Искры

Мади высекает искры. Такая будничная работа: разжечь огонь, приготовить еду. Прежде ее не беспокоил повседневный труд, пускай даже самый тяжелый или скучный. Она знала, что на ее острове все трудились свободно. На ней не было кандалов, ни железных, ни тех незримых оков закона, что связывали раба с его хозяином. Теперь же рутина нагоняет на нее тоску. В сумерках тропический лес наполняют какие-то плачущие звуки — голоса птиц, обезьян. Мади не плачет. Она не пролила ни единой слезы по Элеонор, она не рыдала по Флинту. Ей просто тоскливо высекать искры в одиночестве. Странно, думается ей, что огонь вовсе ее не пугает. Пожар в том доме едва не убил ее, он разлучил ее с Элеонор, не позволил сказать «Прощай». Элеонор умерла не рядом с ней. Она умерла на руках у Флинта. Как умер сам Флинт? Что сказал ему Сильвер после того, как застрелил его? Мади не верила в красивую историю о встрече Флинта с его любовником в Саванне. Она знала наверняка: Флинт погиб от руки своего друга. Почему нет? Он и сам убивал своих друзей или хотя бы братьев по оружию, кем они там друг другу приходились. И тем не менее в этой бесконечной пляске смертей Мади отчетливо видит именно эти две смерти: Элеонор и Флинта. Странно, пожалуй, что они протянули так долго. Отец рассказывал Мади, как много недругов было у Элеонор в Нассау. Жаждущие смерти Флинта могли бы буквально выстроиться в очередь. В любой момент времени она назвала бы минимум двух людей, которые мечтали перерезать ему горло. А они жили. Не очень спокойно, совсем не счастливо. Назло. И с дьявольским упрямством шли к своей цели, которая всегда была больше них самих. Шли, сметая со своего пути врагов, случайных прохожих, даже друзей. Потому что не могли толком никому объяснить, что там, почему так. Разве кто-то чему-то учил их самих? Семья, что отвернулась от Элеонор. Лондон, выплюнувший Флинта. Мир, который их презирал. Мади невольно вздрагивает, представляя это. У нее самой был отец, у нее есть мать. Родители ее учили. По крайней мере, старались. Но даже они не научили ее, как ответить на вопрос Сильвера: «Что дальше, за войной?» Сильвер долго ходил под парусами, но так и не стал моряком. Он не понимает, что невозможно увидеть, что там, за горизонтом. Что нужно плыть. Например, в мир, где нет рабства, нет власти Англии. А что есть? Флинт не мог ему ответить, он не знал. И Мади не знает. И теперь не узнает никогда. Потому что их, упрямых и злых, больше нет. Впрочем, Элеонор сама попыталась уйти на покой, когда поняла, что носит ребенка. Или же нет? Может быть, ее путь к ребенку, которого она даже не видела, был похож на путь Флинта к миру, которого он себе не представлял. Отчаянный рывок в темноту: что там, бездна или драконы? Или открытия, свобода, любовь. Они этого не узнают. Оба умерли, беременные тем, чего не видели, не трогали, не понимали. Просто верили. Еще они верили своим близким людям: Роджерсу, Сильверу. Зря. Элеонор погибла по вине мужа, Флинта застрелил его лучший друг. Мади не была близким человеком для них обоих. Впрочем, с Элеонор они когда-то считали друг друга сестрами и почти вернулись к этому в конце, из последних сил сражаясь рядом. Флинт так и не стал для Мади братом. Не успел. Хотя, наверное, мог бы. Сильвер с ужасом говорил ей: «Вы так похожи». Костер, наконец, поддается ей, разгорается, трещит. Они с Элеонор развели тогда огонь. — Этот огонь мы могли бы зажечь с тобой, Джеймс, — шепчет Мади, подбрасывая еще веток. Искры взвиваются вверх и тут же бесполезно гаснут во мгле тропической ночи.