Покидая своё тело, как пожарище в смертном бою, Наблюдая, как тональность, уходящую веру свою, Покрывая площадями неприступную гордость в гранит, Разворачивая знамя одиноких сердец и границ…
— Егор Летов. «Красный Смех»
— Я не знаю что такое месть… — в центре комнатушки сидела девчонка с гитарой и напевала свои стихи под пару аккордов. Токио, Нокемоно аут ин Осака, остался со своей подружкой. Сидящие дым двигали руками, из закрытых комнат слышались звуки романтики, на кухне кто то что то распивал, а основная масса сбилась в гостиной, вокруг певицы. Я сидел в кресле, расслабленно глядя в потолок. На диване напротив меня парень и девушка поочередно пили из горла ядреную газировку, заедая конфетами токсик-вейст: они морщились, кривились, но продолжали упиваться горечью что бы потом по новой присосаться к губам друг друга. Воздух тяжелый и теплый. Часы показывают пять. Я думаю о том, что мне пора возвращаться в Чибу. Я хочу извиниться перед Саки-сан. — Я не знаю что такое страх… — у нее красивый голос. Но у Саки-сан все равно красивее, мелодичнее, словно флейта голос ее, нежный, по-матерински нежный. Встав с дивана, я поплелся на кухню. На стенах висело всякое — свастоны, флаги местных праворадикалов, рядом хиппарские значки мира и арты с аниме-героинями, сталкерские фото гяру и эротические сессии лолит, прописные правила анархии. На кухне сидели парень с девушкой. Судя по их лицам, они ждали освобождения романтик-комнат. В углу комнаты стояла коробка с презервативами. — Сугао. — говорит парень пусто глядя в стол. — Тебя зовут Сугао? — он поворачивает голову ко мне, пока я гляжу на часы. — Да. — просто киваю я. — А. — он махнул рукой. — Тогда забей. Ты мне напоминил просто одного парня — одноклассника моей сестры. — Что за сестра? — спросил я. Парень усмехнулся. — Юкиношита Юкино. — он поднес руку ко рту. — Действительно. — кивнул я. У него были черные как край вселенной волосы, идиотская повязка на лобешник и подбитая губа, будто он за кого-то дрался, за что его наградили поцелуем. Определенно, такой кадр может родить только бизнес Юкиношит. Я вышел из кухни, и отдав замолкнувшей певице почти половину всего что у меня осталось, я вышел из квартиры. Квартира как раз была этой девушки — Лики. Это можно считать платой за то что я украл у них бутылку вина. Обувшись, я пошаркал вниз по ступеням подъезда. Уже давно село солнце, и улицу окутала голубая дымка и синий свет неба. Стоял туман, замерзавший прямо на морде. Сбив крышку бутылки я осушил шестую часть. На вкус это дерьмо было тем еще дерьмом. Я никогда не любил алкоголь, сейчас не люблю, и тогда мне не нравилось. Глотая мерзость из бокала жизни, я переваривал ее в себе, и выблевываю порнографией подростковой наивности, розовых очков и прочей всей срани. Да, да, я знаю я что инфантильный идиот, а не сходить ли-ка вам нах… Я вышел к перекрестку шатаясь, шмоная свою шизанутую головешку, и потуже затягивая сумку. Мне хотелось закурить, хоть я и не курю. Как с винищем. Я еще раз глотнул из бутылки. Снег садился на мое покрасневшее лицо, от чего было непонятно, то ли я алкаш законченный, то ли замерз. В голову мне въелись знакомые строки, и я заорал во всю, истязая горло и связки… — А у малиновой девочки взгляд откровенней чем сталь клинка! — я не знал что поблизости со мной кто-то есть, но мне было плевать, ведь даже так я ему а не им. Рядом стоящая девушка сжалась вся от моего крика, и мне стало немного совестно, ведь обернувшись я понял, что сделал нечто большее чем подвластное человеку все. Рядом стояла Миура Юмико, замотанная в шарф и шапку, блондинистые волосы лезли из-под головно-прикрывательного убора вниз по болотно-зеленой в свете фонарей ткани пальто. В ее глазах чуть кровоточил страх, но затем вернулось привычно-психическое выражение безразличия и некоего высокомерия. — Ты? — произнесла она, раздраженно глядя на меня. Я сглотнул слова и чуть качнулся, поворачивая голову. В ее мутных глазах, или моем мутном взгляде, но читалось презрение. — Да. — бросил в пустоту перехода. Мы так стояли несколько минут хотя машин не было и она спокойно могла переидти улицу. — Вся школа знает, что ты натворил. — ее голос был полон ненависти. Она практически рычала на меня. Все знают? Как интересно. Кто доложил? Но мэттэр, филс эсэйм. — Я знаю. — шмыгнул, втянув валившуюся с неба пудру снежинок, этот мир стар что твой старшой, песок небес. Она взглянула на меня. — Ты отвратителен. — она сглотнула. — Не спорю. — поднял руки вверх в знак поражения. Усмехнулась. — Ты так рассчитываешь вызвать у всех жалость? — ее голос пытался нещадно резать мою душу, но проходил мимо, калеча воздух и венозные протоки. — Увы, самобичевание не умаляет твоей говености. — ругнулась она. Я даже не посмеялся. — А я не оправдываюсь. — повернулся в ее сторону. — Я правда такой. — И? — ее глаза леденее королевы льдов, и этим она обставит любую Юкино. Юкиношита-корп, Юкиношита-клоф, Юкиношита-фуд, Юкиношита-кар-паркинг пэйпер лайф-стайл Юкиношита, Юкиношита-аниме-кон, Ю-кон, Ю-клан-капкан, ой, ю, ты знаешь все обо всех? — Да нихуя ни. — ответил я, прокашлявшись. — Нихуя, понимаешь? — Понимаю. — осеклась она, почувствовав, что я начинаю злиться. Мы вновь замолчали. — Послушай. — спросила она. — Почему ты вообще так поступил? — Скорее почему Ироха. — мой голос звучал как гробовое эхо, как отражение в стекле, а не зеркале. — Ироха знала что мне нравится Саки-сан, и как нарочно меня подставила. Я тогда пошел попросить у нее спрятать гитару в интеркоме, что бы я мог признаться как хочу, но эта дура как обычно стала заигрывать со мной. Всегда так. В голове ей наверное кажется, что она как-то манипулирует мной, или делает мне одолжение, или еще что. Знаешь, как когда за хорошенькой девчонкой начинает ухлестывать какой-то неказистый дурак, а она пользуется им, дает немного своего внимания, чуть надежды на будущее, а потом чертынах, и выясняется что эта лапшеголовая вообще была просто другом. — я рассмеялся как Ивато Натсу когда мы ехали на электричке, словно то что у меня такое было дает мне право смеяться над этим. — Так я и поверю. — рассмеялась Миура. — Чего же раньше молчал? — А в чем блять разница, а? — притупил я вансой снег. — Саки все равно думает что это я флиртовал с Ирохой, а не наоборот, так и чего мне оправдываться? Правда в ногах смотрящего. — Не думал что она может тебя простить? — мысленно ударила себя по лбу Юмико. — Если бы она была для тебя важна, ты бы нашел как все объяснить, хоть бы с камер слежения видео взял… Я ощетинившись взглянул на нее, будто сейчас прикончу. — Я? Объяснять? Может еще выдумать что нибудь, что бы обелить свое ебаное имя?! — закричал я ей прямо в лицо, подойдя вплотную. — Я лучше дерьмо жрать буду чем искать себе оправдания!!! Юмико попятилась, непонимающе, и слегка подрагивая. — И что она в тебе нашла? — проговорила она неуверенно. — Сумасшедший… — донеслось уже шепотом. Я улыбнулся, прямо так как когда передо мной стояла толпа отаку, готовых разнести мне ебало за то что я покусился на благосостояние Ибису Датэ. Я всегда так ухмыляюсь, когда готов к боли. Подготовка к боли, вечные страдания на пути к нирване, я не собираюсь драться, я позволю тебя меня избить, но я сделаю это так, что тебя до конца жизни будет выворачивать наизнанку, это мое кредо, мой принцип, по моему лицу течет кровь и я захлебываюсь ее приторно-сладким вкусом, ведь эта кровь не моя, а твоя, просто течет она из моего тела. Когда-то кто-то решил что быть слабым — плохо, и таких надо изменять. Потом мода поменялась, и стало модно быть слабым, принимать свои недостатки. Потом вновь вернулись сторонники силы, концентрированные до потехи, да, я буду сильным чтобы ты не сказал мне что я слабый, и продолжу вовсе-не-беспокоиться о чужом мнении да. Пошло оно к чертовой матери. Мне плевать. Моя идея — отказываться от силы, отказываться от слабости, и кричать чтобы голос рвало. — А как там с Хаямой? — заикнулся я. — Хаяма лицемер. Так уж вышло, что социальный статус, внутриклассовая иерархия… все о чем ты обычно говоришь имеет место быть. Так уже устроено. — бросила она, вздохнувши. Мои глаза налились кровью — Хаяма лицемер? — проговорил я скачущим в фальцет голосом. Я вспоминал как Хаяма вытягивал каждого кто попросит помощи, останавливал драки и срывы школьного устава, и как он искренне-влюбленно смотрел на Юмико, черт подери настолько миру пиздец что каждый теперь нечист, подпольная игра жертва обстоятельств, вытягивал всех и терпел, ведь иного выбора не было, мы так часто обвиняем всех в лицемерии, Хаяма не мог мне помочь но я видел как он с горечью смотрел на меня в тот момент, ему было неспокойно. — Да, ты сам об этом говорил, забыл? — Хаяма черт возьми самый искренний человек в мире! Хаяма сама искренность! — я поднял голову в небо в бесчинном нечеловеческом крике, что рвался средь адских котлов из-под земли, и распространяясь на каждый осколок электризовался в моем теле и вырывался наружу. Меня пошатнуло, и я вот вот мог упасть, но уткнулся девушке в плечо, всхлипывая, замечая как покрывается льдом горлышко бутылки у меня в руках. Шов моих полушарий медленно расходился если не крестом, то развёрсткой гиперкуба. Ее глаза округлились и сама она застыла клочком огненного пламени. — Хачиман. — сказала девушка. — Ты чего? Услышав ее смущенный голос, неловкую и неуверенную интонацию я испытал стыд, стыд, стыд, стыд, мне захотелось провалиться сквозь ее плечо и упасть лужей в заледеневший асфальт. Я откатился от нее и сунул руку в карман, вытягивая последние свои деньги, и печально потупив голову я протянул ей все это. Я не видел ее лица но почувствовал как нее положился своей рукою гнев. Я приподнял глаза и она влепила мне пощечину. — Ты отвратителен — проговорила она, собираясь уходить. Я схватил ее за плечо. Она дернулась. Я схватил второе она дернулась я подошел ближе и она испуганно посмотрела на меня внутреннее качая головой мол нет нет нет не надо умоляю Хачиман, но меня зовут Сугао, и я лишь поклонившись протянул ей руку с остатками, и она, недоумевающе глядя на мою руку, аккуратно, двумя кончиками пальцев взяла их. Она держала их некоторое время, и после чего, не увидев моей реакции, аккуратно положила обратно, и покачав головой, поклонилась. Я недоумевающе смотрел на нее, она вновь покачала головой, и спокойно удалилась во тьму. Я глядел на деньги в своих руках, и сжал кулак с ненавистью. Я бросил их в землю и растоптал. Я глотнул из бутылки, и с остервенелым непониманием и отрешенностью заговорил, обращаясь к пустоте. — Я тебе не Хачиман. Я убил Хачимана. Хачимана больше нет. — я вновь глотнул из бутылки. — Я прикончил этого ублюдка. Я продолжил шататься по улицам, раскрикивая. Я почувствовал что пора возвращаться домой, но понимал, что еще слишком рано. Чувство незавершенности, неразрешенности, необходимости финала. Глядя на стекло бутылки, я сбил ее конечник и в руках у меня расцвела винная роза. Взяв ее за горло, я бросился бежать по направлению в никуда. Мне казалось за мной кто-то следит, кто-то идет, в руках у него глушилка для радио которой он рябит мои мысли, они мигрируют в мигрень, я серею. Заметив единственную потухшую вывеску в закоулке «краска и пиротехника Наши Нагата», я оглянулся, и швырнул бутылку в витрину, и тем самым выбил стекло, оно разлетелось как круги на воде, и расплылись в моем пьяном виде в одну сплошную лужицу в воздухе. Оглянувшись, я зашел в магазин, и своротив от стены шкаф, вырвал оттуда коробку салютов, огней, и прочего такого всякого, и под стойкой нашел еще бутылку вина, и плюнув в кассу, выбежал с этой коробкой на улицу, мне хотелось попасть на Радужный мост, и оттуда запустить всю эту феерию, ведь нарисовать там что то я уже не мог. Мир размыт, и я бежал, то ли заплетались ноги то ли заплетался тротуар лестницей по направлению в рай, но я по прежнему бежал мимо. Спотыкаясь, почти падая, я дошел до сверкавшего тысячей огней моста, он напоминал мне гирлянду протянутую над водой. Я вспомнил, как когда-то давно, когда еще Хачиман был Сугао, моя мать украшала дом к праздникам, отец сидел весь такой важный, и внимательно смотрел предновогодние фильмы, Один Дома обе части, мультфильмы, праздничные спешлы аниме, я сидел рядом с ним, под боком на полу брахаталась совсем маленькая Комачи, и мне казалось что мир он такой и есть, что он такой и есть радужный мостик между рождением и смертью, после которой Господь примет нас всех в свои объятия, и не будет нам страха, и не будет нам горя, и будет раб человеческий славен до конца дней своих неисчислимых, и во веки веков, аминь. Потом оказалось что Бог мертв, а мое имя Хикигая Хачиман, а сам я сижу в подкорке сознания, словно в тюрьме. Батенька не смог тебя уберечь, куда уж Господу? Я сел около подъёма на мост, и глотнув из бутылки вина, расставил пиротехнику. Пороховая армия, к черту терракоту, такой нынче коленкор. Я сидел, смотрел на слившиеся воедино огни моста и звезды, и понимал, что луна напоминает мне ее голубоватый зрачок, и смущенный высокий хвост. Сзади заскрипел асфальт. — Дзидо, зайчик, ты как? — сказала девушка своему кавалеру, которого еле тащила на плече. Я безразлично смотрел на них. — Живой? — у нее внушительная грудь, (у Саки-сан красивше), короткие волосы, (у Саки-сан пышнее), и отливающие фиолетовым черные глаза (у Саки-сан ярше), она была довольно симпатичной года пять шесть лет возможно старше меня чуток, студентка этакая. — Вроде бы… — ответил ее парень, у него была огромная борода, лысый, и всем своим видом смахивал на арабского шейха, только черных очков и трубки в зубах не хватало. — Транспортабельный? — произнесла вопрос девушка, приглядевшись я увидел, что это была Юкиношита Харуно. Она с любовью глядела на этого перца, и самой ее глаза блестели чуть то ли от любви, то ли от счастья, то ли от выпитого. — Сейчас проверим… — мужчина попытался опереться своими ногами, но тут же провалился, и чуть не повалился вперед, в асфальт. — Эх ты… — нежно прошуршала своим голоском девушка, и вновь подхватив его, пошла дальше. Она остановилась, покачнулась, и обернулась на меня. На ее лице отразилось удивление, я же ничего не сказал. Определенно, такой кадр может родить только бизнес Юкиношит. — Хачиман! — воскликнула она. — Привет! Я помахал ей в ответ рукой, на что она улыбнулась. — Давно не виделись! — Ага. — Чего сидишь тут? — Салют пускать буду. — В чью же честь? — Саки-сан. — Ааа… понятно. Что ж, не будем мешать! — и пошла дальше, и я голос ее был такой искренний, что мне захотелось утопиться. Мигрень усиливалась, в голове шумело как в старом радиоприемнике, я чипирован своим прошлым, чертов ублюдок Хачиман. Мир затрясся. Я схватился за голову, вскочил и закричал. Давление шире, давление режет, мою голову распирает словно в ней два мозга, один лишний, один лишний, только ты и я на расстояньи выстрела, я приставляю ствол к своей башке и выношу внутренности твоей. Вода у ног моих разъехалась в осанирующем танце резонансов, как же прекрасен язык волны, словно луна склонилась псиной над рекой и лакнула из нее воды, кошка Юкино, собака Юи. Я посмотрел на время, и словно сверхзвуковые следы сверчков лезвий мне в ночи пришла полночь. Я зажег спичку, поднес к фитилю, и дитя огня забежало по тонкой змейке фитиля, заставляя скинуть старую истлевшую кожу как ненужный балласт. Я хочу скинуть свою старую истлевшую кожу как ненужный балласт, чертов ублюдок Хачиман. Я глотнул из бутылки, и меня стошнило, внутренности исходили из меня пуповиной, которой когда-то ко мне был привязан Хачиман. Пуповина — наша связь. Кормилица матерь, все эти годы прятавшаяся в тени. Хачиман отъелся. Хачиман выбросил свою мать на задворки сознания. Сугао думал, что навсегда избавился от меня. Хах. Наивный Неожиданно закружилась голова, и я упал наземь, почти носом в вылетающие в небо салюты. Они взрывались, и я видел отражение на асфальте, вспышки света и падающие вниз угольки что ослепляли. Я поднял голову, но не мог встать, будто меня пригвоздили к низам сознания. С огромным усилием я перевернулся, и посмотрел вверх. Я в ужасе завопил. Надо мной стояла дрожащая словно жуткая помеха на пленке фигура Хачимана. Его глаза были пусты, рот его был пуст, он рябил черными разводами. На его растянутых во всю ширь лица губах читалась насмешливая улыбка. Мою ногу схватило будто щупальцем, и мне казалось что давление просто сейчас отрежет ее. Давление шире. Давление в мозге. Давление. Давление. Меня потащили по мутной земле, я видел как небо уплывает от меня, а лестница к раю все дальше и дальше и дальше и дальше и дальше и дальше. Я почувствовал как под моим затылком пропала поверхность, и я ощутил холодное дыхание воды своим отказавшим мозжечком. Медленно выплыла снизу вверх, словно левитируя. Его личина. Его потрескавшаяся, нечеловеческая личина. Не человек. Нет. Чертов ублюдок Хикигая Хачиман. Его лицо вновь расплылось в сардонической усмешке. Огромная дыра посреди черной тьмы лица. Он открыл рот широкой О. Проговорил, не шевеля ни отсутствующим языком, ни отсутствующими зубами. Он издевательски протянул, махая мне своим отростком. — Хаха… нееетушки… После этого невидимая гильотина въехала мне в шею, и я закрыл глаза. В последний момент перед тем, как я почувствовал воду затекающую мне в уши, до меня донеслись ужасающие раскаты грома, словно бомбы разносились в клочья, с диким ревом забирая за собой здания-высотки. Давление. Давление шире.