учитель, разве же это наказание?

мо жань стоял, выпятив грудь, будто и не делал ничего плохого; руки сложены на груди, а немигающий взгляд направлен только на одного человека. он потерял интерес к сюэ мэну, с которым препирался всю дорогу, как только завидел белые развевающиеся полы верхнего пао. он действительно ненавидел этого человека. действительно… взгляд чу ваньнина был отрезвляющим, словно воды в горном озере, холодным и бесчувственным. но этот воскреснувший достопочтенный знал, какими бывают его стоны, как он умеет умолять и как потягивается дымкой возбуждения этот его морозный взгляд, стоит прикоснуться к его светлой фарфоровой коже. этот чу ваньнин был молодым и неискушенным, не познавшим ласк, но он был все таким же горячим, каким мо жань его помнил. он незаметно выдохнул и опустил внезапно обессилевшие руки, позволив им безвольно повиснуть вдоль тела. выслушав обвинения сюэ мэна с горящим от злости и негодования взглядом, чу ваньнин призвал тяньвэнь. золотые листья мерно всколыхнулись при движении лозы, и чу ваньнин взмахнул ею, опутав мо жаня так крепко, что ученику ни за что не удалось бы вырваться; никакие усилия не могли бы победить это божественное оружие. и единственное, что мо жаню пришло на ум, это то, как он скучал по нему. скучал по этому горящему взгляду и по нахмуренным бровям. он так скучал, что готов даже на коленях стоять, подвергаясь пыткам допроса. и как только мысль об этом пришла в голову, парень тут же упал на колени. мо жань пытался врать, до последнего не желая признавать вину, но тяньвэнь сильна, а его воля… слаба. после того как этот поразительно ненавистный ему человек усладил взор снова юного наступающего на бессмертных императора, его характер сделался покладистым, точно шелк, сила воли словно патока растекалась где-то на задворках сознания, зато член стоял колом, не собираясь падать. чу ваньнин. ваньнин. его ваньнин. его муж. его любовник. тот, чье тело он ласкал бесчисленное количество раз, и тот, кого он своими же руками убил. «я убил тебя, чу ваньнин», — мо жань ошарашено уставился на величественного заклинателя перед собой. это и правда он: настоящий, живой и такой злой, что сомневаться не приходится — это не сон. — развратничал? — тяньвэнь заскользила по торсу, сжимая крепче. — да. — обокрал? — да, — скрипя зубами повторил мо жань. — разве этому я учил тебя? чу ваньнин, кажется, ждал объяснений, но мо жань, словно завороженный, не мог отвести взгляд от возвышающейся над ним фигуры его наставника. вот он — восхитительный, непобедимый бессмертный бэйдоу. не дождавшись ответа, чу ваньнин развернулся и потащил мо жаня за собой по ступеням, как оказалось, в павильон алого лотоса; вел его, связанного тяньвэнью, словно на поводке. «насмехается», — подумал мо жань, почувствовав первый рывок, но поспешно поднялся и пошел за учителем. он слаб, и не может противостоять лучшему из лучших. глаза феникса даже слишком серьезны, а намерения неизвестны, и даже такой невежда как мо жань понимает: его не будут гладить по головке. все пошло не по плану. он не большой и страшный тиран-правитель, а мелкий сопливый пацан, хуй которого не дорос еще, чтобы дарить ваньнину то удовольствие, от которого его спина заманчиво изгибалась, глаза закатывались, а ноги дрожали. мо жань был просто жалким молокососом, а ваньнин… учитель был статен, высок, широк в плечах - совсем не то, что этот достопочтенный, который только и мог взирать снизу вверх с ненавистью и совсем чуть-чуть с восхищением. но вместо того, чтобы остановиться возле ворот, чу ваньнин так и протащил ученика вглубь двора, не остановившись и перед дверью в покои. в следующее мгновение мо жань ощутил как ноги отрываются от пола, а пятая точка приземляется на что-то острое. ох, все верно, кровать чу ваньнина выглядела так, как примерно мо жань представлял его внутренний мир: везде мусор, колюще-режущие предметы, запчасти, напильники. в общем, кажется, парень приземлился на один из его инструментов. потирая зад, тридцатилетний тасянь цзюнь смотрел почти обижено, и бессмертный наставник почувствовал стыд и неловкость, даже сожаление. зачем он притащил его сюда? хотел выместить злость и негодование? так надо было выпороть его там же, при сюэ мэне. 20, нет, 50 или даже 100 ударов - он мог бы сделать это, но… не хотел. раньше чу ваньнин не замечал за собой склонностей к садизму, он был весьма скуп на эмоции... но мо жань был невероятно раздражающим. он творил все, что вздумается, нарушал правила, плевал на почтительность. всегда ли он был таким? злость затуманила разум, и чу ваньнин не смог сфокусироваться и вспомнить маленького мальчика с умоляющим взглядом. сейчас на лице мо жаня отражался гнев и презрение, а это только подстегивало к действиям. «что ты собирался сделать с ним, чу ваньнин?» — спрашивал он себя, боясь даже подумать об ответе. хотя и так прекрасно понимал «что». мысли путались: любовь, страх, желание, злость, трепет, обида, ревность… все смешалось. мужчина понимал: если сделать шаг — назад пути не будет. ничто не останется таким, как прежде, нельзя будет притвориться, что ничего не было, что мо жаню все приснилось. юйхэн ночного неба потерпел поражение как бессмертный заклинатель, как мужчина, как учитель мо жаня. он был просто ничтожеством, которое продолжало вздыхать по человеку, сияющему пуще солнца. его ученик уже давно не был лучиком: он сиял намного ярче, озарял бессмысленную и глупую жизнь чу ваньнина, но тот решил выбросить все будущие совместные моменты с ним на помойку ради одного эгоистичного желания. обладать им. присвоить его себе. заклеймить. разные названия, но суть одна. чу ваньнин еще никогда в жизни так себя не ненавидел. он сделал шаг вперед к кровати, туда, где уже с явным недоумением ждал мо жань. или не ждал. да, скорее всего, не ждал. еще один шаг, и еще. и так до тех пор, пока не остановился у захламленной кровати. тяньвэнь разжала тиски и, словно расплавленное золото, потекла вниз к лодыжкам парня, связывая их, и точно то же действие проделала с руками. мо жань хотел возмутиться, правда, но покрытые золотом листья мерно покачивались, лаская его кожу, успокаивая, не причиняя боли. поэтому, как только его грязный рот открылся, чтобы извергнуть очередную порцию ругательств, мо жань тут же захлопнул его, стискивая зубы. во взгляде учителя плескалась горечь, стыд и вина. вина за что? за то, что немного потрепал его по дороге? мо жаню хотелось вырваться и крикнуть: «это все хуйня, этот достопочтенный так ебал тебя, что ты с постели неделями не вставал, а ты… со мной ничего не случится от одной безобидной прогулки. не смотри так на меня, ваньнин». но он молчал, даже если очень и очень хотел сказать что-то. что, например? да что угодно. например, сказать, как бы ему пошли красные полупрозрачные одежды, или просто позвать учителя по имени. он звал его, звал наяву и во сне в течении последних двух лет, но никто не отвечал, никто не смотрел на него со смирением, и с раздражением тоже не смотрел. и мо жань так устал. он так устал от этой тишины, от того, что никто не скажет ему: «оставь меня в покое», или даже: «мо жань, снег пошел, накинь пао». никто в том мире больше не называл его мо жанем. все звали его высочеством, а за глаза безумцем. но вот он снова здесь, в этом павильоне, который стал его личным адом, а его горячо любимый учитель смотрит этим своим привычным, сложным взглядом; черт его знает, что творится в этой голове. почему хмурятся прямые как мечи брови, и между ними пролегает складочка? почему он едва заметно прикусывает щеку изнутри? «ваньнин, какие мысли гложут тебя?» о, конечно, мо жань никогда бы не спросил ничего такого, какое ему дело? а дело ему есть, как бы не старался убеждать себя в обратном. и вот чу ваньнин подходит, наклоняется, мо жаню кажется, что он даже слышит чужое ускоренное сердцебиение. или это его собственное? мужчина наклоняется, но не касается мо жаня, даже не смотрит в его сторону, только начинает судорожно смахивать все с кровати, а мо жань дуреет: что происходит? в прошлой жизни уважаемый наставник никогда не вел себя так. это было так дико, так непредсказуемо, как и то, что тяньвэнь рывком потянула мо жаня к изголовью кровати. — учитель, что вы пытаетесь сделать? — наконец шепчет и понимает: глупый вопрос. — продолжаешь разносить поганую славу о нашей школе? — шипит уважаемый наставник чу и взмахивает рукавом. его негодование так же ярко ощущается в воздухе, как и нерешительность. мо жаню кажется это весьма забавным. он хмыкает, и чу ваньнин снова обращает на него свой темнеющий взор. темнеющий? мо жань, кажется, пропустил что-то важное, произошедшее за последние три секунды, не заметил причины смены настроения. учитель действительно чудак, вот какие мысли заполнили его голову. по крайней мере, так парень думал до того, как увидел свой еще не впечатляющий размером хрен, натягивающий ткань белых штанов. и теперь он считал чудаком себя. сегодня он снова увидел ши мэя после стольких лет разлуки, и, казалось бы, чем не повод для приподнятого настроения, но… признаться честно, встреча с чу ваньнином произвела большее впечатление. наверное, мозг при виде этого мужчины выключался, и одна мысль бешеной бабочкой билась внутри: валить и трахать. а чу ваньнин желал. с трудом признался себе, но желал всем сердцем этого несносного мальчишку. и даже отринув в юношестве все мирские удовольствия, он не смог противостоять этой широкой улыбке и природному магнетизму. пытаясь усмирить плоть, заклинатель понимал, что падает все глубже в пучину ненависти к себе. он все больше работал и упражнялся с мечом, все дольше засиживался, мастеря очередного ночного стража, а мысли о мо жане никак не намеревались улетучиваться из головы. и никакое «он же просто мальчишка» уже не действовало. — а что, учитель? от природы дурной характер не поддается исправлению. разве не вы пытались объяснить мне это? — с насмешкой пропел мо жань, наблюдая за тем, как напрягается человек перед ним; иногда ему казалось, будто тот вовсе сделан из камня. — мо вэйюй, замолчи, или… — или? — выдохнул мо жань. он не был из камня, как чу ваньнин, поэтому его член заинтересованно дернулся, а взгляд помутнел под чужим тяжелым взглядом. заклинатель, кажется, уже успел заметить чужое возбуждение, поэтому его не было смысла скрывать. у мо жаня никогда не было ни стыда ни совести; он дернул ногой, проверяя, поддастся ли тяньвэнь на его хитрые махинации, и она действительно поддалась. после того, как он раздвинул ноги, даже дышать стало легче, тихий вздох пронесся по комнатке и показался настолько оглушительным, что учитель чу вздрогнул, прикрывая глаза на мгновение. он словно собирался с силами, разжигая в мо жане все большее любопытство. но когда учитель подошел к изголовью кровати и опустился на ее краешек, в его взгляде не было сомнений. такой возбуждающий. спокойно и без лишних разговоров он начал снимать пояс. процесс раздевания занимал кое-какое время и мо жань все не мог понять: к чему это представление? неужели учитель сам обо всем догадался и сейчас будет ублажать его? довольно противоречивые мысли боролись одна с другой в его крепкой черепушке: «хочу его» «нет, я ведь снова встретил ши мэя» но чу ваньнин не собирался ждать окончания умственных баталий своего ученика. он вообще не собирался ждать, и спрашивать тоже не собирался. он просто решил сделать, и начал воплощать план в жизнь. ну и что, что мо жань его возненавидит; ну и что, что он не сможет после этого быть прежним человеком, тем уважаемым наставником, которым считал себя до сегодняшнего дня. да еще час назад, латая маленький раскол, он не думал, что будет сидеть на кровати рядом с мо жанем. на своей кровати. и тем более не думал, что решит заставить его… надругается над ним. к стыду чу ваньнина, его восставшая плоть сочилась предэякулятом, а кожа покрывалась мурашками от одной мысли о том, что он собирался сделать. недостойный. жалкий. мерзкий. он ругал себя последними словами, снимая халат за халатом, пока не добрался до нательного белья. теперь, если он повернется, мо жань сможет увидеть эту грязь… это уродство. учитель возжелал своего ученика. не просто возжелал, но и не постыдился связать его и раздеться в его присутствии. внезапно он понял, что не совсем знает, что ему делать. за спиной продолжалась возня и чу ваньнин все так же смело повернулся к мо жаню в пол оборота. лица обоих заливал румянец, но при свете свечи это было не так заметно. — учитель… — не называй меня так, — покачал головой чу ваньнин, но боялся донести свою мысль до мо жаня. он не достоен зваться его учителем. вообще чьим либо учителем. — тогда как мне к вам обращаться? — никак, — вспылил он и добавил внезапно, — мо вэйюй, либо ты закроешь рот, либо я придумаю, как можно его заткнуть. и поверь, тебе это не понравится. «хочу ощутить его губы на своих» «боюсь, если я поцелую его, его начнет выворачивать прямо на меня» мо жань послушался и, кажется, перестал сбивать серьезный настрой своего наставника, а тот, набравшись смелости, лишь кончиками пальцев начал изучать тело возлюбленного. чу ваньнин не сводил взгляда с лица мо жаня, пока гладил его щеку, поглаживая большим пальцем и удивляясь мягкости кожи. вел по заполошно бьющейся жилке на шее и ловил каждый вздох, каждое судорожное движение кадыка. мо жань действительно молчал. не вырывался, не пытался ничего предпринять, хотя тяньвэнь и была почти что в спячке. он мог бы легко сбежать, чу ваньнин не был настолько бесчувственным, чтобы отрезать путь к побегу. он даже надеялся где-то глубоко в душе, что ученик сбежит, даст шанс им обоим замять происходящее. «такой трус» смакуя новое обзывательство, чу ваньнин пробрался рукой под ворот нижнего одеяния мо жаня и легко огладил ключицу. никаких резких движений, чтобы не спугнуть зверя. а мо жань любовался. впервые учитель к нему прикасается — вот так, без принуждения, без просьб, без какого либо воздействия с его стороны. и это, правда, приятно настолько, что крыша уезжает медленно, но верно. а еще ему так нравится ощущать на себе этот мокрый взгляд, блуждающий по открытым участкам его кожи, буквально облизывающий, пожирающий. если бы мо жань мог, он бы сорвал чертову одежду и прижался кожа к коже. юноша прикрывал веки от удовольствия, и ему все чаще являлись жаркие воспоминания из прошлой жизни, которых у нынешнего ваньнина, конечно же, не могло быть. и даже облезлый пес знал, когда его собираются трахнуть, а мо жань не был облезлым. еще день назад ему принадлежали все драгоценности поднебесной. но ваньнин не принадлежал… и кто он такой, чтобы делать выбор? верно, сейчас он просто нерадивый щенок, у которого нет матери, он забавляет учителя своей глупостью и неловкостью. и когда ветку для него сорвал с дерева, тоже было неловко, и когда сшил платок с розовыми лепестками хайтана. учитель подполз выше, но мо жань даже не обратил на это внимания, думая лишь о том, какую глупость совершил. в прошлой жизни он уже давно забыл об этом, но… цветы и платок? что за глупая собачья преданность? учитель, кажется, вошел во вкус, потому что руки переместились на талию и даже не дрожали, распутывая пояс, а губы обжигали касаниями там, где грозилось из груди вырваться сердце. глупое, глупое сердце поддавалось на манипуляции этого… этого кого? чу ваньнин действительно ничего не знал о ласках. он водил губами по пылающей жаром коже невесомо, будто даже сейчас боялся перейти одному ему известную черту. грудь обдало прохладным вечерним воздухом и, распахнув глаза, мо жань заметил, что его синяя роба от школьной формы полетела к вещам чу ваньнина. учитель был слишком педантичен, чтобы рвать чужую одежду, поэтому приказал тяньвэнь отпустить чужие руки. «попытайся сбежать, мо вэйюй. ты ведь можешь попытаться, верно?» движение языка под подбородком выбило из него весь воздух, и мо жань вскинул руки, чтобы схватить наставника за шею и притянуть ближе к себе. парень издал довольный, но не слишком громкий стон, но это все же был звук удовольствия, не отвращения. нижний халат тоже очень быстро оказался в общей куче, как и нательная рубашка чу ваньнина. руки мо жаня, почувствовав свободу не собирались останавливаться: он блуждал ими в свободном танце по обнаженной спине учителя, пытаясь притянуть его ближе, слиться телами, сплавиться в одно целое. наступающий на бессмертных император ощущал себя точно податливая под острием ножа древесина, из которой чу ваньнин мог смастерить что угодно. да, тот был неумелым, неопытным, но таким пылким, что даже если первое время мо жань думал, не подвергся ли учитель какому-нибудь проклятию, то, глядя в эти ясные глаза, полные желания, не мог не признать — заклинатель действительно в своем уме. чу ваньнин прикусывал солоноватую кожу на шее, пробегаясь по ребрам кончиками пальцев, а тело под ним вздрагивало; то ли от морозного вечернего воздуха, то ли от щекотки, а может от отвращения? верно, кто вообще захочет лечь под своего старого учителя, будучи в самом расцвете сил. еще вчера мо жань сам ласкал прекрасного, словно цветок, юношу, а сейчас ему приходится… — прости, мо жань, — прошептал он, неловко прижимая того рукой к кровати. — учитель, зачем вы делаете это? — спросил мо жань лишь ради интереса. юношу не выворачивало от отвращения, и он ни на секунду не оскорбился действиями старшего. в прошлой жизни он вытворял вещи намного хуже, только… ну правда любопытно, что такого произошло, что его соблюдающий чистоту разума и тела учитель вдруг повалил его на свою постель и зацеловал до потери пульса. раньше ваньнин бывало целовал его, оставлял полумесяцы следов от зубов на чужих загорелых плечах, целовал и лизал под ключицами, находясь на пике наслаждения. но то было тогда… мо жань был императором, а еще его законным мужем, они каждодневно делили ложе. и даже тогда чу ваньнин не извинялся таким надломленным голосом, и даже тогда он не целовал столь нежно, что все ржавые цепи, сковывающие ледяное сердце тасянь цзюня, натянулись, угрожающе звякнув. еще никогда его контроль не висел на волоске, и мо жань испугался. испугался и попытался повалить учителя на спину. но тяньвэнь ласково сжала его запястья, отбирая волю. — неужели вы хотите меня трахнуть, учитель? — ошарашено пробормотал мо жань, но чу ваньнин понял это по-своему. он думал... нет, он знал, что мо жань считает эти попытки жалкими, а естество парня просто не может противиться любым ласкам: ему ведь все равно с кем… мо жань переживал сложнейший момент всей его жизни: чу ваньнин — тот, которого он нагибал столько лет, брал почти каждую ночь, выпивая без остатка — хотел в этот раз нагнуть его, и даже не побрезговал? даже связал! все в нем выдавало его возбуждение и юйхэн был таким порочным и грязным в эту минуту. святоша чу ваньнин соблазнил ученика. немыслимо. этот его порочный вид действительно зажег пламя в душе бывшего императора. он никогда не забывал ту нежность, с которой на него смотрел его ваньнин, но всегда недоумевал — откуда? он ведь насильник и убийца. все те черты, что чу ваньнин так ненавидел, были собраны в нем. чужая душа — потемки, но мо жань так хотел узнать, какие чувства скрывались за привычной холодной маской. да, поначалу учитель прогонял его, называл чудовищем, проклинал. но время не стояло на месте, и потом во взгляде не было той ненависти, только горечь и что-то, чего тасянь цзюнь не умел распознать. возможно, то была любовная тоска или нежность? возможно ли, что чу ваньнин любил его? мечтал о нем и хотел целовать и гладить, как сейчас? возможно ли, что мо жань тоже любил его когда-то? он, правда, не мог вспомнить. но после прямого вопроса учитель снова стал робок и поджал губы, раздумывая об ответе. его изящные руки плавно скользнули по голому торсу мо жаня и остановились на бедрах. когда слова собирались сорваться с языка, он только сжимал руки, посылая по позвоночнику мо жаня толпу мурашек. тот был удивлен, даже хотел посмеяться над учителем: чтобы он завалил его? и трахнул? да ни в жизнь. но что-то поменялось. возможно, та решительность, с которой чу ваньнин привел его в свои покои, восхитила мо жаня. неужели он, великий и ужасный, готов был отдать свой девственный задний проход чу ваньнину на растерзание? он решился. — учитель, сделай это, — глаза наставника так сильно расширились от удивления, что едва не полезли на лоб. «ты шутишь?» — хотел сказать он, но так и не произнес ни звука. — ты ведь хочешь меня, учитель, — томно прошептал мо жань, сгорая от нетерпения, — ваньнин… — не зови меня по имени. — но учитель уже даже целовал меня, почему нельзя? — не издевайся надо мной, мо вэйюй, — опасные нотки в чужом голосе возбуждали еще сильнее; член дернулся, жаждая внимания. — учитель, посмотри на меня, — он дождался, пока чу ваньнин снова обратит внимание на его желание, и продолжил, — разве похоже, что я издеваюсь? я хочу… а ты? — хочу, — одними губами повторил чу ваньнин. — так возьми, — прошептал мо жань, еще шире разводя ноги, и учитель не стал отказываться от предложения. чуть-чуть поменяв положение ученика на кровати, он удобно уселся между его крепких бедер. он проделал это с такой легкостью, что внутренности парня перевернулись несколько раз. чу ваньнин — взрослый и сильный мужчина. он больше не его игрушка. не его возлюбленная чу фэй. и сейчас он собирается трахнуть этого достопочтенного. заклинатель сжимал и водил руками там, где ему хотелось, действовал по наитию; просто следовал своему взбесившемуся звериному чутью, что было совершенно для него в новинку. но мо жань сказал, что хочет его и чу ваньнин решил игнорировать любые логические несостыковки. с чего бы мо жаню хотеть его? это все неважно. важно только то, что его ученик, о котором он мечтал столько времени, наконец-то в его руках, и он не выглядит недовольным ситуацией. наоборот,становится таким отзывчивым, что с каждым движением его бедер вверх и с каждым стоном срывающимся с влажных губ чу ваньнин все сильнее теряет связь с реальностью. стена с запретами рушится, и мужчина мгновение смотрит в глаза мо жаню перед тем, как поцеловать его. да, неумело, но в этот поцелуй он вкладывает все чувства, всю свою тяжело сдерживаемую страсть; стонет мо жаню в рот, прижимается обнаженной грудью к чужой, и понимает: их сердца стучат одинаково быстро. все, что происходит, так похоже на очередной весенний сон, и благодаря этому легче скинуть путы ответственности. поцелуй становится все развязнее и мокрее; они стукаются зубами, а слюна течет по подбородкам; они ведут себя, как обезумевшие дикие животные, не трахавшиеся целую вечность: царапают, сжимают, кусают друг друга, оставляют метки. едва ли понимая, чего хочет от него чу ваньнин, мо жань позволяет ему отстраниться, но разочарованный вздох слетает с губ так внезапно. не удержать. однако на смену ему приходит удивленный. мо жань так немногословен сегодня, что чувствует себя не в своей тарелке. обычно в постели он болтал без умолку, желая усыпить бдительность наложника, да и злить его было занятием приятнейшим. сегодня же он произнес несколько фраз, но запомнил только ту, в которой разрешил себя трахнуть. возможно, он пожалеет об этом смелом решении сразу же после секса, но только не тогда, когда чу ваньнин ослабляет завязки на его штанах и тянет их вниз вместе с носками и ботинками. мо жань внутри сходит с ума и словно мантру повторяет: «возьми его, возьми». и чу ваньнин берет. трепетно так, дразняще сжимает ладонь со своими тонкими пальцами на его естестве; проводит вверх и вниз, сжимая в крепкой хватке яйца. он не нежен, как многочисленные любовники мо жаня, не пытается угодить ему, не пытается показаться мастером. он идеален в своем невежестве. он был чист, а мо жань прямо сейчас запятнает его; сначала своей спермой, а потом грязной записью под именем чу ваньнина: «совратил ученика». и чем не охуенная месть? чу ваньнин не был смазлив. робок — возможно, да, но только первые мгновения. мо жаня раздражали эти пустоголовые дырки, женоподобные шлюхи, которые запрыгивали на его хуй без любых приготовлений. чу ваньнин был другим. мысли надолго не задерживаются в опьяненном страстью разуме, ведь мо жань ни на секунду не отводит взгляд от восхитительного мужчины с его членом в руке. чужие щеки горели так сильно, что это было заметно даже при тусклом мерцании свечи. заклинатель не выдержал столь пристального взгляда ученика, когда склонялся над его членом и разрешил себе прикрыть глаза; коснулся губами налитой, покрасневшей головки, провел по стволу носом и поводил им по лицу, чувствуя, как на губах и щеках от этого остается липкий след. мо жань был готов кончить только от одного этого хода. зрелище лучше, чем во всех его снах и мечтах: покорный чу ваньнин развязно лижет и трется о его член, вдыхает, нюхает, снова лижет и наконец, берет в рот головку. обхватывает губами всего лишь кончик, посасывая. но и этого достаточно, чтобы попрощаться с рассудком. чу ваньнин, будто пьет его, с каждой минутой сосет все более жадно, насаживаясь все глубже. мо жань трахнул бы его в рот, но сдерживает свои садистские замашки ради сохранения атмосферы. чу ваньнин хочет его и делает все сам, безо всяких сомнительных возбудителей. мо жань начинает сомневаться в себе. может, он и не умер вовсе и не воскрес, может, он просто спит, и это все ему снится? иначе как ему объяснить все это? учитель сосет так, будто занимался этим всю жизнь, мычит с членом во рту и совершенно очаровательно трется пахом о постель, чтобы облегчить свою участь. но боль в заднем проходе совершенно реальна и немного отрезвляет. не сон это. протолкнув один палец до упора, учитель замер в ожидании. — ах, учитель, его нужно смазать чем-нибудь, хотя бы слюной, — говорит громко, но не уверен, достигло ли послание адресата. чужие глаза — пьяные, палец застыл в одном положении, и мо жань нахмурился, пережидая прилив болезненных ощущений. чу ваньнин решил трахнуть его, но откуда ему знать, как это сделать лучше? вполне ожидаемый исход. один палец насухую — еще куда ни шло, но второй, протиснувшийся рядом, заставил поморщиться. ладно, эта боль ему за все то, что он творил с чу ваньнином в прошлой жизни против его воли. и ебал насухую своим монстро-членом тоже, между прочим. «это необходимо, чтобы искупить вину», — думал мо жань, успокаивая себя. но наставник снова удивил его, когда с растянутыми на члене губами состроил этот виноватый взгляд. видимо, заметил, что ученику больно, и уже думал, как извиняться. увидев возможность, мо жань снова мягко направил его: — учитель, есть ли у тебя какое-нибудь массажное масло? нужно смазать пальцы и член перед тем, как ты выебешь меня. если, конечно, хочешь наблюдать кроваво-красное месиво, то продолжай. член с влажным хлюпаньем выскользнул из жаркого рта и хлопнул по животу. лицо учителя надо было видеть: совершенно развратное выражение, мокрая от его собственной слюны кожа. «развратник» он вернулся довольно быстро с маленьким бутыльком и, закусив губу, снова сел между разведенных бедер мо жаня. продолжения банкета не будет? ученик слишком смутил его и спугнул, или ему вовсе не понравилось сосать, а мо был так помешан, что все выдумал? но чу ваньнин смотрел открыто, даже слишком доверительно. как они пришли к этому? обильно смазав пальцы маслом с каким-то приятным цветочным ароматом, мужчина протолкнул сразу оба, и мо жань, выгнувшись, простонал. мыслей в голове не осталось, только, пожалуй, какие-то бредовые, типа «хочу его». связанные запястья ныли, плечи болели от долгого пребывания в одном положении, и мо жань снова попытался высвободиться от тяньвэнь. лоза все еще полностью оплетала его руки, но позволила свободно двигаться, и он ринулся вперед, опираясь на руки, чтобы поцеловать жадно наблюдающего за ним учителя. они снова озверели, пальцы задвигались быстрее, выбивая из него всхлипы и тихий скулеж. кто знал, что наступающий на бессмертных тоже может так стонать. это открытие шокировало даже его. плюнув на свою гордость, бывший величественный правитель подмахивал бедрами и насаживался на пальцы самостоятельно, шепча в губы «ваньнин» раз за разом. он правда сошел с ума. — добавь третий, — прошептал мо жань и вскрикнул, когда его просьбу поспешили выполнить. уже три изящных пальчика растрахивали его девственную дырку, и он не мог прекратить думать о том, насколько ему этого мало. «хочу член» — мелькнуло в голове красным флагом. или, может, парень просто перестал думать головой, а передал борозды правления ее младшей сестре? во время процесса они становились все ближе друг к другу, снова упоительно слушая стук сердец. мо жань обхватил чужую тоненькую талию ногами и приподнялся, пытаясь вжаться в своего мучителя. он так хотел, так старался, что чу ваньнин, заметив его старания, поднялся. теперь он поддерживал мо жаня одной рукой под ягодицы, вторая трахала его с завидной скоростью, будто бы он вообще ничего не весил. почему это было настолько возбуждающе? кто объяснит простую истину человеку, который перетрахал толпы людей. конечно, своего ваньнина он не раз брал на весу, но мо жань забыл, что тот в общем то тоже не слабак, и это было так… волнительно. стоны одни за другим срывались, градом опадая в этой комнате и даже за ее пределами. что, если кто-то придет к чу ваньнину? например, сюэ чжэнъюн? будет ли он ошарашен? узнает ли в этом голосе своего племянника? уйдет и будет молчать до самой смерти или, может, сделает выговор? или он будет наблюдать? — ммм, ах, учитель, — мысль о том, что за ними могут наблюдать, совсем свела мо жаня с ума. он цеплялся за широкие, бледные плечи, пытался руководить процессом, двигаться вверх и вниз, чтобы почувствовать еще больше. он хотел почувствовать все, что ему готов дать этот восхитительный мужчина, даже боль; или стыд — давно он такого не ощущал. — я готов, готов, ну же, учитель… не медли, — умолял он все яростнее. если бы хоть на мгновение задумался, какой течной сукой он стал, что бы он почувствовал? отвращение к себе? а может, удовлетворение? он, может, всю жизнь мечтал встать на четвереньки и почувствовать, как распирает его зад член, да до смерти был слишком туп, чтобы понять это. конечно, это мог бы быть только член его дорогого ваньнина, никого больше. член, который мазал смазкой по его бедрах, и утыкался сейчас в левую ягодицу. мо жань чувствовал его и хотел в себя поскорее. длинные пальцы ритмично попадали по скоплению нервов, терпеть стало невмоготу. — трахни меня уже наконец, учитель! а учитель держался, ведь он был хуевым, но все таки оплотом, защищающим от угроз, даже если этой угрозой был он. не хотел причинить боль снова, забывшись. да, он держался до последнего, старательно подготавливая мо жаня под себя, но его собственный член жаждал внимания, вот и приходилось тереться о гладкие простыни, а потом и о нежную кожу внутренней стороны бедра ученика. жаркие мольбы, выдыхаемые мо жанем на ухо, возымели эффект и мужчина снова опрокинул младшего на спину. кто вообще мог бы сдержаться после такого жаркого «трахни меня». — хочу видеть тебя, давай так, вставь его, — дрожь от предвкушения пробежалась по телу, и мо жань закусил губу, смотря на то, как чу ваньнин кивает и приподнимает его бедра повыше. теперь он может предельно четко видеть свою растраханную пальцами дырку, благоухающую из-за масла, которое влил в него ваньнин; а также крепко стоящий член самого ваньнина, подрагивающий от нетерпения. эта картина столь развратна, что он откидывает голову на подушки, пялясь в потолок. не кончать. только не от этого постыдного вида. успокаивая своего мелкого друга, парень чуть не пропускает момент, когда покрасневшая от возбуждения и влажная от смазки головка проскальзывает в его нутро. она входит легко и ощущается так хорошо, растягивает его так сильно, что слезы непроизвольно наворачиваются на глаза. «боже, в этой жизни я такая тряпка», — думается мо жаню, пока рука уже утирает предательскую влагу, побежавшую по щекам. чу ваньнин, завидев слезы, словно в ступор впал, но все же заставил себя двинуться вперед, проникая внутрь еще на несколько сантиметров. он наклонился, сцеловывая соленую влагу с глаз и щек. мо жань сейчас был таким трогательным; совсем не тот дьявол, смотревший на него с вызовом. «чу ваньнин, ты чудовище, но это стоило того. смотри и запоминай, ибо больше ты этого мальчика можешь никогда не увидеть» — но даже если и пытался посмотреть подольше, он не мог удержаться от нежных успокаивающих поцелуев. мо жань то жмурился, то крутил головой из стороны в сторону, то во все глаза пялился в лицо наставника, пытаясь найти в нем что-то, что облегчит боль. чем глубже протискивался немаленький член, тем сложнее становилось, не желая растягивать мучения, мо жань насадился рывком, подаваясь вперед, и сразу же болезненно простонал. и как чу ваньнин выдерживал его в себе ночами напролет? и внезапно так захотелось сказать: «учитель, прости, я был самовлюбленным идиотом», но он молчал и лишь стискивал зубы, пока старший притирался бедрами. тот начал двигаться мелкими толчками, постепенно наращивая амплитуду, постоянно терся о нежные стеночки и задевал то самое место, посылающее разряды наслаждения по всему телу. свеча колыхалась, отбрасывая причудливые тени на стены и освещала пространство достаточно, чтобы мужчины могли упиваться выражением наслаждения на лицах друг друга. они часто дышали, то сплетаясь руками, то утыкаясь друг другу в шею; сбивчивый шепот мо жаня чу ваньнин давно перестал понимать, только продолжал толкаться все сильнее и сильнее, вцепляясь зубами в чужую изящную шею; возможно, как зверь в душе, так он заявлял права на мо жаня. с трудом оторвавшись от лакомого кусочка, юйхэн поместил ноги ученика на свои плечи и начал вбиваться быстро под другим углом, выходя почти до конца и снова тараня растянутый вход, и, к его радости, мо жань начал кричать, не сдерживаясь; о какие же это были сладкие звуки — он кричал и, кажется, даже плакал. — еще, еще, еще, а-ах! сильнее! учитель! ваньни-и-ин! — нннх, мо жань, — глаза мужчины закатывались от наслаждения чуть ли не сильнее, чем глаза его партнера, он был раздавлен морально и физически, он… — ах, мо жа-ань, я… — кончи в меня, золотце, пожалуйста… сделай это в меня, — простонал младший, яростно надрачивая себе, подводя к финишу. он хотел, чтобы высшей точки наслаждения они достигли вместе. так и произошло. чу ваньнин кончил на нем, в него, заполняя его до отказа. почувствовав, как что-то горячее заполняет его нутро, мо жань непроизвольно сжался на члене сильнее, кончая следом. а после учитель упал на него, словно обессиленный, и не выходил долго-долго. его сердцебиение успокаивалось, становилось ровнее, но мо жань все никак не мог последовать его примеру и успокоиться. то, что только что произошло, было полным безумием. он потерял голову, он… совершенно точно в восторге от смены ролей в постели. точнее, его зад в восторге. оргазм был ошеломляющим, таким сильным, что, кажется, мо жань даже отключился на секунду. они не произнесли ни слова после достижения пика наслаждения, но мо вэйюй почему то думал: «все будет в порядке». — мо жань, изв… — давай спать, учитель? поговорим завтра, ладно? щекой парень почувствовал кивок и при взгляде на заклинателя усмехнулся одними лишь уголками губ: «почему учитель выглядит, как нашкодивший кот, после того, как вознес меня на небеса и спустил на грешную землю раз сто за несколько жалких часов?» ему было слишком хорошо, чтобы слушать какие-то глупые извинения, желательно не слышать бы их вообще никогда. а вот самому извиниться, пожалуй, стоило… учитель внезапно поднялся и потянулся за своей одеждой. «ну вот, приехали, — подумал мо жань, — сейчас он уйдет, да?» но тот всего лишь вытер их тела какой-то частью своего гардероба и очень робко коснулся распухшего входа ученика, слегка скользя внутрь и разводя пальцы, выпуская белесую жидкость наружу. над его пунцовыми щеками и ушами мо жань будет смеяться всю жизнь. обещает. — чу ваньнин… ваньнин, я… они засыпают, переплетаясь конечностями.

…скучал по тебе.