арлекино

Иван Тихонов – тот самый человек, которому в нынешнем обществе дано вроде бы веселое, но в то же время совершенно ужасное прозвище. Арлекино. И нет, это не потому, что до прихода в ФЭС Ваня, быть может, занимался чем то подобным. И даже не от того, что от Ваниных шуток смеются все, даже вечно строгая непреклонная Рогозина. Просто Ваня Тихонов – шут. Он шутит мрачно, не улыбаясь, но смотрит, как улыбаются другие. Он слушает чужие шутки, но сам не смеется, а слушает, как смеются остальные. Порой он улыбается так по-дурацки, что кажется, будто его лицо вот вот затрещит по швам и распадётся, как штукатурка на старой стене. Его улыбка – вроде бы искренняя, тёплая и добрая, как у ребёнка, и ей заражаются все, даже неулыбчивый Котов. Он улыбается, так, что кажется, что все хорошо, что это все искренне. На самом же деле это все фальш. Никто никогда не видел Ваню разочарованным. Скорее всего, они просто не присматривались к его эмоциям. Когда преступника наконец ловят и он оказывается совершенно не тем, кем все считали его ранее, Ваня разочаровывается. Потому что не увидел. Потому что не узнал. Если на допросе кто-то в порыве злости говорит лишнего про убитого, того, чего на самом деле нет и не было, Ваня опускает голову. И руки. Пальцы дрожат, не дают по клавиатуре нормально скользить. Заставляют ещё больше переживать. Никто никогда не видел Ваню плачущим. Даже когда его бывших друзей по ограблению не стало. Никто не видел, как он плакал. Он просто остался в морге, у холодильника, где лежали его друзья. Все пятеро. Холодные и безжизненные, как оно положено трупам. Последний раз так он плакал только на похоронах сестры. Это было всего один раз, и с тех пор Ваня не плачет. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Будь сильным, стойким, хладнокровным. Ты мужчина, ты должен, обязан. Он мог бы довериться Рогозиной, да не стал: у неё и так много проблем, зачем ее тревожить. Вот он и остался в морге. Один. С пятью умершими друзьями. С бутылкой спирта на Валином столике. Степа смотрит на него и удивляется, как Ваня вывозит. Столько пережить и не сломаться – нужно быть выпиленным из стали, смешанной с алмазной крошкой, чтоб уж наверняка. Ваня всегда ему улыбается, руку жмёт, когда здоровается и прощается, наливает кофе в буфете и никогда не говорит, что не рад. И Степе действительно кажется, что все в порядке. Только Ваня не вывозит. Уже давным давно. И сломался он тоже давным давно. Когда ещё не повстречал Степу в своей жизни. Они пьют кофе в буфете после очередного убийства: маньяк-наркоман, убивающий девушек за дозу. Сильно отвратительно для молодого парня. Ваня что-то рассказывает, шутит и смеется, и Холодов вслед за ним смеется, а Степа наблюдает. И видит, что Ваня бледнее, чем нужно. Что руки его держат чашку крепче чем нужно, а плечи напряжены больше, чем всегда. Холодов не замечает: то ли не хочет, то ли и правда слеп. Как, впрочем, все остальные в этой никчемной жизни. Ваня обрывается на полуслове, судорожны дышит, и делает глоток кофе. И Степа улучает момент. — Вань? Удивленно-усталый взгляд, худые бледные руки на столе, плотно сомкнутые губы. — Все в порядке? Еле заметный страх в темных глазах, нервное сглатывание, тихий вздох. Степа его прижал, сам того не желая. Ну что уж поделать: слово не воробей, назад не воротишь. Ваня не отвечает. Только мимолётный взгляд на Холодова бросает и залпом допивает кофе. Игнорирует вопрос полностью, а с губ снова сыпятся шутки и смех, и вновь Холодов улыбается, слушает с упоением и снова ничего не замечает. Даже того, как у Вани дрожит голос. Андрей уходит первым, ссылаясь на жену и дочь дома – следом уходит и Иван. Степа успевает поймать его у выхода за руку, рвануть к себе и заглянуть в глаза в надежде найти ответ. Скажи это, скажи. Мне важно знать, прошу тебя. — Вань, скажи мне честно. Снова этот удивлённый взгляд. Уже будто бы не такой усталый, но потухший, как огонек зимой на плите. — Ты точно в порядке? Ваня улыбается, совсем слабо, будто сил нет, хлопает Данилова по плечу на прощанье. — Конечно, Степ. Все хорошо. И уходит, почти вприпрыжку, оставляя Степана наедине со своими мыслями. Ваня уходит так, словно ничего и не было, и руки у него не дрожали, и голос не срывался на нерассказанной шутке. Словно все в порядке. Но все должно быть в порядке. Потому что Ваня – шут, от которого все ждут смеха и веселья, который всегда центр внимания других и никогда – тень. Который смеется даже когда не нужно и улыбается когда страшно. Потому что он – арлекино. А арлекино не может быть сломленным.