Пицца и аниме

Акума чувствует, как почти картонный подоконник проминается под ним, когда забирается с ногами, прижимаясь лбом к холодному окну. На улице идёт снег, уже вторые сутки, не переставая. Такими темпами службы перестанут справляться, и все улицы окажутся погребены заживо, вместе с не очень расторопными людьми. -Подержи, - Курсед бросает свой рюкзак рядом, удаляясь в одну из кабинок, где дверь более-менее входит в проём, пусть и не запирается. «Как будто у меня есть выбор», - хочется посмеяться в след, но слабый ветерок приятно обжигает лицо - в кабинете было до невозможного душно, ледяная свежесть в лёгких сейчас - словно долгожданная доза никотина. Двое школьников пробираются сквозь сугробы, падая, наверняка смеясь, кидаясь в друг друга сменкой, что непременно намокнет, вместе со школьными брюками. Улыбается, вырисовывая на запотевшем стекле отрывистые завитки, - помнится, они ещё тогда делили одну парту, как прозвенел первый звонок, дружили, играли вместе, а потом, к старшим классам, что-то щёлкнуло, не одновременно, по очереди, но щёлкнуло - были влюблены друг в друга, молча перенося свои чувства. Пока однажды Курсед не свистнул, что у него запредельно короткие шорты в жаркий летний день. И красивые ноги, сжимающие нагретый турник, когда тот висел вниз головой. И такая же красивая задница. Потом первый поцелуй, неловкий, отдающий горьким привкусом пива и уж очень крепкой сигареты. Дрожащие губы, бьющиеся друг о друга зубы и руки, безвольно болтающиеся внизу, потому что деть их некуда, и до боли боязно прикоснуться к чужим. -Мы же встречаемся? - спрашивает Акума, когда парень выходит к раковине. Холодная вода льётся тоненькой струечкой, разбиваясь о стёртую эмаль. -Что? -Я имею ввиду... - тянет, нервно заламывая пальцы. Они никогда не говорили об этом вслух, просто всё было и так понятно, а сейчас, возможно, под натиском опустившейся зимы, захотелось конкретики, захотелось наконец услышать это всерьёз. - Мы типо как те кринж парочки или... -Я не знаю, - Курсед делает несколько шагов, встряхивая остатки воды с рук, что хаотичными брызгами оседают на кафельных стенах, вплотную прижимаясь к подоконнику. Берет парня за подбородок, оставляя на нём мокрый след, наклоняет голову и сминает губы, потрескавшиеся в уголке из-за мороза. Акума секундно вздрагивает, поглядывая на дверь, что в любой момент может открыться, в которую в любой момент может унести эту хрупкую нежную атмосферу. Упирается руками в чужие плечи, сжимая тонкую ткань, безразмерно свисающую в рукавах, постепенно понимая, что Курсед чертовски настойчив. И позволяет ему целовать себя. - Можно и так сказать, - их губы - анальгин друг для друга, без них они погибают. Дверь туалета противно скрипит, обухом ударяя по голове, заставляя дёрнутся. Акума бьёт парня по груди кулаком, тут же отворачиваясь обратно к окну, втягивая прохладный воздух носом - красные щёки - ничто иное как проделки мороза, совершенно точно его, и никаких сомнений. Курсед тихонько посмеивается, коротко кивая вошедшему парню в знак приветствия - чел с параллели, в столовой пиздят одну пиццу на двоих. Он стреляет сигу, говоря, что свои оставил в классе, рассказывает что-то про своего одноклассника и уходит, бросая «бывайте» через плечо, негромко хлопая дверью. -Приходи ко мне в выходные, - Акума цепляет взглядом детей, которых вывели на прогулку, играющих в только что опавшем снегу, падая и сминая его. Он сейчас с удовольствием бы нырнул лицом в сугроб, и остался бы там на вечно, но физица обещала единицу влепить, если зачёт не пересдаст - придётся отложить эту идею на потом. - Аниме посмотрим, пиццы поедим. -Потрахаемся, - смеётся Курсед, запрыгивая на страдальческий подоконник, ещё сильнее прогибающийся уже под весом двух тел. - Это шутка. -А мы можем? -Что? -Ну, - делает голос тише, намеренно не поворачивая головы - если сейчас он столкнётся со взглядом чужих испытывающих глаз, то никогда в этой жизни не закончит предложение. - Люди в отношениях так делают. Зовут друг друга в гости и ебутся. -Я не знаю, - зарывается пальцами в тёмные волосы, взъерошивая их ещё больше. Акума красив, но будет отрицать это, пока сердце биться не перестанет. Все это пленит, и он не может сделать ничего, совсем, да и не хочет, если быть честным. Курсед влюбился. Влюбился в своего тихого, вечно недовольного одноклассника. А тот просто пустил всё на самотёк, и они оказались там, где оказались - в пустом туалете на третьем этаже, пока все в классе диктант пишут по английскому. - Наверно. -Приходи завтра, - парень устало обмякает на чужой груди, прикрывая глаза - вставать раньше Солнца это явно не его. - Часика в четыре. Ещё никогда Акуме не хотелось вернуться в прошлое, чтобы ударить себя по голове, в которой видимо ветер свистит вместо мозгов, и вообще скинуть с этого проклятого подоконника, желательно вниз, и чтоб все выступы собрать, прежде чем упасть в снег. О чём он думал, когда предложил Курседу переспать, непонятно, как и то, чем он это делал. Подрагивающие пальцы носятся по мерцающей клавиатуре, пока мама на кухне смотрит очередной нескончаемый сериал. Да его жизнь сейчас сама напоминает этот ебучий сериал, комедию, где главный герой умирает под задорную музыку и все смеются на его похоронах, а на надгробие табличку лепят: «Сдох, потому что тупой был». Каким образом всё это происходит он знал отдалённо, но поводить рукой под тихое порно под одеялом это одно, а стать его непосредственным участником... Масло в огонь подливало и то, что они оба парни, даже отдалённо не девки, хоть волосы стричь и лень, а значит инструкция с сайта Women.com точно не поможет. Нужно копать глубже, и, как оказалось, намного. В подготовке приходится задействовать весь интернет, каждый сайт которого Акума разбирает от и до, нервно клацая мышкой, вслушиваясь в спящую тишину квартиры - будет неловко, если мама увидит его в таком виде. Смущённо закрывает рот ладонью и краснеет до самых ушей - картинки там, конечно, не для слабонервных. Но он видел однажды дохлую кошку в подъезде и его даже не стошнило, а значит он далеко не слабонервный, так что рассматривает все как можно детальнее и вчитывается в каждое слово очередной статьи. Если думать об этом как о своеобразной домашке по биологии, то не так это и плохо, но стоит ненужным мыслям прошептать где-то над ухом, что нихуя это не домашка, а скорее подготовка к практике, лицо тут же вспыхивает, а рука тянется выдернуть провод из блока питания - слишком смущающе, до мелких игл под кончиками пальцев. Зато день он встречает во всеоружии - за спиной сотни прочитанных материалов, в квартире идеальная тишина, в комнате на столе лежат презервативы и смазка, за которыми пришлось отстоять километровую очередь в аптеке в соседнем районе, потому что идти в своём - это сразу поставить на себе крест, к чаю куплен первый попавшийся на глаза рулет - начинать сразу с порога ещё более странно, чем ебаться под предлогом «выпить чаю». Если что-то пойдёт не так, они хотя бы поедят. Хотя мысли о том, что план провалится с первого же этапа, всю ночь съедали изнутри - было слишком много поводов, начиная с того, что долбоёб на Курседе мог просто проигнорировать странное предложение, и тогда вся подготовка будет выглядеть как - хей, чел, я спермотоксикозный подросток, и у меня типо гормоны, все дела. А сам Акума сгорит от стыда, проваливаясь к соседям через пол в прихожей. Закончится это могло тем, что ни у кого просто-напросто не встанет, и никакая подготовка тут уже не поможет. Но приходится быстро запихнуть все сомнения в шкаф - домофон трелью разносится по квартире. -А мы это... - Курсед отставляет пустую чашку на край стола, которую до этого несколько раз просто подносил к губам - чая там уже давно не было. -Да, - Акума моргает пару раз, пытаясь скрыть мелкую дрожь, что осела в пальцах. Кажется, он не забыл - от этого становится ещё тревожнее. - Да, сейчас. Я, - мечется, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, хватая пустые чашки. Те звенят, ударяясь друг о друга, и парень кладёт их в раковину. - Только посуду нужно убрать, а то... -Да, это правильно, - Курсед сжимает блестящую упаковку от рулета в кулак, откладывая её подальше. - Посуду лучше помыть. Напряжённая спина еле заметно подрагивает, пока волосы полностью скрывают краснеющее лицо. Курсед думает, что Акума идеальный. Во всём. Его смех заставляет улыбаться, его счастливая улыбка приносит искреннюю радость. Он даже красиво смущается: отводит взгляд, облизывает тонкие потрескавшиеся губы, вздыхает судорожно как-то. И красиво бесится. Курсед никогда в жизни не признается, что готов до потери пульса раздражать его, лишь бы увидеть это возмущённое лицо, порозовевшие щёки и блестящие глаза. Черт возьми, да он бы всё отдал, лишь бы Акума снова и снова обращал на него внимание. И он обращает, словно ребёнок ведётся на все провокации, ругается, шипит и раздражённо вздыхает, чтобы потом устало обмякнуть в чужих объятьях, лениво мажа губами по щекам. Шум воды затихает. В квартире становится до неприличия тихо. Они оба не знают, что делать в таких ситуациях. Просто смотрят друг на друга, замечая каждую каплю смущения в чужих глаза, полностью уверенные - в своих творится то же самое. Момент очаровывает, мысли путаются. Дышат глубоко, пытаясь вобрать как можно больше воздуха, но это не помогает - голова всё равно идёт кругом, отказываясь думать в нужном направлении. Сейчас бы в плед завернуться, да аниме смотреть, пока на город снег опускается, а не сидеть на кровати, каждой клеточкой кожи чувствуя, как колотится чужое сердце. -Погоди, я, - Акума заламывает пальцы, разрывая зрительный контакт. Он не выдерживает. Это смущающе. Слишком. - Я открою окно. Тут душно. Он подрывается, почти соскакивая с кровати, пытаясь выровнять дыхание. Вцепляется руками в подоконник, подтягивая ручку на себя - холодный воздух отрезвляет, но лишь на секунду, пока глаза вновь не сталкиваются с чужими, что словно болото утягивают на дно. Курсед переплетает пальцы, другой рукой оглаживая острую скулу, стоит парню опустится обратно. Притягивает за подбородок к себе, притрагивается к дрожащим губам своими - целует, медленно, тягуче, так, как делает это обычно, выбивая кислород из лёгких, одновременно с этим вводя шипучий яд, что в крови разливается, словно наркотик, отчаянно прося большего. Их языки сплетались и расплетались, не исследовали - повторяли - рты друг друга. Целоваться они умели и делали это много, зажимаясь в туалете, в раздевалке, в кинотеатре на заднем ряду, в гостиной Акумы, когда его мама варила суп на кухне, на площадке с турниками во дворе, везде, где был дополнительный кислород. Молодость прощала многое, гормоны многое поощряли, но дальше тихонько блуждающих под одеждой рук никогда не доходило - осознание того, что сегодня они пересекут эту невидимую черту плавило воспалённый мозг. Курсед успокаивающе гладит по плечам, пытается хоть как-то развеять это свинцовое напряжение, и у него получается, тело под пальцами перестаёт биться дрожью, лишь сильнее заливается краской, громче втягивая воздух. Акума отстраняется, садится рядом, поджимая под себя колени, цепляет пальцами низ футболки, мнётся, топя взгляд в доме напротив - соседи наверняка ахуеют, когда захотят полить цветы на подоконнике или заснять падающий снег в историю, но Акуме всё равно, он потратил на это слишком много времени и последние деньги, и отступать не намерен, хоть сердце и хочет выбить грудную клетку, с шумом гоняя кровь, что выступает на всём лице. Ткань скользит выше, медленно, плавно, открывая тело миллиметр за миллиметром, не давая шанса отвести взгляд - а Курсед и не старается, полностью принимая чужие правила игры. -Ахуеть, - выдыхает он, когда футболка проезжается по соскам, чувствительно реагирующим на трение, пробивающим мелкую дрожь, что оседает на хрупких плечах. - Я могу? - тянется пальцами к груди, пока Акума судорожно кивает, закусывая губу и жмуря глаза - всё это смущает до невозможного, они ещё даже не начали, а в голове уже плывёт, настолько, что воздуха с каждым вдохом всё меньше, и не помогает даже открытое окно. Как оказалось, любые гайды и статьи бесполезны - в них есть лишь сухая теория, а что делать, если на практике всё кажется в сотню раз горячее и смущающе - никто не говорит. - Ахуеть, - повторяет, касаясь аккуратной горошины, набухающей в руках, наливающейся цветом одновременно со сбившимся дыханием. Слишком чувствительно, слишком много для одного раза. -Блять, - голос звучит с надломом, и Акума сильнее жмурится, вцепляясь пальцами в край футболки. Всё внутри него бьёт ключом, бьёт по оголившимся нервам, не давая времени на передышку. Чужое сердцебиение гулом оседает в ушах. -Мне прекратить? - руки тут же исчезают и одинокий холод на распалённой груди делает только хуже, парень вертит головой в разные стороны, не в силах выдавить и звука - мурашки и выступающая краска выдают его с поличным, но кого это сейчас волнует. На пробу проводит по напряженному соску языком - и добивается чуть ли не всхлипа. Вылизывает, посасывает уже покрасневшее место, пока мягко теребит и придавливает ладонью соседнюю ареолу. Мешающая футболка летит в сторону, кровать слегка скрипит, когда они падают на неё, шурша новыми наволочками. Курсед прижимается губами к щеке, когда чужое дыхание начинает сбиваться, шарит пальцами по всему телу, проводя там, где раньше не мог докоснуться, что раньше не мог увидеть. Ладони скользят по всей спине, вынуждают вздыхать и прикрывать глаза. Язык мажет по шее, оставляя мокрый след, что тут же обдаёт холодом из открытого окна, пробивая на мурашки. -А я могу, - дышит прямо в бледную кожу, что натягивается, стоит кадыку опустится ниже. Маняще, сладко. Он ведёт по ней языком, чувствуя, как под ним бьётся пульс, как быстро льётся горячая кровь в тонких сосудах внутри. - Я могу, ну там, - мнётся, не особо надеясь на ответ, проводя носом по выпирающей ключице. Слишком острая для такого мягкого тела. - Укусить? Ты будешь против? -Нет, - звук почти теряется, разбиваясь о нагретый воздух. - Нет, нет, нет, ты можешь, - пальцы зарываются в перемешанные волосы, сжимая их от безысходности - всё тело бьётся в совершенно новом, до этого неизведанном чувстве, и его ведёт, настолько, что мир перед глазами исчезает, ломаясь на мелкие кусочки. - Можешь, да. Я не против. Острые зубы аккуратно поддевают бледную кожу, с нажимом, но не прокусывая до конца. По всему телу бегут мурашки, их невозможно игнорировать. Акума тихо пищит, сжимая пальцами плечи, жмурясь до лучистых морщинок - у Курседа на языке оседает железноватый привкус, а на шее теперь цветёт розоватый бутон. Губы перемещаются чуть ниже, проходятся по натянутой коже над ключицами. Руки продолжают скользить по бокам, спускаясь вниз на мягкие бёдра, и тело постепенно привыкает к новым ощущениям. Внутри растекается новое чувство - удовольствие. Липкое, смешанное с колющим стеснением, удовольствие, но отказаться от него уже нет сил. -И, - Курсед отстраняется, приподнимаясь на локтях, разглядывая парня сверху. Небольшое красное пятно слишком явно выделяется на белой коже - придётся подыскать подходящую водолазку. - Что дальше? -Что? - Акума разлепляет глаза, по краям которых застыла выбившаяся влага. - Ты не, - осоловелый взгляд всё не может поймать фокус, волнами плавая в разгорячённом пространстве. - Ты никогда не... Я думал ты.. -Я поцеловался первый раз в девятом классе, - Курсед помогает парню привстать, тянет его на себя, опираясь коленями в кровать. - Дай-ка вспомнить с кем это было? Ах, точно, с одноклассником, его ещё вроде Серёжа звали, низенький такой, с глазами зелёными. Акума мученически вздыхает, откидываясь обратно на подушки - все оказывается намного сложнее, чем он думал. -Нам нужны презервативы, - выдыхает, зарываясь руками в волосы, стараясь скрыть за ними лицо. Выходит это не очень. - И смазка. Она тоже нужна. -А может ну его, - Курсед вертит в руках переливающуюся упаковку, что ещё шуршит от прозрачной плёнки. Кажется, шутки окончательно кончились - они действительно переспят сегодня, и Акума действительно готовился. -Я не хочу сделать что-то не так, чтобы ты потом шарахался от меня всю жизнь. -Почему-то когда ты толкнул меня в сугроб, ты об этом не думал, - пытается шутить и внутренне успокаивается, когда видит улыбку на чужом лице, неприятно ёжась от холодного воздуха, что лижет остывающие плечи. Они безбожно долго дрочат взглядом эту несчастную пачку презервативов, а до неё ещё дойти нужно. «Какой же он девственник», - смеётся про себя Акума, наблюдая, как трясущиеся пальцы вскрывают блестящий картон, и неловко заламывает свои, опуская голову с горящими щеками - он девственник не меньше. Чужие губы целуют низ живота, пальцы, не переставая путаться и подрагивать, цепляются за край домашних штанов. Курсед на секунду замирает, вслушиваясь в громкие вдохи, размышляя - надо это им всё или нет, но всё же тянет ткань вниз, удивляясь, когда не находит под ней трусов. -Не спрашивай, - шепчет, пряча блестящие от стыда глаза в ладонях. - Просто не спрашивай. И Курсед не спрашивает - он просто давно уже ничего не понимает. -Это должно быть как-то так, - Акума ёрзает спиной по одеялу, сгибая ноги в коленях, пытаясь игнорировать только нарастающую дрожь, бьющую откуда-то изнутри, полностью пережимающую дыхание. -Ты уверен? -Нет, - обхватывает ладонями колени, сводя их вместе настолько сильно, что ещё чуть-чуть и они срастутся, разбиваясь костями друг о друга. - После твоих слов я уже ни в чём не уверен -Я думаю нам надо остановиться, - выдыхает, впиваясь взглядом в каждую новую клеточку тела. Окно точно открыто? Что-то воздуха внезапно стало не хватать... - А то это слишком неловко.. -Это будет ещё более неловко, если мы не закончим, - шепчет, царапая взглядом потолок, не решаясь взглянуть в чужие глаза. - Ты должен... Должен ввести палец. Так нужно! - говорит чуть громче, опережая странную реакцию, старательно игнорируя дрожь в голосе. - Только аккуратно и медленно, - Курсед все ещё не понимает, как ему поступать, и вообще не может думать, потому что картинка перед глазами настолько странная и интимная, что ни в одном журнале для взрослых её не будет. Только здесь, на уже измятом одеяле, только для него. - Вот сюда, - Акума обхватывает его пальцы своими, и ведёт к округлым мышцам, откидывая голову назад, чтобы этого не видеть. - И смазка! Не забудь про неё... Курсед размазывает холодный гель подушечками, пока в голове бушует цунами, грозящее вот-вот выбить все извилины оттуда. Влажный палец оказывается прямо рядом со входом - уже поздно спрашивать, уверен ли он? Протяжный вздох говорит сам за себя и парень размазывает гель по кругу, чувствуя, насколько сильно он контрастирует с горячей кожей. Палец на удивление легко скользит внутри и Курсед вопросительно гнёт бровь - такого вроде быть не должно... Но он не уверен: -Это... -Ничего не спрашивай! - практически кричит, сильнее прижимая ладони к лицу. - Просто делай как я говорю. Акума зажимает себе рот, не хочет быть слишком громким, а Курсед хочет услышать уже хоть что-то, хоть пересказ параграфа по истории, поэтому добавляет смазки, медленно входя уже двумя пальцами, фаланга за фалангой. Входит аккуратно, медленно, давая привыкнуть и сам привыкая к совершенно новым ощущениям. Горячие стенки напрягаются и сжимаются настолько часто, что можно ощутить чужой пульс, а пальцы все глубже утопают в тугих мышцах. - Согни пальцы, просто согни их, сейчас, - просьба выполняется, и на неё сразу отдаётся тихий надломанный всхлип. Нужная точка мигом пронзается, пробивая током все дрожащее тело. - Да, да, оно здесь... -Ты жив? - Курсед замирает, другой рукой оглаживая колено. Его сердце сейчас пробьёт грудную клетку, кажется, он сходит с ума от таких внезапных звуков. - Я могу, я могу продолжить? Акума коротко кивает пару раз, наконец решаясь отвести ладони от лица. Ситуация не из лучших - глаза тут же оказываются в плену тёмной радужки человека, чьи пальцы с характерным звуком скользят внутри. -А ты..., - выплёвывает буквы сквозь тяжёлые вздохи, не в силах закончить начатое - и давно у Курседа такие длинные пальцы. -Что? - он прослеживает чужой взгляд, осматривая измятую футболку, низ которой беспощадно измазан в смазке. - А! Мне снять? -Ну не знаю, чел, - давит улыбку, пересиливая дрожь. - Можешь куртку из коридора принести, а то что-то маловато одежды, не находишь? Курсед усмехается, оттягивая ткань: -А что, так поглазеть охота, - и ненужная футболка улетает прочь, падая где-то за границами кровати. Он достаёт пальцы аккуратно, внутри становится пусто, и Акума выдыхает, разжимая измятый пододеяльник. Они молчаливо решают, что готовы, и блистер от презерватива неровно разрывается. -Давай, - шепчет, стискивая чужие плечи и сильно жмурясь. «Это как на уколах», - проносится в голове, и парень выдыхает, готовясь к последующей боли. -Открой глаза, - голос звучит где-то над ухом, так близко, но так отдалённо, словно и не в этой Вселенной вовсе. -Нет. -Тогда я тоже закрою. -Ты дурак? - Акума распахивает ресницы, глядя на Курседа с нескрываемым раздражением. Весь страх и смущение уходит на второй план - этот дебил когда-нибудь соберётся? - Как ты собираешься делать всё это с закрытыми глазами? -Я не хочу один быть ответственным за всё это. Ты тоже должен смотреть, чтобы сказать, если что-то пойдёт не так. -Как будто я знаю, как всё должно идти. -Ты почувствуешь? Акума на это лишь выдыхает, мелко качая головой. Но глаза уже не закрывает. Курсед целует согнутую коленку, проходя языком по выпирающей чашечке, обхватывает мягкие ягодицы, вынуждая прикусить губу. Ведёт горячими ладонями по бёдрам, успокаивающе поглаживая, хоть и сам весь трясётся внутри, но выходит скорее наоборот - говорить о том, насколько чувствителен Акума в этот момент можно часами, но Курседу больше нравится смотреть, подмечая каждую, выбивающуюся из привычного образа, деталь - на вздымающуюся грудь, растрепанные волосы и зеленые глаза с расширенными зрачками, что смотрят внимательно, даже не стараясь скрыть колющий страх на глубине блестящих глаз. Неизвестность всегда пугает. Головка упирается в сжатое колечко мышц - оба шумно выдыхают. Она растягивает тугие стенки вокруг себя, почти пропадает внутри, пока пальцы Акумы сжимают чужие плечи - щиплющее ощущение всё-таки не из приятных. -Это... Необычно. - Курсед замирает, оставляя невесомый поцелуй на сморщенном носу, практически не дыша, чтобы не двигаться лишний раз. Жар чужого тела окутывает его моментально, кружит голову, плавит и без того поплывший разум. - И узко. -Блять, давай, давай, комментируй, сделай наш первый секс супер неловким, давай. -Я могу замолчать, - шепчет в самое ухо, ведя носом по алой скуле. - И тогда в комнате будут слышны только твои стоны, - чувствует, как свои собственные щёки заливаются краской и отстраняется, неловко тупя взгляд. - Я видел это в фильме. -Лучше молчи, - Акума обхватывает его лицо ладонями, целует, выбивая весь кислород, захлёбываясь от переизбытка внезапно нахлынувших эмоций. Они льются через край; они оседают на чужом языке. Курсед терпеливо ждёт, когда ему подадут сигнал, что всё в самом деле хорошо, потому что сморщенный лоб и плотно сжатые губы прямо таки кричат об обратном. Но Акума рвано кивает несколько раз, выпуская тихие вздохи, чуть расслабляясь - всё и правда хорошо, просто с небольшой звёздочкой в углу и мелким шрифтом. Выдыхает слишком тяжело, входя до упора, целуя с напором, забирая все внимание на себя. Оглаживает изогнувшуюся грудь, намеренно касаясь сосков, делая толчки на пробу. Он начинает двигаться, находя ритм. Сладкие всхлипы сами срываются с губ, совсем машинально, окрашивая оба лица в красный очень быстро. Акума крепко держится за чужие плечи, жмурится до мерцающих точек, чувствуя постепенное движение внутри себя. Ноги сдвигаются непроизвольно, но их крепко держат с двух сторон, не давая схлопнуться. -Тебе нормально? - спрашивает, толкаясь медленно. Внутри очень жарко, тесно, Курсед чувствует, как напряжены чужие мышцы живота, но ничего не может с этим сделать, продолжая размеренно двигать бёдрами, оглаживая уже розовую кожу. - Тебе хорошо? - смотрит в глаза зелёные и влажные, ловит взглядом подрагивающие ресницы. - Блять, скажи хоть что-нибудь. Акума ничего не может сказать - все слова звучат одним мерцающим словом «СЛИШКОМ». Это настолько необычно, что во всех языках мира нет такого слова - он буквально чувствует, как твёрдый член не спеша раздвигает мягкие стенки и может лишь тихо выстанывать чужое имя, пропуская влажные волосы через пальцы, спутывая два цвета вместе. Целует, сминает чужие губы, проводит языком по ровному ряду зубов и скулит прямо во влажный рот. С каждым толчком движения становятся все более плавными и нежными, исчезает первичная угловатость неопытности, оставаясь лишь не сошедшим румянцем на щеках. Акума поднимает взгляд, всматриваясь в бездонные чёрные зрачки парня, а потом тихо и протяжно стонет, когда член вновь скользит внутри, с каждым разом проникая всё глубже и глубже. -Какие же у тебя красивые глаза, - шепчет Курсед, утыкаясь губами в рдеющие щёки. Каждое движение словно раскрывает новые грани скрытого до этого удовольствия. И сейчас им глубоко наплевать, увидит их кто-то или нет, оба поглощены друг другом, не в силах вынырнуть из болотистого омута чужих очей. Сложно сказать, оказались ли все советы из интернета оправданными, и уж тем более - оправданы ли все те переживания, гулом стоящие в голове весь вчерашний вечер, когда он слышит влажные звуки, когда член двигается внутри него и сбивается с ритма, потому что так хорошо, что даже рыдать тянет. Акума откидывает голову, позволяя вновь и вновь целовать себя, царапает кожу плеч и слышит, как громко дышит Курсед, размеренно двигая бёдрами. Парень сухими губами ловит воздух, непроизвольно выгибаясь, натягивая кожу на выпирающих рёбрах. С каждым толчком в нём всё легче двигаться. Головка упирается в оголённые нервы, пальцы сильно сжимают чужие плечи, до боли впиваясь ногтями - из горла выбивается звонкий стон, прямо в самое ухо. -Блять, ты живой? - Курсед замирает, широко распахивая глаза. Он пытается понять, что произошло. Не дышит даже, лишь бы не создавать лишнего трения - парень под ним не шевелится, впериваясь взглядом в потолок. - Может мы лучше аниме посмотрим... -Нет, - пальцы скользят с плеч, цепляясь за напряжённые предплечья. - Нет, нет, нет, - Акума вертит головой, жмурится слегка, смаргивая одинокие капельки слёз. Его буквально поразило изнутри дрожью, и он не до конца понял, что это было. Но, наверно, это было оно - то, ради чего люди этим и занимаются. Дребезжащее по нервам чувство, бьющее прямо по черепной коробке, выбивающее далеко не солёные слёзы. - Продолжай, продолжай вот так, как было до этого. -Вот так? - Курсед двигает бёдрами, вновь проезжаясь по чувствительной точке, с каждым толчком рисуя звёзды на затянутых тёмным полотном глазах. Акума сцепляет руки на чужой шее и вытягивается ещё больше, не сдерживает рвущееся изнутри странное чувство, закатывая глаза до белых молний, и произносит то, что нужно в этой ситуации: -Быстрее. Неизвестность всегда манит к себе. По комнате гулом раздаются шлепки, вперемешку с глубокими полустонами, слишком тихими для мира за окном, но слишком громкими для двоих на кровати. Член изнывающе сочится, ударяясь о сокращающийся живот, трётся распухшей головкой о два мокрых тела. Рука обхватывает головку и скользит вниз по всей длине. Курсед делает это машинально, ведь никогда никому не дрочил, действует по памяти, представляя, словно держит в руке свой член. Но тихий рвущийся скулёж снизу не даёт ощутить эффект полного погружения - нет, это не его член, это член Акумы, и он сжимает его в такт плавным толчкам, заставляя согнутые колени дрожать. Курсед тянется к искусанным губам, сцеловывая тихие стоны, настолько хрупкие и невинные, что тают, стоит им опустится на чужой язык. Акума прогибается, закрывая тыльной стороной ладони лицо, прикусывая костяшки. Вздрагивает судорожно в бедрах, толкнувшись в крепкую, вспотевшую руку, заставляя тем самым член внутри войти глубже - всё нутро буквально распирает. Пот стекает повсюду, тело горит, они словно в огне, захлестнувшим их с головы до кончиков пальцев. Курсед целует мешающие ладони, ведёт по ним языком, и прижимается к пересохшим губам, когда они разводятся в стороны. Акума жмурится, сцепляя руки на чужой шее - кончает с тихим всхлипом, тяжело дыша, шепча что-то нечленораздельное в самое ухо. Перед глазами всё ещё искры летают, и волосы неприятно липнут к лицу - жарко, душно, слишком горячо. Курсед кончает следом, двигаясь несколько раз по инерции, сминая чужие искусанные губы. Он медленно выходит, наблюдая за смазкой, вытекающей постепенно, и валится рядом, крепко сжимая чужую ладонь. Ноги наконец разъезжаются в стороны, разгибая согнутые коленки - они совершенно точно занемели. Оба тяжело дышат, не в силах переварить до конца только что произошедшее - и лишь саднящее чувство в пояснице, в местах, где смыкались длинные пальцы и на губах, на которых застыл последний, оргазменный, а от того открытый, чувственный, не такой, как остальные, поцелуй, дают понять - да, это всё-таки была реальность, а не один из влажных снов, бьющих по голове на утро. -Ты обещал мне пиццу, - Курсед тянет Акуму ближе к себе, кожей чувствуя чужой остывающий пот, что смешивается с его, слипаясь. Хочется просто умереть прямо на месте, когда тот поднимает затуманенный взгляд и длинные пряди прилипают к вспотевшему лбу. - И аниме. -Я потратил все деньги на гандоны, - парень утыкается носом в изгиб ключицы, вдыхая естественный аромат кожи. Разлившееся внутри чувство колющего стыда вновь отдаёт неприятным послевкусием, стоит взгляду зацепить неосторожные дорожки от ногтей на плече. Будет победой, если в понедельник он сможет сидеть с ним за одной партой. Будет победой, если он в принципе сможет сидеть. - В холодильнике есть суп. -Это тоже не плохо, - улыбается, нехотя отлепляя взгляд, отводя его на приоткрытое окно - снег полностью запорошил маленький подоконник снаружи. Завтра будет ещё холодней. - Мне нравится суп. Курсед думает, что Акума невозможен, когда бледная спина удаляется из комнаты, прикрытая небрежно наброшенной простынёй - всё равно её теперь стирать. Невозможен до треска костей и шума в ушах, запределен для Земного притяжения, сам по себе одно сплошное «слишком» и «чересчур». Он прекрасен, когда выходит из ванны, вразвалочку пересекая гостиную, кутаясь в большое махровое полотенце; прекрасен, когда просит кинуть футболку, любую, которая неправильно лежит в шкафу; прекрасен, когда всё ещё подрагивающими пальцами обхватывает горячую чашку с растворимым какао, потому что на заказной денег нет; прекрасен, когда жмётся ближе, чувствуя прохладу от всё ещё открытого окна, не отрываясь от сюжета на экране; и особенно прекрасен, когда его взгляд опять пересекается с чужим, полным ответной теплоты без тени сожаления. -Смотри давай, - шепчет потрескавшимися губами, утыкаясь сырой головой в плечо. - У тебя ещё суп в холодильнике. А Курсед улыбается, всё ещё не отрывая взгляда от сокровища, которое досталось ему непонятно за что - и суп, и аниме, и обещанная пицца, и вся эта долгая зима.