Медвежья нежность

Над головой расстилался холодный лазоревый купол небес в разводах облаков. Лес уже дышал подступающей стужей осени, хоть и не позолоченный янтарем листьев. Ветер резвился в кронах берёз , нашептывая им свои секреты. Но какими бы они не были, эти белоствольные девы в сарафанах будто содрогались в немом ужасе, едва завидев у озера мужчину в белом пальто. Лес помнит, господин Камышев. Помнит и молчит о ваших грехах, вскруживших вашу голову, ядом опьянивших разум, заставив почувствовать себя велителем и баловнем судьбы. Каждый день стал похожим на другой. Минула зима, хлопая своими белыми крыльями, что полярный угрюмый филин и скрылась, едва рассветное зарево согрело оледеневшие ветви. Под венцом благочестия вступая в новую жизнь, облаченные в шелка из обетов и клятв, мы веруем в лучшее, пока сами же не рушим в один миг все, что делали годами наши предки. Таково людское тщеславие и эгоизм. Лес пуст и негде уж вам скрыться от совести, гложащей вас заживо. Эта участь будет страшнее годов на каторге или в заточении за решёткой неизвестности, когда единственным, кто заговорит с вами, явится лишь печальный лик луны. Да и он будет своей белизной напоминать точеный фарфор лица той, которую вы погубили. Не согреют ваш душевный озноб ни яблоки неспелые, зеленью покрытые с глянцем и золотой жёсткой кислинкой, ни вишни тёмные и виноград с терпкой воздушной сладостью ключевой воды под солнцем. Только жасмин, стружкой кокосовой осыпающийся и пряность сухой травы будут вам спасением. В лоне этого леса бесшумного вы прячетесь, но прячется и от вашего взора холодного острого по кустам и валежнику наблюдатель немой , взирающий на вас со стороны, укутанный в тяжёлые меха. На рассвете он вкушает рубины малины сочной, а вечерами смотрит на звёздное небо. Не судит он вас, но жалеет, созерцая ваши мучения... Лучи светила закатного мёдом вязким стекают на его локоны, серебром у висков подернутых. Лелеет чело горячее рука нежная незримая, пока метается чародей в бреду жара тёмного, комкая простыни под гнетом нового кошмара. Миновала тогда наблюдателя пуля из ружья, смерть несущая. Скрылся хозяин лесной в глуши непроходимой, оставив вас в робости покаяния под палящим солнцем уходящих осенних дней-лебедей. Мысли бурлят и тревожно волнуются, что безбрежные гребни моря, переменчивые и капризные, повинующиеся воле ветра, ласкающие белизну песка и точащих берег под светом грустных звёзд. Он что то упустил. Необычайно важное. Пусть жена только чертами похожа на тот хрупкий призрак, хранимый воспаленным рассудком глубоко в тёмных недрах. Своими движениями, говором и очерком скул она была что рыжая дева леса, лукавая и строгая, но безоговорочно верная, понимающая с одной мысли. Но даже от неё он скрыл одну особенно тревожную мысль, что многими влажными от рос ночами не давала покоя, витая под потолком, отражаясь в огне камина, бликами кружащаяся на расписанных стенах, пестрящих росписями и образами диковинных животных. Чахотка миновала продрогшего от безумия мыслей безутешного грешника, что так часто бежал от всего, сжигаемый чувством вины и беспомощности перед неумолимым роком. Чародей день ото дня тешил себя премудростями своих колдовских таинств , но все было не то. Он будто утратил внутренний стержень и ту неутолимую жажду жизни. Радости жизни не тешили его впредь, посему Камышеву пришлось оставить дела насущные, чтобы заняться другими, более привычными деяниями. Этот особняк посреди леса, окружённый горами, стал отрадой и утешением, хоть и напоминал в особо дождливые, пронизанные грозовым рокотанием дни о былом. "-Везде ты.. Ты и твой голос. Отзвук твоего имени до сих пор сталью раскаленной режет нещадно моё чёрное сердце. Сидя в двуколке я видел тебя среди резвящихся посреди заснеженной улицы юных дев. Едва одна стянула с каштановой головки шерстяной платок, стряхивая с лица снег, сердце моё грешное вновь завыло подбитым волком. Лебёдка моя нежная. Дитя природы хрупкое. Оленька... Ослепило счастье благостей тебя, ненаглядная моя. И забыла ты о том, что действительно важно. Не нужен был тебе ни я, ни другие.. Верил твоей искренности, дитя. Поверил и щедрости судьбы, избежав кары судейской. Руки мои вечно будут в крови любимой женщины. И ничто уж её не смоет. Чувство любви не поселится в моей гнилостной душе впредь. Ибо оно сожгло её до тла. Не осталось ничего. Я не зверёк ласковый. Я чудовище... Жестокое, безумное в своей любви ревностной, что стало губилищем для всех. Отчего не я сгинул тогда на каторге? Думал, судьба благосклонна. Отнюдь. Она отнеслась ко мне с такой же жестокостью, как я к этому несчастному заигравшемуся ребёнку. Образы тех дней даже спустя несколько лет преследуют меня, заставляя раз от раза переживать те тёмные дни, безутешно рыдать над телом в алых шелках, чьи русалочьи волосы вуалью рассыпались по росистой траве у озера, путаясь в листьях душистых лип и россыпях ромашек. Нимфа лесная. Очаровала, околдовала меня, чародея,ослепила. Слишком поздно я задумался об истине. Отражение твоё в водах реки, во взгляде беззаботном отроковиц в кисейных платьях музеев, пичужками мерцающих среди картин и деревьев, звонким смехом пронзавших моё сердце... Я будто ослеп от слез. Ослеп и не вижу выхода, света в беспробудной тьме моего смертельного отчаяния, одиночества. Оленька.. Порочный грешник виновен, и ты виновна. Сколько раз я пытался наложить на себя руки.. Но тщетно.. " Мужчина поднимает глаза от рукописи, скользя затуманенным слезами взглядом по глади воды, кружащей на себе опавшие листья. Ветер кружил их в вальсе, метая и подбрасывая. Белое платье и звонкий смех, невесомость девичьего тела в руках, фата, увитая жемчугами и колышащаяся на ветру.. "-Кружи меня, а я буду на тебя смотреть..." " - Вновь ты здесь.. Призраком бесплотным везде находишь, мучишь.. А потом и заберёшь меня, неприкаянного к себе.. Маленький ангел, который так заигрался, что забыл о рае. Играючи, погряз в людских грехах. Безутешной ласточкой плакала ты на моих коленях, лишенная крыльев, не в силах больше взлететь. Сердце моё ныло от нежности и щемило от боли. Не в силах видеть твои мучения, мне пришлось тебе помочь взлететь... " Чародей, все это время сидевший, закрыв глаза и несущий безмолвную исповедь, прислушался к какому то звуку в глубине леса, медленно поднимаясь с сырой земли. Этот звук он однажды уже слышал. Верно, в тот роковой день его не покидало чувство, что некто неузнанный и незамеченный узрел воочию его низменное деяние, осуждал безмолвно и скрылся вновь в непроходимой чаще. -Придёт мне прощение , когда зимой распустятся из крови в снегу алые маки... - Камышев усмехнулся абсурдности своих мыслей. Хоть с предсказаниями у чародея не было промахов, сказанные слова показались бездушно-наивными. Обласканный чарующей безмятежностью этих уходящих августовских дней, он непрестанно лелеял дивную мечту о том далёком, поистине сказочном счастье, окрылявшего подобно теплому ветру, сыпящему на голову конфетти берёзовых семечек. Согретый воздушностью невесомых далёких мыслей, чародей витал под облаками, так и оставаясь на скамье под шатром ещё зелёных, с золотым тиснением, деревьев. Ночи бессонные. Сны пророческие странные истерзали утомлённый ум. И на шелках простыней он как в огне смертного одра вновь. Лес стеною зелёной, огненной вокруг. Шелестит редкий дождь по багровым листьям, пышущим пламенным жаром. Где то сейчас снова должен выехать на белом коне тот неумолимый смертоносный призрак под ликом девы хрупкой, что будет пронзать его строгим взором, режущим будто адские угли. Нет.. Её нет.. Отчего же? Неужели небеса решили оставить былое и не испытывать его? Солнечные лучи выхватывают робко образ под сенью раскидистого дуба. Сергей щурится, закрывая лицо, ибо увиденное ярче небесного светила. Холод серебряной луны обжигает сильнее солнца, ослепляя. Канув во тьму, слепец простирает руки, силясь не упасть. Чьи-то сильные, надёжные объятия подхватывают его у края бездны, мягко подтолкнув назад. Очнувшись от наваждения, Камышев ощущает под собой шелковую мягкость травы. В нос ударяет солоновато-сладкий запах роз, кружащий голову. -Осторожнее, Сергей Петрович... У вас голова закружилась. Вот вы и упали. - произносит над ним бархатный звонкий голос. Чародей потирает глаза, видя над собой зелень ветвей старого дерева. Тело как после тяжёлой болезни наполнено вялой слабостью и тянущей болью. -Лежите.. Вы устали.. Так долго терзались. Теперь вам нужно отдохнуть.. - вторит вновь ласковый голос. -Кто ты... Ангел? Я умер? -Нет.. Вы спите.. Моей задачей является только присмотреть за вами.. Ветер треплет волосы, закрывая тучами небеса. Боль в груди постепенно отпускает его,позволив выдохнуть свободнее. Чья-то красивая рука с длинными пальцами ложится на его лоб, касаясь закрытых век. Бархатистая мягкость холодной ладони усыпляет бушующую в челе колючую тяжкую боль. Утонувший в райской неге мужчина в забытье ловит губами перста своего благодетеля. -Спасибо... Ты освободил меня... Теперь мой дух спокоен... Прежде чем ты уйдёшь, мне хотелось бы знать.... Она... простила меня? В ответ лишь тихий смех. - Да. Теперь тебе осталось простить себя самого. -Это сложнее, чем ты думаешь, милый ангел... -Тогда я приду к тебе снова, чтобы в этом помочь. Когда зимой зацветут красные маки. Вздрогнув, Сергей резко садится, подняв голову с колен того, кто все это время говорил с ним. Сидящий рядом и впрямь оказался прелестным юношей, чьи речи и черты так сильно напоминали женственное воплощение. Ангельский лик казался одновременно простым и мечтательным. Очи его, оттенка тёмного янтаря, лучились изнутри печальной задумчивостью. В каштановых кудрях венок из синих васильков. Молодой человек ослепительно улыбается той самой улыбкой смущенного ребёнка, теребя лацкан рукава алой рубашки. На шее поблескивает шнурок с медвежьим клыком. -Берегите себя, Сергей Петрович. И следите за тем, на кого охотитесь. Верно, он сослужит вам хорошую службу. Тёплые мягкие губы оставляют осторожный поцелуй на челе опешившего Сергея. О, нежность этой робкой ласки была в тысячи раз прекраснее тех пылких поцелуев капризной Оленьки. -До встречи... Юноша улыбается одними глазами, смахнув ладонью слезу с щеки мужчины. Кто ты, дивное создание, ветвями и тиной укрытое от пыткого взора? Скользя по озеру одичавшему со свитой жёлтых уток и серых лебедей за кормой, рассекает хранитель на лодочке своей в угрюмом бездыханном безмолвии, всматриваясь в лесные стены на берегах вокруг, словно ища ответа у звонких холодностью остывших вод с лилиями, у зыбкого ветра, несущего за собой дух сухой травы. В кабинете эхом едва уловимым звучала из патефона сюита "К Элизе". Такая же нежная, как свадебный вальс в тот роковой, полный отчаяния и боли день. Печаль отринутой преданной любви... "-Почему ты прячешься?" "-Я не прячусь.. Я на тебя смотрю..." - молвил голос за стеной водопада. Блаженство в музыке, отрада в любви и доверие в чувствах. Что может быть прекраснее? Но увы , все это так недосягаемо. Почему же любовь так престранна и непредсказуема? Но именно она греет также, как холодными вечерами халат из шерсти, опаляет сильнее огня в камине и стирает душу в порошок как неумолимое течение времени... Дивный сон прерывается треском рокочущей грозы. Сергей подскочил на кровати, тревожно всматриваясь в темноту комнаты, освещаемой вспышками искрящихся молний. От былой многодневной лихорадки и следа не осталось, мысли охладели и прояснились. "-Ты моё сомнение... Тайна долгого пути.. Дымом таешь под светом зарева, оставив вновь одного. Череда пройденных дней вихрем туманит разум и кружит в безумии..." Наваждение прекрасное. По ковру травы, по камням ручьёв звонких ему вновь приходится преследовать тот ускользающий лёгкий призрак. Веянием вдохновения заведенный в самую чащу, чародей созерцает в упоении серебряную стену струящейся воды, усыпанную карминовыми листьями кленов реку. Этот поистине райский уголок вновь успокаивает бурление яда в его крови, дразня изнывающее сердце чувством меланхоличного узнавания. Ночью же здесь возлежащий под звёздным куполом поэт познал истинное благоволение судьбы. -Благодарю тебя, провидение. Я был неотвратимо слеп столь долгое время, что не видел того, что искал. Душа плачет и смеётся.. От этого огня я не спрячусь, не скроюсь.. Он будет жить во мне, багряным цветком пустив корни в самое сердце. Был ли я любим? Был.. Корыстно или искренне.. Не ведаю.. Что душа ищет? О чем страстно мечтает, чего вожделеет? Сквозь чащу тёмную ко свету его страждущих объятий бежит уже не дева в платье алом. Сей отрок молчаливый стоит в тени берёз, в чьих спутанных кудрях до плеч запутались полевые цветы. Он смотрит на него с улыбкой, пока Сергей с требовательностью заблудшего путника черпает ладонью воду из реки, такую холодную и чистую, сладостью звенящей на языке и ясностью в мыслях. "-Ты божество лесное.. Я знаю это.. И пусть я все эти годы притворялся чопорным и культурным Ланселотом, душа моя, погрязшая в алкании любви и жадная до новых впечатлений раненым селезнем металась под острыми стрелами самобичевания, пускаемых совестью, яд в корне тела захватил все помыслы, отравив душу и развеяв все крупицы надежд на светлое будущее... " Полыхает огонь в тесном камине кабинета, переливаясь синими и зелёными всполохами, бурлят и дымятся многочисленные склянки и реторты, исписано уж множество листов, но после той роковой рукописи, отданой редактору писательское дело опротивело, поселив в атмосферу вокруг горечь и неуверенность. Уединение с мыслями стало единственной отрадой. Только ли оно одно? Минует время года одно за другим, но где ответ и чудное избавление от этих духовных тягот.. Заалели уж листья витого винограда на каменных стенах поместья, отцвели жасмин и вишни. Под пологом тоскливых мыслей чародей отрешенный вновь слоняется по чащобе леса, движимый повелительною рукою вдохновения. У него отныне новое желание. Сидя под изогнутым стволом ивы, нависшим удрученно над водой, Камышев пишет портрет. Воля воображения хоть и всесильна,но он осознает, что ни одна картина, кажется, не в силах будет передать всю ту детскую уязвимость и открытость, трепетную и невесомую, но одновременно покровительственную доброту, кои явил ему тот новый образ, мерцавший под тысячами разноцветных серебряных бликов речного зеркала. Игралище и баловень судьбы, что легкокрылый ангел, сие явление вселяло замирающее благоговение, оставаясь недоступным, но неожиданно живым. Влекомая мыслью природы, с неба падает на мужские ресницы первая снежинка, словно вестник грядущего счастья. Камышев откладывает кисти, отмечая, что на холсте остался лишь намёк на те изящные мраморные черты, подернутые лёгким румянцем. Все открывал за собой отпечаток пронзительного взора янтарных глаз, с разводами зелёного, что чёрный чай с внезапной мятной горчинкой, вяжущей и сладкой одновременно. Неизвестность манит и пугает. Но есть ли у него выбор после того, что уже минуло его, скрежеща мутными кровавыми разводами неизбежности? Обратив взор на холст, мужчина отпускает тревоги, пустив в мысли смущение. Эта чистота, открытая обидам, была совершенно искренняя, без намёка на скрытую порочность лукавой девы с капризностью ребёнка. Как быстро прошли эти месяцы и в лицо из окна вновь ударяет студеный декабрьский воздух, колкими брызгами снега оседая на волосах и пальто. Все дальше пытаясь раскрыть грани нового, чародей неожиданно признает, что у поцелуя того была пряная тягучесть мёда. Лёгкая, терпкая, с россыпью ореховой, будто у тех сладостей восточных, тающих на устах с живостью первого касания любви. Слой снега уж укрыл мехами продрогшую землю, оставив метаться на ветру редкие сухие стебли трав и покрытые инеем ветви. С ружьём на плече бесцельно бродил очарованный красотой Сергей Петрович, листавший истрепавшийся дневник. Где-то в чащобе взвыла пронзительно птица, растревожив весь спокойный настрой. В ушах застыл крик раненой нимфы, пронзенной своим же кинжалом. Этот карающий клинок будет вечно гнать его будто дикого зверя прочь от простого образа жизни. Жить как все.. Сложно до невозможного. Слишком обыденно и хочется чего то этакого.. "-Светишься ты в окаймлении венца из жемчугов, речных раковин и пунцовых лесных цветов, излучая любовь, врачующую дух мой, грехом очерненный. Росписью чернильных строк ты рядом, пахнешь сухоцветами в объятиях книжных жёлтых страниц со стихами и отпечатываешься на коже несмелой росписью охры и белого мела. Таю я на губах твоих холодным льдом, стекая по подбородку холодной водою, слезами зимы усталой. Кружатся кувшинки махровые на лике озера, щербатого от камней и с веснушками ряби. Цветок дикой розы, что хранит пряность кожи твоей, я сберегу между листов философских песен, сухих и безжизненных, как этот дом в Карпатских лесах. Ненавязчиво ты пленил внимание моё, обволакивая, рассыпаясь радугой бликов алмазных, под янтарем лепестков этих ярких диких ирисов.." Изгиб уст ещё хранил на себе печать краски алой, в тот миг, когда волшебник любовался отражением небес в тёмных глазах долгожданного гостя. -Ты снова здесь, ангел.. -Я всегда здесь.. - возражает тихий шёпот. Мягкость медовой кожи ещё хранит на себе вздох терновых цветов, что струится по изгибу плеч, маня вожделеющее терпение колдуна своей нетронутой свежестью. -Только во сне ко мне приходишь ты.. - тоскливо молвил Сергей, мысленно рисуя в памяти тонкие пальцы, сплетающие между собой васильки и клевер. Ураган ненужных суетных мыслей мгновенно стихает в обществе этого молодого человека. -Как зовут тебя, мальчик мой? -У меня нет имени.. Я не человек... Сказанное тревогой отзывается в зелени глаз чародея. Бриллиантовые росы покрыли на рассвете ковёр сухих листьев, белые перья незримых крыл, обвивающих тонкий стан. Весна даже во снах не бывает вечной. Размытые отпечатки лиц, одежд и гул голосов метались где-то вдалеке, но перед гибким воображением предстаёт небрежность, с коей юноша в алой рубашке, которая была ему слишком велика, срывает лепестки с пухлых ромашек и сдувает их в воздух, где они парят под гулким смехом ветра. Смеясь, он позволяет запечатлеть себя на холсте, изрисовав открытки чередой трогательного малевания. Вечно юный, взлетающий в небеса на качелях, носящийся под холодными струями дождя, чья каштановая шевелюра вилась буквально до самой воды, когда он, играючи, свешивался через ствол накренившегося над рекой дерева. "-Кто ты, если не счастье?" Стекла окна с выбеленной рамой выходят на задний двор. Бескрайний зелёный луг помутнел в красках, укрытый мягкостью снегов. Ласковость и нежность, бойкость и небрежность.. Он сошёл с ума? Лежащего умиротворенно на снегу Камышева заставляет подняться резкий звук. Треск сучьев, сдавленное хрипение и выстрел. Внутри мужчины все похолодело. Неужели охотники снова? Стремглав он бросается в лес, не чувствуя земли под ногами, движимый плохим предчувствием и мыслями о том, что он должен успеть во что бы то ни было. Еловые ветви хлещут по щекам, холодный снег осыпается на голову и за ворот, ноги увязают в высоких сугробах, жгуче-ледяной воздух обжигает горло. Он прислоняется к высокой сосне, оказавшись на поляне у реки, пытаясь отдышаться от долгого бега, но напряжённый взгляд цепляется за брызги крови на снегу. Мысленно ругаясь, волшебник следует по следу, чувствуя, как сжимается сердце внутри. Только не снова.. Кровь была повсюду и от этого зрелища становилось ещё страшнее. Раненый дикий зверь сдавленно хрипел, уткнувшись мордой в снег, тщетно пытался пошевелиться и отползти, но каждое движение причиняло ему страдания. -Боже... Бедный ты зверь... Как же тебя так угораздило.. Негодяи.. Нет для них ничего святого... Молодой ещё совсем... Несмышленыш.. Бормоча ругательства, Сергей осторожно освобождает вибившееся из сил животное из плена железного капкана, умело обезвредив механизм так, чтобы не навредить ещё более и без того глубокой ране. Большая меховая голова поддаётся его успокаивающим прикосновениям с детской покорностью и доверием, заглядывая в душу большими тёмными умными глазами , в то время как чародей совершает свою новую гениальную шалость. Пробормотав несколько странных фраз, он посыпает косолапого мерцающим серебряным порошком. Сегодня он создаст нечто поистине потрясающее, сделав живое ещё более живым. Подобно окрыленному музой скульптором, с замиранием сердца лицезреет , как шкура лесного хозяина будто вспыхивает красными искрами, охватываемая силой магического жаркого пламени,распространиться которому не давал мокрый тяжёлый снег вокруг. Переливы языков огня плясали, шипели, сменяясь разными оттенками, что больно было смотреть. Неизвестно, сколько времени прошло, но когда Камышев смог открыть глаза, на земле змеились лишь синие всполохи - все, что осталось от недавнего бурлящего гнева яростной стихии. Горячий дымный воздух испарился в холоде зимнего вечера, и творец теперь смог подступиться к этому поистине чарующему зрелищу. Совесть немая и восторг провидения! Брызги крови на снегу распустились алыми маками, выросшими в самой середине декабря. Тёмные, почти чёрные волосы, усеяннные снежинками разметались по снегу, обнаженное худощавое тело усеяно сине-багровыми пятнами синяков и ссадин,грудь тихо вздымается, испуская тяжёлое дыхание. С замиранием сердца мужчина склонился над лежащим на земле юношей, в бессилии свернувшимся калачиком,не веря собственным глазам. Это лицо он видел десятки раз во сне. Задумчивый профиль и глубину тёмных глаз, оттенка чёрного кофе с карамелью,изгиб мягкий скул и звонкий смех. Не помня себя, Сергей спешно снимает с себя тёплое белое пальто, не беспокоясь о том, что оно будет измазано кровью. Тело, укутанное в мягкую ткань, кажется невесомым и каким-то очаровательно-беззащитным. Прижимая к груди бесценную ношу и судорожно слушая дыхание, волшебник возвращается домой быстрым шагом, не смея разбудить обретенное сокровище. -Ангел мой... Кто же столкнул тебя с небес на эту грешную землю...