Большинство людей, спокойно живущих на трех островах Инквела, не знают какого жить в тихой, смиренной, вынужденной изоляции от общества. Но совсем маленькая, ничего не понимающая дочь самого барона Лакрицы прекрасно знакома с одиночеством.
К сожалению родителей, их чадо не было апатичным, спокойным интровертом с узкой во всех пониманиях зоной комфорта, нет это был
юный огонек страсти и интереса, шмыгающий туда-сюда в огромном, соотносительно детского худого тела, замке.
Ее ругали за, казалось, обычные детские "волевые" выходки:
били по рукам, если та опрокинет любимую вазу матери –
баронессы Шарлотки, или
полосовали тонким эластичным кнутом тощие слабые икры, если та будет мешаться под ногами или что ещё хуже: начнет докучать кому-то из прислуги.
Но одна приятная радость была:
иногда взрослые ездили на различного рода празднества и брали юную Бон Бон с собой.
Так, примерно с пяти лет девочка ездила на самый массивный и продвинутый, по тем временам, третий остров, на яркую в жизни несчастного ребенка ярмарку, но с твердым условием от вечно недовольной матушки: держаться не дальше двух шагов.
И никто не понимал, что этого хватало юному сердцу для счастья, пусть и недолго.
Шумиха, чей-то громкий смех, городское песнопение.
Просто настоящие, не нарисованные на плотной рисовой бумаге каракули разноцветной патокой. Вот знаменитая писательница с дочерью, какой-то колдун... И в конце она всегда получала вкусную диковинку, которую отец покупал в знак окончания прогулки.
И каждый день был одним и тем же, в пятый или шестой раз поездки всё пролетало мимо глаз и ушей, Бон знала абсолютно всё наизусть. Кто когда уйдет, кто что продает. Это постепенно становилось
неинтересным, но странно развившаяся клаустрофобия и осознание того, что возвращение в старый добрый дворец задача двух секунд заставляли улыбаться и радоваться привычным на тот момент вещам.
Благо одно очень важное событие будет помнить до конца жизни:
это было на третий год, после разрешения выходить из стен замка.
В воздухе стояла сильная духота, ветер ни в какую не соглашался хотя бы обогнуть своими тонкими холодными руками вспотевшее липкое лицо девочки в милом пастельно-розовом платьице с завязанным на талии, и спрятанным за спиной, широким белым бантом. Придерживая руку нелюбимой всем сердцем
мамы, что спокойно общалась со своей, неизвестной девице, подругой, молча рассматривала новые, начищенные прислугой, глянцевые балетки того же цвета, что и одежда, с милой брошью на носочке, похожей на толи кренделек, толи на уменьшенную и видоизмененную улитку с сахарной присыпкой на боку.
–
Матушка... – пугливо начинает малышка, сжимая большую ладонь в белой перчатке. Из-за переполнявшего ее страха заложило уши, и кроме протяжного, надоедливого писка она ничего не услышала, но тон женщины действовал на само подсознание, и было точно понятно:
лучше просто молчать и ждать конец диалога.
Внезапно, для всех, кто оказался в небольшой и неловкой ситуации, в наследницу сахарного королевства врезается какой-то до ужаса громкий, неугомонный
мальчишка в коротких, бледно-пастельных розовых шортах и сбив с ног сначала Бон Бон, что неаккуратно полетела вперёд, спотыкаясь об обувь, а с ней же и непонимающую ничего мать, которая в свою очередь с трудом удерживается на ногах, тоже плюхается пятой точкой, почесывая ушибленную об острое плечо голову.
–
Что за невоспитанный человек! – взревела женщина, резким движением руки поднимая лёгкую как пёрышко дочь на ноги. В ее белых, чуть золотистых глазах читалась острая как сабля ярость с нарастающим гневом.
Пока матерь, игнорируя беспокойную подружку, что неразборчиво старалась перекричать женщину с целью успокоить хоть как-то, унижала чуть осипшим, из-за повышенного тона в голосе, воплем, Бон пугливо и торопливо потирала глаза от попавшей в них пыли, пока ее несильно хлопали тонкой ладонью по поле платья, плечам, похоже это платье она уже никогда не наденет...
Не торопясь открывает глаза и вот он. Момент, который навсегда закрепился в юной, ветреной, но уставшей от вечных указаний голове:
золотые, чуть кислотные глаза робко встречаются с темными карими, казалось даже черными как смоль. И несмотря на их темный цвет, была видна эта неподдельная детская радость, которая прятала склизкое чувство страха перед неизвестной женщиной, встретившая дитя криками и оскорблениями. Молчит и непонимающе улыбается.
Неожиданно для детского сердца, то забилось быстрее, на припудренном лице появился неоправданный лёгкий и теплый румянец, ноги значительно ослабели и стоять было невыносимо тяжело.
Маленькая девочка сжала ладонь родителя сильнее.
–
Матушка! – выпрямив спину на столько сколько могла Бон Бон, уверено окликнула мать, потянув конечность взрослого на себя.
Недовольная и резкая личность обернулась на своё чадо с возмущенным, чрезмерно недовольным и злым лицом, предварительно озарив свирепым золотистым взглядом с узкими зрачками. Она была похожа на психопата, который ругает своих бедных животных на глазах и других, но ей явно всё равно на то, что скажут другие.
–
Я слушаю. – безэмоционально и холодно откликнулась баронесса, уставившись на сконфуженное лицо своей дочурки.
В маленькой голове гулял панический ветер, пока малышка отчаянно пыталась придумать отвлекающий, от ругани неизвестной мальчишке личности маневр, чтобы не выглядело подозрительно и она смогла спасти беднягу. В голову пришло самое позорное: Бон насупилась, пока родитель не сел перед ней на колено, продолжая пачкать одежду и не повторил сухим голосом.
–
Бонни, я слушаю.
–
М-матушка. – моментально поробев, сжав полу тонкого розового платья, юная леди отвернулась, зажмурилась в отвращении, словно сейчас перед ней препарированная лягушка и недовольно процедила в сторону. –
Мне нужно в уборную.
Мальчишка громко прыснул в быстро выставленный маленький кулачок в потрёпанных перчатках бежевого цвета и заулыбался. Неловко и стыдно.
До жути, до смерти.
– Я с тобой ещё разберусь. – тяжело выдохнув и сложив тонко выщипанные брови домиком, сощурилась Шарлотка и повела дочь куда-то в сторону, мило прощаясь с подругой. –
Дьяволёнок. – напоследок поматала головой и скрылась в толпе.
***
Как же глупо вот так, глубокой ночью, неспокойно лежать, вертеться на сахарных воздушных простынях как заводная юла и по-детски надеяться на, пусть и короткую, но новую встречу с тем храбрым и весёлым, даже слегка невоспитанным и озорным, мальчиком с ярмарки.
Казалось бы, обычный крестьянин: неумытое лицо с длинным и острым носом как у Пиноккио из старой одноименной сказки, замызганные потёртые, местами зашитые разными заплатками шортики, широкая майка, заправленная в короткие штанишки, не гармонирующие с этим странным стилем розовые балетки с золотыми серпами лун на носу и серые из-за пыли носки-гольфы, всё простое в его образе, но черт его дери
эта широкая заводная улыбка, яркие и жизнерадостные глаза и манящие, странно пахнущие грязной землёй как после дождя, волосы...
Это
новое во всех смыслах
теплое ощущение было
тяжёлым для юного сердца, голова отказывалась думать, тело потело больше обычного, казалось вместо Бон на постели лежала фигурная свечка, которая сгорала и таяла от своих теплых мечтаний и мыслей.
– Ох солнышко, похоже ты
влюблена! – мило и весело ответила на волнующий девочку вопрос старушка горничная улыбаясь тонкой полоской морщинистой губ.
Но сколько бы радости и тепла не излучала застывшая позитивная эмоция женщины, в душе наследницы, где-то внутри что-то хрустнуло, хотя скорее с характерным для хрупкого стекла треском
сломалось.
"
Любовь это так тяжело", по крайней мере так говорила матерь, когда каждый раз ее спрашивали об этом. Она обычно сидела поздними вечерами в одинокой небольшой подсобке, освещаемая одной лишь ароматной медовой свечой, за невысоким писательским столом и бокалом чего-то крепкого, заполняя пространство металлическим красным и тонким запахом, с грустным и усталым видом, выводя голым пальцем без перчатки эллипсы разной величины на глубоком, изрисованном различными узорами фужере.
Только Бон Бон знала убежище матери, отцу никто не говорил об этом. Это был важный для всех секрет.
***
–
Прошу, матушка! – громко умоляла женщину
пятнадцатилетняя Бон, стоя на тонких и хрупких коленях, пачкая в придорожную грязь и сухую пыль длинное светло-розовое, шелковое платье, смотря в знакомые всю жизнь, но не родные глаза, пытаясь найти в них хоть каплю сострадания.
Жаль, хотя не удивительно, вечно исходящий из самой женской души холод, скрашеваемый лёгкой теплотой ладоней в ткани, отвечает на обращение дитя прямым и громким: "
нет" и баронесса тресет головой из стороны в сторону, отворачиваясь от заплаканной физиономии с угрюмым и каменным лицом.
–
Матушка... – тихо шепчет девушка и жмёт непричесанную голову к земле, умоляя с неконтролируемыми слезами на лице сильнее, хватая в ладони куски мокрой почвы.
Плевать на испорченные перчатки, размытый макияж. –
Я не хочу, матушка...
***
На ее быстро и неожиданно пришедшее двенадцатилетие, крайне поздно, во время веселого празднества, пришел неприятного вида, как для самой девицы, так и для остальных гостей, в том числе родителей, чрезмерно пухлый, достаточно чтобы крепкий жилет был натянут на выпирающем брюхе-животе до хруста миниатюрных пуговиц, усатый, с длинной, наполовину выкуренной, толстой сигарой в золотых или просто жёлтых зубах мужчина средних лет и сверкнув хитрыми, немного узкими лисьими глазами потопал в сторону именинницы и ее родных, попутно копошась в глубоких карманах выглаженных на скорую руку серо-коричневых брюк.
– С днём рождения. – он протягивал в тонкие ладони небольшую бархатную, красно-розовую, приятную на ощупь коробочку, украдкой подмигивая отцу – главе семейства. На этот крайне "незаметный" жест жена барона Лакрицы высокомерно фыркнула, махнув объемным веером в его сторону, подняв голову к высоким потолкам. – Такая красавица... – облизывая губы, ласково заигрывал, тянул жуткую улыбку выше, окрашивал детские чуть пухлые щёчки в приятный розовый цвет. Жаль только, от этого смущения не исходило того приятного тепла, что когда-то чуть не уронило девочку на землю повторно, как с тем глупым и неотёсанным мальчишкой.
– Фи, какой хам! – возмущенно шепчет мать, как бы невзначай адресуя слова старому развратнику, закрывая веки с пушистыми ресницами.
– Лакрица, дружище, позволь пошептаться. – он аккуратно коснулся детского плеча и как-то странно цокнул главе семейства, отводя от небольшого женского коллектива.
Жертва празднества нервно перебирала неожиданный во всех смыслах подарок из одной ухоженной и изящной руки в пастельной розовой перчатке в другую, незаметно поворачивая голову в сторону активно и весело беседующих взрослых дядек.
Матушка соизволила же покинуть своего ребенка, гордо дёрнув плечами и смахнуть с себя и своего вечернего наряда въедливый запах кислого и яркого зелёного винограда вперемешку с колющим носовые рецепторы киви.
Опустив неспокойный, но погрустневший взгляд на маленький красный чуланчик с сюрпризом, девочка аккуратно щёлкнула миловидный серебряный замочек посередине и медленно открыла так называемый "ящик Пандоры".
Ладони, даже не смотря на то, что в помещении было достаточно холодно, резко вспотели, в горле застыл комок чего-то непонятного и подарок моментально отправился в короткий и резкий полет, чья конечная станция являлась полом.
– Бон Бон! – весело окликает счастливый на вид отец и подходит с мужчиной к наследнице. – Конфетка моя, у меня великолепная новость! – подталкивая гостя ближе к дочери, Барон лишь улыбался и молчал.
Почему ты не возразил ему, а просто продал меня?
– Господин Глюкоуз. – он поклонился и снова хитро заулыбался. От него тошнило.
Нет не от его крайне странного вида, не от его жуткой и мерзкой манеры общения, а от осознания того, что он хочет от бедной девушки.
– Что же ты кидаешь подарки на пол? – невозмутимо и спокойно задал риторический вопрос папа, присаживаясь на своих тонких ногах на корточки и поднимая злосчастный сюрприз от малознакомого девушке мужчины. – Ох, какая красота, ты уж ее не слишком сильно балуй! – посмеиваясь, протягивал в грубые мужские ладони коробок, закрывая свои глаза как физически так и душевно.
Предатель.
– Ох, конечно. – прыснул в ответ и повернулся к юной девице. Прямо перед ее лицом, озарив золотые глаза приятным розовым светом, господин показывает небольшое обручальное кольцо с изящным красным бриллиантом.
– Дьявол бы вас побрал, вы двое спятили?! – неожиданно ворвалась в этот очень неприятный диалог матушка, которая за долю секунды оказалась рядом с говорящими с бокалом крепкого яблочного сидра. – Я категорически против!
Обманщица, ты была рада услышать эту новость...
– Водитель ждать не будет. – громко, стараясь подавлять в себе слезы и бьющую изо всех сил горесть, женщина лишь подняла дочь за плечи аккуратным движением и махнула стареньким веером перед лицом.
Резко схватившись за корсет родителя, крепко прижалась будущая госпожа и просто плакала, от сильного разочарования и покунувшего ее слабое сердце счастье.
Первое время дорога шла ровным и аккуратным ходом. Небыстрая машина господина буквально летела по маршруту, пока весёлый водитель торопливо насвистывал мелодию неизвестной девушке песни, выворачивая сильно выпирающий руль из стороны в сторону.
Но пассажиров атаковала катастрофа: чем дальше они ехали, тем сильнее ухабистой и неровной становилось шоссе. Возможно поместье
Глюкоуза находилось достаточно далеко, из-за чего путь к его месту жительства желал быть лучше и презентабельней.
И как назло старый, извечно пыхтящий и скрежещущий горе-автомобиль с хрупким на вид темно-зеленым карнизом постоянно подпрыгивал вместе с небольшим коричневым чемоданчиком на, неестественно не съедобном, алюминиевом замочке.
Внезапно всё прекратилось и небольшое облегчение радовало, но когда мужчина, ворча и бурча под нос, недовольно вышел из кабины, тяжело вздыхая и оглядывая небольшой транспорт и тёмно-коричневые сиденья, юная госпожа неуверенно сжалась, сминая на ногах и без того грязное платье.
–
Марш, почему мы остановились? – по-детски пискляво и пугливо спрашивает девушка, выглядывая из-под "крыши" и окидывая печальным взглядом огромное поле сухой пшеницы или овса, точно не понятно.
–
Госпожа, не волнуйтесь. Обычная
минутная поломка. – если судить по тому, каким тоном изложил вердикт слуга и поправил темно-синюю, глянцевую из-за карамели бескозырку, осматривая при этом пустую местность, повод для паники имел место быть. Напряжение росло в геометрической прогрессии совместно с слабенькой тревогой и паникой.
Тихое шуршание в тонких, но густых колосьях где-то с левой стороны затерянной и кривой дороги лишь подкрепили нарастающее волнение и девушка трусливо ухватилась за некрепкую дверцу механического "коня", тресясь и еле-еле выглядывая на дергающиеся золотистые травинки.
–
С-сер Маршмелоу? – дрожащим голосом окликнула Бон Бон единственного взрослого поблизости с собой, но тот лишь что-то промычал в ответ, активно копошась замасленными и испачканными руками в двигателе, как он обозначил "бездарной посудины".
Несильный шум продолжался, активно становясь ближе, соответственно громче и девчушка, закрыв большие желто-лимонные глаза, мысленно взяла свою самую дорогую и любимую перьевую ручку с охровым покрытием из пищевого цветного порошка и начала расписывать темными черничными чернилами завещание своему так называемому "
мужу", привычной вроде как
любимой семье и откуда-то взявшемуся в голове и спокойно находящемуся на коричневом шоколадном столе цветку гвоздики.
Минуту, откуда тут гвоздика?
– Ну, ты видишь что-нибудь?! – весёлый явно юношеский шёпот разорвал нематериальный документ паникерши, которой пришлось постепенно открыть один, а затем и второй глаз.
Перед юной особой предстала непонятная во всех смыслах и домыслах, даже скорее комедийная ситуация:
двое парнишек ее возраста недовольно, размахиваясь руками во все стороны, раздвигая колосья и негодуя на бездействия друг друга, поглядывали то на обескураженную Бон, то по сторонам, то на водителя, что неторопливо закрывал кабину капота, то на свои испачканные, в обработанной рабочими земле, перчатки, ставшие из белых серыми.
Такие странные...
Глаза госпожи исследовали нежданных для неё гостей, задерживаясь на различных мелочах: на пуговках широких блузок, на позолоченных и потертых застежках комбинезона одного из них, на длинном и остром носе...
Длинный и острый нос...
Взгляд поспешно поднялся выше и осознание пришло в голову как пуля из револьвера. Снова это
приятное чувство,
теплое,
родное,
будоражущее все эмоции разом.
– Она всё ещё смотрит? – пугливо отводит взгляд паренёк с короткой, кривоватой стрижкой "под горшок". Небольшие блестящие
сережки в ушах были чем-то новым в его образе того самого единственного любимого.
Он изменился – действительно, как же можно было не догадаться? Почти десять лет прошло с той неловкой встречи на глупой ярмарке.
Интереснее стало, когда знакомый ранее парень что-то нашептал своему цветкоподобному другу на один из светло-оранжевых лепестков и среднего размера зеленый мягкий стебель вытягивается из монотонных кустов, быстро что-то чиркает на свободном куске полусырой придорожной земли и моментально прячется обратно.
–
П-привет... – тихо, чтобы никто не услышал, особенно водитель, она читает написанный текст, прикрывая ладонью рот и махая в ответном приветствии, счастливо улыбаясь. Неожиданный протяжный писк с их стороны напугал чужеземку. Длинноносый снова прильнул ближе к дружку и весело что-то попросил, ибо на его слова отреагировали усталым вздохом и снова начали "калякать" на темном песочке. –
Можешь выйти из машины? – разум моментально отрезвился и Бон отрицательно покачала головой, поправляя лёгкие и пушистые длинные волосы ладошкой, надув небольшие губки в печальной улыбке.
Такие просьбы, может они какие-то психи, а я с ними беседу затеяла...
Весёлый паренёк лишь недовольно закатил темные глаза, фыркнул на этот, как ему показалось, высокомерный и неуважительный жест, и снова начал нашёптывать своему цветочному напарнику, который уже улыбался на сказанные по тихому словечки.
–
Воображала! – громко крикнули хором мальчуганы и хрюкающе засмеялись.
–
Психи. – прыснула в ответ пассажир и отвернулась, скрестив тонкие руки в перчатках на небольшой, для ее возраста, груди.
Мотор торопливо проревел, при этом напугав обиженных собеседников, из-за чего те поспешно скрылись в густом пшенично-овесном поле, оставляя еле заметный след под собой, и в поникшем и озлобленном настроении Бон Бон.
Машина, с довольно больным и резким толчком, тронулась, медленно и аккуратно продолжив почти завершенный маршрут по неприятной во всех смыслах дороге.
