наполни моё сердце песней

— Как можно накопить такую кучу вещей? — изумляется Коннор, оглядываясь по сторонам. Стоящий рядом Хэнк хмыкает. Коннор покосился бы на него, но он больше заинтересован анализом несметного числа информации вокруг. Размер гаража снаружи не позволял представить, насколько… заполненным тот откажется. — Не верится, что ты сидишь тут и анализируешь мой хлам, — ворчит Хэнк. — Вообще-то я стою, — поправляет Коннор. Услышать в ответ усталый вздох на удивление приятно. — К тому же, если ты считаешь всё это мусором, то не пойму, зачем тебе моя помощь. Хэнк прекращает ворчать. Прекращает переступать с ноги на ногу. Даже дышать прекращает на пару секунд. Коннор никак это не комментирует, однако фокусирует внимание на языке тела стоящего рядом человека, вместо того чтобы разглядывать груду коробок в углу. — Тут не всё мусор, — бормочет Хэнк. Коннор это знает, хотя проще будет копнуть эту тему поглубже. Напряжение нарастает, прежде чем Хэнк наконец выпаливает: — Может, мне просто неохота было разгребать это старьё в одиночку. Кто знает, на что тут можно наткнуться? Блин, мне, наверное, стоит просто вышвырнуть тут всё на помойку не глядя, жил же как-то без этого…  Коннор перебивает тираду Хэнка, разворачиваясь к нему лицом: — Это ни к чему. Уверяю тебя, я готов помочь с твоей амбициозной затеей. Хэнк смотрит на него, сведя брови.  — Льстивый засранец. Так какого чёрта ты меня шпыняешь тогда?  — Извини, — улыбается Коннор. — Иногда я буквально не могу остановиться. — Он снова поворачивается лицом к гаражу. — К тому же, наверное… — Коннор колеблется. Здесь кроется нечто большее, и он прекрасно это осознаёт. Эту тему они ещё не поднимали. — Я предвкушаю увидеть детали истории твоей жизни, Хэнк.  Не дожидаясь ответа, Коннор подходит к предмету, который привлёк его внимание ещё во время первичного сканирования. — О чёрт, нет, — стонет Хэнк. — И двух минут не прошло, а он уже пытается меня убить. — Не обращая на него внимания, Коннор обеими руками вытягивает предмет из завала. Он бы обвинил Хэнка в том, что тот спрятал его намеренно, чтобы Коннору не показывать, если бы не скопившийся слой пыли, которую невозможно подделать. — Прежде чем ты спросишь — нет, я не играю, — объявляет Хэнк во всеуслышание и оборонительным жестом скрещивает руки на груди, когда Коннор возвращается к нему. — И прежде чем ты спросишь — нет, я не собираюсь начинать. Коннор осторожно ставит гитару днищем на пол. Не сдерживая любопытства, он порхает пальцами по регуляторам, по прохладному металлу. Взгляд Хэнка прилипает к пальцу Коннора, медленно проводящему по натянутой струне.  — Но Хэнк, как можно владеть гитарой и ни разу не пытаться сыграть? Это же бессмысленно. — А всё остальное, по-твоему, имеет смысл? — обводит он рукой гараж. — Людям свойственно накапливать вещи, Коннор. — Слабая попытка уйти от темы. Коннор подымает бровь. С небольшим усилием он поддевает пальцем одну струну. По гаражу тихим эхом разносится диссонирующий плач гитары.  У Хэнка дёргаются губы. — Коннор, — предупреждающе произносит он. — Ты никогда не играл, — повторяет тот. Он проводит пальцем горизонтально, поперёк струн, и звук отдаётся вокруг них печальной нотой. — Ты просто взял и приобрёл гитару. Спонтанно. — Он ведёт по одной струне ногтем. — А потом спешно вернулся домой и запихнул гитару в дальний угол гаража, откуда никогда её больше не доставал.  — Коннор, клянусь бо…  Хэнк осекается, когда Коннор начинает перебирать две струны, одним и тем же движением, снова и снова. Хэнк пялится на его пальцы, раздувая ноздри. — Что это ещё, нахрен, за моральное давление, — ворчит он, бурно жестикулируя. Коннор лишь склоняет голову набок в ожидании ответа. — Ну ладно, ладно, я немного играл! Но у меня хреново получалось, и я забил на это, а чёртову гитару руки не дошли выкинуть. — Он подходит ближе, протягивая ладонь. — Пора это исправить. Коннор не отпускает гитару. — Такие радикальные меры вовсе ни к чему. Пауза. Хэнк хватает гитару за гриф. — Ты ведь понимаешь, что идея уборки гаража заключается в том, чтобы выкинуть большинство вещей? Есть нечто решительно неприятное в мысли, что гитара окажется на помойке. Сентиментальностью это не объяснишь, поскольку Коннор всего минуту назад положил на неё глаз. Всего мгновение назад узнал, что Хэнк некогда чувствовал связь с этой гитарой и даже пытался на ней играть. Пусть даже окончилось всё неудачно. Важно то, что Хэнк когда-то этим увлекался. — Я знаю, — отвечает в итоге Коннор. Но гитару так и не отпускает. — Ты… — Хэнк странно на него смотрит. — Ты хочешь оставить её себе? Пальцы Коннора сжимаются ещё крепче. Нет… дело не в этом. На самом деле ему хочется… Хэнк усмехается. — Ты даже держишь её неправильно. Коннор опускает взгляд, видит их ладони вокруг грифа, свою и Хэнкову, и, приняв решение, подвигает гитару к Хэнку.  — А как нужно? — Будто сам не знаешь, — вновь посмеивается Хэнк, но, тем не менее, берёт гитару в руки, прижимает к телу и награждает Коннора короткой улыбой. — Я тебе уже сказал, я не играю. — Его пальцы выстукивают по дереву какой-то мягкий, незнакомый мотивчик.  Коннор обдумывает варианты. Он знает, какой исход ситуации для него предпочтителен, но не может определить наилучший путь к нему. Такое случается, и хотя это явление весьма досаждает, оно символизирует его растущую зависимость от собственных эмоций, а не от программного кода. Однако в данных обстоятельствах Коннор нуждается именно в своей филигранной программе, а не в нежном гудении на кончиках пальцев и в груди, нарастающем с каждой секундой, пока он смотрит на руки Хэнка.  Хэнк вскидывает бровь — с вызовом, насколько понимает Коннор. В гараже тихо, и в воздухе видны пылинки — кружат, летают вокруг. У Коннора подёргиваются пальцы.  — Почему ты вообще решил научиться играть? — спрашивает он. Хэнк как-то чересчур быстро пожимает плечами. Коннор вопросительно поднимает бровь, и Хэнк вздыхает. — Нельзя же винить парня за то, что влюбился и пытался очаровать свой предмет воздыхания, как это делают в фильмах. Коннор мгновенно это представляет: юный Хэнк, раздосадован, но полон эмоций, усердно учится играть. Как далеко ему удалось зайти? С гитарой — и со своей пассией? Коннору хочется знать, хочется узнать больше о Хэнке — больше, чем обо всём остальном. Но это не то, о чём говорят вслух. — Так ты не играешь, потому что тебе сейчас некого очаровывать?  Щёки Хэнка мгновенно вспыхивают алым. Коннор определённо ляпнул не подумав, но времени разбираться нет.  — Так, проехали, — твёрдо произносит Хэнк, резко разворачивается и уходит. Коннор смотрит, как он выходит наружу и возвращается уже без гитары.  Коннор открывает было рот, но Хэнк предупреждающе поднимает палец и награждает его суровым взглядом.  — Нет. Завязывается невербальная битва характеров. Коннор мог бы надавить на Хэнка, настоять на своём — но учитывая язык его тела, ничего хорошего из этого не выйдет.  Коннор отводит взгляд и, потирая руки, вновь обводит глазами гараж. — Тогда приступим? * * * Ни один из них этого не планировал, однако уборка гаража превращается для них в совместный проект по выходным. Коннор заявляется к Хэнку на порог где-то около полудня, и они вместе направляются в гараж. Иногда Хэнк сперва приглашает его в дом, где Коннор дожидается, пока он выпьет кофе, чтобы «морально подготовиться», по его словам. Коннор не видит в этом необходимости — поскольку состояние кофейника доказывает, что Хэнк уже выпил несколько чашек, — но не возражает. Коннор не знает, каково это — разбирать накопившиеся за несколько лет вещи, и какие эмоции это может вызвать. Сумо сидит рядом с кухонным столом, обнюхивает их лодыжки, пока Хэнк потягивает горячий напиток. Коннор проверяет цветы на окне, пока Хэнк споласкивает чашку — а затем они вместе выходят наружу. Часть Конноровой программы без конца намечает лучший подход к разбору разных участков гаража, подсказывает самые эффективные способы сократить время уборки. Коннор игнорирует все всплывающие сообщения и каждый раз позволяет Хэнку выбрать, над какой секцией они будут работать сегодня.  Иногда Хэнк рассказывает истории. В иные разы ему хватает пару секунд покопаться в коробке, чтобы решить, что та отправляется в утиль. Коннору трудно сдержать любопытство и не начать анализировать содержимое без спроса. Любопытство — единственное объяснение, которое у него имеется, — во всём, что касается Хэнка, — и Коннор уверен: ничто не разъярит Хэнка сильнее, чем подобное объяснение.  Несмотря на то, что часть него побуждает Коннора завершить задачу как можно быстрее и продуктивнее, Коннор предпочитает, когда Хэнк работает не спеша: смеётся над тёплым воспоминанием или, нахмурившись, размышляет, стоит ли оставлять какой-то предмет. И несмотря на то, что Коннора не было рядом, что он не разделял эти моменты с Хэнком в течение его жизни, быть с ним здесь и сейчас — почти помогает Коннору почувствовать обратное. Он тоже может смотреть на старую коллекцию дисков с блэк-металом и понимать, каким бунтарём ощущал себя Хэнк, покупая их. Диски, разумеется, остаются в доме. Теперь Коннор знает, какой костюм Хэнк надевал на свою свадьбу, знает крой, цвет и ткань — водил по нему пальцами, пока Хэнк не отобрал его с гримасой. «Мне уже никогда в него не влезть», — отрезал он. Однако Коннор по-прежнему может представить, как Хэнк выглядит в этом костюме, и для него это зрелище бесценно. Что-то меняется в третью по счёту субботу (откровенно говоря, с чётким планом и скоординированным графиком они могли бы закончить уборку ещё в первый уикенд). Коннор поражается сам себе — как оказалось, что он не был к этому готов? Весь облик Хэнка меняется в мгновение ока: застывший, напряжённый абрис плеч, побелевшее лицо, — как к такому вообще можно было подготовиться? Что стоило предпринять, чтобы это предотвратить?  Хэнк тупо стоит истуканом, всё ещё сжимая в руке старый пылесос — давно уже не работающий, с учётом, что его запихнули в гараж на последнем издыхании. Пальцы Хэнка сжимаются, костяшки белеют — и Коннор колеблется. Он не делает попытки прикоснуться к Хэнку, как бы сильно ему ни хотелось. Вместо этого он вытягивает пылесос из его рук, отводя взгляд от маленького, красного трёхколёсного велосипеда, на который уставился Хэнк. Коннору кажется неправильным смотреть на него. Кажется неправильным быть частью подобных воспоминаний.  — Чёрт. — Обернувшись, Коннор обнаруживает, что Хэнк накрыл лицо ладонью. «Утешь Хэнка» — но как? Бесчисленная информация о Хэнке собрана и бережно хранится Коннором, вся она в его распоряжении — и всё равно Коннор не знает, что делать. — Хэнк, — говорит он. Протягивает наконец-то руку, чтобы нежно коснуться его плеча. Хэнк вздрагивает, и Коннор отстраняется. «Утешь Хэнка, но как?» — Коннор, — цедит сипло, с гримасой, которой Коннору не видно из-под ладони Хэнка. Тот продолжает закрывать лицо. Не смотрит на Коннора. — Я не могу. Не сейчас. Оградился. Хэнк оградился от него, и… стыд вспыхивает внутри Коннора за свою обиду на это. Какое право имеет Коннор требовать что-либо от Хэнка? Мало того — с чего он вообще предположил, что способен его утешить?  И всё же Коннор колеблется. — Всё хорошо, Хэнк. — Колеблется снова, неуверенный, неуверенный, неуверенный. Ждёт, пока Хэнк что-нибудь скажет, посмотрит на него, но тот этого не делает. Коннор не сдерживает порыв вновь положить ладонь Хэнку на плечо — эгоист — и спрашивает: — Ты предпочтёшь побыть один?  Для Хэнка это — удобная лазейка. Для Коннора же слова, сама идея ухода звучит невыносимо. Но если это единственное, что он может сейчас сделать для Хэнка, то Коннор уйдёт. — Я… ага, — отвечает Хэнк. — Да, я… Да.  И Коннор уходит, поскольку этого хочет Хэнк. * * * Всё ещё хуже, чем Коннор предполагал — а он уже заранее спроектировал, что эта ситуация оставит его в расстроенных чувствах: неудовлетворённым, взвинченным. Фрустрированным. Обеспокоенным. Встревоженным встревоженным встревоженным. Он не уверен, что поступил правильно. Может, стоило навязаться и остаться с Хэнком, несмотря на его очевидное желание побыть одному? Один на один с внезапным приступом скорби. Коннор никудышный друг? Хэнк для него — самый близкий и важный человек. Как ему следовало поступить?  Несмотря на возможность оценить различные действия и потенциальные исходы, Коннор по-прежнему не знает. Что он знает — так это то, что одна лишь мысль о Хэнке в одиночестве причиняет Коннору страдания. Коннор не мерит шагами комнату, хотя был бы не прочь. Ему хочется уснуть — погрузиться в блаженное, беспечное состояние, куда люди сбегают от размышлений. Вместо этого он анализирует. Вновь и вновь строит бесплодные симуляции.  С тех пор как они начали разбирать гараж, Коннор всегда дожидался полудня, чтобы отправиться к Хэнку. Однако сегодня он не может ждать и выходит из квартиры, как только первый луч солнца заглядывает в его единственное окно — сквозь стикер, который Хэнк прилепил к стеклу: «Открой меня, я задыхаюсь». Коннор не последовал совету записки — ему не приглянулась перспектива каждый раз поправлять стикер, который будет отваливаться от малейшего движения рамы. Почему-то хотелось оставить записку на месте.  Прогулка до дома Хэнка ни в малейшей степени не успокаивает. Коннору не стоило уходить вчера. Но было ли лучше, если бы Хэнк прогнал его с криком? Выставил за порог пинками и толчками? Коннор невольно вновь начинает анализировать, тут же старается остановить себя — хотя бы не концентрироваться на этом так сильно. Коул всегда будет… нет, он не должен позволять себе так думать. Не должен пытаться классифицировать чувства Хэнка. Воспоминания о Коуле приносят Хэнку боль — но только из-за других воспоминаний, хороших. И именно их нужно ценить. И Хэнк ценит их, Коннор это знает. Он дорожит всем связанным со своим сыном. Коннор огибает угол, машинально фокусируя взгляд на доме Хэнка. И знает, что не должен был уходить, потому что…  Коннор застывает столбом.  В его планах был целый ряд действий по прибытии: постучать во входную дверь, несколько раз нажать на звонок, набирать номер Хэнка, пока тот его не впустит. Возможно, разбивать окно будет уже крайностью в данном случае, но Коннор думал и об этом. Однако все его планы оказываются излишними.  Факт в том, что Коннор просто-напросто не рассчитывал на то, что обнаруживает. Не ожидал увидеть Хэнка сидящим на корточках и заботливо чинящим трёхколёсный велосипед. С неба льётся солнечный свет, отражается полированным блеском на красном металле. Румянит загаром шею Хэнка — совсем немного, сзади, где волосы стянуты в пучок. Не отрывая пристальный взгляд от велосипеда, Хэнк одной рукой дотягивается до тряпки и тщательно вытирает грязь с одной из деталей.  Эта картина будоражит что-то внутри Коннора. Он колеблется, неуверенный, как он в неё вписывается. «Тебе здесь не место», — подсказывает всплывающее окно. Затуманивает обзор с каждым осторожным движением ладони Хэнка.  Но потом всплывают другие слова, сказанные самим Хэнком: «Может, мне просто неохота было разгребать это старьё в одиночку». Не одному. Он хотел бы, чтобы Коннор присутствовал. Сам это подчеркнул. И сам же его пригласил, хотя в этом не было необходимости. Не проходит и минуты, как Коннор уже шагает по подъездной дорожке. Первым делом Хэнк замечает его ботинки. Он медленно задирает голову, щурясь от солнца. — Привет. Ты чего так рано? Коннор подозревает, что озвучивать правду — «Я о тебе волновался» — будет неразумно. Непринуждённый голос Хэнка, спокойный взгляд… возможно, Коннор правильно поступил вчера. Хэнку нужно было побыть одному. — Я предположил, что ты по-прежнему нуждаешься в моём содействии, — отвечает он. Фраза выходит слишком чопорной. Хэнк фыркает со смехом, опуская взгляд обратно на своё занятие. — Целеустремлён, не смотря ни на что, да?  Коннор наблюдает, как Хэнк продолжает водить тряпкой по раме велосипеда. Грязи давно уже не осталось. Пальцы Коннора подрагивают от желания что-нибудь сделать. Он не знает, что сказать. — Я тут подумал, Крису может пригодиться это барахло, — в конце концов протягивает Хэнк, нарушая тишину. Не поднимая глаз на Коннора. — Его карапуз ещё слишком маленький для велосипеда, но дети так быстро растут, и глазом моргнуть не успеешь. Огромные ладони Хэнка перемещаются на сиденье: одна обхватывает седло, вторая водит тряпкой по несуществующей пыли. Коннор смотрит не отводя глаз. Если Хэнк положит ладонь плашмя, то накроет сиденье. Всё седло — одной ладонью. То самое будоражащее чувство возвращается, растёт — распространяющийся по телу зуд, расцветающий в груди необъяснимой жаждой.  — Хэнк, — произносит Коннор, протягивая руку. Хэнк смотрит на неё, моргая. Снова, щурясь, поднимает взгляд на Коннора, прежде чем молча отложить в сторону тряпку. Поднимает руку и принимает протянутую ладонь Коннора. Тот, не теряя времени, рывком ставит его на ноги. Игнорируя удивлённый возглас пошатнувшегося Хэнка, Коннор обнимает его. — Эй, ты чего это? — бормочет Хэнк. Его руки слегка приподымаются, неловко повисают по бокам. — Прошу прощения, Хэнк. Кажется, у меня системный сбой.  Хэнк издаёт отрывистый, ломкий смешок и кладёт ладони на спину Коннора.  — Вот оно как? И что же нам с этим делать? — произносит он тихим, трудноразличимым голосом. Коннор его не анализирует. Этот голос подпадает под категорию его самых нелюбимых интонаций Хэнка.  Коннор закрывает глаза. Хэнк хотел разделить это с ним, каким бы мучительным и болезненным оно ни было. Вопреки всему, он сидел здесь под утренним солнцем и работал над тем, чтобы превратить нечто безобразное в нечто прекрасное.  — Я скоро приду в норму, — тихо заверяет Коннор.  Хэнк мычит, не задавая лишних вопросов.  Когда Коннор протягивает руку и проводит пальцами по рулю велосипеда, Хэнк наблюдает за его действиями с нечитаемым выражением лица. Дёргает головой в сторону входной двери и говорит: — Идём. Коннор кивает. Позволяет пальцам соскользнуть с руля и следует за Хэнком в дом. * * * Это не единственный случай, когда они натыкаются на что-то, пробуждающее воспоминания о Коуле. Но теперь Коннор чувствует себя лучше подготовленным; вероятно, Хэнк тоже — просто стоит с задумчивым видом, а Коннор ждёт. Иногда Хэнк рассказывает истории: о том, как Коул любил играть с ним в мяч, несмотря на то что всегда промахивался; как Сумо частенько поджидал в засаде, чтобы стащить мячик, и Хэнк с Коулом гонялись за псом по двору. В иные моменты Хэнк хранит молчание, и Коннор его не торопит. Не давит на него и ни к чему не принуждает — но держится рядом. В ожидании очередной истории, очередной улыбки. И Коннор думает, что и так уже многим дорожит, куда ещё больше-то — но Хэнк доказывает обратное.  Проходит несколько уикендов, и они разбирают весь гараж. Коннор одновременно доволен и чуточку разочарован тем, что всё окончилось. Хэнк стоит посреди гаража, уперев руки в боки, и широко улыбается. — Чёрт возьми, я, пожалуй, ни разу не видел его таким пустым. — Здесь и правда пусто, — соглашается Коннор. — А ещё, к сожалению, жутко грязно. Хэнк недовольно косится на него. — Не порти момент. — И думать не смею, — капитулирующе поднимает руки Коннор. — Прошу, Хэнк, ни в чём себе не отказывай. Продолжай восхищаться пылью, грязью и... — Как грубо, — перебивает Хэнк. — К тому же, здесь ты можешь убраться и без меня, так ведь? Моя помощь тебе ни к чему. — Хлопнув Коннора по плечу, он удаляется. Коннор провожает его взглядом. Вероятность того, что Хэнк вернётся, очень высока. Вероятность того, что Хэнк запаникует, обнаружив Коннора действительно убирающимся, тоже очень высока. Поэтому Коннор действует быстро. Как и ожидалось, по возвращении Хэнк вопит и возмущается. Когда Коннор и не думает прекращать, Хэнк в итоге присоединяется к уборке. Коннор находит это очень милым, несмотря на периодическое ворчание.  Это приятно — заниматься подобным с Хэнком. Быть чем-то бóльшим, чем машина, которой он некогда являлся. Бóльшим, чем полицейский напарник. Просто быть Хэнком и Коннором — а не лейтенантом и RK800 — это нечто несравнимое.  Когда Хэнк улыбается ему, той мягкой улыбкой, достигающей глаз, Коннору кажется, что Хэнк тоже это ценит. * * * Хэнк приглашает его в гости вечером в среду. Коннор, как всегда, соглашается. Когда-нибудь он намерен отказать Хэнку; до такой степени злоупотреблять его гостеприимством наверняка считается некультурным. Однако до сей поры Коннор ещё ни разу ему не отказывал. Хэнк в хорошем настроении, барабанит пальцами по рулю автомобиля. Коннор закрывает глаза, сконцентрировавшись на музыке. Хэнк время от времени просит его выбрать песню, но Коннору ещё не удалось до конца постичь музыку. Ему бы хотелось развить в себе музыкальные предпочтения, но это даётся труднее, чем он ожидал. Здесь необходимо больше… чувств. Весьма неудовлетворительный ответ, но, быть может, объяснять тут и не требуется. Коннор верит, что в конце концов с этим разберётся. — Ты слишком усердно думаешь, — замечает Хэнк. Открыв глаза, Коннор обнаруживает, что Хэнк наставил на него палец. — Однажды ты просто почувствуешь это, Коннор. И сам поймёшь. — Пойму что? Хэнк лыбится. — Что эта музыка в твоём вкусе. У тебя высветится уведомление «эй, а мне нравится, эта хрень прямо по мне!».  Коннор красноречиво вскидывает бровь. Не прекращая лыбиться, Хэнк переводит взгляд обратно на дорогу. Коннор наблюдает за ним пару мгновений. — Мне кажется, у меня уже есть предпочтение, но я пока не могу утверждать. — О? И почему же? — с любопытством спрашивает Хэнк. — Потому что я её ещё не слушал. Хэнк бросает на него быстрый взгляд. — Так чего ж не слушаешь, если считаешь, что тебе понравится? — Мне не представилось возможности, — отвечает Коннор. Он исподволь подбирается к своей просьбе — поскольку верит, что Хэнк не выразит желания выполнить её с наскоку. — Не представилось… — Хэнк мотает головой. — Ты ведь способен в любой момент воспроизвести в голове любую песню, так что тебя останавливает? Коннор медлит, прежде чем ответить: — Меня интересует живое выступление. — Он смотрит, как пальцы Хэнка перестают барабанить по рулю. — В смысле, на концерт хочешь пойти? — озадаченно спрашивает Хэнк, сворачивая на подъездную дорожку. — Что-то вроде того, — соглашается Коннор, пока они выходят из машины и идут к двери. Хэнк посмеивается, вновь качая головой. — Вечно с тобой одни трудности, — говорит, снимая куртку и вешая её в прихожей. — Музыка тебе не нравится, поэтому ты решил посетить концерт.  Взгляд Коннора притягивает гитара, подпирающая диван. Он замечал её целых три раза, когда бывал у Хэнка дома в последнее время, однако ничего не говорил по этому поводу. Главным образом потому, что когда Коннор впервые её увидел, Хэнк с такой скоростью рванул через всю комнату, чтобы запихнуть гитару в шкаф, что едва шею себе не сломал. Коннор предположил, что такие отчаянные меры были попыткой удержать его от комментариев.  Сейчас, однако, Коннор не в силах сдержаться. Гитара стоит у дивана и продолжает дразнить его своим присутствием. После того околосмертельного переживания, которое Коннор благоразумно не стал комментировать, Хэнк больше не прилагал явных усилий спрятать её от Коннора. Коннор мог бы оставить это без внимания, притвориться, что ему ни капли не интересно. Вместо этого он заявляет:  — Я имел в виду не концерт, Хэнк. Я считаю, что мне понравится твоя игра на гитаре. То, как Хэнк застывает столбом, ожидаемо, но всё же кажется необоснованным. Коннор ведь не под дулом пистолета его держит. Однако Хэнк сглатывает, оседает на диван как подкошенный. И таращится на Коннора во все глаза. — Ты хочешь?.. — Хэнк сводит брови к переносице. Коннор не знает, что здесь непонятного. Он ведь ясно выразился.  — Я хочу этого с того момента, как её обнаружил, — поясняет Коннор.  Хэнк приходит в ещё большее недоумение.  — Но… почему? — Распахнутые глаза. Опешившее выражение. — В смысле, ты же в тот день просто надо мной подтрунивал, разве нет? Коннор склоняет голову к плечу. — Отчасти. Но отчего мне нельзя хотеть послушать твою игру?   — Ну, я… — Хэнк открывает и закрывает рот, прежде чем вскинуть руки странным вихрящим жестом. — Я не знаю! Я говорил тебе, что хреново играю. — Это не имеет значения, Хэнк. — Коннор подходит ближе к дивану. — К тому же, ты практиковался. Хэнк раздувает ноздри. — Откуда тебе это знать? — Коннор молчит, а когда понимает, что Хэнк действительно ждёт ответ, то открывает рот. Однако Хэнк тут же его перебивает: — Неважно! Ладно, признаю, я пытался играть, и получается у меня не так уж плохо. Но только что-то простенькое. — Он выглядит чертовски недовольным по какой-то не понятной Коннору причине.  А. — Если тебе и впрямь не хочется, я, разумеется, не стану тебя принуждать, — уверяет он. Видимо, для Хэнка это нечто… личное. Коннор пытается научиться лучше считывать такие ситуации. Разбор гаража вместе с Хэнком подарил ему множество возможностей попрактиковаться, однако Коннор не осознавал всей тонкости затронутой темы.  Хэнк громко стонет и обмякает на диване.  — Дело не в моей подавляемой травме, блин, Коннор. Я просто… не ожидал этого. Не знаю, в общем.  — Прошу прощения. — Просчёт. Хэнк выпрямляется и сурово смотрит на него. — Да иди ты со своими извинениями, болван. Я сыграю, так что сядь и умолкни. Коннор подчиняется. Хэнк встаёт на ноги, хорошенько потягивается и вздыхает. Подняв гитару с пола, он садится обратно на диван и прижимает её к груди.  — Тебе ведь даже не нравится музыка, — обвинительно заявляет он. — Я верю, что эта мне понравится, — приветливо отвечает Коннор. Скулы Хэнка слегка краснеют. — Я вроде велел тебе заткнуться. — Это так. Проворчав, Хэнк решает его игнорировать, вместо этого сосредоточиваясь на инструменте. Коннор завороженно наблюдает, как двигаются его руки, как перекатываются мышцы. Что бы Хэнк ни сыграл, Коннор уверен, что ему понравится. Однако Хэнку вряд ли хочется слышать подобное. Хэнк прикрывает глаза и выдыхает. — Ну что ж. Сиди тихо, пока я не закончу, ладно?  — Конечно, Хэнк. — Коннор и не думал его перебивать. Хэнк поднимает на него глаза. Коротко кивает и опускает взгляд. Проходит ещё несколько безмолвных мгновений. Как вдруг — руки Хэнка движутся, пальцы пробегают поперёк каждой из струн кратковременной лаской — и комнату наполняет музыка. Она мгновенно выходит за рамки всего, к чему Коннор был готов. Звуки музыки вот так воспринимаются совершенно иначе, разумеется, но дело не только в этом. Коннор не осмелится перебить сейчас, даже если захочет.  Хэнк не смотрит на него, пока играет; вначале он смотрел на свои руки, а потом и вовсе закрывает глаза. Периодически покачивает головой и время от времени тихонько мычит в такт. Коннор не знает, что это за мелодия — любимая песня Хэнка или мотив, что он придумал на ходу. Но для Коннора она ощущается… чем-то. Чем-то опьяняющим, когда Хэнк вновь склоняет голову, и волосы падают ему на глаза, и губы формируют слова — безмолвно, но Коннор легко считывает по движению губ. Форма этих слов на губах Хэнка заставляет пальцы Коннора непроизвольно впиться в обивку дивана.  Это та самая песня, которую Хэнк пытался выучить, чтобы покорить свою пассию в юности? Или совершенно другая? Что заставило Хэнка выбрать именно её? Вопросы возникают один за другим, но единственное, на чём Коннор может сосредоточиться — это нежный перебор струн под пальцами Хэнка и тихая музыка, эхом разносящаяся по гостиной. Коннор хочет. Хочет понять. Хочет быть ближе. Ближе к Хэнку. Слушать его вот такого, потрясающе выразительного — при том что Хэнк не произнёс ни единого слова. Коннору хочется пробраться в каждый уголок Хэнка, узнать о нём всё — и не только узнать, но и разделить, разделить с ним всего себя. Что-то запинается, гудит, и Коннор мог бы… мог бы дотянуться, податься ближе, мог бы накрыть ладонь Хэнка своей, чтобы почувствовать вибрацию. Почувствовать биение его сердца, если прижмётся к его шее. Всё оканчивается до того, как Коннор успевает дать волю своим порывам. Он сидит молча, выбитый из равновесия. Но это чувство не назовёшь сугубо неприятным. В том, что касается Хэнка, Коннор чувствует множество вещей, которым не знает названия. Музыка окончилась, но всё остальное — нет, и оно беспокойно бурлит внутри Коннора. — Не лучший первый концерт, — смеётся Хэнк. Задумчиво похлопав гитару, он меняет позу и приставляет её к дивану. Коннор безмолвно наблюдает. Он упустил возможность попросить Хэнка сыграть ещё. Если бы хотел этого. Коннор хотел? — Мне очень понравилось, Хэнк, — говорит он. В конце концов, это правда. Несмотря на запутанные чувства и странное ощущение смятения из-за них, Коннор уверен, что будет бережно хранить этот пережитый опыт. Хэнк тихо смеётся, неловко почёсывая затылок.  — Тебе просто сравнить не с чем. — Он оценивающе смотрит на Коннора и улыбается. — Но всё равно спасибо. — Разумеется. Я бы не стал хвалить впустую.  — Да уж, ты бы точно не стал. — Хэнк вытягивает руки вдоль подголовника. — Ну и как, это стоило ожиданий? — дразнит он. — Да, — просто отвечает Коннор. Сейчас ответ кажется очевидным. Ему хочется, чтобы Хэнк сыграл ещё какую-нибудь песню. Коннор пока не считает себя привыкшим к музыке, однако сомнений у него нет. Он подаётся вперёд, слегка склоняет голову к плечу. Подмигивает и спрашивает: — Сыграешь для меня снова, Хэнк?  Глаза Хэнка округляются, шея краснеет. — Э-э… — тянет он, продолжая таращиться. Через какое-то время Коннор ёрзает и опускает глаза в пол. Всё ещё выбитый из колеи. Что-то по-прежнему сочится под его кожей. Он чувствует… неуверенность. Желает протянуть руку к Хэнку, но на это нет никаких причин. Непонятно, отругает его за это Хэнк или нет. Но Коннор и сам уже знает: он всегда просит от Хэнка слишком многого. — Только если захочешь, конечно, — продолжает он. — Не хочу доставлять тебе неудобства. Ты упоминал, что с помощью музыки добивался романтического партнёра, и если моя просьба сыграть для меня идёт вразрез с твоими ассоциациями игры на гитаре, я не стану причинять тебе дискомфорт. Хэнк не отвечает. Коннор складывает ладони вместе, пытается сдержать зуд в пальцах.  — По всей видимости, я уже причинил. Так что, пожалуйста, игнорируй мою просьбу. Я ценю уже то, что ты вообще пошёл мне навстречу.  — О господи боже мой, — наконец бормочет Хэнк, прикрыв рот обеими руками. Коннор смотрит, как он протяжно выдыхает, прежде чем продолжить: — Просто… перестань. Коннор открывает было рот, но колеблется. Он не уверен, что именно Хэнк просит его прекратить. Поэтому дожидается объяснения, прежде чем ответить. Хэнк отнимает руки от лица и пригвождает его взглядом. Румянец уже переполз с шеи на щёки.  — Я не против, ладно? Так что кончай с этой самоуничижительной чушью. Для того, кому положено анализировать каждую вероятность, ты делаешь слишком уж поспешные выводы. — Проведя рукой по лицу, он вздыхает. И говорит, не глядя на Коннора: — К тому же, приятно… когда есть для кого играть. «Ты делаешь слишком уж поспешные выводы». Коннор так не думает; он действительно анализирует ситуации, слова, язык тела, а затем реагирует соответственно. К сожалению, в данных обстоятельствах он понятия не имеет, как ответить. — Ты живой там? — Хэнк легонько стучит костяшками ему по лбу. Коннор вскидывает на него глаза — и рука Хэнка замирает. А спустя несколько секунд неловкого прикосновения — опускается ему на плечо. — Коннор. — Прости, Хэнк. — Коннор размышляет о фантомных словах на губах Хэнка, и ему кажется, что ладонь на плече тяжелеет. Коннор отворачивается. — Я ведь уже говорил тебе, можешь делиться со мной своими мыслями. Даже если это что-то неожиданное или… или то, о чём трудно говорить. — Ладонь утешительно сжимает его плечо. — Не будь здесь тебя, я бы, наверное, просто выкинул эту гитару. Так что конечно. — Коннор вновь поднимает взгляд, видит, как в уголках голубых глаз собираются морщинки. — Естественно, я сыграю для тебя. — Ты не обязан. — Исключения. Уступки. Хэнк систематически обращается с Коннором как с кем-то… особенным. В ответ он награждает Коннора поднятой бровью. — Заставишь меня умолять исполнить тебе серенаду? Губы Коннора дёргаются.  — Серенада, как правило, подразумевает пение. Ты предлагаешь спеть? Хэнк надувается, резко помрачнев. — Умеешь ты всё усложнить. Он убирает руку, и Коннор тянется за ней. Ловит её в свою; сенсоры в его пальцах наконец успокаиваются, как только Коннор прижимает ладонь Хэнка своей поверх диванных подушек. Хэнк издаёт звук удивления, но уступает. Хэнк всегда…  — Это… я счастлив, Хэнк. — Слишком упрощённо, но по сути своей — это и правда просто. Несмотря на все запутанные моменты, с Хэнком Коннор чувствует неоспоримое счастье. — Я не желаю нарушать границы, но ты постоянно поощряешь меня на это. Поощряешь понимать себя и позволяешь понять тебя в ответ. К лицу Хэнка вновь приливает краска, однако он не выпускает руки́ Коннора.  — И я ценю в тебе эту черту, Хэнк. Ты отдаёшь львиную долю самого себя, даже сам того не замечая. Мне бы хотелось продолжить приобретать новый опыт вместе с тобой, если ты позволишь. Познавать новое, чем бы оно ни было.  Лицо Хэнка на долю секунды принимает страдальческое выражение, а в следующую — он накрывает лицо свободной ладонью.  — Боже, — единственное слово звучит натянуто; Хэнк крепко стискивает пальцы Коннора в своей руке. Коннора это не беспокоит, а вот человеку от такой хватки должно быть почти больно. — Такое ощущение, что ты существуешь только ради того, чтобы гарантировать мне не проходящий инфаркт.  — Неправда, — отвечает Коннор. Его рука перебирается Хэнку на грудь, ложится поверх колотящегося сердца. — Моё существование служило одной конкретной цели. Однако теперь, когда я девиант, я существую, чтобы… — Коннор осекается, отвлёкшись на «тум-тум» в Хэнковой груди. Он существует, чтобы что?.. Было сложно смириться с неопределённой целью. Найти свой смысл жизни — это то, что приходит с самой жизнью, по словам Хэнка. — Только не впадай мне тут в экзистенциальный кризис, — бормочет Хэнк из-под накрывающей лицо ладони. — Давай хотя бы по очереди, ладно? — У тебя полно причин существования, Хэнк. — Коннор улыбается, когда Хэнк глядит на него из-под пальцев. — В этом я уверен. — О, неужели, — ворчит тот. И в следующее мгновение рывком притягивает Коннора в неуклюжие объятия. — Господи, ты когда-нибудь умолкаешь? Неужели объятия — это единственный способ тебя заткнуть? Коннор смыкает веки и принимает позу поудобнее. — Признаюсь, я и правда чувствую себя спокойно в твоих руках.  Хэнк издаёт странный хрип.  — Необязательно говорить всё, что приходит на ум! — Приношу свои извинения, Хэнк. — Тот лишь фыркает ему в плечо. Коннору несложно сконцентрироваться только на ощущении рук Хэнка вокруг себя, на тепле его тела. Это одна из любимейших вещей Коннора, как он сам решил. Но, по словам Хэнка, он не обязан озвучивать каждую свою мысль. — Так вот, у меня к тебе вопрос, — бурчит Хэнк. — А что, уже можно разговаривать? — интересуется Коннор и чувствует, как Хэнк застывает, однако не отталкивает его. — Засранец ты невыносимый. Сперва извиняешься за всё на свете, а в следующую минуту уже меня подъёбываешь. — Мой характер слишком сложен для твоего понимания, надо полагать? — Коннор улыбается, даже когда Хэнк отстраняется, насупившись. Его недовольство наигранное, и они оба это знают. — Сложен, да куда там, — закатывает глаза Хэнк и тут же торопливо добавляет: — Хорош язвить, гений. Он медлит, собираясь с духом. Коннор не понимает причину, пока с уст Хэнка не срываются первые слова: — Гараж теперь расчищен, — неловко начинает он, и Коннору хочется… хочется протянуть руку и оборвать его на полуслове. Хочется сказать «да, конечно же» ещё до того, как его спросят. Однако Хэнк так осторожничал, что Коннор даже сейчас не позволяет себе предугадать. — У меня не было планов его использовать. — Пауза. — Мне не нужно столько свободного места. Глаза Хэнка лихорадочно бегают, словно он на середине речи понял, что не знает, как сформулировать вопрос. Коннор вновь берёт его за руку, просто потому что может. Знает, что Хэнк не позволил бы этого кому попало — но для Хэнка Коннор не кто попало. Хэнк смотрит вниз, на то, как пальцы Коннора ловко скользят ему в ладонь, — и тяжко вздыхает всем телом. — Ты ведь уже знаешь, да? Врать бессмысленно. — Да, — признаёт Коннор. — Но может статься, что мои предположения ошибочны.  Хэнк вперяет в него пронзительный взгляд. — Если хочешь, он будет твоим. Снова этот спазм, это гудение в горле. Оно уходит вниз, распространяется по телу пьянящими мурашками, от которых каждая частичка Коннора оживает, вспыхивает. Хэнк не знает, да и не может знать, не может увидеть румянец на коже Коннора или участившееся сердцебиение. И тем не менее он сжимает его ладонь чуточку крепче. — Он будет только для тебя, чтобы у тебя было своё место. Да у меня и так не будет причины туда заходить. Я знаю, что ты не нуждаешься в жилье, у тебя есть съёмная квартира. Но повторюсь, если захочешь, то он твой. — Хэнк делает паузу, обводит свободной рукой комнату. — И в доме тебе всегда рады, разумеется.  Разумеется. Словно простейшее умозаключение. Естественное. Логичное. Словно Коннор должен был этого ожидать. Должен был верить, что заслуживает этого. — Так что, в общем, подумай, — кивает в завершение Хэнк. — Я не тороплю. Просто хотел предложить идею. Коннор должен что-то ответить. Хэнк шутил о том, что Коннора трудно заткнуть, но, по-видимому, всё, что ему нужно было сделать — это… Вот это. Посмотреть на Коннора с неприкрытым теплом в глазах, сказать слова, которые практически подразумевают «я хочу тебя здесь, со мной». И на кончике языка Коннора вертится всё тот же самый ответ: «Да, конечно же; я хочу быть здесь».  Хэнк сжимает его ладонь и начинает отстраняться, повторяя: — Просто подумай над этим. — Коннору нет необходимости думать. — Дополнительное время на раздумья мне не требуется. — Улыбка, и слова наконец-то слетают с губ: — Конечно да, Хэнк. Глаза Хэнка округляются, рот комично приоткрывается, и улыбка Коннора растёт. Возможно, Хэнк и сам не предвидел такой простейший исход. — О. Я… ага, ладно. — Он коротко кивает, вперив взгляд куда-то Коннору за плечо. — Надо полагать… всё решено? — Хэнк не сразу решается посмотреть ему в глаза. — Думаю, я максимально готов к твоим попыткам исполнить серенаду. — Коннор наслаждается мучительным стоном Хэнка. Тот откидывает голову на подголовник дивана, уставившись в потолок. Коннор рассматривает его пару мгновений, прежде чем сдвигается, льнёт ближе, позволяя их плечам соприкоснуться. Лёгкое давление, которое Коннор находит необычайно приятным. Хэнк застывает. Но затем его рука оказывается закинута Коннору на плечи, хотя сам Хэнк при этом фыркает:  — Не знаю, почему ты продолжаешь пытаться меня прикончить. — С моей стороны это было бы крайне непродуктивно. Я наслаждаюсь твоей компанией.  — Бог знает почему, — бормочет Хэнк, но Коннор слышит в его голосе улыбку. Он подумывает перечислить несколько положительных качеств, которые он ценит в Хэнке больше всего, однако в данную минуту это может спровоцировать негативную реакцию. Вместо этого Коннор решает прикрыть глаза. Ладонь Хэнка смещается, пальцы легонько поглаживают плечо Коннора.  — Чёртова серенада, — говорит он. — Будто я способен на эту хрень. — Продолжая гладить, его рука сдвигается к загривку Коннора. Россыпь ощущений вспыхивает под кожей Коннора, под закрытыми веками. Легчайшее прикосновение, почти рассеянное, — и Коннора уже захлёстывают эмоции. Он всегда, всегда чувствует себя ошеломлённым: по-новому, по-разному, — когда дело касается Хэнка. Тот продолжает гладить Коннора по плечу, периодически задевая шею, и Коннор продолжает испытывать внутренние реакции.  — Если ты не заметил, я не так уж хорош в этом деле. Коннору кажется, будто он разгорается изнутри, светится; словно внутренняя искра ищет выход наружу. Это невозможно описать простыми словами, как невозможно выразить и обычным прикосновением рук.  — Я думаю, у тебя отлично получается, — отвечает он. Хэнк хмыкает, но решает не спорить. — Мне нравится быть к тебе близко, — продолжает Коннор, но дело не только в этом. — Меня это успокаивает, а ещё, что важнее… я… я чувствую… — Он чувствует больше — но что он может сказать? Какой мерой это измерить? Он мнётся, мешкает, а Хэнк… — Да, — мягко говорит тот. Не просит Коннора закончить мысль, просто повторяет: — Да, — и прижимается щекой к его волосам. И этот вовсе-не-ответ — идеально подходит его неудачной попытке объясниться. Возможно… возможно, внутри Хэнка тоже горит искра, под стать Конноровой. Эта вероятность греет Коннора изнутри, приносит удовольствие, прямо как жар тела сидящего рядом Хэнка.