kissed by the sun

Он касается своими губами и носом тыльной стороны моей ладони. Так трепетно. Смотрит своими большими глазами прямо в мои. Так преданно. И тихо произносит заветные слова. Так нежно. Живот сводит сладкой судорогой. Словно не только у меня внутри всё переворачивается, но и целая Вселенная, унося почву из-под ног. И счастье… Какое-то совершенно до боли простое, но такое безграничное. Нужное. Словно я обрёл что-то важное. Что всегда искал. Что оказалось так мне необходимо. Я сваливаюсь с кровати. Резко соскакивая с пола. Ну и дела! Так это был сон… Отдышавшись, смотрю на часы: самый разгар ночи. Ну и как тут уснёшь после такого реалистичного сна? Говорят, молоко помогает уснуть. Сонно плетусь на кухню. Невероятно. Эмоции были такими живыми. Настоящими. Руки будто бы ещё подрагивают. А сердце только возвращает привычный ритм. Подумать только, как такое возможно? Неужели можно испытывать подобное во сне? Я же никогда не любил. Но это всего лишь сон. Просто очень реалистичный про… а про кого он был? — О нет… Пакет с молоком оказывается на полу. *** После занятий в университете мы с Кëнджуном как обычно встречаемся в нашем любимом кафе, обсуждая учёбу и одногруппников. А ещё я готовлюсь к университетскому конкурсу талантов. Если бы не он, мой лучший друг, я бы не стал в нём участвовать. Но он меня уговорил. Что неподвластно другим. Не знаю, как он это делает. Серьёзно. — Ты в порядке? Какой-то сам не свой, — от парня редко удаётся что-то утаить. На душе и правда неспокойно. Ну и как мне теперь смотреть ему в глаза? Когда мы там… во сне… были парой. Пусть и не делали ничего такого. — А? Нет, всё хорошо. Просто не выспался… — устало подпираю подбородок рукой, задумчиво глядя в тарелку, стесняясь посмотреть на друга, словно сделал что-то неприличное. — Наверное, ты нервничаешь из-за конкурса. — Нет, просто сон дурацкий приснился. — Это был кошмар? — Нет… не кошмар. Просто сюжет… бредовый, — делаю заминку, пытаясь избежать любопытного взгляда друга, прошу передать соль. — Не хочешь рассказать? Вижу, он тебя разволновал. Не знаю, что именно заставило мою руку вздрогнуть и разбить сольницу: провокационный вопрос лучшего друга или случайное соприкосновение пальцев, которое внезапно обожгло непривычно ощутимым теплом. Раньше я не находил его примечательным. Оно было приятным. Но я никогда не придавал этому большого значения. — Простите, пожалуйста. Давайте я помогу, — обращаюсь к возрастной хозяйке заведения, которая также выполняет обязанности официантки. — Ничего страшного. Спасибо. Это же моя работа. Неужели я настолько стара? — смеётся женщина. — Нет, что Вы. В самом расцвете сил. — Очень молодо выглядите, — добавляет с улыбкой Кёнджун. — Ах, мальчики, вы такие льстецы! — отмахивается женщина с улыбкой. — Но спасибо. Мужское внимание всегда приятно. Я лишь виновато улыбаюсь хозяйке кафе, которой доставил неудобства своей оплошностью. — Повезёт вашим жёнам. Издаю неприлично громкий смешок, вспоминая сон. Друг странно на меня смотрит. Нервно потираю шею. — В последнее время что-то из рук всё валится, — пытаюсь оправдаться. — Не думаешь, что это что-то значит? — Нет, — решительно мотаю головой. Я не верю в такие вещи. В приметы. Суеверия. Уж тем более чужих стран. Но Кëнджун загадочно смотрит на меня, приподнимая вопросительно бровь. Он и в сны вещие верит. — А на Западе считается, что рассыпать соль — плохая примета. Будь осторожен. — Только не начинай опять про свои дурацкие приметы. Проехали. Забыли. Окей? — активно жестикулирую, подчёркивая каждое слово, подвергая беспощадной атаке стаканы, которые друг вовремя успевает удержать. Обречённо вздыхаю собственной неуклюжести. День определённо не задался с самого начала. — Тебе нужно отдохнуть… Ты сам не свой. Мне становится стыдно за свою грубость. Я и правда веду себя странно. Нервно. Нехарактерно. Я поражаюсь выдержке и спокойствию Кёнджуна. Как он терпит меня? Но как же выкинуть этот нелепый сон из головы?! Ладно, через пару дней я наверняка его уже забуду. Делаю глубокий вдох. — Ты прав. Прости, что нагрубил. Просто не выспался, вот и воспринимаю всё остро. — Конкурс — это, конечно, важно. Но ты слишком зациклился на нём. Здесь есть и моя вина, потому что я уговорил тебя участвовать. Так что это ты меня прости. — Нет, ну что ты, это не так. Я бы не стал участвовать, если бы не хотел, ты лишь подтолкнул меня. — Позволишь мне загладить вину и сводить тебя куда-нибудь, чтобы отвлечься? — не слушая моих аргументов, подытоживает свою мысль парень. — Отказы не принимаются? — Конечно же нет. *** Когда мы хотим успокоить мысли и отдохнуть, то часто прогуливаемся в парке, почти не разговаривая. Тишина между нами всегда была комфортной. Уютной. Свойской. Ненапрягающей. Но не теперь… Прошла неделя с моего сна, но он никак не выходит у меня из головы. Рядом с парнем я словно ощущаю всё острее. Ярче. На двести процентов. Мне кажется, я слышу его дыхание. Чувствую тепло его тела собственным, приятно обволакивающее. Голос и взгляд… будто осязаемо скользят по моей коже, ласково, ненавязчиво, едва уловимо, но достигая глубин души. Привычных встреч становится недостаточно. Я хочу проводить с ним всё больше времени. Нет, всё своё свободное время. Что… что со мной такое? Почему Кёнджун воспринимается по-другому? Что это? Может быть меня укусил паук, как Питера Паркера? Или я просто стал чувствовать себя по-настоящему живым? Но мои многократно усилившиеся, обострившиеся чувства работают только рядом с ним. — Ты весь дрожишь. Тебе холодно? Не заболел? — друг обнимает меня, пытаясь заглянуть в глаза, которые я старательно отвожу. Не замечал, что чужое тепло может быть таким уютным. А ещё… Таким волнительным. Постыдно, но… Кажется, я хочу того же самого, что было во сне. Это ненормально. Неправильно. Мы же просто друзья. А это всего лишь сон. Только почему теперь я смотрю на друга иначе? А все его действия трактую в романтическом ключе, которые раньше считал дружескими. Что если я не прав? Что если это наваждение? Что всему виной дурацкий сон, из-за которого я лишусь дорогого мне человека? Который почему-то не даёт мне покоя, не даёт вернуться к прошлой жизни. Я схожу с ума. Я не хочу быть грубым с ним. Не хочу избегать его. Но, кажется, мне жизненно необходимо побыть одному. Я максимально ненавязчиво и учтиво выбираюсь из дружеских, когда-то привычных объятий парня. — Прости. Я… Мне необходимо побыть одному. Не знаю, сколько это займёт времени, — я не в силах взглянуть на друга, иначе сдамся, стоит мне лишь посмотреть на него. — Джунхëк… Неужели ты мне не доверяешь? Почему не расскажешь, что произошло? Я же твой лучший друг, — внезапно тихий голос парня рвёт мою душу. Я совсем не хочу делать ему больно. Но у меня нет выбора. Нужно разобраться в себе и привести мысли в порядок. Чтобы вернуть всё на круги своя. — Поэтому и не могу… Прошу, пойми, — с нескрываемой досадой я сжимаю кулаки и губы. Не могу рушить дружбу. Это всё наваждение. Это всё сон. Это всё неправда. Я не могу… быть влюблён. А Кёнджун тем более. Он просто добрый и хороший. Он не может меня любить. Не стоит из-за одного ничего не значащего сна подозревать его в подобных чувствах. Навешивать ярлыки. Нельзя путать сон с реальностью. Это диаметрально противоположные вещи. Они никак не связаны между собой. А я могу и сумасшедшим прослыть, если решусь озвучить свои мысли вслух. Я практически убегаю из парка, оставляя парня наедине с немым вопросом. Заставляя гадать, он ли причина моего поведения или нечто другое? *** Наступает день конкурса. Но я не хочу выступать. Кёнджун с того самого дня не звонил и не писал мне. Не искал меня в университете. Он не придёт. Выступать бессмысленно. Кажется, впервые за несколько лет нашей дружбы он по-настоящему и всерьёз обиделся. Вернее, уважил моё решение, когда я сказал, что мне нужно побыть одному. По крайней мере, я хочу думать именно так. Но почему без него мне только тяжелее, сон по-прежнему не выходит из головы, став навязчивой мыслью, а решение проблемы никак не приходит? — Как это ты не будешь выступать? — одногруппнице не составило труда разыскать меня в одной из пустых аудиторий. — Ты же мой козырь! — Юджи недовольно упирает руки в бока, являясь одним из организаторов конкурса. — Передумал. — Почему? Ты же приходил на все репетиции. Я видела, как ты часто оставался даже тогда, когда все уже уходили. — А? Кто здесь? — Бу! Я постыдно кричу, подскакивая и роняя гитару из рук. — Спокойно. Это же я, — Кёнджун, с трудом сдерживая смех, светит на себя телефонным фонариком, поднимая мою гитару. — Господи, — сглатываю, — я же чуть инфаркт не словил! — отдышавшись, спрашиваю, — что ты здесь делаешь? — Уже свет выключили. Как собирался идти в темноте? — Как и ты. С телефоном. — И не страшно? — До тебя не было страшно… — Идём домой. Уже очень поздно. Я провожу тебя. Наверное, проголодался? Можем перехватить что-нибудь по дороге. Сегодня среда, а значит привезли твои эклеры. Он всегда уходил вместе со мной. Провожал до дома. Покупал эклеры. Я улыбаюсь собственным воспоминаниям. Никто, кроме родителей, не был ко мне так внимателен, добр и заботлив, как Кёнджун. — Опять холодный кофе? Осторожнее. Лишишь на неделю мир своего прекрасного голоса. — Джунхёк? — А? — Так почему ты не будешь участвовать? Мне так нравится твой голос, многие ждут тебя, — девушка осторожно берёт меня за руку. — Пожалуйста… Но это прикосновение кажется рядовым. Обыденным. Оно совсем не волнует, не вызывает приятных эмоций и ощущений. Напротив, лишь раздражение, что она посмела коснуться меня, а я этого не люблю. Не люблю, когда касаются чужие. — Тот, кто за меня болеет, не сможет прийти, — высвобождаю руку, делая вид, что настраиваю гитару. — Кёнджун? Ну и что? — Но без его поддержки я не справлюсь. — Когда выйдешь на сцену, просто закрой глаза и вспомни что-нибудь хорошее, приятное. Вспомни, как друг тебя поддерживал на всех репетициях. Нельзя же перечёркивать все его труды одним поступком. Уверена, что он очень хотел прийти, просто у него не получилось. — Спасибо, Юджи. Когда я оказываюсь на сцене, то уже хочу постыдно сбежать. Но многие почему-то знают меня, начиная подбадривать, называют моё имя. Преимущественно девушки. Ноги становятся ватными, тяжёлыми, будто ими становится сложно управлять. Я буквально заставляю себя сесть на стул, едва не падая на него. Толпа заставляет меня растеряться. И с трудом связать пару слов, чтобы поприветствовать зрителей. Настроив микрофон, начинаю тихо, совсем неуверенно. Руки не слушаются, голос дрожит. Я чувствую беспрецедентное давление. Недовольный шёпот, прокатывающийся по залу, становится неприлично громким, заставляя меня окончательно растеряться и вовсе умолкнуть. Толпа, что имела наглость открыто обсуждать меня, непонимающе притихает, пока её внезапно не разрезает чей-то подбадривающий оклик и единоличные аплодисменты. — Вперёд, Чон Джунхёк! Знакомый силуэт в зале, нелепо подпрыгивающий и пританцовывающий, заставляет засмеяться, мгновенно возвращая мне силы. Заставляя хватку на гитаре окрепнуть, а голосу вновь появиться, став стабильнее и громче. Кёнджун. Как смел я сомневаться в том, что ты не придёшь? — Господи, что с тобой случилось? Я же отошёл всего на десять минут, — обеспокоенно хватаю друга с рассечённой губой за плечи. — Гитара. — Что? — Какие-то подростки хотели украсть её. — И ты с ними подрался?! — Я не хотел, они первыми начали. — Кёнджун! — А как бы иначе я вернул её? — Ты мог серьёзно пострадать! Повезло, что легко отделался… — Ты вложил столько сил, а у тебя скоро прослушивание для участия в конкурсе. — Я бы купил новую! — Но с этой связано столько воспоминаний, — с любовью глядя на гитару, парень широко улыбается, несмотря на очевидную боль в губе. — Упрямый, — я осторожно, но благодарно обнимаю лучшего друга. – Послушай, ни одна гитара на свете, ни одно прослушивание не будут мне дороже тебя. Глупо было так рисковать собственным здоровьем ради меня. — Но для меня ты… — Лучший друг? Знаю, ты для меня тоже, — улыбаюсь. — Пойдём, куплю в аптеке что-нибудь, чтобы обработать твою рану, а когда губа заживёт, я обязательно угощу тебя твоим любимым джелато. — Хорошо… — Кёнджун почему-то совсем невесело улыбается мыслям, известным только ему одному. Под конец песни едва предательски не срываюсь на высокой ноте от всенарастающего волнения. Но уже не из-за боязни сцены. А из-за него… На последнем аккорде зал разрывают оглушающие аплодисменты и выкрики, но мне это уже совершенно неважно. — Ты… ты пришёл… — на душе становится легче, когда я встречаю друга за кулисами, крепко обнимая. Кёнджун ничего не говорит, только улыбается и весь остаток конкурса просто сжимает мою руку в своей в немом ожидании результатов, от которых отделяет всего лишь одно, последнее выступление. Я хочу сказать так много. И вместе с тем, не могу проронить ни слова. Секунды тянутся так медленно, словно складываясь в долгие часы. Когда выступление наконец заканчивается, мне кажется, я успеваю постареть на десяток лет. — Я верю в тебя, — вновь обретая дар речи, ободряет друг перед тем, как отпустить меня обратно на сцену для объявления результатов. — И второе место занимает Чон Джунхёк. Поздравляем! Я поздравляю Ын Хви, занявшего третье место, и О Сонджуна, безоговорочного победителя этого шоу. Пусть мыслями я был где-то очень далеко, не мог не заметить, что танцевал он и впрямь прекрасно. А Хви, кажется, пишет песни сам. — Интересный, должно быть, у них получился бы коллаб, — хмыкает Кёнджун, когда я спускаюсь со сцены, прекрасно понимая, что я не захочу говорить о результатах. — Ты тоже заметил, как они смотрят друг на друга? — горько усмехаюсь, больше не проронив ни слова, пока мы не оказываемся на улице. — Ты всё равно был лучшим. Собственное поражение доходит до меня не сразу. Как же так? Кёнджун верил в меня. Я так старался. Но подвёл его… — Ты так ничего и не скажешь? — осторожно осведомляется друг. — Я подвёл тебя. Проиграл. Не оправдал возложенных надежд. Твоего доверия. Ты так верил в меня. Вдобавок, я не друг, а придурок какой-то. Я понял, что участвовал в конкурсе ради него. Я не люблю толпу. Мне сложно. Я не хотел, чтобы он расстраивался. Хотел сделать ему приятно. Поэтому мне грустно. Не потому, что мне жалко себя, своих трудов, а потому что я хотел выиграть. Ради него. Но у меня это не получилось… Я недоволен собой. Нужно было приложить больше усилий. — Эй… ну что ты такое говоришь, м? Посмотри на меня. Никаких больше конкурсов, слышишь? Ты и без них самый лучший. Во всём… — необъяснимая нежность в голосе. Трепетная улыбка. Чуткость тёплых ладоней на моих щеках. Особенный блеск в глазах. — Расскажи мне, что с тобой происходит? Мне кажется, я теряю тебя… — Ты преступник. — Почему? — Лишаешь других возможности услышать твой голос. — С каких пор это является преступлением? — Бездействие, друг мой, преступление не меньшее, а возможно даже большее, чем действие. — Я рад, что по уголовному праву у тебя отлично. — Ну так что, участвуешь? — Отказы не принимаются? — Конечно же нет. Бездействие… Меня никогда не отличала решимость. В этом моя проблема. Меня всегда подталкивал Кёнджун. Делая лучше, смелее, пусть и сам не отличался инициативностью, он всегда старался мотивировать нас обоих. Он — моя путеводная звезда. Пришло время и мне проявить смелость. — Как я могу сказать тебе, что влюбился в тебя?! Разрушить ту дружбу, что есть между нами? То, как ты подбадривал меня с конкурсом, верил в меня, то, как всегда обнимал, когда мне было холодно или плохо, то, как ты всегда разрешал мне отойти от диеты, покупая мои любимые эклеры, говоря, что я буду и так красивым, я не хочу лишит… О боже… Сейчас я словно чувствую кожей, каждой клеточкой тела, что во всех действиях и словах, касаниях и взглядах всегда было то нечто большее, едва уловимое. На грани между любовью и дружбой. Что Кёнджун так отчаянно скрывал от меня, держал в тайне из уважения к моим чувствам. Из-за желания не пересекать чёрту, не рушить то, что между нами есть. Но не давать волю иным чувствам — не рушить ли себя изнутри? Столько… Он столько делал для меня. Ничего не ожидая взамен. А я? Я принимал это как должное. — Твои поступки… Всё, что ты делал… — я нервно моргаю, сглатывая и лишаясь дара речи, лишь сжимаю чужие запястья. Кёнджун смотрит безотрывно. Едва дыша. Не моргая. Испытующе. Обнажая одним лишь своим взглядом собственную душу. То, как он смотрит на меня. Как горят его глаза. Заставляя купаться во внутреннем свете их обладателя. Это не просто выразительные глаза. Это глаза влюблённого. Тихо. Безответно. Не требуя взаимности. Но с толикой неизбывной, необъяснимой тоски. Печально-красивые… Он не говорил. Он делал. Доказывал всё поступками. Хочется завыть от собственной слепоты и глупости. От того, что закрывал собственное сердце. Не позволяя этому внутреннему свету его коснуться. Придурок!!! Осознание заставляет задыхаться. От переполняющих чувств. Начиная от ненависти к себе, заканчивая трепетными чувствами, которым я наконец позволил расцвести бурным, ярким цветом. — Скажи, что тоже любишь меня, иначе я умру, — сил едва хватает прошептать на одном выдохе. Неужели это неправда? Неужели Кёнджун меня не любит? Ещё секунда промедления, и кровь перестанет поступать к сердцу, прекращая биться. Неужели я ошибся? И в это самое мгновение я разрушил то, что между нами было? Дружбу… — Я слишком долго заставлял тебя грустить. С момента нашего знакомства ты забрал мою печаль себе. Теперь я хочу навсегда растворить её… Растворить в поцелуе. Мягком и сладком, словно сахарная вата. Уязвимом и искреннем, как зарождающиеся любовные чувства. Тёплым и лёгким, как ветер поздней весной. Свежим и бодрящим, как воздух после дождя. С каждым мгновением внезапно становящимся всё более пронзительным, полным отчаяния и скрытых невысказанных чувств, намерений, слов. Той другой стороны, которую Кëнджун старательно утаивал от меня. Непривычно решительной. Удивительно смелой. Необычайно чувственной. На улице так зябко, но его губы невероятно горячи, разнося своим жаром тепло от макушки до кончиков пальцев. И мурашки. Совсем не от холода, а от зашкаливающих, переполняющих, ошеломляющих чувств и эмоций. Как в том сне, когда земля словно уходила из-под ног. Только гораздо сильнее. Тысячекратно. Сердце заходится в непривычно быстром, головокружительном танце. А ноги подкашиваются совсем не от слабости, а от трепета. Связь с реальностью быстро теряется. Становясь зыбкой. Хочется зарыться в его пальто, уткнуться носом в шею, вдыхая запах, согреть свои руки на его спине и талии. Ощутить тепло его тела своим. Без подтекста. Без двусмысленности. Без пошлости. Просто его тепло. Физическое. Ведь он всегда дарил мне душевное. Без остатка. Но тепло исключительное. Недоступное другим. Чтобы только я мог так крепко обнимать его. Чтобы только у меня было это императивное право. Чтобы поверить, что он правда здесь. Со мной. Прямо сейчас. Он настоящий. Наши чувства настоящие. Мы — живые. «Пройти отмеренное и ни в кого не влюбиться — это значит не жить вовсе», — теперь я понимаю, почему Кëнджун так любит тот фильм. И ощутить спокойствие. На грани блаженства. Вечности. Счастье. Непомерное. Необъятное. Как Вселенная. — Я влюбился в тебя ещё до того, как увидел. Когда услышал твой голос. Когда с первым аккордом гитары я почувствовал, что играет и поёт кто-то особенный. Будто бы для меня. И теперь я хочу, чтобы бы ты действительно выступал только для меня. Эта гитара мне едва ли не дороже, чем самому Джунхёку. С гитары и началось наше знакомство. С того мгновения, когда я услышал этот чарующий голос. После бешеного круговорота дня, безумно усталый, прошедший мимо с десятка пустых аудиторий по направлению к выходу из университета, я вдруг замираю. Голос. Такой приятный. Красивый. Завораживающий. Он успокаивает, даря душевное тепло. Словно обещает защитить от всех страданий и невзгод этого мира. Мягкий, тягуче-плавный, словно мёд. Залечивающий душевные раны. Обволакивающий. Укутывающий в свои объятия. Кто его обладатель, что вызывает столько душевного трепета? Неистовое любопытство упорно борется с природным чувством такта, побеждая в этой нелёгкой схватке. Я не привык заговаривать с незнакомцами. Но такой голос невозможно забыть. Понимаю, что не прощу себе, если пройду мимо. Упущу что-то важное. Песня неизвестная, но очень трогательная. Каждая эмоция отражается на невероятно красивом лице исполнителя. Прикрыв глаза, он полностью отдаёт себя мелодии, пропуская через себя каждую ноту. Дождавшись окончания, я осторожно подхожу к парню. — Я скажу ужасную вещь. Но ты очень красив, когда грустишь. — Это… самое странное, что я когда-либо слышал, — на мгновение нахмурившись, певец еле сдерживает смущённую улыбку. — Ну вот, сморозил глупость, зато ты улыбнулся. А когда улыбаешься, то ещё красивее. Сыграешь ещё? Мне очень понравилось. — Конечно. Только постарайся не заплакать. Вижу, что с предыдущей песни у тебя уже глаза на мокром месте, — беспощадной ухмылкой незнакомец неосознанно присваивает себе моё сердце. — Раскусил. — Тогда и ты должен быть моим единственным слушателем. Мы оба понимаем, что речь совсем не о музыке. Не в привычном её понимании. А о тех аккордах музыки жизни, которые люди привносят в жизнь друг друга, создавая свою уникальную, неповторимую мелодию. — Как мне загладить вину из-за конкурса? — Меня позабавили твои танцы. В следующий раз в конкурсе участвуешь ты. — Я? — Да, ты должен победить Сонджуна. Ради меня, чтобы мне не было так обидно, что он обошёл меня в этот раз. — Но… — Отказы не принимаются, У Кёнджун. — Хорошо, — когда он перехватывает мою руку и касается её губами, я всё осознаю. Значит соль была к проигрышу в конкурсе. А сон… оказался вещим. — Ты действительно готов пойти на конкурс ради меня? — Конечно. Ты же сделал ради меня то же самое. К тому же, почему бы не попробовать свои силы? Вдруг у меня скрытый талант. Я невероятно смущаюсь такому благородному поступку, который в сущности является ответом на шутливое предложение, неосознанно прикусывая нижнюю губу. — Не кусай свои прекрасные пухлые губы. — Почему? — Я захочу поцеловать их снова. И тогда они станут красными… — Это угроза? — Ммм… возможно, — парень невозмутимо и несколько нагло улыбается. Ну уж нет, я не дам смущать меня одного. — Мне очень нравятся твои родинки. Они очаровательны. Когда-нибудь я их все сосчитаю. — Но они… у меня по всему телу, — Кёнджун чувствует растерянность, отводя глаза. Я не удостаиваю парня ответом, лишь загадочно улыбаюсь. Пусть гадает, что я имел в виду и когда воплощу свой план в действие. Родинки. Трудно поверить, что Кёнджун с ними родился. Я ни у кого не видел такого количества родинок на лице, которые бы не просто хаотично его обрамляли, а помогали выделять черты лица, лишь подчёркивая красоту. Это его изюминка. Настоящее искусство… — Я хочу расцеловать каждую, это будет долго, но нам некуда торопиться, — озвучиваю шёпотом своё тайное желание, касаясь губами созвездия родинок на носу, отчего Кёнджун, не скрывая довольства, прикрывает глаза. Словно поцелованный солнцем. Личным солнцем по имени Джунхёк.