Дихотомия вечности

*** Планета Альфа-177, альфа-квадрант — Капитан, осторожнее. У вас может быть холодный ожог. Кирк отдёргивает руку от бирюзовой, почти прозрачной скалы, покрытой сетью хаотичных трещин. — При минус тридцати? — Кирк оборачивается с лёгкой усмешкой под прозрачной маской. — Это температура воздуха, — терпеливо поясняет Спок и опускает взгляд на экран прибора. — Трикодер показывает, что температура этой поверхности минус девяносто три с половиной по Цельсию. — Позвольте судить об обморожениях и ожогах мне, мистер Спок, — ядовито раздаётся в шлемофоне на общей частоте. — Джим, живо надень перчатку и больше не снимай, посадишь батарею в костюме раньше всех. Человеческие пальцы не самые ловкие во вселенной. Без лишних слов Спок подсоединяет перчатку капитана на положенное место, ко всем положенным тугим контактам, не снимая своих. За эти годы, проведённые бок о бок каждый божий день капитан научился читать его, как открытую книгу, пока все остальные видели лишь белый бесстрастный лист непробиваемой воли и спокойствия. Не заметил ли Джим в его застывших вулканских чертах то, чего ни в коем случае нельзя отображать? Вспышку страха, заботу, нежность? Не слишком ли его поспешность превосходит ожидаемую от коллеги, от друга? Капитан ни разу не ошибся ни в людях, ни в нём. Спок отступает, трусливо потупив взор, притворившись, что интересуется показаниями мерно пиликающего трикодера. Расширяет зону его действия, чтобы забраться дальше в просторы новой опасной планеты. Груды острых синих кристаллов выступают из снега на высоту до десяти метров, словно старые растрескавшиеся кости гигантов. Порывы сильного ветра вызванивают об их остовы твёрдыми снежинками-градинками незнакомые уху звуки. Внизу, в долине, заполненной тяжёлым метановым туманом, изредка со свистом и рокотом курятся серные гейзеры. Холодный свет голубого солнца не скрывает своей ультрафиолетовой враждебности, а на горизонте неба цвета умирающей зелени видны редкие полоски облаков, сжатые перспективой в нитки. Все группы высадки обеспечены фильтрующими аппаратами для дыхания, защитой глаз от едких испарений и фазерами. Давление на поверхности в пределах нормы, в отличие от температуры, так что вместо скафандров потребовались лишь специализированные костюмы гораздо меньшего веса и энергопотребления. В самый жаркий день температура колеблется на уровне минус тридцати по Цельсию, ночь же — ледяной ад с завывающим ветром в расщелинах голых скал. Метеорологи «Энтерпрайз» призывали во что было ни стало закончить работы к закату. В минус сто двадцать по Цельсию обогрев сажал аккумулятор костюма за слишком короткое время. А отсутствие энергии здесь — смерть для гуманоидных видов. Ужасный, оглушающий взрыв раздаётся, кажется, в считанных метрах от них. Ещё до того, как снежный вздыбленный туман окутывает всё вокруг огромным облаком, Спок реагирует инстинктивно и молниеносно. Он оказывается между Кирком и источником звука, чуть приседает, отталкивая его с предполагаемой линии атаки. Грохот затихает, сменившись пронзительным свистом и постукивание ледяных камешков по насту. Спустя долю секунды Спок с облегчением понимает, что это всего лишь открылся гейзер, причём метрах в пятидесяти от них. Шипит, как чудовище, устремляясь вверх. Сквозь оседающий снег быстро проступает негреющее солнце. Спок оборачивается на капитана. О, этот извечно хитрый взгляд за полипластом маски! Тот действовал тоже инстинктивно, но гораздо более правильно: в его руке поблёскивает выхваченный фазер. И он переставляет его с убийства обратно в оглушающий режим. На мирных планетах Кирк так не поступает. Это наверняка становится дополнительной причиной, по которой он не комментирует движение Спока. Не говорит — «не положено тебе закрывать меня собой, это работа службы безопасности». Потому что Кирк на самом деле никогда не сказал бы ему такое. Он не считает его порыв глупым. Люди не осуждают, если друг пытается машинально уберечь друга от опасности. Спок помнит. Но не видит ли в этом Джим больше, чем дружескую привязанность? Спок усилием воли гасит вспыхнувший в крови адреналин, пытаясь не выдать себя ни единым лишним вздохом сверх нормы. — Капитан? — переспрашивает коммандер, отряхивая костюм от снега. Взгляд Джима всё такой же невозмутимый, но сейчас в глубине его прячется расчётливая готовность подобравшегося сехлата. — Даже не врите мне, что вас не терзают смутные подозрения, связанные с этой миссией, — многозначительно произносит капитан. — Я не могу чётко сформулировать своих опасений, — Спок направляет трикодер на жёлтую газовую струю, бьющую из твердого снега. — Сернистые испарения с примесями. Для этой планеты их можно посчитать даже горячими. — Хорошо, что мы в фильтр-масках и счастливо не чувствуем запахов. — Склонен согласиться. Боунса становится не только слышно во внутренней связи в шлемофоне, но и видно. С саквояжем он уже бежит на грохот, чтобы оценить ущерб. Мигом определив, что никто не получил ни ран, ни ожогов, он добавляет к диалогу своё веское слово. — Зато тут дохнут бактерии и вирусы, которые мы весело разносим по кораблю уже которую неделю. А для местных простейших мы жерло вулкана, пуф! — мгновенная пастеризация, я бы сказал. — Да уж, — без энтузиазма отвечает Джим, демонстративно шмыгая носом. — Лучшее место, чтобы вылечиться от простуды. Холодная негостеприимная планета, скрывающая дикую жизнь под толщей льда и снега. Населённая разумной, вполне развитой расой N32, как они были записаны в картотеке. Их самоназвание нельзя было произнести человеческим ротовым аппаратом. Они освоили варп, но не использовали его, считая несоразмерной тратой ресурсов. Последний космический корабль был разобран столетие назад, знания о полётах в космос и на орбиты хранились в самых далёких разделах библиотек. N32 разрешила команде «Энтерпрайз» спуститься на планету, чтобы провести базовые исследования грунта, почвы (её тут пока не обнаружилось), воздуха, различных излучений и условий жизни на планете. Но с одним условием — вдали от поселений и под наблюдением своих представителей. Обычно расы, встречающие инопланетян, предпочитают сперва произвести процедуру официального контакта, определить некую базовую юридическую основу отношений, выяснить далекоидущие намерения. И лишь потом они пустили бы незнакомцев для исследований. Но N32, очевидно, в силу культурных различий, руководствовались и иной логикой. Возможно, стадия официального контакта наступит после определённой подготовки с обеих сторон. Это был очень широкий жест доверия, но Спока не покидало тревожное, напряжённое ощущение, в свою очередь передающееся ему от капитана. Джим был улыбчив, как всегда, но на дне его глаз покоилась та же готовность к угрозе, что и в сердце Спока. Лёгкая морщинка между пшеничных бровей — большего не было нужно, чтобы понять, до какой степени они думают одинаково. — Кстати, капитан, я назначил офицера мисс Рэнделл рулевой, — как бы между делом сообщает Спок. — Ладно, — Кирк разглядывает в электронный бинокль горизонт. — В альфа-смену. Капитан выключает проекцию, резко поворачивается на него и слегка раздражённо замечает: — Вы стали принимать удивительно много участия в её судьбе. — Её показатели лучше, — честно признаётся Спок. — А Сулу я больше доверяю, — сумрачно отрезает Кирк, поворачиваясь к ледяной долине со снующими внизу людьми. И не-людьми. — Отказано. Наблюдатели расы N32 прибыли на небольшом катере, их было не более десяти. Руководитель имел знаки отличия, а вот остальных различить было крайне проблематично. N32 сновали по площадке, рассматривая, что делают люди, но под руку не лезли и слишком близко не подходили, лишь проговаривали стандартное приветствие, когда замечали, что человек на них смотрит. Представитель N32 походит на крайне плохо сколоченный стул с угловатой палкой вместо спинки. И высотой он примерно со стул. Их покровный окрас — в виде синего и белого минерала, потому в голом виде они точно потерялись бы на фоне точно таких же угловатых скал. Этот ловкий в движениях ксенос имеет множество суставов и носит фрагментарную одежду, используя для коммуникации вполне расшифровываемые компьютерами постукивания, вздохи и деликатный скрежет. — Лаборатории, до заката осталось два часа тридцать три минуты, — командует по общей связи Спок. — Заканчивайте текущие эксперименты, подготавливайте образцы и температурозависимое оборудование к транспортировке. Не каждая техника выдержит ночь этой планеты, даже если та длится всего десять часов из тридцати пяти. — Ну, полагаю, моё присутствие теперь важнее на корабле, — заключает Кирк и направляется к площадке транспортировки, окружённой мерцающими столбиками усилителей сигнала. Спок незаметно провожает его взглядом. Капитан без проблем поднимается на «Энтерпрайз» с первой партией образцов. Но не успевает сформироваться вторая партия материалов с некоторыми сопровождающими, как у Спока звонит коммуникатор. — Чрезвычайная ситуация на борту, коммандер, — через шипящие помехи говорит взволнованный голос. — Что-то не так с капитаном. Кажется, вам придется принять командование. — Поднимайте меня, — ноги Спока уже несут его к площадке. — Что значит «что-то не так»? Вы уже связались с доктором Маккоем и службой безопасности? — Мы не доверяем службе безопасности корабля. Вся связь нестабильна. Прежде, чем Спок успевает задать следующий закономерный вопрос, его растворяет луч транспортатора. Переброска занимает слишком много времени. Обычно это длится долю секунды, и ни мозг, ни зрение не успевают поймать артефактов промежуточных состояний. Но на этот раз — десяток биений сердца Спок разглядывает межфазовые флуктуации. *** Спок никогда не встречал таких людей, как Кирк. Естественно, ему потребовалось время, чтобы осознать это. Жизнь была длинной, и не все её отрезки были радужными и даже умеренно терпимыми. И Спок (по своему личному мнению) привыкал непозволительно долго. Кирк не был таким капитаном, как Пайк, тщательно выдерживающим почтительную (холодную?) дистанцию. Он не был как Кристина Чепел, почти испугано (оскорбительно?) отходящая почти на два шага в сторону, чтобы не беспокоить его. Или как Ухура, подчас не замечающая, что навязчиво (неприятно) касается его плеч, когда он аккомпанирует её пению. Кирк знал, когда и как он может коснуться. Это стало их языком. И именно Джим этому научил его, контактного телепата, уверенного, что уже всё знает в этой жизни. Однажды они столкнулись с очередным агрессивным видом, превосходящих их в техническом плане. Группа высадки была похищена и помещена в искусственную среду, городскую местность, где безжалостные наблюдатели часами проверяли их на прочность, слово лабораторных крыс. Тестировали что-то, понятное лишь их разумам. Игрались. Они пообещали, что в конце всё равно всех убьют и никого не отпустят. Первым они убили самого молодого сотрудника «Энтерпрайз» — их навигатора Павла Чехова. Доктор Маккой констатировал смерть, и пришельцы тут же забрали тело. В группе осталось шестеро. Надо было думать, как выбираться, пока не погиб кто-то ещё. Они сидели все вместе, ничего не предвещало беды, как вдруг доктор Маккой с гримасой ярости повернулся, выцелил его задумчивое лицо среди прочих понурых и закричал: — Бесчувственный ублюдок! Тебе знакомо понятие сострадания или взаимопомощи? Ты понятия не имеешь, что такое привязаться к кому-либо. Тебя ничего не волнует, кроме своих вычислений. Хоть все мы погибни, твоему ледяному сердцу будет всё равно. Что для тебя какая-то там дружба, любовь к ближнему своему? Пустые слова! Ты никогда не испытывал и не испытаешь ничего подобного! Как ты можешь сидеть и думать о том, чтобы продолжать, когда ещё не остыло место, где лежало его тело? Это не задача из учебника по математике, здесь умирают дорогие друг другу люди! Тебе наплевать на каждого из нас, кусок ты дерьма… Спок просто молчал, глядя на него. На руки, мелькающие около его лица. Пока Кирк не взял доктора за плечо (с силой — он видел, как побелели его пальцы), и увёл в соседнее помещение. Люди рядом с ним слышать не могли, но слух Спока был куда лучше. — Ленни, коммандер — не сбросной клапан для твоих эмоций, даже если он не орёт в ответ, — твёрдо произнёс капитан. — Он не отвечает тебе не потому, что ему нечего сказать в свою защиту и не потому, что не чувствует. А потому, что он привык, когда на него орут, а в ответ ни в коем случае нельзя реагировать. Он вырос на Вулкане, а типичные вулканцы, что старые, что молодые… сам знаешь кто. Маккой сердито засопел. Он знал прекрасно это высокомерное, покровительственное, почти презрительное отношение вулканцев к иным расам и культурам — учитывая, как часто сам это припоминал. — Конечно он молчит, Джим… При тебе он всегда молчит, всегда паинька. А когда ты не слышишь, он выдаёт такое, что его убить мало. Он любого с ума сведет, спроси хоть его подчиненных энсинов. Он вовсе не беспомощный младенец. На самом деле он такая сука, которой ты и представить себе не можешь. Он мегера во плоти. Кирк глубоко вздохнул. Спок сожалел, что не видел тогда его лица. — Как и ты, приятель. Только он знает, когда стоит заткнуться, Ленни, наступив на горло своей гордости. Прости. — Но это же был Чехов… Разве ты не понимаешь? — тихо протянул доктор, почти простонал. — Он был слишком юн. Он же был… — Я знаю. И я ответственен за всех вас. Соберись. Иначе никому не выжить. Это приказ. Пожалуйста. Глубокий вздох Маккоя, уже куда более хладнокровный: — Ладно, Джим. Я оценил, что ты сказал это не при всех. И это не было объявлено капитаном всей группе, но читалось в его взгляде, когда он вернулся: «В итоге получается, что только Спок способен выполнять мои приказы, несмотря ни на что? Вы точно служите в Звёздном флоте?» Но никаких действенных идей, чтобы выбраться из этой ловушки, не появилось за несколько часов. Скоро инопланетяне начнут новый этап чего бы то ни было… Сколько у них времени? Капитан стоял снаружи этого странно псевдоземного здания, задумчиво наблюдая за перемещениями разнородных объектов на границе зоны. — Вулканцы и правда не умеют выражать скорбь, капитан, — сказал Спок, останавливаясь рядом. Кирк поднял на него взгляд, в котором тут же зажглась хитрая, умная улыбка. — Зато могут молниеносно подбежать к тому охранному андроиду со спины и отодрать ему голову, пока остальные будут отвлекать. Не отрываясь, Кирк наблюдал за ним, пока Спок просчитывал его план — временные промежутки, расстояния, положения в пространстве, траектории и скорости, вероятности, прочности материалов и собственные силы. Спок не мог интерпретировать внимание Кирка как то, что капитан в этот момент любуется им. Это было бы слишком фантастично. — Полагаю, — резюмирует Спок, закончив. — Технически это возможно. Вероятность успеха порядка тридцати пяти процентов. Эти цифры были куда лучше, чем три процента, что вышли в начале. Просто Спок умолчал о том, что решил проигнорировать сохранность собственных мышц и костей. При желании он может использовать их предельную прочность. И он не поинтересовался, каков план целиком. — Без десятичных? — замечает Кирк. Это не звучит насмешкой. — Большая корреляция. Неизвестен тип крепления. Я способен разорвать не каждый металл и не в каждой плоскости. — Согни резко вправо к жёлтому манипулятору и дёрни два раза против часовой, — легко отвечает капитан, без единого сомнения. — Пойду объясню остальным их задачу. Спок не успевает выразить своего удивления. И план сработал. Действительно сработал. Спок даже не повредил кожу на ладонях. С помощью внутренностей робота и щитка система инопланетян была замкнута достаточно долго, чтобы луч транспортатора пробился и забрал их. Они выпутались и даже вернули Чехова живым, хоть и сильно раненым — видимо, наблюдатели оставили его, чтобы безжалостно поиграться ещё раз. И пока Маккой в панике занимался им, а остальные ожидали сканирования, Спок, словно привязанный, последовал за Джимом в полупустую комнату отдыха. Капитан был слишком взбудоражен, чтобы отправиться спать, а на мостик его не пускал злой Маккой. «Энтерпрайз» на всех парах покидал сектор, большинство были у рабочих станций. — Как вы догадались, что нужно отрывать голову робота именно так? — спросил Спок у капитана, устроившись в соседнем кресле. — Мы не встречали эту расу раньше. — Было похоже на силлурзианских рабочих, — охотно ответил человек. — Похоже? — вулканец приподнял одну бровь. — Для испытания они воспроизвели наш мир. Значит, нет у них своего собственного для нас — это раз. Мы не первые пойманные — это два. Раньше в этой области космоса лет тридцать назад пропал корабль силлурзиан. Пришельцы скопировали их технологию, чтобы не сильно думать. Вот и поплатились. Ведь я немного знаком с подобной техникой. — Тут он не удержался от широкой шальной улыбки. — Но я впервые видел, чтобы кто-то разом оторвал их рабочему башку! Это было впечатляюще. Кирк ободряюще тронул и сжал его предплечье, словно не был уверен и проверял, не повредил ли коммандер себя тем резким мышечным усилием. Спок разрешил себе коротко насладиться желанным прикосновением. — Не менее впечатляюще, чем когда вы догадались переделать устройство так, чтобы замкнуть систему и подать сигнал «Энтерпрайз», — в свою очередь заметил он. — Разве я один этим занимался, Спок? Было невыразимо приятно ощущать на себе такой его взгляд. Никто никогда не смотрел на него, будто он — самое замечательное существо во вселенной и самый лучший друг на свете. Будто он незаменим и всегда будет незаменимым для Кирка. Словно у них одна жизнь на двоих — их судьбы идут рука об руку и никогда не разойдутся. Ливень в пустыне, яркое солнце в ненастной буре, ветер во время штиля, пища во времена голода — вот каким был взгляд Джима. — А вы всё вместе, голубки? Так я и думал, — на пороге каюты появился сумрачный и уставший доктор Маккой, заряженный язвительностью под самую макушку. С неуловимым призраком громадного облегчения во взгляде. — Вечно друг к другу липнете, будто сто лет не виделись. Вперёд на обследование, по одному. Я врач, а не жонглёр. Это стало началом конца. Кирк чуть удивился нападке, вроде ничем не высказав своего неудовольствия, но его спокойная улыбка в глазах всё равно посерьёзнела и поблекла. Споку решил, что ему нужно стать осторожнее. Несмотря на профессиональную жестокость, Маккой был удивительно наблюдателен. И, кажется, будучи тоже близким другом Джима, пристально следил за ними обоими. До какой степени это вызвано банальной ревностью? Если Маккой сможет догадаться о тайнах Спока, то сразу примется громко возмущаться, обличая с помощью всех своих фирменных выражений. Но Маккой никогда не кричал, когда Кирк заигрывал с девушками (по крайней мере, он не делал этого при всех). Скорее, одобрял. Изменилось ли бы что-то, если бы Спок родился женщиной? Или если бы ею был Кирк? Или дело лишь в том, что он вулканец? Или, что хуже: дело лишь в том, что он — Спок. Если хотя бы намёк на правду будет вскрыт, с таким разладом их команда больше не сможет работать эффективно. И сам Джим… Что подумает он? Капитану, конечно, доводилось изредка флиртовать с мужчинами (в классическом их понимании), но это было относительно редко и они ничем не походили на Спока. Спок страстно мечтал о том, чтобы на очередной миссии они снова остались одни, как на той миссии. Снова было холодно и некомфортно для человека, и у него не было бы никаких альтернатив тому, чтобы лечь рядом с Джимом на очень узком пространстве. Согревать его, прижимаясь к нему всю ночь. И всё равно, что они будут в тюремной камере на жёсткой койке, а их жизни будут висеть на волоске. Пусть так. Он согласен почувствовать это и умереть. Он знал, что вероятность исполнения его желания стремится к нулю с двумя хвостами. *** Первое, что он видит, наконец, попав в свою фазу — это двое энсинов-техников и двое безопасников, облепивших консоль и приводные сегменты. — Что происходит? — Спок спускается с площадки. — Никогда не видел такого сбоя транспортатора, — на бледном лице техника Риакутто застыло выражение человека, полностью растерянного и напуганного ситуацией, вышедшей из-под контроля. — Что с капитаном? — Его подняли, как обычно, однако… Спустя несколько минут транспортатор материализовал второго капитана. И этот капитан оглушил энсина Амагаву, прежде чем уйти. Когда тот пришёл в себя, то попытался сразу связаться со службой безопасности, но связь по кораблю уже была отключена. И внутренние сенсоры не работают. Мы не можем установить местонахождение обоих капитанов. И… вашего двойника. — Двойника? — переспрашивает Спок, ощущая себя странно заторможенным и неуверенным. В голове непривычно пусто — там, где всегда что-то было и зудело. — Пять минут назад вы уже выходили из луча. Но в транспортаторе осталась «тень», и на этот раз мы её заметили и извлекли. Впрочем, спустя десять минут она бы извлеклась сама. Вы эта тень. — Почему вы отпустили меня в первый раз? — Вы сказали, что отправитесь на поиски капитана. Спок прикрывает веки, пытаясь проанализировать крупицы информации и пока не обращать внимания на причины произошедшего. — Капитан бы никогда не ударил энсина. Значит, одна из копий ненастоящая, — заключает он. — В вашем случае будет сложнее. Когда первый вы вышли, то ни на кого не набросились. — А что я сделал? — Вы просто ушли быстрым шагом. — Быстрым шагом? — Спок приподнимает бровь. Значит, он невероятно сильно спешил. Это было нехарактерно, но логично в текущей ситуации. А ещё значит, та копия располагает большей информацией о происходящем, чем он. — Вы обмолвились, что не доверяете службе безопасности. — Коммандер, представьте, они слушаются неправильного капитана, а мы говорим, что он ненастоящий. Кому они поверят? Поэтому мы связались сразу с вами. Как телепат и офицер, вы сможете отличить копии и убедить в этом экипаж. Но мы сглупили… ведь вас тоже стало двое. Амагаве не привиделось. Вопиющие ошибки энсинов он решает оставить на потом. — Больше никого не поднимать. Давайте выберем пароль, слово, по которому вы сможете узнать, что я это… второй я. Пусть к вам присоединиться мистер Скотт, если вы ещё не вызвали его на помощь. Нужно выяснить, что не так с транспортатором, в чем различие между копиями и что послужило толчком к расщеплению. Квалификации техников явно недостаточно для урегулирования ситуации. Самые лучшие — на поверхности. — Мы отправили энсина Шауша за главным инженером, — рапортует Риакутто. — А также послали в лаборатории за животным для опытов — мы повторим процедуру и попытаемся произвести объединение. — Коммандер, мы смогли сонастроить два коммуникатора между собой, — обращается к нему энсинка связи Джейн Умфри, протягивая прибор. — Двусторонняя радиосвязь слабо работает, несмотря на глушение. Так мы сможем держать вас в курсе дел. Споку кажется, что его мысли стали не такими чёткими и острыми. Неблагоприятный знак. Возможно, вскоре ему и капитану потребуется квалифицированная медицинская помощь. Что же делать? Доктора Маккоя сейчас не поднять на борт. Оставшийся персонал не обладает должной выдержкой и квалификацией. Спок смело отнёс бы их скорее к практикантам. Но, может быть, он слишком строг к ним? Всё-таки они прошли жёсткий отбор. — Коммандер… — подаёт голос Амагава, вновь опережая его мысли. — Наши люди всё ещё внизу. Мы можем не успеть починить технику, нужно подготовить челноки для спуска на планету. Это он должен был первым отдать приказ, а не энсин предложить. Но он слишком промедлил. Укол тревоги, пронёсшийся по нервам, был неожиданным — так легко он возник, не спросив разрешения у его контроля. Что-то не так и с ним самим. Но что именно? — Верно, энсин. Так как коммуникаторы не работают, кому-то из вас надо сходить в док и предупредить техников. Если никого не будет, подготовить челнок самостоятельно и найти пилота. — А если нет пилота, сесть за штурвал самому. Спок кивает. — А я попробую отыскать обоих капитанов и самого себя. *** Почему та копия ударила Амагаву? Если это вторжение какой-то мимикрирующей формы, то трудно представить себе более демаскирующий манёвр. Внезапное воспоминание всплывает само собой — яркое, ярче, чем обычно воспроизводит его память. Выстреливает, будто пробка из шампанского, и рассыпается перед глазами. Дело было неделю назад в комнате отдыха. Кажется, Ухура рассказала, что её двоюродная сестра, слепая от рождения, получила экспериментальные импланты и месяц назад успешно сдала экзамены в Академию Звёздного Флота. Энсин Амагава немедленно высказался в том смысле, что калека на борту подвергнет опасности жизни экипажа, что это глупость и такого нельзя было допускать. В космос должны летать лишь сильнейшие. Ярость Кирка Спок отчётливо ощутил через целый игровой стол, даже не пытаясь сфокусироваться на объекте. Впрочем, её мгновенно ощутили все в комнате — по взгляду, по руке, застывшей над шахматной доской. Доктор Маккой впоследствии выразился, что «Джим смотрел матом». Но капитан так ничего и не сказал Амагаве, хотя явно хотел, а сам энсин осёкся на полуслове. Зато всё сказала Ухура. И даже если оставить в сторону теорию о вторжении, то это было бы нелогично: копия вымещает обиды и раздражения оригинала? Коридоры корабля внезапно окутываются чувством жемавю — будто Спок видит их впервые. Команда высадки содержала в себе почти всех специалистов «Энтерпрайз», включая лингвистов, и коридоры словно вымерли. Спок искал наугад. Может, быть хитрее? Но он больше не смог вспомнить, кто же раздражал капитана. Как раз потому, что тот никогда не выставлял такие чувства напоказ. Люди не будут работать эффективно, если не будут доверять своему капитану. Малейшая обида серьёзно подрывает авторитет. Было только одно исключение из этого правила: доктор Маккой. По непонятной причине люди прощали ему его грубость и подчас отсутствие такта. Люди. Спок человеком не был. Пиликает двусторонний коммуникатор. — Кхе-кхе, коммандер Спок, вы тут? Скотти на связи, последние известия. Я в первой транспортаторной. Никогда не видел такого сбоя: с виду всё работает, как надо. Возможно, воздействие неизвестного поля или вещества. Я боюсь, выяснение причин займёт довольно много времени. Час, два, три. Возможно, потребуется помощь технических лабораторий. Спок соскребает вместе всю свою волю, словно остатки зёрен на давно сжатом поле. Виски простреливает резкой болью, но он умудряется произнести: — Срочно снаряжайте челноки для эвакуации. — Да, капитан сказал то же самое. Но знаете — то же, что воздействует на цепи транспортатора и его буфер, вполне может повлиять на двигатели челноков. Они имеют гораздо меньше защит, чем двигатели Малышки. Я уже перевёл все её ядра в безопасный режим, чтобы избежать взрыва или погашения. Мне не нравятся свободные флуктуации в поле антиматерии, но пока их видят только приборы. — Сделайте уже что-нибудь. Я практически не функционален, — Спок устало прикрывает веки. — Сейчас командование на вас, вы это понимаете? — Коммандер, вы вполне в своём уме. В отличие от вашей копии, что старательно портит аппаратуру и глушит связь. — Откуда с вами связывался капитан? — Разговор прервался прежде, чем он успел сообщить. Спок обыскивает палубу за палубой, уведомляя о текущей ситуации встречный персонал. Пару раз от него шарахаются, и это недобрый знак. И почти в ста процентах случаев он забывает сказать людям, что им делать. Впрочем, они сами знают протоколы. Несамостоятельных на «Энтерпрайз» не берут. Лаборантка Лесси находчиво берёт у него образец тканей. Если бы его попытались отвести в мед.отсек, чтобы провести полное сканирование (разве это не необходимо было сделать с самого начала?), то Спок не знает, как смог бы отвертеться. Ему нужно найти капитана. Найти. Обязательно. Он чувствует это настойчивым рефреном в мозгу, инстинктом. Его не волнуют последствия. Капитана не обнаруживается на мостике, а его каюта закрыта от посторонних и безмолвна. Вряд ли «злая» версия Кирка стала бы сидеть взаперти, поэтому Спок продолжает поиски. Внезапный шум дальше по коридору прерывается очередной трелью коммуникатора. Голос энсина торопливой скороговоркой сообщает: — Коммандер, это энсин Умфри. Мы провели расщепление на тасманийском кролике. Одна копия оказалась мирна и послушна, прикорнула на руках. А другая яростно дралась лапами, рычала и вырывалась, пыталась кусаться резцами. Слушая, Спок выходит из-за поворота и видит Кирка, укладывающего в нокаут второго работника службы безопасности. Первый лежит без сознания на полу. — Медсестра Лесси заключила, что транспортатор расщепляет нейронные структуры, деля их по условным сторонам личности. Пассивная и активная. Добрая и злая, если разрешите так выразиться. — Вас понял… Старшина Джанин Рэнделл. Вот кого он видит следом. Она пытается дать дёру, но Кирк хватает её за руки, она кричит, ей не хватает сил, чтобы вырваться или ударить достаточно больно, чтобы пальцы разжались. Видимо, безопасники попытались остановить нападение. Надо было убегать быстрее, Рэнделл. Тебе явно попалась «злая» версия. А кто он сам? Спок прислушивается к себе, но ему вторит лишь гулкая неколебимая тишина. Тишина там, где прежде гремела сталь и кипел неизбывный жадный огонь. Кирк с силой заталкивает Рэнделл в соседнюю каюту, а он стоит, не в силах двинуться. — Коммандер? — оживает коммуникатор в его руке. Спок вздыхает и вынужден признаться: — Боюсь, что я отношусь к своей «тихой» копии и мои возможности принятия решений ограничены. — Принято… — выдыхает Умфри и добавляет совершенно непрофессиональное: — Значит, по кораблю где-то бродит злой Спок и пьёт кровь новичков. — Командование должно быть передано мистеру Скотту как старшему по званию. Если он не может совмещать эти функции с занятием главного инженера, то он обязан передать управление далее по цепи командования. — Медсестра Лесси не давала вам медотвод. Боюсь, нам придётся перейти на сетчатый тип командования. Мы будем держать вас в курсе дел. — Вы с ума сошли? Сетчатый?! Но коммуникатор шипит, как разозлённая змея, и теряет сигнал. Сетчатый принцип. Спок рад бы разозлиться, если бы мог сейчас испытывать это чувство. Никакой демократии на звёздном корабле в экстренной ситуации! Принцип сетчатой структуры гласит: пусть делает, кто может. Решение будет принимать то один, то другой. Принцип полагается на осознанность и автономию каждого участника структуры, как в улье. Это как городские дороги, лишённые правил дорожного движения. Единственно правило, которое остаётся в этой ситуации — здравый смысл каждого участника. Как показывается практика, эти дороги вполне успешно функционируют, только это сопровождается повышенной смертностью. Но разве Спок способен повлиять хоть на что-либо в данной ситуации? Нужно найти обоих капитанов, обоих себя, найти способ объединиться, ведь тогда они смогут решить любые проблемы… Или сначала надо направить все силы на то, чтобы эвакуировать группу высадки? Мистер Скотт, на вас одна надежда. Больше нам никто и ничто не поможет. Злой Спок. Чего бы он хотел? На ком бы выместил свой гнев? Первым в его списке определённо был бы доктор Маккой. Слава богам, он на планете. Однако, какие боги? Но что, если предки были правы и они существуют? И незримо направляют судьбу каждого вулканца? Ведь как иначе объяснить, что на своём жизненном пути он повстречал Джима. И они были вместе каждый день, вместе неразрывно делили часы работы и досуга, не испытывали явных разногласий. Они имели друг в друге больше, чем иные женатые пары. Кто ещё, как не древние боги Вулкана, указали ему путь в космос, чтобы подарить эту встречу? Кирк понимал его и никогда не говорил гадостей. Ни в ком другой Кирк не уверен так, как в нём. Это всегда наполняло Спока чувством почти эйфорическим. В последний год — отравленным горьким привкусом тоски. Никогда их отношения не зайдут дальше. Его, Спока, эгоистичные, жадные желания — слишком наглые и переходят все границы. Они разрушат весь мир вокруг него. Отберут всё, что уже есть. Нет, богов точно нет. Были бы они такими жестокими? Показать и лишить. Есть только демоны и дьяволы. И они сделали это всё, чтобы заставить его мучится, а сами потешаются. Определённо он «тихая» версия… Кролик, прикорнувший на руках. Бушующий Кирк, крики старшины. Он должен был быть шокирован, разозлиться тем, что увидел. Какое кощунственное действие, пародия на его Джима! Но Спок отслеживает свои мысли. Нет, они вовсе не о том. В нём печальным, обиженным роем вьётся по кругу: почему Рэнделл, а не я? Почему всегда кто-то другой, а не я? Разве он не лучше, не ближе многих? Он испытывает не сострадание к старшине, а… зависть. Ведь ему уже давно всё равно, как. Он вулканец, его тело рассчитано на многое из того, что люди пережить не способны — ни физически, ни психологически. Ноги сами несут его к каюте, в спешке она закрыта обычным замком, и его коммандерский код её легко открывает. Он останавливается на пороге. Кирк, его Кирк, пытается содрать одежду с Джанин, повалив её на кровать, она отбивается, царапаясь ногтями. Рэнделл слышит шипение двери и удваивает усилия. Несмотря на весь противоестественный ужас и шок от увиденного, Спок понимает, что не сможет подойти и отбросить человека в сторону. Не потому что не способен физически: люди слабее его. Даже Джим. И именно поэтому он не может… Он же сломает его одним неосторожным прикосновением. В детстве отец только и делал, что учил его аккуратно обращаться с собственной матерью, почти не дотрагиваться. Маленькие дети бывают резкими и неосмотрительными, их тело не всегда выдаёт желаемое. Дело могло не обойтись каким-то синяком, как во младенчестве. Отец говорил, что если Спок прикоснётся к ней, как к любому вулканцу, то просто сломает кости. — Капитан, — произносит он, уже без особого удивления обнаруживая, что в его вечно нейтральный, ровный голос закралась острая тоска. Если вулканца разделить напополам, то что останется от его самоконтроля? Ведь воля сложена из неумолимой жёсткости и гибкого спокойствия в равных пропорциях. Если пропадёт что-то одно, всё рассыпется в прах. Он останется наг и нем перед огромным миром. Беззащитный. Вопреки любым ожиданиям, Кирк реагирует на голос мгновенно. Его пальцы на запястьях женщины разжимаются, он прекращает давить на неё коленом и встаёт, оборачиваясь. Спок ожидает увидеть отвратительную, животную, неразумную похоть в знакомых глазах — но они расширены и холодны, и ровно тлеющая, уверенная ярость в них так же холодна, как поверхность планеты под брюхом звездолёта. — Бегите, — негромко командует, вернее, советует Спок Джанин. Старшине не нужны его советы, она выбегает из каюты пулей, не оглядываясь. Лицо у неё красное, рот блестит от слюны. Не факт, что только от её слюны. Кирк ни на миллиметр головы не поворачивает вслед ей. Он не отрывает взгляда от Спока. Секунду назад она была сосредоточием его интереса, он приложил немало сил, чтобы своего добиться, и так вот запросто отпустил? Он страшен, он пугающ… Не это ли видели и чувствовали враги, пойманные им в ловушку? Когда он ставил ультиматум, давил на них, заставлял подчиниться или испугаться. Когда он убивал их, в конце концов. — Почему вы не убегаете, мистер Спок? — по губам Кирка скользит насмешливая полуулыбка. — Хотите предложить себя вместо неё? Как самоотверженно. Спок одёргивает себя в последний момент, потому что собирался машинально, честно ответить «да». Он теряет время, пытаясь придумать ответ, но состояние его мыслей слишком далеко от идеала. — А я и не против, — внезапно заявляет Джим. И медленной, расхлябанной походкой направляется к нему. Останавливается слишком близко, лицом к лицу, грубо нарушив его личное пространство. — Вы — лишь часть Джима Кирка, — произносит Спок, словно защищаясь. — Да, я знаю. Лучшая часть. А тот слабохарактерный недоносок должен умереть. Но я немного отвлёкся, его выслеживая… Как он догадался, что нужно спрятаться? Если Кирк сейчас приступит к своему изначальному плану, дела станут только хуже. Он же собирается убить самого себя! — Зачем вы напали на старшину? — спрашивает Спок. — А ты не догадываешься? — в глазах Кирка блестит опасная, насмешливая злоба. — Ты с ней роман крутишь, вот я и решил распробовать, что ты в ней нашёл? Кровь отливает от лица Спока. Что за дикое предположение! А если память двойников идентична (на что есть все основания) — в таком случае, это исходное предположение самого капитана? Он действительно думал, что всё так обстоит? Что именно по этой причине он рекомендовал её повышение? Как страшна эта мысль… Капитан ревновал его? Почему? Это невозможно. — У меня нет неуставных отношений с мисс Рэнделл, — рапортует вулканец как можно более уверенно и хладнокровно. Насмешка застывает на насторожившемся лице Кирка. Спок верит: какая бы версия Джима это ни была, он знает, что Спок не станет ему врать. А если и станет, Кирк умеет отличать его ложь или недоговорённости. Спок продолжает: — Я не испытываю к мисс Рэнделл симпатий сексуального, романтического, платонического характера, не имею практических матримониальных намерений… — Заткнись, — без ярости обрывает его Кирк, смотря мимо него, в никуда над его плечом. Он обдумывает что-то. С облегчением? С опустошением? Иногда у Спока получалось определить, о чём думает капитан, или хотя бы над чем он задумался. Но не с такой его формой… Спок и узнаёт, и не узнаёт его. Что он должен сделать? Вырубить его и отнести в медотсек, пока ситуация не разрешится? Вот же, Джим перед ним. Ведь отлично понимает, что Споку достаточно одного стремительного движения, чтобы осуществить вулканский захват. А он не боится. Нет сейчас ни единой вещи во всей вселенной, что напугала бы или остановила Кирка. А Спок не может заставить себя поднять руку, чтобы сделать то, что должен. То, что нужно и логично сделать, чтобы спасти всех. Наконец, Кирк снова фокусируется на нём. Его пальцы легко касаются ровной чёрной чёлки, словно играясь. — Можешь себе представить, как много трусости хранится в обычном человеке? — вопрошает он. — В человеке, который с виду очень даже смел и уверен в себе. Но эта невозможность получить то, чего он заслуживает, из-за глупых страхов… — Кирк качает головой. — Как жалко и недостойно. Потраченное зазря время, когда можно было бы сразу взять всё причитающееся. Джим очерчивает восходящую линию его брови, изучая. Ментальные покровы Спока сейчас так тонки… Они словно бумажная плотина против могучего водного потока чужого разума. Он давит, он искрит, пробиваясь внутрь. От него нельзя спрятаться, не получается и не хочется. А потом, в нарушение всех границ, Кирк проводит подушечкой большого пальца по его нижней губе, удержав за подбородок, если он вдруг вздумает отвернуться. Щиты лопаются. Чужое желание обжигает нервы. Подавляющее, безумно сильное и ультимативное. Нет, это вовсе не традиционная атака, люди так не умеют. Это наводнение, поток эмоций, чью силу и властность он не в состоянии удержать на расстоянии. Эмоции Джима окутывают, переполняют его, и Спок не находит логичных причин им сопротивляться. Да и как бы он мог отказать? Всё в нём отвечает на зов, как если бы через пространства космоса его позвал партнёр во время Амока. Контроль утерян. Тело отзывается мгновенно, неотвратимо, почти болезненно. Его дыхание сбивается. — Джим, я должен предупредить… Палец скользит по его чувствительным губам и не собирается отрываться. Приходится перевести дыхание и сказать так: — Джим, я тоже копия — та, которую ты отнёс бы к «тихой» стороне личности. Транспортатор разделил меня тоже. Я почти не могу поддерживать ментальные щиты сейчас. Они очень слабы. Джима это вовсе не удивляет. Он закрывает глаза, тянется к его шее. — Мне всё равно. Рука скользит на затылок, надавливает, понуждая Спока чуть склонить голову — он немного выше Кирка. Неудобство тут же компенсируется коротким, поверхностным поцелуем под ухом. Так, словно, вдыхая его запах, Джим просто мазнул губами по его коже, и решил задержаться на секунду. Нервы Спока сотрясает такой сенсорный шквал, что ему хочется схватиться за что-то, чтобы не потерять пошатнувшееся равновесие, и он осторожно берётся за локоть Джима, чтобы определить себя в пространстве. Шумный вздох, почти позорный стон, он удержать тоже не способен. Контактная телепатия, будто магнитная стрелка, целиком и полностью зафиксировалась на человеке рядом с ним, прикипела, смешалась. Прежде строгая, избирательная, дрессированная, дисциплинированная, теперь она прикипела к чужому сознанию, с жадностью отслеживая любые эмоциональные изменения и колебания их интенсивности. — Мне впервые насрать, что тебе нравится, а что нет, и это просто замечательное чувство, — шепчет Кирк, прижимаясь носом к его шее, вслушиваясь в быстрый пульс его артерий. — Хочешь — не хочешь, тебе придется иметь дело со мной. Ты возьмёшь меня, без всяких альтернатив и возражений. Ясно? Спок прикрывает веки, растворяясь в прикосновениях: рука блуждает в его волосах, а сухие губы никак не доберутся до его уха, чтобы окончательно свести его с ума. Джим не обнимает его, хотя их тела достаточно близко, чтобы соприкасаться. Почему человек всё ещё удерживает это ненужное расстояние размером в несколько миллиметров? Кирк резко отстраняется и ловит его взгляд: — Почему не оттолкнёшь меня? Знаю, тебя всего внутри перекашивает от отвращения, от неправильности. Так оттолкни же меня! — Он вдруг нервно, ненормально смеётся. — Ах, какая досада, в таком состоянии ты не можешь сопротивляться. Ничего страшного, если я тебя совсем не возбуждаю. Да и как бы? — он безумно усмехается. — Но не переживай, у меня есть множество способов поднять твой член и без твоего на то желания. Всё так же паскудно, но с каким-то надрывом ухмыляясь, он собственническим жестом хватает его между ног. Лицо его тут же вытягивается в непонимающем изумлении, а щёки Спока мучительно зеленеют. Рука Кирка смыкается на крепко стоящем члене через брюки. Вернее, пробует сомкнуться. Каверзная мысль посещает Джима, и он тут же загорается яростью: — Ты это специально? Заставил его встать? — Нет, Джим. Это не поддаётся моему контролю… теперь. Спок чувствует, как Джиму нравится его толщина и длина, непривычная для человека форма. Член был максимально толстым у основания и сильно сужался к головке. Он не был гладким, он весь состоял из крупных каплевидных выпуклостей — так же, как располагается чешуя дракона на кончике его подвижного хвоста или толстые лепестки странного бутона, заходящие друг на друга. Ассоциации Кирка были очень яркими. Он мял и гладил его в ладони через брюки, щупал беззастенчиво и страстно. Потирал лепестки на не сильно выраженной головке, заставлял их набухать сильнее, формируя её словно под себя. Он стремился в первую очередь насладиться его формой и возможностями, познать их, и в последнюю очередь доставить непосредственно Споку удовольствие. Но Спок плавился и едва не хныкал от всплесков своих и чужих физических и эмоциональных ощущений, блокировать и подавлять которые он был не в состоянии. Даже если бы кто-то задался целью доставить ему наибольшее наслаждение, у него не получилось бы лучше. — И на каждого, кто вулканцев так коснётся при сбоящем самоконтроле, у вас незамедлительная эрекция? — неожиданно серьёзно интересуется Кирк. — Мне не довелось протестировать каждого, но… нет. Это потому что ты меня касаешься, Джим. Пусть даже ты не в себе. Я могу менять степень заполнения ячеек. Это изменит форму на нужную. Какую ты… захочешь. Теперь Споку не всегда хватает дыхания, потому что рука Кирка всё ещё ласкает его член. Вернее, сам человек волен думать, что просто трогает, но это далеко не так. — Надо же. Это освобождает. — Джим, только, пожалуйста, будь осторожен. Я могу серьёзно травмировать тебя. Мне всегда приходится контролировать каждое движение, но там… область частично вне моего сознательного контроля. Тем более, в моём текущем состоянии. — Это будет достойная смерть. — Не шути так. — С твоими родителями всё было в порядке, так почему ты так сильно боишься? Кирк остаётся Кирком. Он пси-нулевой, но как точно определил. Не тревога, а сильный страх. Позор тебе, Спок, и твоим навыкам. — Потому что когда я хотя бы мельком думаю о том, как мог бы поцеловать тебя, моя кровь вскипает. Точно так же, как бывает лишь во время Амока. Я чувствую это бесконтрольное состояние. Брак по расчету не даёт крови вскипать, Джим. — Ты думал о том, как будешь меня трахать? — чуть изумлённо спрашивает Кирк. И эта явная нотка алчности… Ему настолько понравилось признание? — Ты представлял это себе? Часто? — Если бы я позволял себе делать это часто, я сошел бы с ума, — обречённо произносит Спок. — Все страдания мира от нереализованных желаний. — А я представлял, — Джим холодно, раздражённо оскаливается, отступая от него. — Часто. Будь ты менее неприступным и закрытым, чопорная ледышка, я бы… Почему ты скрывал это от меня? Тебе было всё равно, да? — Кирк почти кричит. — Отвлечённо хотел чего-то, а на самом деле вовсе на меня наплевать. Я должен был знать! И он атакует, и нет никакого очевидного предупреждения в его позе, мыслях или эмоциях. Или это он, Спок, слишком заторможен всеми этими ласковыми прикосновениями? Он не успевает среагировать. И, наверное, даже не хочет. Пусть. Удар Кирка неожиданно тяжёл и силён, и вулканец разрешает себе потерять равновесие, управляемо упав на пол каюты. Он ощутил тёплый металл кастета, а не человеческую кость под слоем кожи. Кирк озаботился оружием, иначе бы так легко не уложил несчастный персонал. Вот он, блестит, сжатый в кулаке. — Чёрт, конечно, ты даже не почувствовал удара, — тяжело дышит Кирк, свирепо глядя на него сверху вниз. По подбородку Спока начинает каплями сочиться горячая кровь, губу разорвало об металл и его собственный крепкий клык. Он проверяет место удара, тупо глядя на ярко-зелёные влажные пальцы. — Я не хотел… мешать, — выдавливает он. Кирк принимается зло кружить вокруг него, беспокойно прохаживаясь из стороны в сторону, словно опасный хищник, заточённый в клетку: — Чему мешать? — Ты не давал мне ни единого знака. — Я давал тебе знаки! — отчаянно громко гаркает он, остановившись и просверливая его до костей ненавидящим взглядом. — Нет, это были не «знаки», Джим, — мягко отрицает Спок. — Очевидно, ты так боялся наткнуться на отказ, обманывал себя, думая, что этого достаточно для понимания. Нет. Намеки были настолько призрачны, что не догадался даже телепат. Джим. Я слушал тебя. Я правда слушал тебя так сильно и преданно, как только мог. Прости. У Кирка вздрагивают губы, предвещая очередной крик, но он не поступает опрометчиво. Он даёт себе несколько секунд на лучший аргумент. — Нет, это ты вбил себе в голову, что недостаточно хорош для меня, и игнорировал всё, — агрессивно заявляет он. Во всех его жестах сквозит отчаяние пополам с неуёмной яростью. И страданием? — Трактовал, как угодно, но не так, как нужно! Да и как мне не бояться твоей реакции, твоего отказа? Ты бы мгновенно запросил перевод на другое судно, только чтобы не видеть моей рожи — вот что! Как будто я тебя не знаю, чёртов трус! Ты ничем не хотел рисковать! «Точно так же, как ты сам, Джим», — хочет ответить Спок, но человек и без слов прекрасно читает эту неумолимую истину в его глазах. Кирк замахивается и ударяет кастетом снова. Спок не отворачивается, позволяя ему сделать это. Пережидает боль. Кровь капает сильнее, раскрашивая форменку тёмными пятнами. Но хлеще боли своей, физической, его бьют ничем не сдерживаемые чувства «злого» Кирка. Человека разрывает от невыносимой боли, и он делает всё, что угодно, чтобы наконец излить её наружу, избавиться. — Морщишься? — злорадно отмечает капитан, встряхивая кистью. — Значит, не зря. — Я чувствую, что тебе доставляет удовольствие причинять мне боль. Ты можешь продолжить. Я выдержу. — Это только потому, что я зол на тебя! — Кирк снова кричит так громко, будто его кто-то режет живьём. — А ты по-прежнему не умеешь злиться! Научись уже защищать себя сам, хотя бы от цепляний Боунса. — Я умею и вполне успешно, — спокойно отвечает Спок, методично вытирая кровь с лица. — Иначе меня невозможно было бы разделить. Вся ярость — там. Ты разочарован? Я всегда выгляжу разочарованием в твоих глазах? Лицо Джима дёргается, словно от пощёчины. Он рывком садится на пол между его ног, с силой хватает окровавленную челюсть, пристально и нечитаемо разглядывает только что нанесенные раны, набухающие зелёные капли крови на губах в местах рассечения. Этот вид частично гасит его гнев и боль, сменяясь слабым чувством печального удовлетворения. Он касается губ подушечкой пальца, собирает каплю крови и отправляет её в рот. Спок вздрагивает в его руках, словно птица. От Джима не укрывается, что дышит тот сейчас гораздо глубже. Вулканский румянец проступает на щеках снова, практически мгновенно. — Ты вздрогнул от боли? — низким голосом уточняет он. Спок не отвечает. Джим проводит ещё раз по изумрудному пути. Горячее сухое дыхание прокатывается по его пальцам. — Тебе нравится? Мне провести ещё? Не дожидаясь ответа, он гладит снова. Отпускает челюсть и кладёт ладонь на его пах. Ноздри вулканца вздрагивают, он подаётся навстречу прикосновению, усиливая его. Под человеческой ладонью бешено пульсирует и перетекает. — С точки зрения землян вы такие изысканные извращенцы, — чуть улыбается Кирк. Злость перетекает в нечто иное, возбуждение, любопытство, страсть, желание нарушить все мыслимые правила. — И нет ничего слаще, чем развратить, заставить пылать эту неприступную крепость. Сдержанные, целомудренные, безупречные и бесстрастные. Как хочется разбить эту маску и увидеть пожар, что под ней скрывается! Развернуть, как упаковку самого драгоценного подарка на свете. — Так разворачивай, — выдыхает Спок, глядя ему в глаза. — Правда, всего ада ты не увидишь — он в другом месте. — Меня устроит. Когда ты такой послушный, у меня тоже стоит. Возможно, даже сильнее. Разочарование? Ты говоришь — разочарование? Как ты им можешь быть? Кирк наклоняется и целует его в разбитые губы. Спок прекращает дышать. — Я так хочу причинить тебе боль… — бормочет Джим, скользя губами по его ранкам, пробуя языком кровь. — Чтобы ты понял, каково было мне всё это время. — Всё, что захочешь, Джим. Только, умоляю, не повреди сам себя. Я могу быть неосторожен в мышечных реакциях. — Какой дурак тебе сказал, что ты можешь быть неосторожен? Ты-то? — громко смеётся Кирк, запрокидывая голову. — У тебя не получится причинить боль не только случайно, но даже если ты захочешь! Ты же сразу ощутишь обратный отклик. Особенно сейчас, без своих пресловутых ментальных щитов. Ну же! Покажи, как вы целуетесь. Я хочу знать. Спок поражённо замирает перед его блестящими выводами. Ведь как это несложно и верно: немного опустить щиты и он почувствует любой чужой дискомфорт. Почему же за всё время он ни разу не подумал о такой возможности? Не подверг сомнению убеждения отца, так долго казавшиеся ему истинными? Он боялся неудачи, если отступит от них — цена её была слишком высока. Какой же он на самом деле трус… — Если же и это тебе не аргумент, то просто, сука, лежи и не шевелись, — угрюмо продолжает Кирк. Он слишком хорошо знаком с упрямостью Спока, и по-своему распознает его колебания. Естественно, в негативном ключе. Спок ощущает сильный укол страха. Не будет он просто лежать! Ни за что на свете. — Нет, Джим, продолжай, — испуганно просит он, подавшись вперёд. — Я покажу. Он поспешно совмещает указательный и средний пальцы, поспешно настраивая внутреннюю телепатическую чувствительность в них. — Сделай так же. Кирк с любопытством складывает пальцы. — Теперь мы должны ими соприкоснуться. Это и будет поцелуй. Джим немедленно приводит его слова в исполнение. Причём он делает это так, как Спок вовсе не объяснял. Он с сосредоточенным любопытством соединяет их подушечки, ласкающим жестом проводит ими вдоль пальцев Спока до основания ладони и также медленно обратно. Лёгкая улыбка появляется на губах Джима. Да, он определённо почувствовал. Спок же с трудом справляется с водопадом ощущений, обрушившихся на него. Жар желания прокатывается по нему сверху донизу, едва не заставив заскулить. Он почти неверяще чувствует, как исходит влагой его член, совершенно не спросив на то разрешения. Раньше это так легко было контролировать, а теперь он не может совершенно ничего. — О Сурак… — Спок часто моргает, чтобы прийти в себя. Их руки расцепляются, он прячет взгляд. Откуда Джим знает, как нужно действовать? Что ещё люди знают по умолчанию? — Это и должно так ощущаться? — Джим заставляет Спока поднять лицо, надавив на подбородок. В его глазах играют наглые хитринки. Насколько же это лучше той боли и отчаянья, что была минуту назад! — Мы сами должны определить, как это будет ощущаться. Спектр… довольно широк, — с трудом обуздав голосовые связки, сглатывает вязкую слюну Спок. — Я… неправильно настроил, поэтому мне… — Тогда я хочу ощутить это, как ощущаешь ты, — произносит Кирк и это звучит приказом. — Или подобное мне недоступно, потому что я пси-нулевой? Он уточняет с решительной, почти угрожающей прямотой. Между бровей его тут же залегает гневная морщинка. Он всё ещё касается руки Спока, и чувствуется, как стремительно человек подобрался, приготовился к сокрушительному отказу. Неужели для него это настолько важно? Всегда было? Споку трудно сейчас говорить. Трудно думать. Он горит в огне и не знает, как этому сопротивляться и куда направить все свои ощущения. Он чувствует возбуждение Джима, что у него так же тесно и горячо в штанах. Но людям гораздо проще справляться с похотью. Кирк просто наслаждается ей, смакует момент за моментом и тем, как смущается Спок, теряет контроль, как зеленеют его скулы и подрагивают пальцы. Он должен объяснить ему, что всё в порядке. Не все вулканцы обладают ощутимыми телепатическими способностями, но все испытывают потребность в образовании пары и получении удовольствия от близости. Если хотя бы один из партнёров способен обеспечить нужную ментальную проводимость и синхронизацию нервных импульсов, то он сыграет роль моста. Но как это будет ощущаться человеком, ему неведомо. — Я попытаюсь, — неуверенно выговаривает Спок. У него не получиться облечь сейчас мысли в слова, они прозвучат неуместно. Поэтому он снова поднимает сложенные пальцы, пытаясь настроить передающие телепатические каналы так, чтобы оказать наибольшее воздействие. Спок зажмуривается, пропуская через себя чуть менее неуправляемый всплеск удовольствия, и вдруг слышит изумлённый полустон-полувскрик. Джим отдёргивает руку. Спок распахивает глаза. Он не сомневается в том, что поранил его. Кирк пару мгновений разглядывает свои пальцы, потирая их, будто по ним прошлась волна щекотного, зудящего тока. Заметив выражение лица Спока, он насмешливо бросает: — Чему ты так испугался? Постепенно по его лицу расползается широкая улыбка, какая всегда возникает, когда Джим находит интересный вызов себе по силам. Он хватает руку Спока и опускает себе на пах — так, чтобы тот гарантированно почувствовал его эрегированный член. Ещё и немного двигает ей, чтобы сомнений в том, что это точно пенис, а не какой-нибудь фонарик, не осталось. — Нравится? — с ощутимо сбитым дыханием, но всё равно с вызовом, спрашивает Кирк. — Да. Спок смотрит ему в глаза. Как будто он способен ответить что-то иное. Умом он понимает, насколько трудно такого ответа было бы добиться от вулканца в нормальных обстоятельствах. Кирк справедливо считает его признание победой. Джим стягивает с себя рубашку единым слитным движением, снова подхватывает руку Спока, медленно проводит ей снизу вверх, от застёжки брюк, через пресс, обводит ей мышцы груди и останавливает слева, над сердцем. Спок чувствует одновременно его болезненно затвердевший сосок и удары сердца, от которых содрогается хрупкая грудная клетка. Его кожа нежная, а упругомягкие мышцы хочется и сжать, и укусить. Они совсем не такие жёсткие и неподатливые, как у него и других вулканцев. Это различие постоянно сводило его с ума, стоило задуматься. Ведь Спок прикасался к капитану. Часто. Чаще и интимнее, чем к кому-либо ещё, даже Крису Пайку. — А это нравится? — продолжает упорствовать Джим. Это для него что-то вроде игры? Спок не понимает правил, но согласен участвовать. — Да, очень. — Может, тогда наконец трахнешь меня? Отвечать на такое нужно не словами. Спок высвобождает руку, быстро снимает рубашку, тянется к брюкам Джима, чтобы снять и их. — Нужно раздеться, — поясняет он, поймав его взгляд и сочтя вопросительным. Джим же неожиданно фыркает и смеётся. — Безупречная логика! Компьютер, синтезируй защиту и смазку. Всё-таки она была недостаточно безупречна, если человек первым вспомнил о традиционных атрибутах. Но у Спока было оправдание: вулканцы ими не пользовались. Он не знает ни одного случая, чтобы вулканец занялся сексом не с официальным партнёром и без предварительной договорённости. Внезапно Спок ощущает приступ странной растерянности. Что он должен сделать? От него ждут чего-то конкретного? А если у него не получится? Он знает, у людей тонкий баланс правильного сексуального поведения. Если он будет слишком сдержан — не по своим, по людским меркам, то серьёзно огорчит Джима. Вести себя по-вулкански — тоже не вариант, это людей пугает, на расслабление и романтический лад не настраивает. А быть несдержанным по-людски — это как? Он не смог бы этого сыграть специально, даже если бы знал наверняка все параметры. Спок фокусируется на том, чтобы раздеться, стараясь не поднимать глаз на уже обнажённого Кирка, забирающего из репликатора необходимые вещи. — Сложное испытание для маленького вулканца? — Джим весело, демонстративно глядит ему между ног. — Простите, большого. Конечно же, Кирку не стоило труда распознать волнение своего друга, пусть даже оба они не в себе. Но в его словах почему-то нет злобы. Он ожидал такой реакции? Реакции… девственника. Относительно соитий с людьми это было правдой. — Как ты хочешь? — уточняет Спок, стоя напротив своего капитана. Тот, сжимая в руках фольгу и тюбик, стоит вольготно, совершенно не стесняясь своей наготы. Спок, конечно, тоже не стесняется — это было бы нелогично — но он никогда не встал бы… настолько развратно. Ситуацию осложняет лишь его собственный член, налитый кровью, изредка извивающийся от нетерпения и обильно капающий смазкой прямо на пол каюты. Кирк с немного алчной задумчивостью вперяется взглядом прямо в живущий своей жизнью вулканский пенис, а затем разжимает пальцы, позволяя тюбику упасть за ненадобностью. С хищной радушностью улыбается Споку, поймав его смятённый взгляд. — Я хочу его внутри, — с предвкушением, твёрдо заявляет он. Спок мало на что способен сейчас решиться сам, но кое-что у него осталось. То, что он умеет на уровне рефлексов — выполнять приказания капитана. И необоримый инстинкт вулканца — выполнять сексуальные желания своего партнёра. Партнёра. Да. И он подлетает вплотную, находит его руки, чтобы переплести их в многочисленных вулканских поцелуях. Склоняет голову, чтобы поцеловать под ухом, облизать шею, так отчётливо пахнущую Джимом. Глухой стон доносится до него, и пальцы Кирка с силой обхватывают его ладони. Но вовсе не по той причине, какая сразу проскальзывает в уме Спока. Кирк отталкивает его от себя, не расцепляя рук. Между их животами протягиваются нитки прозрачной вязкой смазки. Переводя дыхание, Кирк выпаливает гневно: — Не нужно больше предварительных ласк! Последующая мысль его столь отчётлива, что Спок воспринимает её почти дословно: «Кончить я собираюсь всё-таки на тебе!» Его опрокидывают спиной на кровать. Кирк встаёт на колени над ним. Секунда, чтобы умелым движением закрепить на себе барьерную защиту, проведя плёнкой между ягодиц. Миг — ухватить рельефный пенис, чтобы направить в себя. Но когда он уже собирается с размаху опуститься на него — в приступе неразумного, жалящего голода и страсти, от которой дрожат ноги, Спок железной хваткой удерживает его бёдра на весу. Обида, возмущение в горящем взгляде хлестнули по нему, как раскалённая плеть, но он выдержал. — Так нельзя, — сглатывает Спок, борясь с желанием расслабить мышцы и позволить человеку закончить то, что он собирался. — Для правильного проникновения ляг на меня, а потом можешь выпрямиться. Понимание появляется на раскрасневшемся лице Кирка, но не до конца. Спок вынужден дополнить и замотивировать: — Округлостям на пенисе нужно подстроиться под твоё тело как в плане формы, так и в плане твёрдости. Так будет приятнее. Этот аргумент оказывается, естественно, решающим. Кирк растягивается на нём, приблизив свои губы к его, хмыкает и не удерживается от глубокого, страстного поцелуя. И как бы это ни было одурманивающе прекрасно, часть сознания Спока, в соответствии с его строгой природой, сосредотачивается на движении члена. Сузившаяся головка настойчиво ласкает поджимающийся и расслабляющийся сфинктер, смазывает, оглаживает края, не отступает. — Сильнее… — сипит Кирк, вынужденно оторвавшись от губ. — Просто войди. Твою мать, тебе надо было просто позволить всё сделать мне! — Вот так? Спок докажет, что способен выполнить элементарные просьбы своего партнёра. Ему хватит ума и умений проделать этот трюк… Он способен войти в его тело, растянув сфинктер лишь минимально. Для этого он должен всего лишь прокатить по всей поверхности бугристого, округлого члена кольцо сжатия, одновременно скользя внутрь. Сфинктер будет всегда сжат на этом кольце, самой узкой части члена, и не испытает дискомфорта. Спок не думает о том, уверен ли он в том, что сможет так локально сжать себя. Он делает. Может быть, не столь идеально, как сделал бы это в своём нормальном состоянии. Ему требуется несколько секунд, чтобы оказаться внутри одним гибким движением. И наблюдать, как расширяются от изумления и необычных ощущений глаза Джима над ним. — О боже, чёрт… — выдыхает он. — Это что ты сейчас… в меня прополз? — Сейчас мне нужно… распрямиться… Джим, — сдавленно выдаёт вулканец. — Делай, — Пенис тут же расширяется прямо внутри него, растягивая сфинктер. — Оооох, блять… Это так… Стоны Кирка на нём — и стоны определённо сильного удовольствия — заставляют Спока забыть вообще обо всём на свете. О брошенном внизу десанте, о сломанном транспортаторе, о своём разделении, о смерти, о будущем всего и них в частности. Интуиция ли, безмолвные боги космоса или его внезапный нерассуждающий инстинкт — говорит ему о том, что важнее этого момента он не отыщет. Что без этого глупого «здесь и сейчас» разрушиться всё и уже не будет смысла искать ответа на вопрос — как вернуть людей, как починить несломанное, как соединить разделённое. Как всё исправить… Кирк выпрямляется, упираясь ладонями ему в грудь. Он тяжело дышит, а кожа его влажна. — Я не знаю никого умнее и сексуальнее тебя. Наверное, я сошёл с ума, если говорю это прямо сейчас. Вернее, только сейчас. Ах, чёрт, я скоро кончу даже без движения… И, вопреки своим словам, он начинает двигаться. Спок вонзает пальцы в простыни, чтобы пережить шторм первичных ощущений и не разорвать человека, не сломать ему ничего своим неконтролируемым усилием. — Стони, — коротко приказывает Кирк. Нет. Советует! Спока затапливает волной благодарности — его человек так легко понимает все движения его души, а ведь он совсем не телепат. Сколько труда ему стоило научиться этому? Всю жизнь Спок учился скорее не стонать, чем стонать. Поэтому он не мог ручаться, что звук получится у него привлекательным или хотя бы естественным. Но раз это необходимо, чтобы не сойти с ума от сенсорной перегрузки… — Ммм… — низко, не раскрывая рта, пробует он. Человек неожиданно сжимается на нём. — Ох… Вот это вибрация. Я был прав. По мне даже мурашки пошли. Спок приглядывается и действительно — светлые волоски на предплечьях Кирка встали дыбом. Поразительно. Видимо, причина в резонирующих элементах в грудине и длинных лёгких, приспособленных для других давлений. Речь на слух почти не отличается, а вот прочие звуки… По нему самому сейчас пройдёт мурашки от того, что Джиму это нравится и настолько сильно. Пожалуй, чересчур сильно. И сдерживаться он не собирался с самого начала. Джим опускается на его член и поднимается снова всего пару раз, прежде чем… Спок впервые сталкивается с этим и ничего не успевает понять, кроме пронзившего его, как игла, чужого физического ощущения, короткого, но удивительно всеобъемлющего — это и есть человеческий оргазм? — и горячей жидкости, внезапно брызнувшей ему на грудь, шею и даже щёку. Джим впивается в его грудь ногтями до боли, но Спок не замечает этого. Он не ожидал, что его так поразит вид Джима, с таким наслаждением, безо всякого стеснения кончающего на нём. Он не ожидал, что ему на самом деле хотелось увидеть это когда-нибудь. Разве такие развратные, приземлённые желания приличествуют настоящему вулканцу? Неужели потайные уголки его души хотели именно этого? Если это порадовало даже его, то что потребует другая его копия — дикая, больная, озлобленная и обиженная? Джим переводит дух, прикрыв глаза. По нему пару раз прокатывается удовлетворённая дрожь. — Это было быстро, — шёпотом резюмирует он. — И сильно. — Тебе понравилось? Кирк хмурится, его внезапный гнев покалывает Спока в кончики пальцев. Этот вопрос явно нельзя было задавать. — Ты всерьёз полагаешь, что для людей нормально кончить при анальном сексе за пару минут и без помощи рук? Признаться, Спок не знал правильного ответа на этот вопрос. Очевидно, ответ — нет. — Это всё твоя телепатия, — обвиняюще произносит Кирк, отклонившись назад и опёршись ладонями об его бёдра. — Я, сука, перевозбуждён, как подросток. Спок не привык слышать ругательства от Джима, они резали слух, особенно сейчас. — Поэтому продолжай. Как умеют вулканцы. Вы ведь всё делаете на отлично, будто экзамен сдаёте? Сейчас было не время возражать упрёкам и оправдываться. В ослепительный момент чужого оргазма Спок не понял, кончил ли он сам, ощущения затопили его. И то, на что жаловался Кирк, вполне было справедливо для него. Не так сложно удержать Джима и развернуться с ним так, чтобы он оказался снизу. Не расцепляясь. И ещё проще запустить в себе инстинктивную программу, которая заложена в каждом вулканце. Она не хорошая и не плохая — она просто есть, и её нельзя разделить, как и познания в математике. Спок двигается на пробу, как безошибочно велит ему тело, и Кирк под ним шипит от удовольствия, смешанного с прочими не менее сильными ощущениями — и растяжение, и настойчивое давление изнутри, и лёгкая приятная боль. Спок старается контролировать их и усиливать, посылая назад отражения. Лишь с этим связано, что от переизбытка всего глаза человека начинают слезиться по краям. — Спок, я… — он исступлённо царапает его загривок. До крови. — Иногда… тебя просто ненавижу. За то, что ты — это ты. И Спок даже сказать не может своё привычное «я не понимаю, Джим». Он в телепатическом контакте, пусть и не мелдинге. И он понимает. — Я принимаю твою ненависть. Больше они говорить не могут. В промежутках между усиленным дыханием и стонами не получается найти место словам. Они не появляются, стёртые удовольствием пополам с болью от непривычного напряжения синапсов и ментальных связей. Для этого нет времени, и даже их обрывков нет на периферии чувств. Разделённое пополам сознание Джима, разделённое пополам сознание Спока — будто украденное. Разве можно было сейчас их соединять? Что произойдёт? Неполноценное вливается в неполноценное, несмотря на риски, желая этого, и замирает в странном равновесии. Балансирует в точке хрупкой стабилизации, неправильной гармонии выщербленных объектов. Но почему это равновесие возможно даже теперь? Между частями? Как оно возможно? Спок ощущает холодные нити оргазма, крадущиеся по его суставам, усиливающиеся с каждым новым толчком. Он хочет показать человеку, как это ощущается вулканцем, и он показывает, перенаправляет импульсы, заставляет их змеиться по нервным сетям. Кирк под ним распахивает глаза почти панически, задерживает дыхание, но через мгновение он понимает и перестаёт сопротивляться. Он кричит и бьётся, придавленный его телом, продираясь через беспощадные волны долгого вулканского оргазма, больше похожего на сильнейший наркотический дрифт. Джим хотел бы, он знает. И смертельно обиделся бы, если бы Спок лишил его этого. Спок выскальзывает из ослабевшего, расслабленного тела, постепенно приходящего в себя. Кирк лениво закрывает глаза от света, не вспомнив, что его можно просто сделать тише, и чуть улыбается. Нужно сделать кое-что ещё. Спок аккуратно прикладывает пальцы одной руки к точкам соединения на лице Джима. Тот всё осознаёт, но не протестует. Спок сосредотачивается, насколько хватает его сил, на человеческих ментальных структурах. У него нет стойкого образца для сравнения, это беспокоит его вплоть до того момента, как он внезапно обнаруживает, что в этом нет нужды. Повреждения слишком явны и искусственны. Многие нейронные цепочки пусты, отсутствуют — от них остались лишь адреса и описания в реестре. От целых разветвлённых путей — лишь обозначенные на нейронных картах места входа и выхода. Так, как он и предполагал. Мозг не может задействовать те системы и цепочки нейронов, чьи связи между собой разрушились, но отлично осведомлён, что они существовали и что из себя представляли. Мозг в курсе, чего у него нет. Память в порядке, но взгляд на мир и на каждое событие коренным образом изменился. И, похоже, разделённый мозг способен сделать вывод о том, что исчезнувшие поведенческие цепи находятся в распоряжении своей копии, а не пропали насовсем. Спок прекращает соединение. У него в сознании похожая ситуация. Джим скашивает на него глаза, рывком садится, вытирает вспотевшее лицо обеими руками. «Злой» Кирк разрешил ему осуществить соединение из-за того, что надеется — Спок отыщет способ стабилизировать то, то осталось, без обязательного объединения со второй половиной. Раздавшаяся пронзительная трель коммуникатора заставляет Спока едва не подпрыгнуть на месте. Раньше она звучала куда мягче, а не так, будто её кто-то пытает. Кирк вопросительно приподнимает бровь, явно пытаясь копировать его мимику, и добавляет насмешливо: — Ну же, мистер Спок, ответьте. Это явно вас. Спок поднимается с кровати, принимается шарить в разбросанной по каюте одежде. Наконец, отлавливает прибор, едва не выскользнувший из влажных — пот, слюни, смазка и сперма — пальцев, и принимает вызов. — Фух! Я уж думал, все померли, — облегчённо произносит голос главного инженера. Короткий, отчётливый писк на линии, раздавшийся следом, однозначного свидетельствует, что сигнал коммуникатора перехватил кто-то ещё. Мистер Скотт тоже должен был бы это услышать и понять. — Скотти — обоим капитанам и Спокам. Помните, я говорил об странных флуктуациях в варповых двигателях? Так вот, на импульсные это тоже действует. Я это предполагал, но решил всё-таки вывести шаттл. Правда, без людей, естественно, на радиоуправлении… В тридцати километрах от корабля он взорвался. Причины пока не ясны, показатели обрывочны, хотя мы направили активные сенсоры туда. У меня не сто рук, я не смогу одновременно заниматься транспортатором и проблемой загадочных полей, которые легко могут разнести Энтерпрайз. Нам что, в конечном итоге придётся останавливать ядра? На борту специалистов раз, два и анчоусы. — Какие «анчоусы»? — едва слышным шёпотом спрашивает Спок у Кирка. Тот пожимает плечами. — Десант внизу пока держится, но скоро закат, — продолжает инженер. — То ли час, то ли полтора осталось. Метеорологи обещают минус девяносто семь с порывами ветра. Аккумуляторов хватит в таком режиме… не знаю, чёрт! Не тестировали их так, это даже не скафандры, совсем иные теплопотери! Ненадолго, кратко говоря. И если мы, господа, срочно не пошевелим нашими совместными мозгами, они все погибнут. Спок встречается взглядом с хмурым голым Кирком. Он боится убедиться, что злой копии всё равно на экипаж, но он должен знать. Наверное, все его опасения легко читаются Кирком, потому что тот язвительно отвечает: — Считаешь, я идиот? Флуктуации разнесут корабль так же, как и тот шаттл. А помирать я пока ещё не собираюсь.