно проясняется, потому что голос больше не сливается с рабочей какофонией. — Езжай, — говорит Мэдди, но вместо того, чтобы сдвинуться с места, Эдди замирает, недоуменно глядя на нее. — Что? — Езжай в больницу. Я же вижу, что тебя тянет туда. Ты не сможешь работать, пока не убедишься, что они в порядке. Они. — Сью… — Я с ней поговорю. Эдди благодарно кивает и направляется в свой кабинет, чтобы забрать ключи от машины, но Мэдди окликает его в последний раз. — Скажи Баку, что я приеду, как только смена закончится. Пожалуйста. Он снова кивает и мчится в офис, доставая по пути из кармана телефон, находит нужный контакт и нажимает кнопку вызова. Звонок не проходит, переводя его на голосовое сообщение, но это даже к лучшему. — Эй, Бак, я знаю, что сейчас не самый подходящий момент, но…~~~
Просыпаться в больнице – полный отстой, Бак знает это не понаслышке. Лампы слишком яркие, стены слишком светлые – все будто создано для того, чтобы пациентов с мучительной головной болью поскорее отправить в конец туннеля, к золотым воротам, в райский сад и все такое прочее. Он помнит, что пришел в себя еще в Научном Центре, несколько минут работая на одном адреналине, пытаясь сбросить с себя бетонную плиту, пока команда не сняла ее у него со спины. После этого он увидел только солнечный свет на улице и тут же свалился в руки Бобби, и все сразу оборвалось. Помнит, как очнулся в скорой через несколько минут, потому что Чим прижимал к его носу флакон с нашатырем, и отпихнул его руку, делая глубокий вдох. Перед глазами замаячила Хен с фонариком, совсем рядом раздался голос Кристофера, но слов уже было не разобрать, ведь сон снова накрыл его с головой. Он успел лишь произнести имя мальчика, прежде чем снова отключиться. Но все это было гораздо лучше, чем просыпаться в палате под яркой лампой и светлыми стенами вокруг, где единственный источник звука – это монитор, контролирующий его жизненные показатели, и приглушенные голоса из коридора. Бак привык просыпаться, чувствуя пронзительный взгляд сестры или Бобби, но у изножья кровати никого нет, а поворачивать голову страшно, потому что все его тело неприятно ноет, так что он снова закрывает глаза, надеясь вернуться в сонное царство. Справа от него внезапно что-то щелкает, и Бак невольно вздрагивает, медленно поворачивается, открывая один глаз, а затем другой. На неудобном стуле в метре от него сидит Эдди, вращая в руках… его телефон? Бак уверен, что оставлял его в шкафчике на станции, но в глаза бросается стопка одежды, в которой он приехал на работу, лежащая на тумбочке рядом с кроватью, и его пустая сумка на стуле в углу. — Бобби привез твои вещи, — произносит Эдди, будто прочитав его мысли. — Команда и Мэдди приедут, когда у них закончатся смены. — Понятно, — отвечает Бак, и между ними воцаряется неловкая тишина, которую они оба не знают как заполнить. Молчание никогда не было таким напряженным. Рядом с Эдди Бак всегда чувствовал комфорт, даже не произнося ни слова. Он мог часами смотреть на него, не отрывая глаз, и Эдди бы даже не поморщился, потому что они привыкли видеть только друг друга. Но сейчас… Сейчас между ними будто выросла невидимая стена, и Бак не мог не винить в этом себя. Я люблю тебя, всплывает в голове мысль, за которую он держался, пока вытаскивал Хейли из-под самолета в Научном Центре. Ему хочется верить, что она набралась смелости сказать Лили о своих чувствах, но даже если этого не произошло пока что — он понятия не имеет, сколько сейчас времени, хотя солнце за окном подсказывает, что с момента землетрясения прошло не так уж много, но Хейли вполне могла быть занята врачами, — она скажет совсем скоро, и вселенная даст Баку знак, что это случилось. Я люблю тебя, думает он снова, когда Эдди поднимает глаза и поджимает губы, становясь похожим на смайлик в его телефоне, которым он так любит дразнить Диаза. Я люблю тебя, он открывает рот, чтобы, наконец, сказать три заветных слова, надеясь, веря, что получит взаимный ответ, когда дверь палаты распахивается, впуская молодую женщину в белом халате с бейджиком Доктор Алана Ричардс на груди. — Мистер Бакли! — говорит она с улыбкой. — Рада, что Вы снова с нами. Как Вы себя чувствуете? — Будто меня придавило крышей? — неудачно шутит Бак в ответ, и Эдди фыркает, но он не отворачивается от врача. Доктор Ричардс смотрит его медицинскую карту, затем переводит взгляд на монитор и снова на Бака. — Что ж, хорошие новости – у Вас нет сотрясения мозга. Ваша спина приняла основной удар на себя, так что спать на ней в ближайшее время будет проблематично из-за гематомы. Помимо этого, — она снова пробегается глазами по его карте и хмурится, — я так понимаю, несколько лет назад у Вас была травма ноги? Бак кивает. — Постарайтесь снизить свою физическую активность на ближайшие несколько дней. Я подберу Вам болеутоляющие, ночью мы еще понаблюдаем за Вашим состоянием, а утром отпустим домой, хорошо? Она улыбается и, не дожидаясь ответа, исчезает из палаты так же быстро, как появилась, снова оставляя Бака и Эдди наедине. Они оба продолжают упрямо молчать, хотя Бак видит по напряженной осанке Эдди и тому, как его пальцы нервно крутят телефон Бака, что он хочет что-то сказать, но не решается. Это так на него не похоже – Диаз никогда не стесняется делиться своим мнением, он скрывает только… чувства. Какими бы они ни были. — Ты был прав, — не сдержавшись, произносит Бак. — Я ошибся, — одновременно с ним говорит Эдди. Они оба поднимают глаза и несколько секунд без слов изучают друга. — Ты был прав, — повторяет Бак, и брови Эдди удивленно поднимаются. — Когда ты только ушел из команды, я понимал, что ты делаешь это ради сына. Наверное, я принял твой уход, потому что был уверен, что это временно. Эдди горько усмехается и опускает взгляд, нажимая на экран телефона, и Бак краем глаза замечает висящее уведомление, но даже не дергается, чтобы забрать гаджет у Диаза. Они оба вспоминают тот неловкий ужин, когда Эдди сказал Баку, что уже двинулся дальше и посоветовал ему сделать то же самое. Они оба знают, что Эдди соврал. Они оба знают, что Бак не смог двинуться дальше, навсегда связав свою жизнь с Эдди. — Но прошли месяцы, — продолжает Бак, — и до меня дошло, что ты не вернешься. И все твои разумные причины начали казаться глупыми отговорками. Все, что я слышал, - это то, что ты бросаешь меня. Знаю, это эгоистично и не так, но именно эта мысль прочно засела в моей голове. Глупо, да? Он тоже смеется и смотрит на свои руки, нервно дергает заусенец на указательном пальце, и около ногтя появляется крошечная капелька крови, которую он тут же стирает уголком одеяла. — Мы даже не вместе, но мне было так больно, будто ты забрал с собой часть моей души. Я совсем забыл, что ты сделал это ради Кристофера. Но сегодня я это вспомнил. Жизнь непредсказуема, и, если есть возможность, лучше снизить риски, чтобы провести больше времени с ним, — Бак слабо улыбается. — Прости, Эдди. — Нет, — внезапно произносит Эдди, и Бак хмурится, резко поднимая взгляд. — Я ошибся. Я думал, что делаю это ради него, но в результате он был несчастен, я был несчастен. И ты тоже. В выигрыше не оказался никто. Разве что люди, которые не стали жертвами моих панических атак. Он ненадолго умолкает. Мимо палаты проходит медсестра, заглядывая сквозь окно, но не останавливается надолго, продолжая свой путь. — Мне нужно было уйти, чтобы привести себя в порядок, разобраться с проблемами и стать лучше. Ради Кристофера, ради тебя. И ради себя. И мне стало лучше, я должен был вернуться, но продолжал отрицать очевидное, и посмотри, чем все обернулось? — Эдди… — Крис пострадал, а меня не было рядом, потому что я сидел в чертовом кресле и слушал через наушник, как ему страшно. Ты вытащил его оттуда, и я хочу делать то же самое для других. Хочу, чтобы мой сын знал – если что-то случится, я сразу примчусь ему на помощь. — Он знает, Эдди, — нежно шепчет Бак и протягивает руку, слегка касаясь кончиками пальцев колена Диаза. — Ты его герой. Вне зависимости от того, где ты работаешь. — Но я хочу продолжать доказывать ему это. Хочу, чтобы он гордился мной. — Он гордится тобой. Эдди опускает одну руку поверх руки Бака, почти переплетая их пальцы. — И тобой тоже. Они снова молчат, и Бак вспоминает, что не задал самый важный вопрос, мучающий его с того момента, как он проснулся и увидел Эдди. — Где он сейчас? — Ему обработали царапины, сделали вакцину от столбняка на всякий случай, и Карла отвезла его домой. Он хотел обзвонить всех друзей, но заставил пообещать, что я привезу тебя, как только врач разрешит. Бак кивает. — Не подумай, что я возражаю или не доверяю тебе, но почему у тебя мой телефон? Эдди мнется, продолжая крутить его в одной руке, и по тому, как сжимаются его пальцы, Бак понимает, что задел что-то важное, потому что все тело Эдди напрягается. — Когда тебя везли в больницу, я отправил тебе сообщение. Оно очень… личное. И может все изменить между нами. Я хотел удалить его, потому что знаю твой пароль, – и это, наверное, причина не доверять мне, – но решил, что это будет нечестно по отношению к тебе. Поэтому я выйду на несколько минут, чтобы ты сам решил – удалить его или послушать. Эдди выпускает пальцы Бака из своей хватки, сразу же чувствуя холод там, где они соприкасались, поднимается со стула и протягивает телефон, который тот медленно забирает, растерянно глядя на Эдди своими большими голубыми глазами, которые в белой комнате кажутся еще светлее. Диаз выходит из палаты и становится у противоположной стены, сквозь стеклянное окно в двери наблюдая за тем, как пальцы Бака нерешительно стучат по экрану. На долю секунды он был уверен, что он удалит сообщение и все вернется в прежнее русло, когда они будут танцевать вокруг друг друга, нежно смотреть, не решаясь на большее, но Бак нажимает на экран, и Эдди понимает, что это произошло. Эдди смотрит, как на лице Бака сменяются эмоции, как он хмурится и улыбается, и в какой-то момент их взгляды встречаются через окно, и глаза Бака широко распахиваются, а губы приоткрываются, будто он хочет что-то сказать, но не может. Он внезапно скидывает с себя одеяло и, слегка шатаясь, торопится к двери, хотя его лицо искажается гримасой боли, и Бак прикусывает губу, хватаясь за дверную ручку. Эдди торопится ему навстречу, но не успевает произнести ни слова, потому что рука Бака хватает его за воротник рубашки и тянет к себе, и их губы встречаются в долгожданном поцелуе. Плевать, что это не романтический вечер в ресторане, не тихий ужин на кухне, где Бак таращился бы на ночник-тостер. Нет лазаньи, которую иногда готовил Бобби в огромном количестве, раздавая всей команде. Эдди знает, что его губы на вкус как горький кофе из автомата в коридоре больницы, а губы Бака отдаленно напоминают зубную пасту, которой он чистил утром зубы, и они такие мягкие, что Эдди не хочется отрываться, но он заставляет себя, чтобы перевести дыхание и посмотреть Баку в глаза. Они блестят от слез, и ладони Эдди поднимаются к его лицу, вытирая большими пальцами стекающие по щекам капельки. Он невольно смеется, Бак вместе с ним, и он снова чмокает его. — Твою задницу видно, — шепчет Эдди ему в губы. — Плевать, — Бак снова смеется, наполняя новый поцелуй вкусом счастья, не обращая внимания на глазеющих медсестер и пациентов. — Эй, — Эдди целует его в кончик носа, продолжая водить пальцем одной руки по щекам, а второй тянется за спину Бака, сжимая дверную ручку. — Раз ты теперь мой бойфренд, то только я могу смотреть на эту задницу. Даже в больничной накидке. Он открывает дверь и заталкивает Бака обратно в палату. — Бойфренд, значит? Так быстро? — Абсолютно. Эдди снова его целует, чувствуя, как все встает на свои места. ~~~ «Эй, Бак, я знаю, что сейчас не самый подходящий момент, но я еду в больницу и думаю, что если не скажу сейчас, то снова сдам назад. Когда я услышал, как Кристофер произносит твое имя, внутри меня что-то оборвалось. Мне и так было страшно из-за сына, но ты тоже оказался там, и весь мир будто потерял смысл. Потому что я знал, что ты отдашь все, даже свою жизнь, чтобы вернуть его домой целым и невредимым. Но в этом все и дело – я не хочу, чтобы ты отдавал свою жизнь. Я хочу, чтобы ты вернулся домой вместе с ним. Вчера я сказал тебе, что мое место там, где мой сын не будет обо мне переживать. Возможно, это так, но я и сам не подозревал, что не понимаю значение собственных слов. Потому что мой сын не будет переживать обо мне, если я с тобой. Потому что мое место там, где я счастлив, а счастлив я с тобой. Ты мой дом, ты моя семья, и я люблю тебя. Люблю не потому, что ты готов рисковать собой, а потому, что ты знаешь меня, иногда даже лучше, чем я сам. Поэтому я готов вернуться, и хочу вернуться к тебе».