Green trip

Прямо сейчас Рыжий не ответит, что такое он сожрал. Его хуевит сильно, но пока он держится. Держится в том числе и за Тяня, пока тот тащит его к машине, смотрит с беспокойством, и вроде как говорит, что домой Гуаньшаню точно нельзя. Что значат эти слова Рыжий едва ли понимает, только то, что нужно слушать этот бархатный голос и слушаться его. Ознобом и жаром пробирает одновременно, и он потягивается, изгибаясь в пояснице, давая волне прокатиться вверх по позвоночнику. Ощущения - внешние и внутренние, звуки наваливаются на него. Расцветают в нем. Сочно наливаются, пестрят, мельтешат, щекочут. А когда отступают - дразнятся где-то на периферии, дожидаясь своего срока... Пока у Шаня снова небольшая передышка, он ерзает по обивке сиденья, высовывает руку в окно. Моросящий дождик покалывает ее словно иголками. В машине уютно и пахнет им, Тянем. Шань вдыхает посильнее, понимая, что за эти ебучие три недели он пиздец как соскучился, но конечно не озвучит этого. Только поглядывает искоса на идеальный суровый профиль. Не до конца еще расплющенным мозгом себе он может признаться, что накидался от отчаяния, ведь думал, что проведет очередной выходной и еще неделю в одиночестве. В смысле, без Хэ. Но вышло, как вышло - и Тяню пришлось нестись прямо из аэропорта забирать непутевого экспериментатора с веществами от Лысого, где его уже начало основательно таращить. Позже, возможно, совесть обгладает ему за это сердце, но а пока ему хочется хотя бы немного комфорта и прохлады, но мелкий дождь никак не дает ему этого, не остужает разгоряченное тело. Можно было бы закрыть окна и включить кондиционер, но ему жизненно необходимо сейчас чуять запах мокрого нагретого за день асфальта. Ехать им долго прямо по направлению к сгущающимся тучам, и вот там-то, у дома Хэ их и накроет... Но в первую очередь - его. Снова, прямо сейчас. Он понимает, что это пока еще только начало, что все будет хуже и сильнее в разы. Вслушиваясь в подступающий, словно возбуждение, кайф, Рыжий облизывает губы. Мышцы живота напрягаются, и он сползает вниз по сиденью, шире раздвигая ноги в драных старых джинсах. Хэ тут же поворачивается к нему, видимо, намереваясь спросить о самочувствии, но Рыжий не дает поймать свой взгляд - пялит в окно. И там, и тут все понемногу меняется. Все, что было статичным, теперь приходит в движение. Меняет свою структуру. Дорога становится жидкой, кожа Хэ начинает светиться, как и его собственная. Колени, вылезшие из дыр, сверкают теперь совсем не образно. Рыжий вытягивает перед собой руки, и вены под белой кожей полны кипящих синих облаков. - Ты как? - спрашивает Тянь, и голос его касается Рыжего, подобно ладоням, которые нестерпимо хочется вылизать, проходится по затылку и горячей шее, падает куда-то вниз по трахее, расползается бензиновыми разводами под ребрами, и Рыжий задерживает дыхание, зажимая это ощущение внутри себя. - Заебись... - шепчет он, и стон в конце фразы добавляется сам собой. - Давай остановимся. - Ты же не собрался блевать? - Хэ только плавно прибавляет скорости. - Нет, просто я хочу... - и теряется во множестве своих "хочу", но даже и эта фраза, как ему кажется, отлично объясняет просьбу и является веской причиной. Пока они стоят на светофорах, деревья тянутся ветками и листьями к его руке, и он видит жизненный сок, бегущий внутри них. Неизвестно, бледны ли они на самом деле, в пыли ли, в полном цвету или нет, - в его глазах разноцветье. - Тянь, кажется, они меня чувствуют. - Кто? - раздражение в нем плещется, оседает шипящими брызгами, и цветам, ждущим дождя на пересушенных городских клумбах очень это не нравится. - Цветы. - Нет, это просто ты объебался, придурок, - уже мягче отзывается Хэ. - Не злись на меня, - просит Шань, понимая, что это из-за него плохо растениям вокруг, он виноват, и воздух вдруг становится вязким, дышать им больше невозможно. Как ему быть? - Я не могу дышать. - Но ты продолжаешь это делать. Со стороны может и так, но не для него самого. Поэтому, полноценно вдыхая, он комкает свою худи на груди, трет горло, а паника в нем разрастается все больше и больше, все сильнее: - Тянь, я не могу! Шань чувствует, как тот ругается, потому что все его слова стали видимы и осязаемы. Они яркие, злые, беспокойные. Ими наполняется пространство, они источают ядовитые пары. В них и раздражение, и тревога, и что-то еще. А что же это? А это влюбленность. Она, как чистая родниковая вода, растворяет и смывает кислотные брызги. Шань слышит ее запах, чувствует ее вкус - такой вкус у Тяня. Сладкий, терпкий и свежий, а иногда горько-соленый и сырой, как сама пульсирующая кровь. Пока он силится сделать вдох, который вполне успешно и делает, но без ощущения, что легкие его наполнились кислородом, Хэ, паркуясь, склоняется к нему, чтобы отстегнуть ремень безопасности. - Господи, Шань, только не откинься, еб твою мать, - прикасается к его лицу, щупает лоб, гладит по щеке - и Шань замирает. Так вот оно, то, что ему нужно. Как всегда, нужен этот тип с убийственными глазами. Глазами, как низкое городское небо. - Не смей подыхать мне тут, понял? Держись за меня, и пошли, - он строг, но больше не злится, от него больше не летят жгучие кляксы, что губят все живое и самого Гуаньшаня, хоть он и заслужил это, наверное. Все растения у дома и в холле узнают его. Коллективный их разум ластится и тянется к нему каждой своей клеточкой, желая поделиться жизнью и своей нежностью, накопленным солнечным светом, силой, чтобы перенести всю эту круговерть. Как они доходят до квартиры, сложно сказать. Шань просто находится в перманентном ахуе от того, как они могут идти по жидкому полу и подниматься вверх в текущем вниз, вниз, вниз лифте. В крепких объятиях он может почти не шагать самостоятельно по поверхности, по которой он совершенно не представляет, как перемещаться. Полностью отдается на волю сильным рукам, поэтому может переключить свое поплывшее внимание на другие вещи. Такие, как рассматривать сияние повсюду и ощущать тепло чужого тела, перетекающее в его, разливающееся там, наполняя сладкими спазмами где-то внизу. Ему нужно что-то сделать с этим, перевести себя в какое-то другое состояние, разворошить это, как осиное гнездо. Он хочет чувствовать, больше и больше, столько, сколько сможет вынести и еще чуть чуть. Принимать, растворяться, быть выпитым досуха. Развоплотиться и соединиться с миром. Вернуться к началу, к истокам - к звёздной пыли. Но только вместе с Хэ, чьи руки гладят сейчас по спине, уговаривая терпеть и быть в сознании, потому что он терпел многое, должен и это; чьи губы целуют его шею - наверное, шею - но Шань чувствует эту ласку всем своим существом. Когда лифт останавливается, момент невесомости длится бесконечно, откликаясь в нем тянущим дрожащим экстазом, будто Тянь держит его на краю крыши небоскреба. Шань должен что-то сделать. Он вспоминает, как это будет по-человечески, как это должно звучать - просьба. Но получаются только стоны. - Тянь. Тянь. - Да, малыш, я тут. - Трахни меня, пожалуйста, - да, это именно то, что нужно - все его зеленые собратья заходятся в немом восторге, где-то там, за пределами здания. Они чувствуют его и его предвкушение, понимают, вот это они удачно нашли Рыжего, что это лучшее, что они попробуют. Это будет почти как дождь, почти как солнце. Тянь внимательно смотрит на него и качает головой: - Не когда ты на приходе, - и Рыжий смутно вспоминает, что у них и не было секса с проникновением. Но было много всего другого, что заставляло его сгорать дотла от стыда и наслаждения. Огорчение и тоска не успевают как следует поглотить его. Пока Хэ прислоняет его к стеночке в прихожей, чтобы безопасно снять с него кроссовки, Шань замечает на балконе раскидистую зелень в больших вазонах - и ему надо туда срочно, немедленно. Тянь оставляет его одного буквально на минутку, и Рыжий, завалившись сначала на низенький диван, сползает с него, растягивается прямо на полу. Придавленный низким серым небом он касается руками листьев раскидистых монстер и эухарисов, каких-то других растений с перевитыми стеблями. Они просят того, что он им пообещал, того нового для них переживания, обвивают белые руки крепко и сильно, требуют. Напоминают, что полюбили его и поделились с ним чем-то важным. Теперь - его очередь. Рыжий слабо протестует, но ему нравится, как сдавлены его запястья и это легкое натяжение вверх. Ему даже хочется немного сильнее, и на любой проблеск его желания происходит незамедлительная реакция - стебли скручиваются плотнее, почти выворачивая ему плечи до легкой ломоты. Нежные листья спускаются погладить его по ключицам и оголившемуся подрагивающему животу, скользнуть ниже, обвивая, стискивая бедро и щиколотку. Отделившись, тонкие плети забираются под рваную джинсу на коленях, лаская нежную кожу, оплетают узкую талию словно тугим ремнем. Глаза у Гуаньшаня закатываются от приятных ощущений во множестве мест сразу, а когда он открывает их, то видит жидкий стакан со слишком жидкой водой. Вдруг объятый непереносимой жаждой, он не понимает, как подступиться, как обойтись без рук, что находятся в плену стеблей. Тогда Тянь поит его сам. Рыжий старается не думать о том, как это - пить? И выходит удачно - стакан оказывается уже пуст, а в желудке у него плещется теперь нечто ртутное, даже не просясь сию минуту наружу. - Вот молодец, - хвалит Хэ, поднимаясь вместе с ним с пола. - Пойдем в комнату, тут ливанет сейчас. Но Рыжий таращится на него - неужели не видит? Он ведь не может. - Что такое? - Меня держат цветы. - Шань... Поняв всю бесполезность разговоров, Тянь подхватывает его под задницу, прижимает к себе и без лишних слов уходит с ним с балкона. В сумрачной комнате, опускается вместе с ним на диван, продолжая держать, гладит по пояснице, успокаивая. Шань реагирует сразу, беспокойно возится, взгляд его бегает, точно он наблюдает за тем, чего не видит Тянь. Ткнувшись губами ему в ухо, он шепчет то, что заладил еще с лифта. - Пожалуйста... - дыхание его, горячее и частое, сбивается на стоны. Он выгибается в руках, прижимается, умоляя о большем. - Тебя нехило вставило, малыш, - насмешливо, но тепло говорит Хэ, проводя рукой по его волосам, вытирает капли пота с рыжих висков. - Да... Вставь мне, - цепляется Шань за знакомо звучащее слово, переворачивая его в нужную себе сторону, пытается поймать губами пальцы около лица. У Тяня прокачана выдержка дрянным характером того, кто изнемогает сейчас в его руках, поэтому он может терпеть и ждать почти что сколько угодно, стягивая все свои желания в тугую пружину. И даже вот такого позволяющего и просящего Рыжего он не опрокидывает на спину, не терзает жадными поцелуями. Но может быть, если бы он знал, что происходит сейчас у того в голове, в той другой искаженной реальности, он был бы снисходительнее?.. - Да, Шань, буду трахать тебя медленно, - тихо произносит Хэ в мокрую шею, собирая губами вибрацию от немедленного стона. Он знает, что Шаню уже тесно и больно, но не притрагивается к его ширинке, позволяя притираться самому. - Потом. Но сначала вылижу. Буду проникать языком и долго растягивать тебя. Тебе будет очень хорошо... - Блять, - Шань почти всхлипывает, сильнее прижимаясь задницей к бедрам, и Хэ в полной мере чувствует насколько возбужден он сам, хоть и заправски игнорирует это. - Сделай это сейчас. - Нет, - жестко и однозначно. И этот ответ почти рушит Рыжего, приводит в ярость и его временных обретших разум побратимов, которым отказывают в обещанном чувственном переживании, и они тянутся со всех сторон к своему должнику - опутать, сдавить, получить желаемое любым способом. Вот они, уже здесь, появляясь из тени сумрачных углов, тянутся из-за диванной спинки, из-за подлокотников выпрастывают сочные темные листья и гибкие стебли, прорастают между диванными подушками, сторонясь и опасаясь Тяня, крадучись мимо него - прямо к Гуаньшаню. Любовно оплетают каждую щиколотку и руки на плечах у Хэ. Не позволяют менять положение, заставляя держать ноги раздвинутыми по бокам бедер, тесно прижимаясь. Запахи и звуки обретают цвет, все вокруг колышется и живет, все дышит. Все чего-то желает. И Хэ Тянь - тоже. - Ты меня хочешь, - говорит ему в губы Рыжий. - Я знаю и вижу. Всегда видел это и чувствовал, даже когда ты старался скрывать свои взгляды. Скажи, долго еще сможешь терпеть? - Сколько потребуется, Рыж, - но вопреки словам, широкие ладони крепко сжимают его ягодицы, сдвинув с места, так, чтобы почувствовал всю длину его члена. - Сначала пальцами, да, малыш? Когда утомишься от моего языка и попросишь вставить тебе наконец. - Я уже просил, - зло стискивая зубы почти рычит Шань, сгорая на месте, чувствуя так много всего и сразу, огонь, переполняющий его. - Хорошо... - слегка улыбается Хэ через пелену желания, в потемневших его глазах Мо видит отражение всего того, что он сделал бы с ним прямо сейчас, не будь Рыжий обхерачен по самую макушку. Шань приникает к обожаемым мягким губам, которые всегда целуют так крепко и крышесносно. Сейчас они податливо раскрываются, запуская настойчивый язык, обхватывают и посасывают его. Рыжий толкается между губ, сладко скользя, поворачивает голову, чтобы проникнуть глубже, выебать горячий рот своим языком так, как противятся выебать его. Он покажет, как хочет этого, как это могло бы быть. - Хочешь глубоко, малыш? Тебе придется постараться. Потому что я буду дразнить тебя, пока ты сам не станешь насаживаться. - Да блять, Тянь... - выстанывает Шань, получая только шлепок по все еще находящейся в джинсах заднице. Стебли, держащие его, множатся, сплетаются в единое целое, сочатся прохладным скользким соком, как его член смазкой. Он кое-как опускает руку, чтобы расстегнуться и трётся о живот Тяня, оставляя бликующие следы. Искренне недоумевает, почему ему так жестоко отказывают. Хули нет-то, если его прямо сейчас трахнут растения?! Он полностью одет, даже боксеры почти не приспущены, только символически, чтобы коснуться хотя бы головкой живота Хэ, но он чувствует как нечто - нечто проникает в него. Едва дыша открытым ртом, Шань замирает, непроизвольно прогибаясь, чувствует под собой твердый член и твердое внутри себя, но немного иначе, гораздо меньше по объему. Так вот, как ощущались бы пальцы Хэ... И ему не больно, ему охуенно. Он прослеживает ощущение его рук - они мнут и стискивают его бедра и задницу, но не более. - Если бы ты видел это... - мог ли подумать Рыжий, когда закидывался, что закончит свой вечер вот таким образом? Тянь покачивает его в своих объятьях, лаская горячую спину под своими руками, позволяя себе только легкие толчки, притираясь и надавливая снизу каменным стояком, сжатым джинсами. И Рыжий, больше не прося ни о чем, отдается тому, что посмело и осмелилось взять его, - собственной фантазии и ярким галлюцинациям, подается назад к переплетению гибких стеблей, которые постепенно увеличиваются в объеме, добавляя ему новых ощущений. Прижимаясь грудью к груди, воспринимая их общее сладкое вожделение и страсть, сдерживаемую невероятным усилием воли, на нескольких уровнях восприятия сразу, он смеет желать большего... Взрываясь красками восторга, полубезумные от наслаждения растения тут же исполняют его желание - к туго сплетенному пучку стеблей, по его бедру, словно змея, тянется к нему еще один, и еще... Рыжий низко выдыхает и кончает от одного только ощущения, осознания, как они, медленно растягивая, добавляются к тем, что уже плавно движутся внутри него. Это как если бы Тянь решил добавить пальцы к своему члену, да... Пусть он так сделает. Сначала один... потом второй. И Рыжий будет принимать и терпеть дискомфорт поначалу, но умолять, чтобы не останавливался. Калейдоскоп цвета настолько непереносим, будто он в затяжном оргазме. Под ладонями - сияющая кожа Тяня в зеленой прохладе огромных листьев, что не опасаются его больше, ведь все оказалось зациклено на него. - Шань. Шань, ты такой... просто пиздец. Что же ты делаешь, - теперь движения его несдержанные и жесткие, ритмичные. Он притискивает Рыжего к себе, впиваясь до боли пальцами в поясницу и бедра, целуя его шею, - и Рыжий может вдоволь продолжать фантазировать, как это будет ощущаться, когда он войдет в него по-настоящему. Дождь серебряными лентами падает на дождавшиеся его снаружи цветы, но не остужает ни воспаленного сознания Гуаньшаня, ни его разгоряченного тела. Тянь шепчет ему в шею и в ключицы сладкие пошлости, заставляя умирать от нетерпения, дразнит, пока Рыжий снова не заливает его живот своей спермой, стоя на дрожащих онемевших от напряжения коленях. И зеленые мучители, вкусившие неизвестного ранее кайфа, солидарны теперь с Тянем и не желают отступать, помогают его рукам, крепче обвивая Рыжего за талию, держа его раскрытым и наполненным. Хотят еще и еще сочных оранжевых брызг наслаждения и эйфории на своих листьях и новых побегах. - Когда меня уже, блять, отпустит, я не могу больше, - Шань обессилен и готов взмолиться - все это длится слишком долго. Целую вечность. - Должно пройти время, малыш. - Сколько? - неужели всё время?! - Сколько бы ни потребовалось - я буду с тобой. Как понять, когда он снова окажется в мире более примитивном и тусклом, но более привычном? Наверное тогда, когда в текущие структуры вклинивается топорное и слишком грубое, глухое и немое. Он устал, восприятие его перегружено голосами и цветом, жизнью, замеченной в каждой детали калейдоскопа, своей неспособностью не взаимодействовать и не отзываться каждой из них. И если он и хотел обратно свою реальность, то все равно оказывается ошеломлен до ужаса и отрицания первыми мгновениями возвращения в нее. И только Хэ Тянь как частичка оттуда, где можно видеть и чувствовать гораздо больше обычного, не глух - он слышит его, и не сер - свет, что был на его коже, теперь спрятан у него в груди. Он укладывает Гуаньшаня на спину, целует его нежно и легко - и требовательные жаждущие путы распадаются на запястьях, давая крови двигаться свободно. Широкая ладонь гладит его щиколотки, скользит по талии, будто зная, где остались невидимые следы - и Рыжий падает в короткое тихое забытье.