1 ноября. 19:27
Пальцы Хёнджина блуждали вдоль обнажённого тела, грубо сминая бёдра. Феликс давно перестал следить за часами; исключительно по прокравшейся синеве сумерек прознал, что время перевалило за десять. Губы Хвана отметили щёки, распалённые из-за духоты, прежде чем безнаказанно заманили в поцелуй. Влюблённым стоило бы окно приоткрыть, да впустить сакраментальный воздух в комнату, однако Феликс был не в силах оторваться от желаемого. Ему казалось, будто Хёнджина — находящегося в считанных милиметрах — всё равно недостаточно; тот точно невидимыми наручниками приковал к себе. Ли прогнулся в спине, запутался в отросших волосах на затылке, пока Хван перемещался с тонкой шеи к груди. От происходящего дух спёрло; Феликс осторожно перевернулся на живот, позволив Хёнджину позаботиться о выпирающих лопатках и накаченных ягодицах. — М-м, — он податливо простонал, носом зарывшись в подушку. Покрылся непристойным слоем пунца, когда пальцы Хвана… . …Плюх! Струя отрикошетила от сомкнутых ладоней, вливаясь в решетчатую мыльницу. Феликс снова зачерпнул горстку воды и стёр проступивший пот, возвращаясь в реальность. Хотелось избавиться от нецеломудренных воспоминаний; Ли с усердием перекрыл кран, опершись о керамическую раковину, и исподлобья бросил взор в отражение. Это было неправильно — его на свидание позвал замечательный Кристофер Бан, однако всё, о чём Феликс думал — насколько хорошо трахался бывший. Возможно, воздержание играло с ним злую шутку, но, чёрт, Ли же не животное какое-то, чтобы и минуту не быть способным прожить без члена в… — Эй, Ликс, ты в унитазе утонул, что ли? — вместе со стуком раздался претенциозный вопрос Чонина. Ли ускоренно обтёр лицо полотенцем и дёрнул за резную ручку; полотно двери едва не познакомилось с лицом Яна, благо парнишка отшагнул назад, прижав к груди верхнюю одежду. — Во-оу… Слушай, ты мог спокойно доделать свои дела, а не бежать сразу, я ведь просто спрос- — Всё хорошо, Чонин. Я как раз выходил. Феликс без спроса перенял кожаную куртку и вдел ладони в рукава. Ян сыграл на опережение, заблаговременно облачившись в пальто с пуговицами на веревочках. Шарф Чонина небрежно свисал вдоль бортов воротника. — Чего не со всеми в прихожей? Испугался отца Юны? — Если бы, — хмыкнул Ян, когда они — с переменным успехом — выдвинулись к лестнице. — К нему присоединился какой-то ирландец. И первым же делом спросил: «что за ландыш вертится возле нашей Юны?». Феликс ухмыльнулся, по-доброму вспоминая седовласого мужчину. — И что ты ему ответил? — А что я мог ему ответить? — фыркнул Чонин, предусмотрительно понизив голос до шёпота, поскольку у порога, точно две сторожевые собаки, расположились Сынмин и Найл. — Что я convallaria majalis. Или ландыш майский. Ли прыснул смехом, не удержавшись; он вовремя наткнулся на хмурое лицо Яна, утаив остаток радости в кулаке. С учётом того, что день рождения Чонина приходился на пятый месяц, шутка выглядела в два раза комичнее. — Прости, — виновато, но, увы, не раскаявшись, заключил Феликс. Ян выдохнул, закатив глаза. К порогу и двум «прожжённым псам» они подошли в аккурат появлению Юны. Мисс Ким нарядилась в ботфорты, джинсовое платье-комбинезон, выглядывающее из-под кожаного пальто — из той же коллекции, что и куртка Феликса. Ли со смесью восхищения и зависти наблюдал за спуском подруги. Он бы многое отдал за проходку по ступенькам под восхищённые взгляды, — как в сцене голливудского фильма — где внизу непременно ожидал бы прекрасный принц. Вот только всю жизнь Феликс ощущал себя персонажем второго плана; даже сейчас, смотрел на главную героиню, идущую навстречу прописанному романтическому интересу. Ли понимал, что завидовать в жизни Юны было нечему, — на самом деле, врагу не пожелаешь пережить то, через что довелось пройти подруге — но это не мешало ему ощущать особую грусть и уязвимость. Токсично — одновременно радоваться и отчаиваться, задаваясь вопросом, почему, чёрт возьми, на месте Юны был не он? Почему не Феликс спускался под завороженные взгляды, почему не Хёнджин встречал его? В родном бомбере с аббревиатурой Принстонского университета и пресловутым букетом ромашек. Ли едва не задохнулся от самобичевания, потому, сославшись на духоту, выпорхнул на Нью-Йоркскую улицу, оставив за дверью кинокартину и просквозившую в атмосфере неловкость. Он копчиком упёрся в перила, разглядывая ухоженное здание из кирпича; мысли о недвижимости хоть немного усмиряли волновое буйство. Дом Сынмина был узким и невысоким — первые два этажа полностью окупировались вещами профессора Кима и дочери, а третий, с уютным выходом на крышу, планировался сдаваться в аренду. Юна частенько вслух мечтала, что там поселится Феликс, и тогда они вместе покорили бы Йорк-сити без траты баснословных денег на жильё. Ли стало стыдно за своё поведение — у одного из самых близких ему людей был знаменательный день, а он кинулся в негатив. В разъедающую зависть. Позволил дурному желанию взять верх над разумом. Он давно заметил, что чувства к Хёнджину отупляли, делали более раздражительным и злобным. И почему, скажите на милость, у несложившейся любви всегда такие последствия? Чёрствые. Почему вместо принятого урока, Ли стоял в ноябрьской стуже, с курткой нараспашку, и задыхался от бесполезной тоски? Почему образ Хвана никак не стирался из головы? Почему, чёрт возьми, он не мог насладиться предстоящим свиданием с идеальным Кристофером Баном, всё время возвращаясь к проблемному Хёнджину? Почему его юродивое сердце, его разум не позволяли самому Феликсу решать, кого любить? Ли грозился осесть на бетонное крыльцо, спрятать нос в коленях и пальцами оттянуть свежевыкрашенные пряди. Но входная дверь отворилась прежде, чем ему удалось стать жертвой депрессионного эпизода; из неё пулей вылетел Чонин, ключом разблокировав какую-то-х-по-счёту BMW. Юна объявилась следом, обратившись к Феликсу, балансировавшему на грани между истерикой и панической атакой: — Иногда мне кажется, что эти двое меня слишком опекают, — хихикнула мисс Ким, впрочем, быстро вытянулась в лице. — Боже, Ликси… Что такое? — Всё в порядке. Я просто пытался понять, икаю ли. Феликс неуверенно улыбнулся, осознав, какую нелепицу сморозил. Он готовился к разрушению легенды, но — поскольку отмазка выглядела настолько идиотской, что до неё вряд ли можно было додуматься — Юна купилась. Её плечи расслабились, а сама она зажатым в ладони клатчем указала на дверной звонок. — Тогда… Водички? — Нет, не нужно, — с напускным спокойствием отвесил Ли. — Лучше пойдём, а то твой кавалер на эмоциях уедет куда-нибудь в Массачусетс. Мы потом запаримся его по Бостону искать. — Папа настолько замучил Чонина? — Мистер Ким? Не особо. Зато дядя Найл обозвал его «ландышем». — Боже, — Юна смутилась, прикрыв лицо ладонями. Феликс поддерживающе растёр спину подруги, а затем приобнял за талию, чтобы та не навернулась при спуске с крыльца. — У меня так никогда не будет парня. — Не парься, Чонин не из робких. К тому же, он просто без ума от тебя, поэтому всё стойко выдержал. — А как твой настрой? — Юна смущённо перевела тему. Она затормозила недалеко от автомобиля, отстранившись, и по-матерински принялась запахивать Феликсу куртку. — Волнуешься перед встречей с Крисом? Ли сглотнул. Ему не хотелось лгать подруге, находившейся в считанных сантиметрах и выискивающей ответы в ореховых глазах, потому он опустил взгляд. К счастью, его хилое оправдание прервало восхищение, благословлённое случаем. — Твою ж… Это что, одуванчик? В ноябре? Юна мгновенно обернулась, взором приковавшись к жёлтому созданию, проросшему из-под стыка между бордюром и асфальтом. Чонин лишь чудом не наехал на него — колесо немецкого автопрома угрожающе дышало в бутон распустившегося растения. — На улице пять градусов. Как такое возможно? Диалог канул в лету; а Юна всё не могла оторваться от заветного цветка. Душу пронзила томная радость — девушка понимала, что подобное относилось к разряду «фантастики», но мисс Ким могла поклясться, что то был знак от дяди Минхо. Она обратилась к плохо различимым из-за уличных фонарей звёздам, в надежде справиться с увлажнившимися глазами, а затем поддела лучшего друга под локоть, позабыв о попытке достучаться до его сердца. «Я знаю, что ты где-то там, дядя Минхо. Спасибо, что дал о себе знать». — Поехали, чего мёрзнуть, — встрепенулась она, активно утащив Ли к автомобилю. У Феликса реальность не успела прогрузиться — минутой ранее он едва не словил паничку, а теперь удобно распластался на заднем сидении под мотивы барбадосской принцессы Ри-Ри. — Готовы? — поинтересовался Чонин, поймав одобрительные кивки в ответ. Он не мог упустить шанса произвести впечатление на Юну, потому выехал с параллельной парковки держа на руле исключительно правую руку. Феликс, естественно, не оставил данный жест без внимания, отметив действие юмореской. Сидя в тепле и потрясающей атмосфере, Юна была уверена, что сегодняшний вечер пройдёт на все сто.1 ноября. 20:35
Взирая на выкрашенного в агатовый Хёнджина, — выглядящего так, словно он своровал одежду с маникенов на пятом авеню — Юна поняла, что абсолютно все бывшие одинаковые. Им точно пятое чувство подсказывало, когда твоя жизнь начинала налаживаться, и именно в этот момент они возвращались. Мисс Ким, если честно, даже не представляла, зачем отреагировала на сообщение: «Юна, пожалуйста, помоги мне», и уж тем более, почему соврала Чонину, что ей срочно следовало перезвонить отцу. Наверное, она испугалась за возможное состояние Феликса, если тот наткнётся на горе-конспиратора — на Хёнджина сложно было не обращать внимания, особенно в новом облике. Хван, наверняка, в детстве восхищался Кларком Кентом, иначе с чего он решил, что накинутая кепка сделает его неузнаваемым? К слову, ту, спустя некоторое время, Хёнджину пришлось снять, поскольку головной убор в помещении считался моветоном. — Назови мне хоть одну причину, почему я должна тебя выслушать, а не расцарапать лицо? «Значит, я предположил верно. Она знает», — Хёнджин облегчённо выдохнул, чем озадачил и без того недоумевающую Юну. Несмотря на ранимость и извечные нюни, подруга Феликса оказалась остра на язык. — Понимаю, что прошу тебя о многом. И что у тебя есть все основания мне отказать, — Хван сглотнул, ударяя друг о друга фаланги. Он нервничал, поскольку от его искренности, от его убедительности зависела их с Феликсом дальнейшая Судьба. — Но мне нужно поговорить с Ликси. Я… — голос дрогнул. От волнения Хёнджин поджал пальцы в новеньких джорданах. — Он… Он мне дорог. — Дорог? — Юна скептически выгнула бровь, руки на груди перекрестила. — Только и всего? Хочешь, чтобы я пошла и разрушила идеальное свидание Феликса с идеальным парнем только потому, что он тебе дорог? Слова о мистере совершенстве серпом резанули по сердцу. Юна наобум метнула дротик, а попала в самый центр — в самую глубину души, в болезненный страх о том, что Хёнджин для Феликса — всё с приставкой «недо». Она, кажется, сама осознала, какую сокрушительную рану нанесла Хвану, а потому торжественно вскинула подбородок. — Скажи, ты его любишь? — Юна хотела бы смягчиться, но упадническое настроение Феликса напомнило ей, почему нельзя обходиться с Хёнджином адекватно. Мисс Ким цепко впилась в борты мужской джинсовки, заглянув не то что в глаза, а в самую суть. — И только посмей соврать, мигом полетишь под колёса к стоящему Астон Мартину. — Вообще-то, я приехал на нём- — Мажор, я тебя сейчас под старенький шеви брошу. Так «да» или «нет»? — Да, — на одном дыхании выпалил Хёнджин, не ожидая столь сильного напора в голосе. Он выдержал угрожающий взор Юны, не отводя собственный в сторону; наоборот, Хван сосредоточился на карих глазах впереди, тем самым подчеркнув серьёзность проявленных намерений. — Я хочу всё исправить. Знаю, у меня всего лишь один шанс, но я не собираюсь его упускать. — А если не получится? — Я хотя бы попытаюсь. Послушай, я понимаю, что ты не рада меня видеть, что с удовольствием пропустила бы через мясорубку. Честно говоря, я и сам готов себя провернуть, — Юна хмыкнула; на её лице промелькнул некий намёк на снисходительность, — если Феликс скажет, что Крис — это то, чего он хочет, я отступлю. Я не буду навязывать ему свои чувства, не буду бороться, потому что знаю, что Ликси заслуживает большего. Но если он примет меня… Я, правда, изменюсь. Я стану лучше. И ради него, и ради себя. Слова Хёнджина возымели должный успех; мисс Ким оставила меховой воротник джинсовки в покое, отступив и ослабив повисшую в ноябрьском вечере нелюбезность. Её коробило — с одной стороны, она была уверена, что чувства Феликса ни на минуту не притупились, но с другой — страшно боялась застать друга в новом раздрае. — Я пожалею, если помогу тебе, — отрезала Юна, обернувшись ко входу в павильон, обрамлённый колоннами — темпи-холл, воздвигнутый в имперскую эпоху, переливался светом будто ночной Версаль. Мисс Ким зажмурилась, сознавая, что её решение жутко неправильное; и всё равно сердце тихо нашёптывало, как именно стоило поступить. — Но ещё больше пожалею, если не сделаю этого. Я даю тебе всего лишь одну возможность, Хван Хёнджин, и только попробуй меня подвести. — Боже, спасибо! Хёнджин просиял. На пухлых губах проскользнула улыбка Чеширского кота; Хван на эмоциях порывался было обнять свою спасительницу, однако та брезгливо остановила его ладонью. — Иу, это не значит, что ты получил моё благословление, так что давай без нежностей, — Юна скривилась. Хёнджин растерянно завёл пальцы в длинные пряди, стараясь скрасить неловкость момента. Девушка выдохнула, полагая, что предвзятость по-прежнему мешала мыслить рационально. — Я пришлю информацию сообщением, а пока постарайся быть незаметным.1 ноября. 20:57
Феликс идиотски стоял перед вывеской «технический перерыв», по-прежнему не решаясь войти. Он вчитывался в отправленную Юной смс-ку, нахмурившись; что-то здесь было нечисто. Ли не стал вдаваться в подробности, поскольку подруга большими буквами прописала: «ASAP, Ликси! Встретимся на втором этаже в мужском туалете». Лишь услужливо сообщил Кристоферу, что ему необходимо посетить уборную. Возможно, Феликсу стоило задать уточняющие вопросы прежде, чем срываться на другой конец здания, но в тот момент он благоговейно хватался за любой шанс сбежать. Хоть наедине с обворожительным Баном было уютно, — Кристофер рассказывал много замечательных историй, делился своими наблюдениями о картинах и поражал знаниями о современном искусстве — Ли всё равно не мог расслабиться. Прятал ладони в карманы всякий раз, стоило спутнику проявить инициативу и попытаться взять за руку. И проблема заключалась не в очаровательном земляке, а в самом Феликсе. В Феликсе, в чьём сердце давно прописался иной мужчина. Ли до ужаса стыдился своей глупости; рядом с ним находился человек, готовый континент к его ногам положить, а в венах по-прежнему текла однобокая любовь к недосягаемому политику. Феликс решил, что после разговора с Юной рискнет раскрепоститься, заглушить сердце, скандирующее неверное имя. Ведь Бан — хороший человек, заслуживающий, — ровно как и сам Ли — стабильных отношений с эмоционально зрелым партнёром, а не грёбаные качели, периодически слетающие с петель. — Юна, ты тут? — Феликс постучался. Выругался на собственную глупость и нажал на ручку, поражаясь тому, как легко дверь поддалась. Его насторожил тот факт, что во время технического перерыва вход в уборную оставался свободным, однако Ли списал это на проделки хитрой мисс Ким. Он без опаски растворился в кипённом свете лампы; Феликс блуждал вдоль кабинок, посматривая, нет ли где высоких сапог, когда в него, точно форвард американского футбола, влетела широкая грудь. — Ауч, Юна! — Ли принялся растирать плечо, поднимая недовольный взор и готовясь высказать блондинке, подозрительно выросшей на десять сантиметров, нечленораздельное: «нельзяжетакпугать». Феликс узнал его практически сразу — по телосложению, позе и неизменному парфюму с цитрусовыми нотками, перебившему приторный запах освежителя. Хёнджин, готовившийся к их встрече, без малого, пятнадцать минут, казалось, совершенно растерялся. Он перевернул кепку козырьком к затылку и натянуто улыбнулся. — Привет. И между ударом в нос и побегом, Ли выбрал второе. Феликс в отчаянии ломанулся к двери, не желая находиться в одной комнате с этим человеком, однако его запястье грубо перехватили. Дёрнули, вынудив обернуться и едва не вписаться губами в подбородок. Благо рефлексы у Хёнджина были подходящие. Хван смышлёно придержал бывшего за талию, пока тот в испуге вцепился в плечи. Вслушался, с каким шумом в ушах отдалось неуёмное сердце, запрятавшее удары между рваным дыханием. Феликс поплыл, стоило ему взглянуть в родные глаза. Где-то на подкорке обожжённое сознание кричало, что грубость Хёнджина граничила с харассментом. Казалось, Хван и сам это понял — он спешно убрал руки, извиняясь за взыгравшие рефлексы. — Прости, я… Я не хотел, — Хёнджин не мог собраться с мыслями. Феликс впервые за долгое время предстал перед ним — с манящим бальзамом на губах и поблекшими веснушчатыми созвездиями, рассыпанными по щекам. Хвану смертельно захотелось приблизиться, дотронуться, прижать своё сокровище к груди; он нарочно переплёл пальцы, лишаясь запретного искушения. — Чёрт, прости ещё раз. Я напугал тебя? Феликс слушал, но не слышал. У него в горле пересохло от присутствия Хёнджина, а в голове точно бомба из всевозможных вопросов взорвалась — что он здесь делал? Что с его волосами? Где, чёрт возьми, носило Юну? Боже, она же не могла… Нет, подруга на дух не переносила Хвана. Юна бы ни за что в жизни не стала помогать Хёнджину, зная, во что тот превратил бедное юношеское сердце. — Что ты здесь делаешь? — голос Феликса, сорвавшийся на окончании, прозвучал жалостливо. Парень перекрестил руки на груди, стараясь подарить хладнокровие хотя бы взгляду. — Где Юна? — Её здесь нет. Я… Я попросил её помочь, чтобы я мог с тобой поговорить. Ли истерично усмехнулся. — И она согласилась? — внутри Феликса начинало вскипать негодование. — Ты со своим дружком-остолобом её шантажируешь, что ли? Вы же ничего с ней не сделали? — Что? Нет, — выпад болезненно уколол Хёнджина. Неужели Ли и вправду думал, что у Хвана хватило бы ума причинить вред беззащитной девушке? Той, кто безмерно дорога Феликсу. Той, за которую он готов исключить Хёнджина из любого жизненного сценария. — Клянусь, я не сделал ей ничего плохого. Просто убедил, что мне срочно следует с тобой поговорить. Феликс в растерянности захлопал ресницами, не понимая, как комментировать данное заявление. Он чувствовал удушающую несправедливость, уязвимость, ненавистный трепет, взыгравший из-за искренности в голосе собеседника. С Хёнджином всегда было двояко — так хорошо и так плохо, что в обоих случаях умереть хотелось. От причинённой боли или подаренного блаженства; взора глаз, заставляющих испытать исключительность перед целой Вселенной. — Зачем? — Феликс поёжился, сбавив гневный напор. — Кажется, ты давно всё сказал. Всему университету сообщил, что я — педик, укравший у тебя толстовку. Нахуя тебе со мной что-то выяснять? — Потому что я люблю тебя, — неподготовлено сорвалось с уст Хёнджина, отчего сам он впал в неистовую панику. Не с той стороны Хван зашёл, ой не стой; у него, по меньшей мере, был выкроен макет объяснений, бесчисленные попытки к извинениям, и только затем — коронное признание. Однако слова, отравляющие нутро невысказанностью, вырвались наружу. — Ч-что? Феликс заикнулся. Он столько раз представлял, как Хёнджин произносит это: как берёт за руку, приближается к уху и вкрадчивым шёпотом дарует целительное признание. Но сокрушительная реальность напомнила о себе вновь; они располагались посреди мужского туалета, среди пепла отношений, практически на бездыханном теле их истории. Ли жалко рассмеялся, качая головой от абсурдности ситуации. — Я люблю тебя, — уже более чётко повторил Хёнджин, нокаутируя. Он двинулся вперёд, отчего Феликс опешил, назад попятился, спиной впечатавшись в мелкую плитку. Ли с ума сходил; не может же быть, что после перенесенных страданий, ночных истерик и осторожного выстраивания себя по кусочкам, Хван вернулся и произнёс то, что Феликс уже и не надеялся услышать. Ли закачал головой, бормоча тихое и скулёжное: «нет, нет, нет». — Да. — Хёнджин осмелел. Он пробно прикоснулся к впалой щеке, за что сразу поплатился. Феликс прописал ему хлёсткий удар по запястью, посмотрев с застелившей слёзной пеленой. — Нет! Ты не можешь так поступить со мной. Не после того, через что ты заставил меня пройти, — сердечно выругался Ли, сжимая пальцы в кулаки. Он со всей мочи зарядил по плечам Хвана, злостно подначивая на драку. — Ты… — Ещё один удар, на этот раз в грудь; Хёнджин покачнулся, в лице искривишись. — Думаешь, заявился сюда, сказал, что любишь меня, и я как собачонка к тебе прибегу? Я на свидании, Хван! С человеком, который меня действительно ценит! Который не шугается меня прилюдно, которому не нужно прятать меня, словно я самая постыдная тайна. Бас Феликса хрипел. Сам парень барабанил по мужской груди сжатыми кулаками, вынуждая Хёнджина отшатнуться. Нутро скрипело, выло от негодования и никчёмности — Ли знал, что сколько бы обидных слов не проронил, каким бы вперёд двинувшимся не показался, он по-прежнему оставался заложником чувств к Хвану. Его личным заключённым. — Я не ожидаю, что ты вернёшься ко мне, Ликс. Если честно, я почти в это не верю. У Хёнджина ком подкатил к горлу. Он погряз в бессилии перед любовью, перед совершённой ошибкой; его пробрал такой стыд, что в голове вспыхнула абсолютно непродуманная идея спрятаться в одной из кабинок. Впрочем, отступать было некуда — сегодня всё обязательно решится. — Но я хочу попробовать… Хочу быть уверенным, что приложил все усилия, чтобы попытаться исправить дерьмо, которое натворил. Ликс, я знаю, что был трусом. Знаю, что заставил чувствовать тебя ничтожеством, и знаю, что где-то там есть Крис, чьего мизинца я не стою. Но я не могу без тебя. Не могу больше притворяться тем, кем не являюсь. Не могу скрываться в угоду отцу, которому, откровенно говоря, плевать на всех, кроме этой ебучей политики. Да, я гей. И я, блять, люблю тебя. Так сильно, что, кажется, впервые в жизни готов наступить на глотку желаниям этого тирана. Меня заебало быть идеальным сыном с блистательным будущем и безукоризненной причёской, я просто хочу быть собой. Настоящим собой. И я знаю, что у настоящего меня крышу сносит от одной лишь мысли о тебе. Феликс не смог удержать слёз. В особенности, когда те сорвались с янтарных глаз Хёнджина — они оба умирали и возрождались в этой необъятной любви, бурлящей в венах. Хван впервые показался настолько искренним, ранимым и хрупким, что Ли не решался заговорить. Лишь смотрел на человека, которого расставание разъебало в точности, как и его — и в этом ужасном моменте, Феликс, к великому стыду, испытал вязкую радость. Хёнджин и вправду дорожил им, он и вправду его любил. — Я должен был сказать тебе это раньше. Не должен был позволять Максу гнобить тебя. Я просто… Я просто так боялся того, что случится, если вдруг кто-нибудь о нас узнает. Боялся, что станет с моей семьёй, с её видимостью. Боялся за маму с Сэмом… — Хёнджин стянул кепку, нервно взъерошивая взмокшие волосы. Он, казалось бы, ничего не делал, — просто стоял на месте, сотрясая воздух признаниями — однако дыхание спёрло напрочь. — Я… Я признался маме сегодня, в сообщении. Сказал, что всегда хотел быть честным с ней, с миром, с человеком, которого люблю, но не мог. Так боялся, что этот тиран навредит им. Мама… Она почти сразу мне перезвонила. Сказала, что ещё в июле увидела наши с тобой фотографии в моём учебнике по латыни, и что пару раз слышала наши разговоры. Она всё это время знала… И она не злится. Наоборот, мама счастлива, что я наконец-то решил открыться. Феликс бесстрашно отлип от стены приблизившись к шмыгающему Хёнджину. Он ладонями обхватил худые щёки, заглянул в покрасневшие глаза, в которых сосредоточилось столько облегчения и горечи, что внутри Ли приструнилась агрессия. Феликс был повержен случившимся; он большими пальцами обводил рельеф скул, беспокоясь, что разошедшемуся сердцу вот-вот настанет каюк. — Ты совершил каминг-аут? — Ли не верил, что адресовал подобное в сторону Хвана. — Угу, — хмыкнул парень, насильно сомкнув веки в попытке отогнать наваждение, прописавшееся в недрах грудной клетки. Ли подошёл совсем близко, дыханием опалив ключицы — и Хван, не сдержавшись, сгрёб его в охапку, жадно притянув к себе. Носом утонул в изгибе родной шеи, сломавшись окончательно. Республиканца, сына сенатора Нью-Джерси, будущего президента Соединённых Штатов сегодня не стало. Остался просто Хёнджин. — Господи, Джинни, — нежно прохрипел Феликс, но договорить ему, увы, не дали. — Мама уже как месяц ведёт разговоры с адвокатом по поводу развода. Ближе к Рождеству она собирается уехать к сестре, а оттуда вышлет необходимые документы. В Канаде она и Сэм будут в безопасности. Оказывается, весь последний год она только и думала, как уйти от отца. Он… он снова начал злоупотреблять алкоголем, — Хван искренне стремился замолчать, но у него не вышло. Он не смог перестать изливать душу перед Ли, — перед его соулмейтом — что успокаивающе перебирал взмокшие пряди и поглаживал спину. — Прости. Прости за всю боль, которую причинил, за все унижения, через которые заставил пройти. Я бы очень хотел всё изменить… Хёнджин неспешно поднял голову, тщательно смаргивая слёзы. Феликс переставил ногу, пяткой наступив на козырёк валяющейся кепки — момент ощущался настолько душещипательным и сокровенным, что до падения головного убора обоим возлюблённым не было дела. — Прости… — Довольно, прекрати извиняться, — мягко произнёс Феликс, большим пальцем стирая вымощенные на красноте дорожки. Он приблизил нос Хёнджина к своему, упершись кончиком, и поддался позабытому томлению чуть ниже солнечного сплетения. — Я ещё на второй минуте сдался. Ты, блять, просто невероятный. Растоптал моё сердце, а затем собрал вновь. Да ещё так, что заставил тобой гордиться. — Прости- — Хёнджин, — предостерегающе вымолвил Феликс, отдалившись, и вздрогнул, когда заботливые ладони опустились ему на талию. — Что я говори- — Я люблю тебя, — перебил Хван, не сводя пристального взгляда с собеседника. Он мог поклясться, что в тот самый момент увидел фейерверки на опаловых радужках, словно за окном властвовал знойный июль, празднуя День Независимости; Феликс размяк, небрежно закусив губу. — Давай начнём всё сначала? Ли тихо шмыгнул. Протолкнул воздух глубже в лёгкие, по-прежнему сомневаясь в реальности — его лихорадило от услышанного и увиденного. Феликс решил, что если случившееся — всего лишь глупые бредни, то он готов сходить с ума постоянно. Юркие губы нашли хёнджиновы, руки обхватили шею, притянув парня; Ли вжался в манящее тело напротив. Хван же сильнее надавил на узкую талию, напирая, будто хищник. Ему дали добро, — зелёный свет — позволили вкусить вожделенное, давно позабытое ощущение нужности. На коже Феликса разбегались опаляющие языки пламени в местах, где посчастливилось заполучить хёнджиновы касания; Феликс словно был Фениксом, возродившимся из пепла. Ли позволил углубить поцелуй, языком проник меж приоткрытых губ, ладонями продвинулся под джинсовку, к обмётанному краю футболки, сталкиваясь с горячим торсом. Пальцы подначивающе проскользнули под пояс, вызвав у Хёнджина несдержанный стон; парень властно свёл ладони Феликса над головой. Губы Хвана спустились по подбородку, к тонкокожей шее, на которой заманчиво смотрелись бы красные отметины; Ли лакомо выгнулся, позволяя зацеловывать себя с головы до ног. Они безмерно истосковались по близости, — по друг другу — точно дорвавшиеся до воли звери. Ли накрыло неистовое возбуждение; он голову запрокинул от распаляющей тяжести в паху. Шаловливые пальцы поджались от желания — ему не терпелось уместить их на ширинке и совершить несколько нецеломудренных движений. Хёнджин, тем временем, вновь вернулся к пухлым губам, обделённым вниманием, высвобождая Феликса из захвата. Ли прильнул к нему всем телом, всей душой, всем естеством потянулся на встречу, прислонив блеклые ромашки к крохотной геральдической лилии за ухом. В своём легендарном воссоединении возлюбленные не сразу заметили, как распахнулась дверь. Феликс и Хёнджин нехотя разорвали поцелуй, обернувшись на источник, помешавший им основательно затеряться друг в друге. К лицу Ли прилила краска, он стыдливо опустил глаза в пол, когда взором наткнулся на одного из вошедших. Рядом с уборщиком стоял раздосадованный Кристофер, в кулаке сжимающий брошюру развернувшейся выставки. Бан буквально сразу метнулся за дверь, не проронив ни слова, пока Феликс успел выкрикнуть виноватое и до колик вымученное: — Кристофер! Ли ощущал себя настоящим подонком, потому как с места не сдвинулся. Пропал в лакомых объятиях, припечатавшись к родной груди; ему было стыдно за своё поведение, за, вероятно, разбитое сердце, однако прикипевшее тело более не желало покидать источник глубинного счастья. Да никто и не позволил бы — Хёнджин надёжно окольцевал его руками, залечив пунцовые щёки касанием губ. Он бросил хладнокровный вгляд в сторону опешившего уборщика, точно всему миру нагло заявив: «моё».