Круги на воде

— Прошу за мной, господин. Молодой хозяин примет Вас на тренировочной площадке, — услужливый голос помощника Архива выдернул Сяо Тиншэна из меланхоличных раздумий. Удивительно, но на гору Ланъя двадцатилетнего сына дракона привел отнюдь не вопрос и не высочайшее повеление отца-императора, а старое-старое письмо, которое он бережно хранил все эти годы. «Тиншэн, — значилось в нем изящным почерком наставника Су, — я должен попросить у тебя прощения за то, что покинул тебя так внезапно и столь малому успел обучить. Но я убежден, что принц Цзин не оставит тебя своей заботой, и потому ухожу с легким сердцем, веря, что все у тебя будет хорошо. Я знаю тебя и знаю, что благодарность твоя его высочеству невыразима, а долг — неисчерпаем, и ты всеми силами будешь стараться показать ему свою признательность, помочь, не доставлять лишних хлопот. Но я также помню, что ты вырос на Скрытом дворе, и это, увы, не могло не наложить свой отпечаток. Так что если вдруг однажды придворная жизнь станет тебе горька, лицемерие и интриги — противны, а душа запросит свободы — уходи в вольные земли Цзянху и держи свой путь на гору Ланъя — ибо никто не расскажет тебе о свободе больше, чем молодой хозяин Архива. Покажи ему это письмо, и, надеюсь, он примет тебя в память нашей старой дружбы. Твой наставник Су». С тех пор прошло почти восемь лет, у императора подрастал наследник — и вот Тиншэн наконец здесь. Они, должно быть, не меньше четверти стражи шли по многочисленным лестницам и переходам огромного лабиринта Архива, бесконечно петляя и сворачивая, прежде чем подмастерье вывел его на просторную открытую площадку на краю утеса. Отсюда гора Ланъя производила поистине грандиозное впечатление: словно духи природы все разом приложили руку к созданию этого места и теперь жили в гармонии с человеком. Впереди, почти за самым краем обрыва, с гулким рокотом низвергался водопад, и тугие струи — как потоки жемчуга — сверкали и переливались в лучах полуденного солнца. А в воздухе, практически над пропастью, гибкая фигура рассекала воздух молниеносными взмахами меча. Бело-голубые шелка одежд крыльями развевались за спиной, волной взметались ввысь, скручивались и вновь расправлялись, а верный цзянь стрелой мелькал во все стороны, бесшумно разрезая воздух быстрыми смертоносными ударами, как коконом, окружая вечно подвижного бойца. Этот красивый, искусный и бесконечно опасный танец под звон и пение стали, под гул и свист стихий был воплощением жизни, той свободы и легкости, которая достигается лишь усилием человеческой воли и многолетними духовными практиками. Его меч — неистовое пламя, шаг — текучая вода, движения — непредсказуемый ветер, удар — беспощадно разящий пик. Вдруг фигура развернулась легко и стремительно, так что бело-голубой пао подобно парусу надулся у нее за спиной, закрутилась вихрем и полетела прямо навстречу завороженно замершему Тиншэну. Он даже моргнуть не успел, как цзянь остановился в цуне от его груди — но юноша не вздрогнул — лишь привычно сомкнул руки в кольцо и поклонился почтительно — намного ниже, чем предполагал его статус, — когда меч, повинуясь воле молодого хозяина Архива, легким движением оказался в ножнах. — Сяо Тиншэн приветствует мастера Линя. Тот никак не отреагировал на это проявление вежливости: не поклонился в ответ, не поздоровался хоть в малейшей степени уважительно — только слегка склонил голову набок, с интересом разглядывая незваного гостя. Но, если в Цзиньлине за такое обращение уже полетели бы головы, сейчас это вопиющее нарушение правил, напротив, казалось правильным и естественным: в мире Цзянху титулы и звания — не более чем пыль под ногами, а на горе Ланъя Линь Чэнь и вовсе был полноправным хозяином. Юноша выпрямился и уверенно встретил проницательный взгляд, наконец-то получив возможность рассмотреть поближе знаменитого лекаря. Казалось, он совсем не изменился с тех пор, как Тиншэн, тогда еще совсем мальчишка, впервые увидел его в доме наставника, — несмотря на то что он недавно разменял четвертый десяток, выглядел он все так же молодо: так и не тронутые сединой, густые волосы цвета воронова крыла, небрежно собранные на затылке, волнами спадали ему на плечи, в левом ухе по-прежнему поблескивала серебряная серьга, шаги его были легки и неслышны, в темных глазах горел огонь и смотрели они остро и знающе. — А ты парень не промах, — Линь Чэнь демонстративно окинул его оценивающим взглядом. — Неужто Сяо Цзинъянь тебя отпустил? Мне казалось, он должен ненавидеть меня столь же усердно, как любить тебя, и всячески оберегать свое ненаглядное дитя от моего пагубного влияния, — звонкий голос звучал насмешливо, презрев всякую почтительность по отношению к императору, но что-то такое крылось за этой ехидцей, что не позволяло поставить ему это в вину. — Отец-государь велел передать, что понимает мотивы мастера Линя и не питает к нему ненависти, — Тиншэн говорил по-прежнему уважительно, ничем не выдав своего недовольства, — и Линь Чэнь хмыкнул, мгновенно переводя с придворного языка на человеческий: — Его просил сяо Шу? — Его просил сяо Шу, — со смиренным вздохом согласился юноша. Определенно, молодой хозяин Архива нравился ему все больше и больше — теперь он мог понять наставника, который с таким теплом отзывался об этом удивительно-непонятном человеке. — Предположим, на меня он зла не держит, — согласно качнул головой лекарь. — Но отчего же он отпустил свое дорогое дитя? Тиншэн смущенно отвел взгляд. — У отца родился наследник. Он знает о письме и не стал меня удерживать, когда я попросил разрешения удалиться от двора. — Хммм… — Линь Чэнь по-птичьи склонил голову набок и со щелчком раскрыл бумажный веер. — Так чего же ты от меня хочешь, малец? Чего ты ищешь? Тонкие губы изогнулись в легкой полуулыбке: наконец-то они перешли к делу. — Свободы, мастер Линь, — юноша открыто посмотрел в пронзительные глаза. — И знаний. — И что же ты хочешь знать? — вопрос прозвучал откуда-то из-за спины, и Тиншэн все же вздрогнул от неожиданности, не совладав с собой, — над ухом раздался довольный смешок. — Все, что смогу постичь, — Тиншэн прикрыл глаза и вслушался в окружающие звуки: ничего, ни шелеста одежд, ни шуршания веера — только гулкий рокот водопада — Линь Чэнь при желании мог двигаться совершенно бесшумно. — Что ты можешь принять? Насмешливый голос как-то неуловимо смягчился, сделался глубоким, вкрадчивым. Тиншэн почти ждал, что у того за спиной вдруг кольцом свернется пушистый лисий хвост — и даже не один — больно уж молодой хозяин Архива напоминал сейчас коварного хули-цзин, искушающего очередную наивную жертву. — Все, что преподнесет мне судьба. — А если ее дар не придется тебе по душе? — продолжая допрос, лекарь неслышно нарезал круги вокруг напряженного юноши, как охотник, выслеживая добычу. Тиншэн лишь развел руками. — Тем ценнее будет этот урок, мастер Линь. Радости расслабляют душу, в то время как несчастья учат нас смирению. Хмыкнув, Линь Чэнь подцепил его за подбородок, вынуждая посмотреть в глаза, — удивительно, но юношу этот донельзя властный жест не покоробил совершенно: казалось, он, сам того не ведая, подчинился правилам игры в тот самый момент, когда из тьмы павильонов сделал первый шаг на тренировочную площадку. — Узнаю воспитание Чансу, — словно удовлетворившись увиденным, молодой хозяин Архива фыркнул насмешливо и как-то грустно и отступил назад, вальяжно обмахиваясь веером. Тиншэн польщенно улыбнулся. Линь Чэнь замолчал и отошел к обрыву, застыл на краю, рассеянно всматриваясь в игру света и воды и изредка задумчиво проводя пальцем по полным губам. Определенно, ему нравился этот малец: почтительный, но без подобострастия, гибкий, но твердый, он имел ум острый и проницательный, но еще не искушенный и не испорченный годами придворных интриг. Он умел слушать и слышать и — самое, пожалуй, ценное — видел за словами действия, правду, таящуюся за ехидством и пренебрежением. И хотя еще полстражи назад первым порывом Линь Чэня было в ярости порвать врученное помощником письмо на мелкие клочки, сжечь и развеять пепел по ветру (надо же было прошлому напомнить о себе именно сейчас, когда боль потери уже утихла, оставив после себя лишь тлеющие угли в сердце и тянущую пустоту в душе, — Чансу, этот прожженный интриган с обликом святого, не оставлял своих манипуляций даже за гранью), он все же решился уважить последнюю волю ушедшего друга — а сейчас, поговорив с занятным парнишкой, заинтересовался им уже всерьез. И раз уж тот сам сунулся в пасть к тигру… На губах против воли промелькнула довольная усмешка — как в предвкушении хорошей шутки. — Вот что я тебе скажу, Тиншэн, — он резко развернулся, взметая в воздух невесомый шелк цвета неба, подлетел стремительно и, схлопнув веер, жестко упер его юноше в грудь. — Мне по душе твои ответы и то, что за словом ты в карман не лезешь. Но вот сможешь ли ты ради свободы и знаний, которые так ищешь, отринуть прошлое и забыть о делах двора? — Смогу, — был ему уверенный ответ, юные глаза смотрели открыто и ясно. — В ученики ко мне пойдешь? — в темных смеющихся омутах плясали лукавые огоньки, но вопрос прозвучал всерьез. Тиншэн замер растерянно, во все глаза глядя на лекаря: неужели он на самом деле предлагает ему такое — не потому, что друг попросил, а потому, что сам того желает? И тут же, будто устыдившись недостойной мысли, сам себе ответил: разумеется, потому, что сам хочет. Молодой хозяин Архива на первый — да и на второй, и на десятый — взгляд производил впечатление чистой стихии — как вольный ветер, неуловимый, безудержный, насмешливо-веселый и совершенно непредсказуемый. Заставить его что-то сделать против воли не смог бы и сам Янь-ван — что уж говорить о вполне смертном гении цилиня, пусть и невероятно упрямом. — Как к лекарю или как к бойцу? — поинтересовался юноша, с любопытством глядя на собеседника. Спасибо выучке Скрытого двора — он быстро смог вернуть самообладание и принять, пожалуй, единственно-верное решение. Линь Чэнь насмешливо вздернул брови. — А что из этого подходит под категорию «все»? — на что Тиншэн широко и счастливо улыбнулся, в теплых глазах засиял чистый восторг: — Почту за честь, мастер Линь, — и низко, в пояс, поклонился. Лекарь довольно ухмыльнулся — и вдруг, неуловимым движением скользнув в сторону, перехватил направленный на него кулак, развернулся, на ходу отвешивая подзатыльник из ниоткуда взявшемуся бойцу немногим старше самого Тиншэна. — Ты! — ткнула в него пальцем фигура, обиженно потирая голову, — но его полный негодования крик потонул в радостном возгласе оправившегося от потрясения юноши: — Мастер Фэй Лю! Тот резко развернулся, в тот же миг позабыв о коварном обидчике, на которого так вероломно напал мгновение назад, и с интересом уставился на Тиншэна. — Ты, — палец указал теперь уже на него, — ученик братца Су, — и, подумав, добавил: — И Фэй Лю. Юноша активно закивал головой. — Да, да, — и глаза его подозрительно заблестели, — Это я, Тиншэн. — А теперь еще и моим будет, — послышался над ухом коварный голос, а на плечо неожиданно легла тяжелая рука. Тиншэн вздрогнул, обернулся на невесть когда успевшего со спины подкрасться Линь Чэня — чтобы наткнуться на лукавые огоньки в глазах и ехидную усмешку. Фэй Лю задумчиво перевел взгляд с одного на другого и наконец остановился на Тиншэне. — Обидит, — и в твердой интонации не было вопроса. — Не обидит, — юноша улыбнулся. — Меня к мастеру Линю направил наставник Су. — Эй-эй! — молодой хозяин Архива поспешно встал между ними. — Я вам тут не мешаю случаем? — на что Фэй Лю меланхолично бросил: — Мешаешь, — даже не глядя на него, — и тут же поспешно увернулся от вознамерившейся схватить его за ухо руки. И все же имя гения цилиня могло открыть любую дверь — даже в детской душе одного из сильнейших бойцов. Он замер, в глазах мелькнуло сомнение — и тут же скрылось, он грозно посмотрел на лекаря. — Обидишь — побью, — и красноречиво провел по шее ребром ладони. Тот насмешливо вздернул бровь, с нарочитым недоумением глядя на наглого подопечного. — Ты, — верный веер указал на Фэй Лю, — меня? — ткнулся в грудь хозяину. — Уверен? Тот открыл было рот для ответа — как вдруг насторожился, замер, прислушиваясь, и, показав Линь Чэню язык и повторив свой угрожающий жест, взмыл на крыши и был таков. Не успел Тиншэн сообразить, что только что произошло, как из тьмы помещений неслышно вырос очередной подмастерье: — Молодой хозяин, — он почтительно поклонился, — Ваш батюшка велел Вам навестить его в северном саду. — Замечательно! — радостно провозгласил лекарь — казалось, еще немного, и он захлопает в ладоши и запрыгает на одной ножке, как дитя, которому купили новую игрушку. Он кивком головы отпустил помощника и бросил на Тиншэна острый взгляд. — Если не передумал — идем со мной, — и, не дожидаясь ответа, стремительно исчез под сводами павильона. Юноша не мешкая последовал за ним: потеряться в Архиве было легче, чем в дикой чаще, а вот выбраться из этого лабиринта прежде, чем одолеют голод и усталость, — задача, посильная лишь его обитателям. Попытки подстроиться под широкий шаг прославленного бойца напоминали Тиншэну блуждания в ночном лесу: мелькнет впереди во мраке светлая тень — он скорее за ней — а она уж дальше ускользает. Уже на третьем повороте он перестал даже пытаться запомнить все переходы и лестницы, которые они успели пройти, прежде чем очередной крутой подъем вывел их в небольшой, но ухоженный садик. Среди пестрящих разными цветами грядок бродил мужчина явно преклонных лет — однако, несмотря на полностью седую голову и испещренное морщинами лицо с весьма узнаваемыми чертами, назвать его старцем попросту язык не поворачивался: двигался он уверенно и твердо, спину держал прямо, сильные мозолистые руки не сотрясала предательская дрожь, а взгляд, который он обратил на гостей, был жестким и ясным. — Вы звали меня, батюшка? — Линь Чэнь отвесил короткий поклон — Тиншен вслед за ним сомкнул руки в кольцо и поклонился уже церемонно: — Сяо Тиншен приветствует почтенного хозяина Архива. Льдисто-серые глаза с изумлением посмотрели на него — Линь-старший выгнул бровь в нарочитом недоумении и опасно-вкрадчиво поинтересовался у сына: — Чэнь-эр, ты что же, решил превратить Архив в приют для императорской родни? — Да какое там, батюшка! — тот сокрушенно махнул рукой. — Они сами друг за дружкой ходят, — и доверительно добавил: — Каюсь: всему виной моя неотразимость. Старый хозяин нахмурил кустистые брови и замахнулся было на него рукой — но Тиншэн отчетливо видел, как подрагивают в улыбке уголки бесцветных губ. — А вот сейчас как дам тебе! Посмотрим, отразится ли от тебя палка. — Что Вы, батюшка! — Линь Чэнь на всякий случай отступил на шаг и склонился наипочтительнейше. — Не пристало лекарю давать больному непроверенное снадобье. Линь-старший насмешливо вздернул бровь на такое шутовство — точь-в-точь как сын его недавно — и спросил с веселым любопытством: — Ты что же, мне лекарские советы давать вздумал, паршивец? — Недостойный не смеет! — на выразительном лице отразилось полнейшее негодование. — Я всего лишь напоминаю батюшке его собственные слова. Хозяин Архива лишь головой покачал. А Тиншэн в это время старательно прикрывал рот широким рукавом, изо всех сил стараясь сдержать смех: больно уж забавно выглядела эта семейная перепалка — забавно и тепло. В столице — особенно во дворце — такое не прощали: подобная дерзость по отношению к приемному родителю стоила бы ему жестокой порки. Но в Цзянху нравы были свободнее, речи и манеры — проще. Кроме того, в шутках и ехидстве Линь Чэня не было подлинной непочтительности или пренебрежения — и его отец это прекрасно видел и потому спускал с рук. Между ними не было места лишним церемониям — и для столичного мальчика это стало настоящим откровением — как глоток свежего воздуха вдали от затхлого болота. — И все же, — после недолгой паузы Линь-старший наконец обратил внимание на тихой мышкой замершего неподалеку Тиншэна, — чего ты здесь ищешь, юноша? — почти слово в слово повторил он недавний вопрос сына. Тиншэн неловко поежился: невыразительные глаза смотрели прямо и пронзительно — будто душу насквозь видели, не давая отвести взгляд или соврать. Но отступать сейчас было поздно и глупо. — Свободы, почтенный мастер. Свободы и знаний. — Ты… — в серых омутах промелькнуло осознание — и тут же скрылось — хозяин Архива недоверчиво уставился на сына. — Ты что же, в ученики его решил взять? — Истинно так, батюшка, — не таясь, охотно согласился тот — а глаза так и светятся довольством. — Чэнь-эр, если это потому, что тебя попросил Мэй Чансу… — начал он угрожающе — на что Линь Чэнь взвился негодующим вихрем, совершенно не почтительно перебивая его на полуслове: — Помилуйте, батюшка! Я все же не телок на веревочке: куда потянули — туда и пошел. Линь-старший прищурился подозрительно на это показательное выступление — и понимающе хмыкнул, глядя в честные глаза сына, пылающие праведным недовольством. — Ладно, — он махнул рукой, — верю, что дров ты не наломаешь. Ну а ты, — он пристально посмотрел на молчащего Тиншэна, — не пожалеешь потом? Я своего отпрыска знаю: Чэнь-эр тебе спуску не даст. Тиншен легко поклонился. — Если это позволит мне хоть на цунь приблизиться к уровню мастера Линя, я не пожалею усилий, — он лукаво сверкнул глазами в сторону небрежно обмахивающегося веером лекаря — тот усмехнулся в ответ и довольно заявил, разве что руки не потирая в предвкушении успеха: — Не извольте беспокоиться, батюшка. Уверен: мы поладим. — Вот этого-то я и боюсь, — вдруг совершенно по-простецки буркнул хозяин Архива, чем вызвал у обоих заговорщиков согласную ухмылку, и устало потер переносицу. — Ну и чего ты тогда замер истуканом, раз все для себя решил? — с донельзя обреченным видом вдруг обратился он к Тиншэну и указал на сына. — Поклонись учителю, — и измученно опустился в стоящее неподалеку резное деревянное кресло. Радостью зажглись теплые глаза, вспыхнул счастливый огонек — юноша развернулся к ехидному лекарю и, плавно опустившись на колени, склонился в церемониальном поклоне. — Ученик приветствует учителя, — несомый ветром, эхом разнесся по саду звонкий мальчишеский голос. Линь Чэнь недовольно поморщился: к гуям эти столичные церемонии — и замахал рукой, когда Тиншэн, совершив положенные три поклона, наконец выпрямился. — Ладно, ладно, я понял. Я согласен, благосклонно готов тебя принять и что там еще положено говорить в таких случаях. Вставай давай, нечего спину гнуть. — Чэнь-эр… — угрожающе протянул хозяин Архива — но тот лишь скривился досадливо. — Да ладно Вам, батюшка. Ритуал соблюли — и довольно. — Кому довольно? — ядовито поинтересовался Линь-старший — на что получил вполне ожидаемый ответ, озвученный непререкаемым тоном: — Мне. Он устало-обреченно прикрыл глаза рукой. И не поспоришь ведь: он учитель — его и правила. — Не дозволит ли учитель отправить весточку отцу-государю? — после недолгой паузы вежливо спросил Тиншэн, с веселым лукавством глядя на новоявленного мастера. Тот насмешливо вздернул брови, уточнил ехидно: — Неужели так не терпится расстроить почтенного родителя? — Учитель, должно быть, шутит, — в тон ему ответил юноша с миролюбивой улыбкой. — Батюшка будет исключительно рад, что его недостойного отпрыска взял в ученики один из лучших мастеров Поднебесной. Линь-старший не смог подавить тонкую усмешку: как же они сейчас были похожи. — Ну-ну, — Линь Чэнь нарочито недовольно цокнул языком. — Уж чему-чему, а лести тебя учить точно не надо. — Чэнь-эр, — опасно-вкрадчивым тоном позвал его отец, не желая и дальше выслушивать этот обмен любезностями, — разобрался ли ты с тем делом из Южной Чу, о котором я говорил тебе ранее? — Разумеется, батюшка! — с радостной готовностью отозвался тот. — Все сделано в лучшем виде, — и тут же с подозрительной поспешностью постарался свернуть разговор: — А сейчас позвольте откланяться. Мне еще ученика разместить надо и слугам приказ отдать, — и, не дожидаясь ответа, отвесил короткий поклон и, ухватив Тиншэна за плечо, едва ли не силком утащил его за собой, даже не дав возможности попрощаться с хозяином Архива. Линь-старший с каким-то безнадежным смирением покачал головой: о покое в Архиве на ближайшие годы можно забыть. Лишь бы гору не развалили…