Она двигается, как героиня кино. И, кажется, поэтому я не могу поймать её. Она под моей кожей, и это чувство преследует повсюду. Она касается меня так, будто я принадлежу ей. Я не могу забыть её, когда она живёт внутри этого тела.
Поздняя осень. В Англии она настолько суха и безжизнена, что, кажется, всё королевство превращается в старые, посеревшие захоронения. Ночью же всё вязнет в чернильной темноте, а дома превращаются в ярко горящие свечи. В одном из них и обитает девушка с фамилией Шервуд, вежливо улыбающаяся уходящей гостье. — До свидания, мисс Холланд. Не забудьте приехать на следующий сеанс и заглянуть в аптеку. Минджи заботливо прощается с пациенткой, только что звучно открывшей за ручку дверь и ушедшей за порог дома. После неё остался только тонкий шлейф фруктовых и приятное настроение, с которым Шервуд стягивает тяжёлые лакированные туфли «для вида» и измученно расплетает галстук на шее, готовясь к отдыху.Надо бы что-нибудь почитать, пока не засну.
Отходя к кухне, рядом с которой располагается стеллаж с бумажными изданиями, ей слышится повторный звук открывшейся двери и вгоняемый в помещение ноябрьский ветер. — Вы что-то забыли? — спрашивает не глядя назад, потому что быстро глазами ищет книгу, за которую можно зацепиться. Тихий, насмешливый тон голоса говорит многое о его владельце, который так и стоит с открытой настежь дверью: — Ты постоянно о себе напоминаешь, дорогая. Тем более, в этом месте я могу забыть только себя и совесть. Минджи резко понимает, что сегодня её внимание будет цеплять не книга с классным сюжетным поворотом, а дама, чей голос она выучила наизусть, вплоть до отдельных особенностей.Это…
Юхён?
Она разворачивается, встречаясь взглядом с пришедшей, и готова упасть замертво на месте. От неё и непонятного магнетизма, останавливающего ход времени. Красивый и высокий конский хвост серебряных волос она отмечает сразу же, и это бьёт по сердцу, ускоряя режим его работы. Обсидиановый, солидный костюм скрывается под тёмным пальто, дрожащем на ветру.Господи
Минджи теряется, метаясь внутри, но снаружи она не отводит глаз с незваной гостьи и остаётся прикованной к полу. Ей сложно мыслить о чём-то, она пропадает, всматриваясь в детали сегодняшней мисс Брук. Чистые, как всегда, костлявые руки, эстетичны и великолепны, особенно, когда касаются лица Юхён, нижней отчётливо видной и мощной челюсти, милой родинки на носу, которую она не прикрывает косметикой. Когда они касаются шершавых, сухих губ, вымазанных в сладком соке вишнёвой помады. И когда они щекочут лицо Минджи.Всё. Хватит думать.
— Впустишь? Я пришла поиграть в шахматы.Шахматы значит…
Но Шервуд подмечает тьму за спиной девушки, указывающую на время суток. Мельком взглянув на часы, отвечает вопросом на вопрос, пытаясь понять всю ситуацию: — В одиннадцатом часу? Сегодня минджин график был забит различными пациентами, но среди них не мелькала фамилия Брук. Это объясняет её столь поздное появление на пороге.Я даже догадываюсь, что ты полчаса сидела рядом с домом, выжидая ухода пациентки, чтобы зайти вовремя.
— Мне наскучило сидеть дома и смотреть на стеклянный террариум змей.Не ври, скажи уже, что ты просто соскучилась.
— Ладно, проходи, — сдерживается Шервуд, чтобы не закатить глаза от прозрачной лжи и проникнувшего в воздух слабого кофейного аромата.Не понимаю, так пахнет её одежда или запах испускается телом?
Любопытно.
Теперь всё спокойствие Минджи — ложное явление, ведь рядом с этой странной девушкой всегда прогрызается сквозь рёбра тревога, сердце трепещет, а от её высокопарных речей самообладание легко теряется, как и мысль о том, что Юхён опасна. Она ядовитая змея, потому что может сотворить с тобой всё, что душе угодно, если конечно та у неё присутствует. Либо Брук продала душу дьяволу за любовь Минджи к ней. По-другому Шервуд не может объяснить эти муки, но и не хочет признавать, что та мисс напротив, элегантным жестом снимающая с плеч пепельное пальто, нравится ей до дрожи в шатких коленях. Она не может никак принять тот факт, что ей нравится девушка с, временами, больной головой и пробитым насквозь сердцем. Но хочется верить в то, что это исправимо, и тёплое отношение Минджи к ней исцеляет. Безумно хочется. — Ради тебя даже люди из северных районов Лондона задерживаются, продлевая часы встречи, а я всего лишь пришла вечером поиграть в шахматы, — подмечает Юхён, вешая верхнюю одежду на декоративные рога оленя. — Как ты узнала, что она с севера Лондона? — Сегодня только там был обильный ливень. А на его наличие указывал сухой зонт и слегка сырое в плечах пальто. Судя по времени, когда он шёл и отсчитывая примерное время поездки в забравшей её машине молодого мужа, та милая душка гостила у тебя часов с восьми. Минджи усердно не хочет признавать того, что и сама скучала по этой Юхён и её остроумному мозгу, возможности которого спустя пару минут испытывает на шахматной доске. По своей психиатрической практике она считает шахматы — лучшей игрой для начала общения со скрытыми чертами людей. Она пробуждает интерес и раскрывает личности играющих, что так любит делать Шервуд. Их начало довольно спокойное, как кажется извне. Фигуры мирно расхаживают по клеткам, шаг за шагом, гостья заняла тёмное кресло напротив минджиного, и между ними как раз и расположился маленький столик с колёсиками и шахматным полем боя. Шервуд давно не играла в подобное, хоть и всегда имела под рукой подарочную, резную доску с фигурами. Брук сразу же принялась за игру, придумывая тактику победы, параллельно терпя прожигающее, знойное внимание шоколадных глаз, взирающий из-под стеклянных очков. Минджи пытается уследить за её движениями и ходом мыслей через язык тела. Но безуспешно. Брук только больше её путает, неспешно раскачивая туфлю на ноге. Её поза зажата снизу, постоянное смещение бёдер трёт низ живота и так прекрасно натягивает классические, угольные брюки, когда она, в который раз, кидает ногу на ногу. Руки строго прижаты к подлокотникам, спина расправлена и монотонный взгляд скользит лишь по доске, ни разу не перемещаясь на Минджи.Скорее всего она чувствует это стойкое внимание, но не подаёт виду.
Минджи доставляет несравненное удовольствие наблюдать за ней, поэтому в этой партии она слабо старается выиграть. Её интересует лишь Юхён. Поэтому, через несколько ходов, её белые оказываются в ловушке: несколько пешек прикрывают снежного короля спереди, один из коней мчится вперёд на чёрную пехоту, но Юхён, вместо ответного нападения с другой стороны, преграждает путь коню, блокируя несколькими ходами практически всё его передвижение. Следующий ход белых. Минджи мнёт ладони в перчатках — разгоняет мысли, пытаясь выйти из неудобного положения. Брук давит на неё, войдя всего несколькими фигурами в линию защиты посередине игральной доски. Она давит, даже не смотря в её сторону. Это та самая редкая сила, имеющая власть над Шервуд. Одна из пешек Брук практически наступает на длинный плащ светлой королевы. Такое происходит совсем рядом с раздражённым и озабоченным ситуацией королём, хоть и кажется, он находится в безопасности, окружённый своими подопечными.Юхён пытается обмануть, переставляя малозначимые фигуры ближе, и далее хочет напасть.
Но я нападу первой.
Шервуд величественно поднимает руку с мягкого подлокотника кресла, уверенным хватом берёт белую пешку за маленькую голову и громоздко переставляет вперёд, впритык к защите тёмной королевы. Щелчок справа на секундных часах и наступает ход чёрных. Но вместо того, чтобы защищать единственную королеву, Юхён прорывает защиту одним ходом. Выпавшей из хода мыслей Минджи ладьёй она проскакивает множество клеток, чтобы встать диагонально на соседнюю к тому бедному коню. Шервуд осознаёт совершенную ошибку поздно — девушка напротив специально давала ей действовать по этой тактике, чтобы дальше поймать и крепко сцепиться. Этого белого коня съест другой, если он пойдёт по единственному оставшемуся пути, но при этом ему не уйти, потому что дальше, по диагонали за ним — король, которому и не сдвинуться с места. — У тебя связка, дорогая, — произносит бесцветно гостья, не поднимая глаз с доски. Её пальцы неожиданно касаются шеи, растирая кожу той массирующими движениями. Минджи не может не подумать об этом в пошлом ракурсе; совсем не о том, что нужно ей сейчас из мыслей, забивающих голову. Вслед приходят воспоминания, от которых живот простреливает тяжкой, невыносимой пулей возбуждения.Вот надо было тебе это сказать вслух и растереть шею, рассевшись напротив меня настолько заводяще и прокатываясь по каждому моему фетишу-
Чёрт.
Она сцепила моего коня.
И, кажется, не только его.
Юхён связывает её изнутри уже большой промежуток времени знакомства, партии и… во время того спонтанного секса, о котором специально напомнила. Минджи делает несдержанный шаг, решая освобождать короля, передвигая пешки. Выбора практически не остаётся, как и прохладного, ноябрьского воздуха в помещении. Между ними чувствуется подогревающее пятки напряжение. Шервуд расстёгивает первые две пуговицы накрахмаленной рубашки, рассматривая прикрытыми глазами безмятежное лицо Юхён, находящееся от неё буквально в двух коротких метрах. Это ледяное безразличие сводит Минджи с ума, а её действия и взгляды выглядят со стороны как соблазнение этой стальной королевы, облачённой, чёрт возьми, во всё деловое чёрное, кроме рубахи. От раскрытой минджиной шеи незаметно начинает исходить слабый, сладкий запах, означающий начало дикой схватки и длинной ночи. Минджи соврёт, если скажет, что Брук её не привлекает. А Юхён соврёт, если скажет, что не знала исхода игры. И того, какой конец ожидает Шервуд. — Шах и мат, — утверждает Брук, загнав короля в тюрьму одной клетки. Минджи долго не злится поражению. Не в её епархии. Поэтому быстро уходит, найдя себе занятие. Жажда от игры с Юхён только усилилась. — Хорошо, ты победила, признаю. В качестве приза приготовлю при тебе свой чай. Надеюсь, тебе нравится цветочный. — Конечно. С согласием Минджи начинает готовку чая. Это сплошное искусство, к которому так трепетно относится Шервуд: она подцепляет хорошие чайные листы и сортирует их, откладывая подальше от повреждённых и недосушенных, подготавливает будущую сладость чая — ещё свежую цедру апельсина. В резном ящичке выше её головы отблёскивает сотня маленьких баночек по пять-десять граммов наполнителей. Взяв несколько, она мерно высыпает содержимое на дно чайничка, перемешивая с листьями и в конце заливая всю композицию кипятком. Юхён пристально наблюдает за этим процессом в пятый раз. Минджины очки запотевают от поднявшегося облачка пара, когда заварной чай перемещается в кружку для гостьи. Для своей дорогой гостьи. Их связи всего три месяца, но длилось время как три живописные осени, в которые Минджи испытала всё, что возможно. И жестокость жизни, и сложные отношения, и каково это быть влюблённой в Юхён. Во все её обличья, как бы они не были деспотичны с ней. И странны. — Как ты относишься к сексу?Юхён снова замышляет игру.
На одном из сеансов Брук обусловилась, что не считает и не считала жизнь серьёзной, сравнивая ту с бесконечной игрой, в которой каждый раз меняются режимы по приходу нового человека. После этого разговора и Минджи задумчиво просидела в рабочем кресле ещё час, погружаясь в тишину. Юхён давно проникла в мысли Шервуд и хозяйничает в извилинах мозга. Сейчас Минджи тупит взгляд, замирая на одной из выставленных керамических кружек. Усмехается где-то, думая про себя:А что ты задумала на этот раз?
Уже размышляет о худшем — как экстренно подсыпет снотворное с обезболивающим в чай, ловко вытащив пакетики из отсека браслета часов. Оно поможет если только на десять минут, ведь сложное тело Брук стойко относится к значительному большинству препаратов. Но…Но что у Юхён на уме?
Шервуд перебегает взглядом на оплетённые серебром наручные часы. Полночь. Время, когда Юхён обычно уходит, а если и остаётся минутой позже двенадцати, то ночует в доме. Это плохой знак, считая заданную ею тему. Ответ лежит на поверхности.Секс.
Но зачем тебе это? В прошлый раз я списала всё на опьянённое состояние, только сейчас — ты трезва.
Минджин мозг ничто так не возбуждает, как новые загадки от Юхён. И, с приливом сил, изгнавших сонливость, Шервуд принимает вызов и ввязывается в головоломку.Я не понимала тебя никогда, но, может быть, пойму сейчас.
— Меня считают привлекательной в этом плане, что довольно льстит. Одна подруга так точно считала, — почуяв неладное, но пытаясь сохранить атмосферу уютной, излагает Минджи. Чтобы не показать страха, она концентрируется на самой сути вопроса, забывая о себе.Забавно, но Хандон знала такое обо мне больше других, хоть мы и не были партнёршами. Она просто была всегда рядом.
— А в другом плане? — Юхён переводит вопрос в новое русло, развивая тему. Минджи не обращает внимания на атмосферу, что медленно становится горячей и наэлектризованной, и бесцветно отвечает на всё. — Не придерживаюсь христианской позиции. Крайне строгие, миссионерские и правильные, при этом опошляют всё, что можно и нельзя. Я бы посчитала это скудоумием, по сравнению с язычеством. Ритуалы с омегами как с жертвами для плодородия, полная свобода выражения и чувств, нет законов, нет правил, только обычаи. Звучит так сказочно в нашем мире и тоже несколько опошлено с точки зрения христианской церкви… Но быть приверженцем этого, куда разумнее. — Ты любишь смысл, цели, задачи во всём. Даже в сексе, — смакуя по слову, подводит к чему-то Юхён. Минджи кажется, что в глазах постепенно меркнет свет, когда Брук начинает что-то говорить. Эта девушка ассоциируется с тьмой, потому что от неё кружится голова, расплывается мир, и через время она заставляет закрыть глаза, чтобы Минджи повязла в этой темноте, раскрывающую Юхён полностью перед своей избранницей. — Так интереснее жить, вкладывая в каждую вещь своё предназначение. — И какое же ты дашь мне предназначение? Шервуд затихает, оканчивая крошить цедру. Тут она и не знает, что ответить, но хладнокровно как раньше — не получится. Ведь она снова вспоминает сущность Брук, расцветающую красными, сдавленными отпечатками на коже. А вместе с этим — проявляется неприкрытая похоть. Минджи боится, что безумие снова овладеет разумом Юхён, но от той не пахнет едкими парами феромонов, она спокойна как всегда. Шервуд мимолётно заглядывает за плечо, чтобы убедиться в этом. Брук, удобно расположившись в кресле, мерно отпивает цветочный чай, в наслаждении закрывая глаза; одна нога на другой, угольные брюки всё также излишне обтягивают бёдра, а носок блестящих деловых туфель медленно покачивается.Всё хорошо.
Но Шервуд потрясывает от пронизывающих спину голодных глаз. Нет. Всё плохо, и Минджи снова толкают к хрупкой кромке обрыва. Сейчас её проблема только в незнании графика Брук, в незнании её сущности. Правда, судя по прошлым нападкам, Юхён действует не по нему и атакует кофейно-горьким запахом, когда заблагорассудится телу. Но в реальности, по кухне распространяется одна ромашка, розы и сбор других растений для чая. Минджи настороженно внюхивается, пытаясь приметить и свой запах. Чует приближение и оставленные лёгкие феромоны с какао, карамелью.Всё хорошо, Минджи.
Её время совсем близко, но блокаторы действовали и раньше практически без перебоев, не давая Юхён взять верх. Но работало это практически всегда.Минджи, она не стабильна.
Ты не должна поддаваться.
Но я ведь жива, значит ей что-то нужно от меня живой.
В прошлый раз, когда Юхён бесцеремонно, в гоне и с пьяной одышкой, заявилась к ней. Минджи, казалось, не выживет. Она никогда так не пугалась её непредсказуемости, никогда не получала таких эмоций и стресса, ведь только начала принимать противозачаточные. Но, каким-то чудом, их секс не приобрёл последствия. Поразмыслив, Минджи начала предполагать лишь одно: это было не чудо, а Брук.Она мой каратель.
И спаситель.
Но что о Юхён в плане блокаторов — неизвестно. Она не отвечает на такие вопросы; не пользовалась в первый раз внешней контрацепцией. Но девушка была, и сейчас, абсолютно спокойна. Даже настолько, что к Минджи подкрадывается ложное ощущение безопасности и уверенности в отсутствии последствий. Тогда Брук застала её в гостиной, в полночь и, после умелых, хоть и пьяных, манипуляций, овладела разумом и телом Шервуд в спальне. Минджи плохо соображала из-за охмуряющего аромата девушки. Костлявые, но сильные руки Юхён душили и тянули светлые волосы назад долгое время секса и непрекращающейся сцепки — альфа любит длительное спаривание, подбавляя времени новыми толчками. Через каждые полчаса поглядывала на время и, аккуратно поменяв позу с тянущим узлом, измывалась над Минджи всё больше. И так до пяти утра. Пока Брук не почувствовала обволакивающую заполненность влагой внутри нижней. Шервуд не вставала с кровати до наступления следующего дня. Юхён — исчезла около обеда. Дико. И тяжело физически сопротивляться ей. Юхён — это зверь, опьяняющий жертву сладострастной речью, уловками и запахом, когда наступает опасный период. Она готова добиться Минджи любым путём и, только когда получит разрешение от тела другой — нападёт. Юхён — изощрённая альфа, привыкшая начинать прелюдию во время разговоров, чтобы у Шервуд не было выбора, кроме как прикрыть веки и поцеловать. — Ты уже имеешь его от природы, не заставляй меня это говорить, — нехотя цедит Минджи. Брук умело обращается с ней, цепляя словами и невидимо притягивая к себе. Шервуд чувствует это всем телом. И становится не легче сопротивляться. — Мне достаточно того, что ты об этом думаешь.Чёрт.
Я ни о чём ином и думать не могу после той ночи.
Пойманная в ловушку Шервуд закусывает губу, смачив ту слюной. В голове моментально всплывает столько образов, телодвижений, звуков, ощущений мучительной влаги везде, особенно внутри. Она чувствовала её приливы и плескание, словно морской бриз. Она помнит смех Юхён, её улыбку, когда волны становились сильнее, бёдра бились больше, а держать живот навесу было всё труднее и труднее. Юхён смеётся. Только Минджи это слышит в реальности, а не в голове. Юхён правда смеётся. Как тогда. А тело Шервуд, подпитавшись возбуждением, источает мягкий, карамельный и подлый запах.Она его чувствует.
Она чувствует мою слабость и это вязкое, противное возбуждение.
Отпив оставшуюся жидкость в чашке, Юхён заумно мычит и раскрывает хитрой ухмылкой на лице нечто более странное. Должно быть, свои мысли и ядовитые чувства, которые Минджи ощущает вокруг шеи петлёй. — Да, думаю, такая омега как ты подошла бы на роль жертвы приношения. И не удивляйся, по этим брюкам видно с первой встречи, что ты не господствующая альфа, — намекает на отсутствие возбуждённой выпуклости под тканью. — Ещё, я тебя огорчу, но таблетки на полке в ванной явно не помогают скрыть истинный запах. Зато они помогают скрыть проценты зачатия. Но, в чём смысл тебе их принимать, Минджи? Если только для секса. Со мной. Юхён не таит победную улыбку, угадав ответ, а Шервуд снова затихает и тупит взгляд. Брук её душит изнутри всем, что имеется. Колкости, высвобождающийся горько-сладкий аромат, ход мыслей, за которым пытается следить Минджи, и ей на удивление удаётся что-то поймать.Я несколько понимаю и знаю, что ты будешь делать дальше. Ты впервые настолько открыта перед мной.
Либо я медленно становлюсь тобой, теряя голову.
Юхён заражает её собой, и от этого никуда не деться. Она словно попавший в тело вирус. Хочет и добивается того, что желает, любым путём. Минджины пальцы подло подрагивают, отпуская рукоять ножа — их простреливает искра возбуждения то ли от слов Брук, то ли от собственных сомнений, метающихся мыслей и идущей наперекор им сущности, безумно желающей одну Юхён. Эту грубую, заводящую и смелую… Суку.Ненавижу тебя.
За всё что ты творишь внутри меня.
Минджи старательно сжимает веки до красных пятен, мнёт кожу перчаток в ладонях, пытаясь как-нибудь успокоить себя, разбить как волнорез возрастающее цунами жгущих и липких чувств. Получается слабо, ведь уже давно потеряла контроль, отдав его девушке, что главенствующее сидит сзади. Закрыв глаза, Минджи оказывается в темноте, как и ожидалось ранее. Юхён снова лишила её света, оставив взамен лишь ту среду, где сама обладает господством и сможет захватить Минджи. Слух Шервуд обостряется, улавливая каждое изменение. Кресло слегка скрипит пружинами под гостьей при смещении ног. Она встаёт, поставив пустую чашку на стол, и, замирая, вонзает тысячу стрел в спину жертвы голодным, жадным и звериным взглядом. Минджи еле сдерживает себя, потому что горький кофейный аромат мгновенно вбился в ноздри, заставляя тело изломлено дрожать.Господи, Юхён, о чём ты думаешь, смотря на меня так алчно?
Прекрати.
Нет, не останавливайся и подойди ближе.
Брук безоговорочно победила, и Минджи это знает, чувствует в чужом запахе эту доминантность, склоняющую к столу, к полу, к чему угодно, но главное — к уровню ног Юхён. Безумие неспешно приближается к Шервуд по мере того, как подкрадывается девушка сзади, вызывающая эту мучительную страсть под тёмной жилеткой и молочной рубашкой, где-то внизу живота, пуская оттуда жгучие импульсы по телу. От её голоса и этих странных, возбуждающих вещей Минджи больше ощущает перемешанные и усилившиеся запахи в воздухе. Со следующих слов Шервуд приопускает голову вниз, будто в мольбе, и существенно опирается на руки и стол. — Ты мягкая, таешь шоколадом на глазах и так просто впадаешь в смятение, стоит заговорить о связи секса с тобой. Юхён всё ближе — Покорная леди, не отвечающая мне излишней грубостью, лишь ласками, ублажая уши. Я знаю твой цикл. Он похож на мой циркадный режим, поэтому мне не трудно определить, когда у тебя крайние дни перед сумасшествием. Сейчас ты готова ко всему со мной. И ближе. — И ты до ужаса извращённая. Поэтому предпочитаешь играть роль невозмутимой кровавой королевы, вскрывающей черепа людей с тайнами. Спектакль мгновенно кончается, когда вхожу я, и ты облачаешься в грешницу на шатком деревянном троне, готовую пасть к ногам хозяйки. Походит на одну из эротических сатир Шекспира, не правда ли? Ах, если бы они ещё существовали. Она подходит, пока не вдавливается грудью в минджины лопатки. Шервуд измученно выпускает слова так, будто уже погрязла в физических ласках Юхён. Но это всего лишь её речи, обнажающие минджино возбуждение. — Чёрт тебя возьми, что ты снова творишь? — Выполняю свой ритуал, — мычит Брук, оглаживая чужие рукава пиджака цвета чёрной лакрицы. — Но ради чего? — Полное овладевание над твоим телом и разумом. Я знаю, что в тебе многие мысли сопротивляются мне, говорят, что я чёртов Мориарти и со мной не будет счастья. Это правда. Мне нравится, как что-то в тебе ещё перечит мне на этих крайних днях, пока не впадаешь в полное безрассудство. Поэтому я выбрала именно сегодняшнюю ночь.Блять.
Освободив первые пуговицы жилетки из петель, Юхён запускает руку под угольно-чёрную ткань. Только теперь петля затягивается вокруг минджиной шеи сильнее, оказывая излишнее давление. Шервуд сдавленно рычит, сопротивляясь всем действиям изнутри, но физически нет. — Ах, моя милая, милая Минджи. Твоё сердце бьётся не по своей природе. Прямо сейчас оно боится и любит меня, поэтому конвульсирует куда сильнее, чем десять секунд назад. Пока я не начала склонять тебя к сексу. — Юхён… — Ты всё правильно думаешь. Я могу склонить тебя к этому столу. Слёзно умолять об этом даже не придётся, ты уже вне себя, раз не отрицаешь мои слова. Твоё безумие близко, а я всего лишь помогу утолить эту жажду. Шею распаляет дыхание Юхён. Неровно, сбивчиво, потому что её губы смыкаются на коже в нежности и размыкаются в желании, выпуская влажный язык. Минджи сама хочет Юхён, её гениальный мозг, речь, её способности и силу, которой она просто берёт и истязает Шервуд. Ежечасно и беспощадно. — Положи руки на стол. От первого приказа Брук становится не по себе. Минджи даже кажется, что влажными поцелуями она впускает в кожу токсины, заставляющие тело зудеть и охмурять разум. Влечение усиливается, и Шервуд всё сложнее отвязаться, но чувствует — поздно. Она уже пришита режущей леской к своей опасной пациентке. Минджи с любопытством располагает руки на столе — ей интересно, что будет дальше. Чужие пальцы скатываются с плеч к кистям Шервуд. Юхён осмотрительно рыскает по чужому телу, слегка сжимая одежду и пространственный воздух вокруг Минджи. Но не находит ничего, что смогло бы навредить ей. Хорошая крольчиха. В качестве награды на лице высвечивается слабая улыбка Брук. В элегантном, будто танцевальном жесте, минджино тело разворачивают лицом к иной девушке, а затем совершается необычное: Юхён берёт запястья Шервуд и стягивает с них кожаные перчатки. — Расценю это как воровство. — Я тебе их верну, раз так дорожишь ими. Ох. А я даже знаю, почему, — дыхание Брук теперь касается всего лица Минджи, а руки поднимаются с талии наверх, накрывая липковатой фактурой горло и щеку. — В прошлый раз тебе нравилось тереться об неё и стимулировать клитор кожаной перчаткой, пока мы сцеплялись в третий раз. Ты извращенка. — Ты тоже не отличаешься. — Я этого хотя бы не отрицаю и показываю. Я хочу довести этими перчатками до экстаза. Знаю, тебе это нравится и особенно хочется меня поцеловать из-за безудержной внутренней тяги, не так ли? — Нет, — однозначно цедит Минджи. — Почему же? Я заслужила, ведь спасаю тебя от одиночества в такие времена, точнее начала спасать, но уже отлично знаю твоё податливое тело. — Не заблуждайся. Ты спасаешь, убивая. — Значит, у меня плохо получается. Но я могу постараться лучше тем ножом. Хочешь? — Юхён, ты больна… — Минджи дрожит, как и её голос от того, что не понимает происходящего, особенно странных шуток этой девушки. — Но у тебя есть все шансы, чтобы меня вылечить. Надо исчезнуть из моей жизни, навсегда. Но ты постоянно сидишь в моей голове с таким бесцветным взглядом, что я завожусь; ходишь туда-обратно по моим воспоминаниям, копаешься в них; влюбляешь ещё больше одним своим видом. Я одержима тобой, поэтому не дам уйти. Руки Юхён ещё оценивающе блуждают по телу, периодически сжимаясь на горле Минджи.Она явно что-то придумала с моим удушьем.
— Господи… Почему ты так привязана ко мне? Почему той кого ты выбрала была, чёрт возьми, я, а не другой психиатр? — Я думаю, ты сама знаешь ответ на этот вопрос. Давай, скажи вслух.Минджи, сколько не отрицай, она права. Вы одинаковы, так что тебя больше всего возбуждает в ней?
Блять
Метающиеся мысли, а точнее одна догадка, Минджи скорее всего окажется правдой и нитью, связывающей их двоих. — Тебе нравится соперничество со мной. Губы Юхён тут же щекочут чувствительную кожу уха, красят помадой в вязкий тёмно-красный, оставляя горячий поцелуй на кромке хрящиков. Скользкий язык же несколько раз ублажает кожу задней стороны ушка. — Бинго, дорогая. У тебя даже не ушла четверть минуты, чтобы понять это. А теперь скажи, в какой части надетого на тебе располагается комбинированное обезболивающее. Я знаю, что оно всегда где-то рядом с тобой. В ответ Минджи снимает наручные часы, вытаскивая пакетик с порошком, который позже растворяется в кружке цветочного чая. — Прими. Тебе сегодня это очень понадобится.Что ты задумала?
Слова застревают в минджиной глотке, но она решает послушаться, раз Юхён её предупреждает.Ты ей доверяешь?
А разве у меня остаётся разумный выбор? Она меня не отпустит так просто, даже если не притронется к телу, сможет остановить, а не выпить это — куда опаснее, чем выпить. Ведь в этот раз Юхён трезвая и может контролировать ситуацию больше, следственно, доводить меня до грани тоже. Она всегда играла со мной, размахивая лезвиями ножей перед лицом.
Но я велась на это и поддавалась, отдаваясь ей полностью. И в результате остаюсь жива.
Я бы сказала глупую вещь: она меня любит. Но я даже не знаю, способно ли её сердце на это.
Юхён мне непонятна, хоть и кажется, на первый взгляд, обратное.
Поэтому я сделаю выбор.
— Хорошо, только с этого момента ты отвечаешь на любой мой вопрос. И кружка остаётся пустой по договоренности. А юхёновы руки прилипают к животу Минджи, скользя под рубашкой ниже, сталкиваясь с плотно затянутым ремнём брюк. — Ч-что ты делаешь? — она дрожит, будто бы забиваясь в угол клетки. — Доставляю тебе удовольствие. Тебе же нравится быть снизу и растекаться под моими касаниями. Ты ведь девушка, которая кажется высокомерной, а позже еле пытается вырвать первенство из моих рук, но в конце концов сдаётся. Остаётся лишь пресмыкаться. Неужели это даже не бьёт по твоей гордости? Хотя подожди. Может я её раздавила тогда каблуком, когда наступила на центр твоей грудины? Минджи, не выдержав издёвок, целует и плотно затыкает рот девушки своим. Её мнимой гордыни и в помине не было после того, как в голове поселилась Юхён, а в доме вторая почти полноправная хозяйка под тем же именем. Она разрушает Минджи изнутри, убивая, в первую очередь, то, что ей противоречит и заставляет сопротивляться. Эту раздражённость Юхён вряд-ли захочет чем-то заменить, потому что ей и самой нравится надменная, дерзкая и готовая в любую секунду опалить своим гневом Минджи. Эту натуру хочется постоянно побеждать, склоняя под себя. Она даёт свои ощутимые плоды в сексе. Их руки хаотично бегают друг на друге, одновременно снимая похожие по модели пиджаки; шёпот, на грани с тихими стонами и убитым напрочь нормальным дыханием; юхёновы слова, о том чтобы сегодня оставить одежду, и довольное согласие Минджи. Это всё взаимное возбуждение, с которым они договариваются обо всём, что может случиться. Партия наконец-то хочет разыграться по-новой. Брук не приходится приподнимать Минджи — она сама укладывается на невысокий стеклянный кухонный стол, что чуть больше её по длине и ширине. Будто покупала, чтобы лежать на нём в таком, слегка растрёпанном виде, с размазанной помадой гостьи и нескольким винными поцелуями в шею. Юхён ненароком возбуждается, рассматривая эту красоту. Минджи заводится тоже, видя Брук сверху и так близко к разгорячённому месту под брюками. Она замечает припухлость под ширинкой другой девушки. — Начинай партию. Сегодня ты играешь белыми. Но давай установим правило: один поцелуй — это ход. Ты, как и я, можешь делать всё, что угодно. — А как тебя обыграть? — Ах, я вижу месть в твоих глазах. Впрочем, так интереснее играть. Для начала постарайся остаться в сознании и не устать. В прошлый раз, к моему огромному сожалению, у тебя не вышло, — специально насмехается, скалится, раздражая Шервуд. — Ты победишь, когда я решу сдаться.Тогда мне нужно тебя раздавить.
Минджи тянет к себе Юхён за галстук. Та поддаётся и опускается к ней, практически укладываясь на тело сверху. Пальцы гостьи полностью расстёгивают молочную рубашку нижней, чтобы приятно охладить тело. Между ними происходит реальное соперничество, что двоих так и заводит. Но сейчас чаша весов на стороне Минджи, и она решает, что делать с Юхён на первом ходу. Впрочем, мыслительному процессу не мешают двухминутные поцелуи, переходящие в глубокие и более провокационные. И, чем глубже они становится, тем больше Юхён давит на нижнюю сверху. Для удобства Брук раздвинула бёдра по разные стороны от себя насколько это было возможно, больше чувствуя горячий центр Шервуд. А та ненароком начинает там ощущать затвердевший член Юхён, рвущийся растянуть трусы и сломать ширинку классических брюк, уткнувшись в минджину застёжку.Мы уже так обе возбуждены, но ты, мне кажется, куда сильнее.
— Выпусти его, не мучай, — поэтому Шервуд жалеет бедный орган, прося Брук совершить действо. — Как скажешь. Юхён отлипает от губ девушки, выпрямляясь в полный рост. Минджи ещё заворожённо наблюдает за малым шевелением высокого хвоста на её голове, за языком облизывающим губы, но когда слышит интересующий её звук снизу, то рассматривая его источник — металлической молнией. На специальных боксерах у Юхён застёжка похожая, но уже не такая весомая. Она расстёгивает их обе.Боже
Минджи удивляется, ведь видит член Юхён при свете впервые. В прошлый раз было темно, ведь Шервуд и не ждала гостей. Сегодня тоже, но Брук схитрила, снова провоцируя Минджи на что-то дикое, животное и… прекрасное. Как ни отрицай, но Юхён знает, на какие точки нажимать, чтобы свести её с ума одним видом, запахом и тенью, падающей сверху на неё. Минджи не отлипает, любуясь тем, что давно хотела увидеть в свету. Внешний вид довольно простой, классический, как и наряд Юхён сегодня, но пара милых родинок украшает весь участок кожи. Юхён забавляет такое внимание до несдержанного оскала. Извращенка. — Хочется потрогать, судя по твоей реакции, да? Так давай. Минджи действует с разрешения, но, кажется, рано или поздно, прикоснулась бы и без него. Их феромоновые запахи смешиваются, образуя единое целое, и теряются друг в друге; их разум тлеет медленно, подобно уголькам в камине, выделяя ядовитые, дымные пары. Взаимное безумство, в котором Минджи наблюдает за асотическими реакциями Брук, развратно прикрытыми глазами и слабой-слабой улыбкой на обветренных губах. И это соблазняет её саму. Соблазнило бы любую девушку, оказавшуюся под ней, но эта особенная, церемонная прелюдия — доступна только им и не более. Они обе стоят друг друга. Следующие десять минут её руки массируют член Юхён, несильно сжимая и доя жидкость изнутри наружу. Она его ласкает, пачкая пальцы в липкой смазке и распределяя эякулят по всему возрастающему органу. Ближе к концу ласк он достигает такой же длины, как и вся ладонь Минджи, но это незаконченный рост. Не хватает ещё нескольких сантиметров до полного размера достоинства. Но Шервуд уже не понимает многое, завороженно разглядывая блестящую живую плоть.Господи
Как он скользил во мне так легко, так и ещё вмещая узел?
Минджи сглатывает слюну, ощущая возбуждение Юхён в руке и между ног, чуть ниже кожаного ремня с такой же твёрдой бляшкой, как и член напротив. Юхён лезет пальцами к длинной минджиной ширинке, предназначенной для секса в одежде. В этом мире всё уравнено: раз кто-то может вытащить свой член наружу, то и кто-то иной может открыть свои прелести свободе. Удобно во многом. — Ты уже хочешь…? — Минджи не до конца понимает спешки Юхён и её интерес к ширинке сдавливающих ей брюк. Она явно чувствует напряжение в выдохе альфы из-за этого вопроса и в махагоновых глазах. Шервуд будто не верит, что она хочет уже так быстро кончить от одних стимуляций руками. Но взгляд с запечатанной в нём фразой «ты серьёзно?» убеждает в обратном.Не говори только, что тебя возбуждают оставленные шрамы, ощутимые на моих пальцах.
Не говорю, но ты уже знаешь мой ответ. — Но не пачкать же мне твой дорогой костюм. Юхён проникает лишь головкой, чтобы сдержать своё слово и не попасть на ценную тёмную ткань. Вытекшей минджиной смазки на покрасневших половых губах хватило, чтобы войти гладко, практически со стыдным хлюпаньем. От этого Шервуд растягивает на лице похотливую улыбку, матерясь под нос. Одного трения и сжимающего кольца мышц вначале оказалось достаточно, чтобы закончить разминку сразу, испытывая, пока что, первый оргазм за ночь и утро. Скорее всего оно будет томительно вытекать наружу, ведь перекрыть пока что нечем, но тебе понравится и такой расклад событий, я знаю. Юхён делает свой первый ход в игре, целуя Минджи, будто прилипая к её губам замертво, излишне выпуская язык к чувствительному нёбу. От этого по телу восстают мурашки и появляется ощущение щекотки. — Спускайся с небес, дорогая. У богинь Олимпа всегда были испытания в мирской жизни. Ты — не исключение, — мажет губами об чужие, пока на придыхании нашёптывает слова. — Удиви меня, — и, отрываясь от тела, тянет вверх, чтобы поставить на ноги, а после опустить на пол, приказно вдавливая ладони в плечи. Минджи становится на одно колено, а после, задумчиво, на второе, полностью понимая, что она делает. И что будет делать Юхён. Она перед ней на коленях, как грешная, провинившаяся и преступница, готовая просить пощады и принять дарованное ей прощение. Аромат Брук ещё вызывает мягкое кружение головы и искрящуюся, сильную пульсацию внутри живота, где-то в районе клитора. При таком сложновато думать и резко вздёргивать черепную коробку. Она молчаливо упирается коленями и тканью брусничных клетчатых брюк в ламинат, всё же решаясь поднять глаза наверх, когда Юхён нежным касанием возвышает её подбородок. — Ты можешь прямо сейчас заставить меня проиграть, если возьмёшь его так, чтобы я встала на колени перед тобой и твоим сладким ртом, — ворожит лисьей улыбкой и растяжкой слов, поглаживая щеку, залитую опьянённым румянцем. В радужках цвета тёмного — извращённого — шоколада разгорается пламя. На самом же деле, это блики от светильников кухни старинной формы, будто светятся лампады. Минджи несколько раз издаёт глубинный удовлетворённый и хрипучий стон, когда касается снова затвердевшего органа, обхватывая полностью пальцами гладкое основание, и второй раз, когда её язык преследует стекающую каплю до основания и слизывает, ловко поймав. Член пульсирует сильнее в венах и обнажённые минджины пальцы в восторге от этого ощущения. Сама Минджи тоже воспаряет внутри и довольно шипит. Её влюблённый, влажный и томный взгляд из-под полуоткрытых век ни с чем не перепутать. Особенно, когда он обращён на дёргающийся член Юхён, напоминая домашнего щеночка, разговаривающего с ней. Она коварно улыбается ему. После чего подушечки фаланг вдавливаются в отвердевшую плоть насколько могут, точечно зажимая проходящую кровь в нескольких местах, на что пульсация органа становится сильнее. Чувствуется, как мышцы внутри растягиваются, удлиняя орган, и каменеют. Юхён не терпит её пыток, потому что быстро всегда срывается. Это невыносимое удовольствие. — Чёрт возьми, что ты- Блять. Холодная дрожь волной прибывает к покрасневшей головке и, судя по вздоху, Брук это нравится. Минджи упорно удерживает пальцы и, наслаждаясь, передавливает, пока играется с основанием члена и той самой родинкой, опаляя её горячим дыханием. Иной же части органа не достаётся ничего. Юхён сверху скулит, и понятно почему: чувственный кончик неприятно сохнет, охладевает, отвлекает и раздражает нервы, пока влажные минджины губы увлечённо играются поодаль — где бурлит по новой возбуждение и всё горячее, блестящее слюной. Минджи создаёт рай и ад на члене Юхён. — Пытаюсь удивить тебя. Я душу его так же, как и ты зажимаешь мне вены на шее, — ласково целует участок кожи и продолжает речь. — Через минуты появляется холодная подступь; озноб; анемия; мучает кипящая и взрывающаяся внутри кровь, которой не дают прохода; ощущение, что сейчас ты потеряешь сознание, — Минджи переводит взгляд на бедную головку, что осушается на глазах и жалобно просит её помиловать и придать должному вниманию. Но Шервуд усмехается, смотря на неё, как на жалкое создание. Она знает, что Брук тоже с мольбой смотрит на неё, требует влаги, тёплого и эластичного языка и ощущения обжигающей кожу глотки. Но Минджи этого не даёт. Юхён шипит ей сквозь зубы: — Садистка. А Шервуд ухмыляется, хитро щуря глаза, и наблюдает дальше, будто ждёт чего-то от измученной альфы. И дожидается. Вместе с новым облаком кофейных феромонов высвобождается очередная капля эрекции из углубления. Судя по широкой улыбке, Минджи и дожидалась этого.Я знала, что тебе тоже нравится удушение.
Она договаривает: — И хватка наконец-то ослабевает. Облизав губы, Минджи моментально накрывает гладкую головку, увлажняя её и согревая проворным языком, пока дюйм за дюймом принимает больше в себя, обгладывает как кость. Её пальцы в элегантном жесте поочерёдно отлепляются от голубоватых вен, и орган насыщается жидкостью по-новой. Но тут Юхён стонет и, вместе с тем, рычит в потолок.Это то самое чувство.
Минджи прекрасно понимает, что творится сейчас с ней. Приток крови — как окутывающая раскалённая лавина — прижигает орган, окрашивая в насыщенный красный под бежевой кожей. У обеих прогибаются ноги. Шервуд пытается сдержать вытекающую смазку усилием внутренних мышц, а Брук остаётся совсем немного времени до взрыва гормонов, за которое она сходит с ума окончательно. Её длинные пальцы рук, утеплённые кожаными перчатками, рывком обхватывают затылок и верхнюю часть головы девушки, сжимают, будто делая массаж, и насаживают тепло глубже, по инерции минджиного движения. Минджи начинает дышать через нос чаще, будто заранее предсказывая такую агрессию от девушки. Юхён вонзается в рот сильнее по накатанной, до всплеска чувств и выплеска их наружу, то о чем-то молясь под нос, то проклиная Минджи всевозможными матами на задыхающемся английском. Гостиница утопает в пошлости склизких звуков, пока Юхён настойчиво, но аккуратно, вбивается вперёд, чтобы утонуть в полости чужого рта и дойти до конца, коснувшись горящей пламенем глотки. Невыносимое пекло. Что вокруг них, что внутри. Так Шервуд ещё и внутриутробно, хрипло стонет, стоит Юхён увеличить темп, уменьшив амплитуду, либо повысить жёсткость толчков, замедляя скорость. Минджи догадывается об этих двух тактиках, что максимально быстро доведут Брук до пика. Думает, что та использует одну из них, ведь так проще подстроить ритм дыхания. но… Она коварно выбирает и то, и другое, чередуя друг за другом, рывками отсчитывая десять секунд, которые ещё должна продержаться во рту девушки. Минджи вцепляется в брюки Юхён пальцами с коротким черным маникюром, приобнимая бёдра той ладонями. Ещё пару секунд она старается взяться за что-то более надёжное и удобное — находит, сжав напряжённые ягодицы Брук. От той исходит то ли довольное, то ли разгневанное рычание. Но это вызывает такую быструю реакцию, какой Шервуд не ожидала. И, не выдержав более, взрывается первой струёй в горле. Минджи успевает правильно несколько раз проглотить жидкость, чтобы не подавиться случайно. Сложно из-за размеров застывшей на месте головки, но она справляется. Поэтому Юхён её жалеет, награждая свободой в действиях, уже не сдавливая затылок, и новым всплеском влаги на минджин язык. На долю секунды Брук ухмыляется и становится нежной в поведении, проглаживая большим пальцем нагретый лоб Минджи. Даже не верится тому, насколько ты покорная. Ведь недавно сопротивлялась сама же себе, а теперь стоишь на коленях, слизывая шершавым, проворным языком капли моей безудержной страсти. Чёрт. Мне это нравится. — Да, милая, давай, пососи ещё немного для меня, - хрипло мычит после каждого слова, мягко наматывая в руки пряди пшеничных волос, пока девушка снизу продлевает ей удовольствие. Израненные в шрамах пальцы поддерживают основание органа, уже ощущая наливающийся возбуждением узел; минджины губы с желанием целуют покрасневшую плоть и, сладко причмокивая, отлипают. Как же хорошо она справляется… Верно, ведь она практически не чувствует дискомфорта из-за препарата. Веки наконец-то открываются, и взгляд направляется наверх — на девушку, развязывающую змеиный галстук. Минджи. Её глаза неистово блестят то ли похотью, то ли краткими слезами от тех дерзких толчков Юхён. — Как ты прекрасна, — еле слышимый восхищённый шёпот, похожий на сдержанный удовлетворённый стон, доносится до ушей нижней, побуждающий её встать с колен, отряхнув брусничные брюки. Облегчённый стон обрушивается на юхёновы губы с жадным, нетерпеливым и властным поцелуем, в котором Минджи раскусывает чужие губы и посасывает, как минуту назад, головку члена. На них накатывается ледяной волной то самое безумие, при котором Юхён давит большим пальцем в подбородок Шервуд, и сплетает языки, ужасно пошло шлёпая своим по шершавости другого; а Минджи, как может, показывает величие, сдавливает бёдра альфы, эту напряжённую задницу, несколько раз втрескивая тело Брук в стены, пока они добираются до комнаты с большой постелью. Юхён успевает почувствовать собственный вкус и чрезмерное напряжение, которое так не нужно ей в поцелуях, но обязано быть при толчках внутрь Минджи. Поэтому Шервуд приходится успокаивать, предлагая более дикую альтернативу, ожидающую их в спальне. Это комната Брук, ближайшая и единственная на первом этаже дома, с огромной кроватью и полумраком. Через закрытые чёрной матовой плёнкой окна не просачивается ни свет луны, ни утренний рассвет. Из освещения горит только светильник в виде старого, будто настоящего канделябра со свечами. Его тёплый свет слабо, но зримо озаряет комнату. Юхён, положив тело Минджи нежно на кровать, зачем-то отдаляется от тела Шервуд и спрашивает, стоя у края постели: — Как ты себя чувствуешь? — судя по звукам, она расстёгивает жилетку, что недавно была спрятана под пиджаком. — Мм… Хорошо, — бормочет ещё заведённая, но уставшая Минджи, мимолётно утопая в удобстве и мягкости кремовых простынь, приложившись к ней щекой и саднящей челюстью от долгого минета. Она на секунду закрывает глаза, чтобы почувствовать комфорт, смешанный с болью в коленях, горьким, привлекающим запахом альфы, с их перемешанной вязкой смазкой внутри и слабым вкусом Юхён во рту. Последние три пункта продолжают вызывать мучительную пульсацию внутри. Но её тянут за ноги к кромке кровати, не дав более отдыха. — Сейчас будет ещё лучше. Лучше в позе моей собаки. И руки в перчатках обхватывают бёдра, тянут вверх и ближе — расстёгнутой ширинкой Минджи к члену альфы. Он окунается внутрь, поласкав головкой измазанные в смазке половые губы, и, сразу же, доходит до дна, упирается, растягивая по новой Шервуд. Минджи быстро поднимается на руки, чтобы выровнять баланс тела при новой встряске. Она помнит, как трахает Юхён. И это слишком… Быстро. Скорость при грубом минете была и то ниже той, на которую она способна. Словно сосредотачивает всю энергию в бёдрах, растрачивая всё за небольшой срок, после подзаряжаясь. Минджи сразу готовится ко всему, раздвигая ноги шире, но Брук не даёт, и сдвигает их обратно, нашёптывая: — Нет, нет, сейчас нам нужно другое. При полном сжатии, пребывать внутри становится ещё приятней, ведь пространство сужается, а клитору достаётся больше шансов на небрежное касание об кожу Брук. И она начинает двигаться, втискиваясь меж плотно сжатых стенок, с намерением быстро кончить для дополнительной своей смазки и минджиной. Им понадобится много жидкости. Они снова возбуждают внутренние нервы друг друга и готовы к следующему этапу. Через полминуты среднего темпа Юхён останавливается, раздвигая бёдра шире и приказывая Минджи наклониться, касаясь грудью постели. Поза прекрасна, но не для поясницы нижней. — Я о ней позабочусь позже, не переживай. Прогибайся, насколько сможешь. Старания Шервуд когда-нибудь вознаградятся, а её внешний вид заслуживает отдельную премию за своё существование: Юхён собирает её пшеничные волосы, наматывая на кулак, чтобы открыть прекрасную, тонкую шею, чуть снявшуюся рубашку по плечам; под этой белой тканью чувствуется ровная линия позвоночника, как углублённый ров меж двух длинных холмов мышц, а плотные, слегка подкаченные ноги, ощущаются при прикосновении к натянутым брюкам. Как бы они не разорвались. Но, может быть, оно будет и к лучшему. Юхён укладывает одну руку на позвоночник в районе перехода поясницы к остальной спине и несильно вдавливает её в кровать, прогибая Минджи сильнее. Другой же рукой в перчатке потягивает волосы, когда толкается внутрь и оставляет в покое, когда выходит, пока вбивание бёдер не ускоряется. Теперь она только тянет на себя, выслушивая довольные стоны Минджи и, чёрт возьми, в сотый раз называя её тайной извращенкой с сотней кинков. Потому что не может знакомая ей психиатр Минджи Шервуд так гибко гнуться под своей больной возлюбленной как податливая девушка. Точнее такая грозная леди была ей знакома, но сейчас она видит перед собой другую, развалившуюся на краю кровати и плотно прилегающая хлюпающей вагиной к чёрствому члену Юхён Брук. Её постоянной пациентки. Минджины глаза то открываются, когда темп становится меньше и движения мягче, то закрываются, когда приходится держаться ровно, чтобы Юхён задевала клитор. Веки слабо открываются, чтобы увидеть перед собой скомканную бежевую простынь и… всё. Вокруг неё одна темнота, и поближе к лампе только появляется полумрак. Даже с опьянённым сознанием из-за феромонов альфы она понимает, что сзади неё именно Юхён, что она прикасается к ней, и только Брук может заботиться о Минджи, не сберегая одновременно. Она растягивает её для обоюдного комфорта, при этом, после сна на бёдрах нижней расцветут потемневшие вкрапины — синяки, от столь агрессивных толчков. — Минджи… Блять. Только Юхён стонет её имя бережно, потягивая как карамель, а после грозно и низко вскрикивает полустоном, матерясь и шипя сильнее сквозь зубы. — Давай же… С-сука. Чрезмерные усилия помогают выпустить пар с молочной жидкостью и дать передохнуть обеим около одиннадцати секунд. — Юхё-ён, — выдыхает, переводя дыхание. — Я уже так близко… пожалуйста. Она просит меня. Умоляет. Минджи Шервуд. Господи, как я вообще вляпалась в это? Нижняя, незаметно зрительно, но ощутимо низом, насаживается до максимума на орган, прилегая половыми губами к вздутому узлу и задерживаясь в таком положении. Юхён принимает во внимание мольбу и ужасно низко смеётся в полустоне, ведь чувствует, как вдавливается внутри её головка, упираясь в саднящие, натянутые стенки. — Теперь этот член тебе по размеру, но придётся ещё немного растянуть для узла. Ты можешь это сделать, я уже знаю, — намекает на прошлый раз, когда потребовалось поменять позу несколько раз, чтобы полностью растянуть Минджи. Сейчас Юхён хочет обойтись одной, тем более поза прекрасна для самого глубокого проникновения внутрь. — Думаю, ты готова, дорогая. Пройди дальше, — командует альфа. Шервуд её слушается, лишь бы та дала кончить. Кровать сзади весомо прогибается — это залезла Юхён, снова пристроившись сзади, только теперь она, крепко схватив бёдра, раздвигает их в разные стороны и подлезает под Минджи своими, согнутыми в коленях. — Так и знала, что ты можешь расставить их шире, — то ли делая комплимент, то ли оскорбляя, цедит Брук, отклоняя корпус назад и упираясь на руки. — Попробуй сесть на него полностью, — добавляет она, любуясь видом: половые губы Минджи снова обхватывают твёрдую плоть, но уже под иным и очень интересным градусом. В таком положении член плотно прилегает к клитору и при движении натирает его. Шервуд хватит пары точков, чтобы кончить, а Брук — чтобы лучше растянуть вход для помещения туда узла. Два зайца одним выстрелом. Когда Минджи, с трудом из-за трения, насаживается, Юхён приказывает ей не двигаться, с какой бы отдачей её не подталкивали вверх яростные бёдра альфы. В первые четыре толчка с практически всей амплитудой количества смазки становится больше. Она медленно стекает вниз, к основанию члена. Наслаждаясь зрелищем, Юхён решает заставить Минджи кончить ещё раз тем же путём, но уже прибавив темпа до ритма сердца, и через пол минуты минджины пальцы сжимают простыни, она стыдно молит Юхён, чтобы та не останавливалась, а тело по новой содрогается в оргазме, просто всасывая орган внутрь, прося его не уходить. Скрипы постели под ними и эти жалобные стоны Минджи доставляют Брук неоценимое удовольствие от процесса. Боже… тут не то что ты растянешься, тут вся кровать расшатается, а ты расплачешься, если я выйду. Мне нравится. Когда Юхён наконец-то замедляется, Минджи думает, что у неё останутся синяки на ягодицах от выступающих костей таза Брук, яро бившихся в одни и те же точки. Из-за последнего толчка Юхён чуть не теряет самообладание, потому что узел наконец-то может войти, но нет. Для него уготовлена участь получше. Тем более гордость не позволит так просто сдаться, сцепившись с ней сейчас. Я хочу взорвать внутри тебя сотню ярких салютов, чтобы ты никогда не забыла эту ночь. Я хочу кончить в тебя как можно больше, чем в прошлом разе. — Отлично, милая. Теперь пройди назад и прогнись снова так же в спине, — заканчивает Юхён так нехотя вынимая орган наружу, распределяя смазку и на узел усилиями руки в кожаной перчатке. Бо-оже… Эта вещь и вправду заводит ощущениями. — Теперь приступим к кульминации нашего романа, — поглядывает на настенные часы. — К нашему счастью, прошло всего полтора часа. Шервуд внезапно понимает окончание этой мысли.Значит твой узел затянется на большее время. И будет внутри дольше, чем в прошлый раз.
И понимает правильно, когда что-то крупное и затвердевшее пытается с первого раза вбиться в кольцо растянутых мышц. Теперь Юхён будет усерднее тереть её проход и повышать количество толчков, пока узел не вобьётся сам, как гвоздь в доску. Минджи перестаёт терпеть и сдерживаться в стонах, и чем ближе новый оргазм, тем сильнее она хочет сама насадиться на этот взбухший, чувствительный комок нервов, и помочь Брук в этом деле. Юхён ощущает её поддержку и убирает руки со спины, больше не сдавливая её бедную поясницу. Теперь она, выпрямившись, массирует её округлые ягодицы и закусывает губу. Прокусывает. До крови. — Блять блять бл-блять аргх блять. И не прекращая стонет, истерически шлёпает по заднице, сжимает до алых пятен, громко рычит, хнычет от оглушающей дрожи, внезапно пробившей всё тело, настолько, что она сумасшедше выталкивает узел наружу, вонзая повторно внутрь. Её член режет от удовольствия будто вокруг него не кипящие стенки жерла вулкана, а острая проволока сжимающая весь член в тиски. И будто бы больно. Но это не боль, а двойной оргазм с интервалом в одну десятую секунды, когда узел погрузился и вышел сразу же, чтобы снова войти. Юхён продлевает удовольствие доставляя новое и новое, как себе, так и Минджи, трахаясь, как кролики, с короткой амплитудой внутри, но быстрым темпом. Её мышцы таза ещё шлёпаются об мягкости ног Шервуд, а хлюпающие, безумно влажные звуки преследуют, становясь обычным явлением, как вдох глотка воздуха. На похожее с узлом Юхён больше не решается, ей хорошо настолько, что больно и плохо, и щекотно, словно колят насквозь иглами, но хорошо, как никогда раньше. И не представляет что было бы с Минджи без обезболивающего. Ведь она перестраховала её, на всякий случай, если растяжки входа не хватит для такого двойного фокуса. Юхён знала, что не сдержится в трезвом состоянии от высшей степени удовольствия, трахнув Минджи ужасным узлом. — С-сука… Да-а-а… Как же хорошо, что ты приняла тот чёртов порошок. Брук, к счастью, не слышит никакой боли в стонах нижней, значит всё прошло успешно и она облегчённо стонет, продолжая долгое спаривание. Минджи же вообще не может думать, хоть и пытается, но мысль ускользает — её выбивает из головы Юхён, ещё толкающаяся внутри, как бегает бешенное животное в запертом пространстве. И изливается. Многократно, благодаря узлу и пришедшему периоду — гону. И будет так кончать, пока помещённый орган не начнёт саднить, срочно требуя перерыв на перезарядку. Только через пару минут Юхён успокаивается, обессиленно ложась на минджину спину. — Знаешь, почему я выбрала эту позицию? Нет, не просто так, я ведь, как ты, люблю особый смысл во всём. Ах- Юхён прерывается на краткий, кряхтящий стон из-за последнего приятного, скользкого, липнущего к головке семяизвержения. В данной позе это последнее, что может выпустить её выносливый, с большим запасом, но уже выдоенный член. Минджи, от ощущений брызгающей жидкости вслед, томно постанывает. — Блять, — смеётся. — Знала же, что ты не просто так хранишь несколько знаковых книг с эротическим содержанием, причём необычных, а с вечным упоминанием влаги в тексте, вплоть до разливания их по телу. Я не устану повторять, что ты извращенка и сейчас не отрицаешь этот факт, подтверждая молчанием. Ужасна. А ещё меня назвала монстром, когда сцепила нас впервые. Юхён начинает мычать, тихо, хрипуче, всё также плотно, не оставляя воздуха между, прижавшись ко входу и ягодицам Минджи. Она тихонько толкает тело Шервуд вперёд и слышит это нечто, возбуждающее её и, особенно, Минджи сильнее. — Ты тоже слышишь эту прилипающую к стенкам смесь, созданную нами? Она так прелестно чувствуется, уже добравшись до уровня головки, обволакивая её, — Юхён толкает бёдра Минджи ещё раз. — А как переливается её масса. Боже. Минджи Ты плачешь? И стонет погромче, когда Юхён повторно бьётся об ягодицы, творя внутри неё всплеск, от которого вагинальне мышцы содрогаются снова. Ты наслаждаешься этим настолько, что высвобождаешь иную жидкость — слёзы. Юхён не хочет отказываться от такой соблазнительной возможности и хочет помучать Минджи больше словесно, пока не может снова получить главное удовольствие от секса. Она подбирается к уху Шервуд, укладываясь полностью своей массой на тело нижней, и развратно нашёптывает: — Этот живот уже такой громоздкий вместе со мной. Ты ведь чувствуешь, как он знойно тянет тебя вниз? Так почему продолжаешь стоять так подо мной и ждать, пока он больше обременяет тебя?Прошу…
— Замолчи…пожалуйста
Минджи в тысячный раз проклинает себя за то, что любит голос Юхён, её лисью манеру разговора и эту пошлость, изливающуюся из её рта. Низ девушки и вправду увесист, будто Брук опирается и давит на неё изнутри, но нет. Она просто застряла меж жалобно пульсирующих минджиных стенок, и постоянно добавляет веса новая втекающая внутрь жидкость. — Почему же мне так хочется пойти против твоего языка и продолжить наше мучение? Не подскажешь? — рука Брук с каждым словом оказывается ближе к ширинке брусничного низа и, в тишине, останавливается. Шервуд ещё тяжело дышит, очень тяжко. Юхён понимает, что она с самого начала пыталась и пытается контролировать конвульсии вагинальных мышц, чтобы не спровоцировать новый оргазм для обеих девушек. Но этот приятный дискомфорт от застрявшей внутри плоти и постоянное ядовитое давление от альфы делают своё дело.Блять
Я готова снова и снова умолять тебя оставить меня в покое.
Но не выходить больше никогда.
Минджи неожиданно для себя же самой стонет, судорожно сжимая живот. — Ах, да. Тебе всё это нравится. Безумно. Юхён вцепилась в её клитор с двух сторон, зажимая пальцами в кожаных, тёплых перчатках, ощущения от которых совсем иные, нежели от обычной человеческой кожи. Она массирует милый, налившийся возбуждённой, бурлящий кровью комочек нервов, слушая мелодичные стоны Минджи, будто она поёт, а Юхён ею дирижирует, контролируя горловые связки через несчастный, мокрый клитор. Шервуд дёргается от новых простреливающих ощущений, снова задевая пальцы альфы, неумышленно сжимая узел внутри, заставляя его больше пульсировать. Юхён и без того возбуждается от многочисленных реакций Минджи в виде стонов, дрожи по телу, извиваний и мольб о пощаде. Юхён невыносимо натирает клитор, не давая кончить минут десять, дразня отсчётами от одного до десяти, поцелуями в шею, волосы. Но после жалеет. Испачканные в остаточной смазке юхёновы пальцы залезают на минджин язык, когда та изнывающе стонет от одного повторного умеренного сжатия клитора. — Соси их так, чтобы я почувствовала это через плотность перчаток. Да. Юхён поняла, что любопытное зрелище — это не спаривание змей в террариуме её дома, а то, как Минджи облизывает твёрдые пальцы во рту, обволакивая их в слюне и вибрациями нежных гортанных стонов; то, как она шумно дышит через нос, лаская и мягко покусывая натуральную кожу перчаток чёрного, маслянистого оттенка; то, как она причмокивает их, когда Юхён оставляет по одной фаланге во рту; то, как она целует их губами и краснеет от собственной извращённости; то, как она творит всё это своим ртом, когда стоит прогнувшись в позе собаки, с застрявшем членом Юхён в ней и узлом, крепко связывающим их тела, в полуснятой рубашке, топике, брусничных брюках, и Брук лежит на ней в белоснежном верху и чёрном классическом низу. Увлекающее зрелище, это когда Минджи ждёт конца нужной подзарядки и неожиданного семяизвержения. — Тшш, хватит, — Юхён вынимает пальцы и выпрямляется в спине, освобождая нижнюю от давления сверху. — Теперь тебе нужно аккуратно перевернуться. Я помогу. Брук укладывает руки в вылизанных перчатках на чужие ягодицы, опускает их вместе с телом, они опускаются низко к кровати, Шервуд медленно переворачивается под контролем Юхён. Узел остаётся не потревоженным внутри. Костлявые пальцы обхватывают внутренние части бёдер, разводя их немного в стороны, и всё возвращается к первой позиции на кухонном прозрачном столике, где Минджи лежала так же на спине, с раздвинутыми бёдрами, и там между них была Юхён, прижимающаяся к промежности крепким членом. — Хочешь повторить? Только вместо твоих рук будет нечто иное, что ты тоже можешь сжимать, и кончу я не один раз внутрь. Как и ты. — Пожалуйста. Люблю то, как ты меня жалобно просишь. Юхён возобновляет снова движение с приятного, удовлетворённого мычания, чувствуя как совсем немного пообмяк узел. И решает его снова привести в рабочее и идеальное состояние — прочное и долгое, чтобы остаться сегодня с Минджи до утра в связке, а после — продлить её ещё, чтобы проснуться вечером, отсоединившись во сне, обессиленными, измученными, но удовлетворёнными и рядом. В одной постели, комнате, доме, пропахшим их запахами, и с погромом. Везде. Юхён немного замедляется ещё слабо толкаясь в Минджи до её тяжёлого и сбитого дыхания. Ей нравится наблюдать как припухшие, вытянутые, с соблазнительной родинкой губы практически беззвучно открываются, глаза полузакрыты когда смотрят на привлекающую их Юхён. Она прекрасна. Шервуд в чём-то нравится эта манера томно, неспешно и горячо рассуждать о чём-то во время секса, растягивая удовольствие как тягучую карамель, а слова, выпущенные с её губ, добавляют соли. Идеальный баланс. Минджи ведь любит не только телом, но и мозгами, особенно ушами, когда это касается низкого и хриплого голоса Юхён. Она тихо-тихо, начинает шептаться, пока Минджи под ней варится в кипящем, мучительном котле жидкостей: — Знаешь, я бы могла зачать тебе прекрасного ребёнка, но поняла одну важную вещь, связывающую нас крепче, чем этот узел. Я принимаю противозачаточные уже давно, и ты начала это делать тоже. Мы обе не хотим детей, но при этом… Блять, — смеётся, утыкаясь лицом в ароматную, чувствительную шею Минджи. — Мы трахаемся больше, чем даже лабораторные кролики в клетке. Ты до последнего избегала этого, и я не лезла, когда получала прямой отказ в лицо, но… — толкается ещё раз, больше возбуждаясь от хода своих мыслей. Минджи покрывается мурашками от ужасно влажного и горячего дыхания Юхён, будто готовится укусить шею, но пытает, не касаясь даже губами. Даже кратко стонет, извиваясь позвоночником вверх и изгибает шею, прося… Нет, умоляя Брук прикоснуться к ней. Но та продолжает поджаривать Минджи пошлостями, вспоминая которые Шервуд снова хочется плакать. — Почему в последний момент ты купила те таблетки и, поцеловав губы, схватилась за мой ремень? Боже. Я не понимаю тебя.Я тебя тоже.
Но поцелуй меня уже.
— Ты влюблена? Или надоело говорить себе «нет», постоянно убегая, а может всё куда прозрачнее, и тебе просто нравится лизать мой член, извращенка?Всё и сразу.
Поцелуй.
Прошу.
И она приближается близко-близко к её лицу, возвышаясь, будто пытаясь рассмотреть то, как Минджи облизывает каждый оставленный укус на алых губах. Нижняя девушка изводится в муках, но не силится ничего сказать из-за одержимости. Она медленно изгибается в пояснице, тяжело выпускает изо рта воздух, крепко сжав веки, пытается чувствовать узел больше, его пульсацию и движения, но Юхён не спешит ускоряться. Она нагло и надменно улыбается, хмыкает, чувствуя через одежду и кожу эти внутренние крики Минджи. Но она потеряла дар речи, сосредоточившись на предоргазменной дрожи. Я знаю, как ты хочешь кончить, милая, знаю. И как желаешь избавиться от навязчивых воспоминаний о нашей первой безумной ночи, но при этом тебя крутит и режет это испытанное удовольствие до мурашек по телу. То же самое испытываю я каждый раз, когда связываю нас. — Мы одинаковы с тобой, поэтому я вижу идеальную пару и прекрасную девушку перед собой, возбуждающую все мои глубинные чувства. В том числе животные, из-за которых я не могу долго сопротивляться тебе. И Минджи выворачивает под ней, стоит руке Юхён скользнуть ниже, мазнув пальцами по вопящему клитору, и ускориться в ней до бешенного темпа. В награду за терпение губы Брук чмокают дрожащее под вибрирующими стонами горло Минджи, слегка закусывая бледную кожу. Её рубашка смята до невозможного, а рядом с ширинкой брусничных брюк мокро настолько, что испачкан в смазке и низ Юхён. Удивительно, но я не жалею, что захотела трахнуть тебя в одежде. Выглядишь ты вполне отменно и отымённо. Лизнув середину горла, Юхён тянет её имя и снова так нежно, как и ранее: — Минджи. Раз мы узнали о чувствах друг друга, это не хороший ли предлог для того, чтобы кончить с тобой ещё несколько раз? Шервуд удивляется настолько, что давится не хватающим ей и так воздухом, и, с трудом, произносит: — Ты реально издеваешься надо мной, желая выиграть настолько жестоким путём? Юхён громко смеётся, сжимая меж пальцев только что схваченные в плен минджины запястья.Боже, не смейся так ярко и заразительно… Иначе я начну повторять за тобой.
Минджи впервые так искренне и открыто улыбается, пытаясь восстановить напрочь сбитое дыхание. Будто она ожидала услышать что-то умное и философское, после поднятия темы их отношений, но вылезает обычная, грязная и привлекательная пошлость, которую так Шервуд любит слушать при занятии сексом. Поэтому она кратко смеётся вместе с Юхён, передавая низкие вибрации слабой щекоткой туда, где они соединены. — Блять, Юхё-ён. У меня вся челюсть болит из-за тебя, а ты ещё и дальше провоцируешь. — Не ворчи, иначе она будет болеть сильнее завтра, вместе с горлом. Минджи материться под нос, разгораясь по новой, искрами, целуя Брук языками горячего пламени. Кажется, они уже сбились со счёта ходов, поцелуев, и остались обе в выигрыше. Юхён думает, что это уже не важно, когда заигрывает с минджиным языком, посасывает его и затем кусает. Удовольствие, в любом случае, получают они обе, и Шервуд держится до конца, в надежде вызвать усталость у Брук. Но она слишком энергична для Минджи, что подтвердит после звёздное скопление синяков на всём теле, особенно внизу. Юхён влюблённо, хитро рассматривает лицо Минджи снова, пока меняет скорости входа, выбирая оптимальную для среднего по продолжительности, но мощного оргазма. Ей ещё нужно наполнить Минджи, пока сама не почувствует это прекрасное чувство, будто погрузив член в тёплую и липкую воду. Для утоления своего интереса и новых мучений Минджи её же кинками, Брук наконец-то применяет руку, как намекала ещё вначале — при игре в шахматы. Она потирает ею шею, массируя глотку по её длине снаружи сухой чернильной перчаткой. Довольствуясь, Юхён многозначно мычит проводя вытянутым пальцем по середине горла от низшей точки — ключиц, до высшей — сплетения с нижней челюстью и подбородком. А после тыкает, расставив определённо и широко указательный от большого пальца — будто что-то отмеряет. — Если ты думаешь до куда он проходит, то глубоко, до самой середины, — проговаривает тяжело Минджи, предсказывая нечто странное. — Отлично, — удовлетворённо мурчит Юхён. — Только не вздумай своевольно сделать это завтра. — И не подумаю. Ты сама будешь умолять меня об этом. Как всегда, гордо и жестоко загоняет Шервуд в тупик, на что она не знает как ответить и просто хочет упасть опять и опять на колени, лишь бы утолить эту жгучую потребность то ли в горьковатой, как кофе, жидкости Юхён, то ли желая кончить самой в такой позе. Потому что терпеть такое возбуждение, что даёт ей Брук — невозможно. И невыносимо, и долго. На часах уже за пять часов, и их секс продолжается дольше, чем даже в прошлый раз. Поэтому этот раунд заканчивается скоро, повторяясь после снова и снова, пока не исчезает желание и потребность друг в друге. Юхёновы бёдра беспощадны, как и всегда, её стоны плавно перекликаются с минджиными, а глаза затуманенные, тёмные, в них плескается возбуждение, когда их зрачки направлены на красивую, рельефную шею Минджи с удлинённой, плотной, живой и такой громкой глоткой, что Юхён сходит с ума, вспоминая божественный минет и замышляя совершить позже исключительно горловой. Ненавижу то, как ты меня возбуждаешь на ужасные вещи. Я уже близко и одержима настолько, что хочу её сжать. Прямо сейчас. Юхён добивает её и себя, зажимая весь воздух именно в момент проталкивания, когда Минджи он так необходим для жалкого стона. Она успевает шумно вдохнуть, прежде чем оказаться в ловушке: узел глубже продавливается внутрь по мере того, как рука Юхён медленно плывёт наверх — к самому опасному и лучшему месту для удушения. По пути ладонь Брук мечется: сдвигается ниже — узел садняще тянется назад к выходу; сдвигается выше — творение Юхён толкается моментально обратно, снова и снова содрагая внутренние мышцы Минджи.Юхён, пожалуйста…
Но она закрывает глаза, чувствуя отлёт сознания и как сейчас внутри неё обрушится дамба, выпустив всё перезаряжённое за один раз в Минджи. В эту девушку, которую невозможно терпеть и адекватно оценивать, когда она открывает участок шеи. Это пиздецки вдаривает по голове Юхён. Шервуд героически держится ещё полминуты, за которые получает ещё три глубинных сотрясения. Юхён, наконец, ослабляет хватку, прикрывает глаза и твёрдо вдавливает себя в сокращающиеся стенки, выпуская удовлетворённый и низкий стон. Набухший узел намертво застревает и удерживает горячую вязкость внутри. Минджи наконец-то дышит. Полные темнотой зрачки Юхён так и бегают по оставленным покрасневшим следам на шее, её длинные пальцы и концы заострённого маникюра стали эксклюзивным любовным чокером для дорогой Минджи. Брук довольствуется своим произведением, проглаживая одной рукой волосы Шервуд; тихо начинает что-то пояснять ей, когда Минджи раскрывает глаза: — Оргазм — маленькая смерть. Мастурбация — маленькое самоубийство. Секс — маленькое убийство, — Юхён переходит с шёпота на странный, приглушённый нескончаемым возбуждением смех. — Если это так, то я уже похоронила тебя. В следующий раз я похороню себя в твоём горле. Но в следующем мгновение улыбка пропадает. Верхняя моментально закусывает губу, и в глазах разжигается похоть, обращённая только на Шервуд. Юхён секундно затихает и смыкает веки вместе с глухо стонущей Минджи. — Чёрт, Минджи, ты специально это делаешь.? Постоянно кончаешь, сжимаясь сильнее вокруг- Блять Юхён неожиданно начинает шипеть в предвкушении нового пика и скалиться; расшатывает бёдра, кровать, тело нижней до наступления желаемого. Наконец добившись, грозно рычит и срывается на Минджи. — Ах, с-сука… Шервуд, пытаясь сдвинуть колени ближе и прижать верхнюю к себе, тут же полустонет ей: — Юхён, я не могу сдержаться- И Брук скалит зубы в улыбке, скрипит ими друг об друга, пока изнутри вылезает злобный истерический смех. — Ты продлила время узла ещё на десять минут. Минджи, смеясь вместе с ней, отвечает: — Может быть, оно и хорошо. Потому что ты не уйдёшь рано, как в прошлый раз. И у меня есть шанс выиграть тебя. — Хочешь меня полностью обессилить и опустошить? — Только если ты будешь страдать со мной вместе. Либо ничья, либо я сведу тебя с ума. И в итоге проигрывают обе, упав на кровать в бессилии. ㅣㅣㅣ До семи вечера в доме тихо. Только Джек прогуливался по дому со скрежетом когтистых лап до кухни, за едой. Любезно заполненную кормом миску со вчерашнего вечера он отрыл под сброшенными со столика скатертями. Шервуд, по началу, забывала его кормить из-за плотных графиков работы, поездок в Лондон, поэтому привыкла оставлять вечером гору еды сторожевому псу. Небольшой бардак, устроенный ураганом похоти и сладострастия. Но хоть животное тут — в довольно мёртвой тишине, пасмурной погоде за большими окнами дома и небрежно скинутому на пол пиджаку хозяйки, на котором можно удобно полежать. К восьми появляется шевеление из комнаты Юхён — она там не живёт, но Шервуд привыкла нарекать её именно так. Через двадцать минут из полумрака с одной горящей лампой, выбирается Минджи, переодевшись в новую одежду, со стонами и болью в пояснице заваривая чай по нескольким неубранным с вечера кружкам. Всё тело ломится настолько, что она замертво падает в своё кресло, рассматривая доигранную шахматную партию напротив. Юхён заманила её в ловушку, из которой хоть сопротивляйся, пытаясь её остановить, хоть повинуйся, стоя пред ней на коленях, но не выберешься. Единственное, что ей остаётся делать это играть по правилам Брук и пытаться обыгрывать, возвышаясь до уровня её настоящей соперницы. Либо не играть по правилам и влюбиться. Но… И разобраться кое в чём.Почему тебе так важна наша схожесть и связь?
Это только предстоит ей понять в ближайшем будущем, по крайней мере, когда Юхён проснётся, лениво выйдет из комнаты на неяркий свет дома и обратив внимание, поинтересуется самочувствием. А Минджи не уйдёт от темы и не ответит, ведь у неё ужасно болит всё тело, кроме маленького бьющегося сердца, таящего надежду в то, что она сможет сжиться с Юхён, и для начала, понять её. Так всё и случается, и Минджи, уклоняясь от вопроса, просит: — Давай сыграем ещё раз.