Девы Тени

Девы Тени не кланяются, не открывают лиц, говорят мало. Их голоса похожи на шелест сухой листвы. Или зыбучего песка. Их не опознать ни по голосу, ни по фигуре, ни по лицу. Их и называют девами только лишь потому, что так заведено. На самом деле серые струящиеся одежды может носить и совсем юная девушка, и почтенная матрона, и старуха. Девы Тени могут оказаться и крестьянками, и горожанками, и знатными дамами. Среди них могут быть женщины любого народа. Никто, кроме них самих, не знает, когда и где появился их Орден. Никто, кроме них самих, не знает, где его обитель. Для большинства людей они — страшная сказка о прекрасных женщинах, служащих то ли самой Смерти, то ли ее младшей и любимой синеглазой сестре. Урфрида Ноймаринен смотрела на застывшую перед ней серой статуей из марикьярита фигуру, и ее пробирала дрожь. Дрожь страха и дрожь предвкушения. Она потратила много сил и времени, чтобы собрать воедино обрывки сказок и легенд, случайные оговорки и неосторожно сказанные слова, чтобы найти древний Орден, чтобы дать знать, что в его услугах нуждаются, но оказалась абсолютно не готова, когда серая тень выросла рядом с ее собственной кровати в идеально защищенном замке. — Ты звала, — раздался едва слышный скорее шелест, чем шепот. — Да, я звала, — согласилась Фрида, садясь на постели. Серая тень молчала и не шевелилась, ожидая продолжения. «Вежливо и спокойно», — мысленно напомнила себе Ульфрида. Девам Тени лучше не грубить. Даже если ты дочь герцога и принцессы. Так по крайней мере утверждали все истории о них. — Я хочу забрать две жизни, — сказал Фрида. Тень по-прежнему не шевелилась. — Одного зовут Лионель Савиньяк. Тот, кто оскорбил и унизил ее, кто променял дочь герцога из древнего рода на на нищую кухарку-гоганни и обозную девку-мещанку. Тот, кто подставил ее отца и очернил его имя, а теперь хочет отодвинуть их семью и влезть на трон вопреки всем законам. Серая тень сделала едва заметное движение капюшоном. — Кто еще? — Арлетта Савиньяк. Та, что стоит за спиной Лионеля, та, что посмела считать себя ровней ее матери и угрожать ей самой, та, что ищет способы низвергнуть их семью, которые потом воплотит ее сын, та, что упивается своей благодетельностью и любовью к мертвецу и едва ли не лопается от гордости за свое удачное материнство. Еще одна тень движения. — Как они должны умереть? — шелест раздавался словно бы сразу отовсюду и одновременно ниоткуда. — Мне все равно, — ответила Фрида. — Хотя… Пусть это будет унизительно. Пусть близкие вспоминают о них со стыдом, а чужие — со злорадством и отвращением. Если один из них увидит другого мертвым, то это тоже будет хорошо. — Кто именно? — Пусть будет Арлетта. Она так гордится своим сыном, так хочет видеть его на троне. Пусть перед смертью разобьются все ее надежды. Тень не ответила. Она еще раз кивнула и растворилась в скудном ночном свете. Ни шороха одежды, ни движения воздуха, ни звука шагов. Была — и нет. Фрида откинулась обратно на подушки и выдохнула. Присутствие серого призрака словно сковывало ее, мешало дышать, подавляло. Теперь ощущение исчезло, и Фрида расслабилась, улыбаясь. Ей было интересно, что придумают для ее врагов серые тени из считающегося выдумкой Ордена. *** Лионель Савиньяк наслаждался прогулкой по заново усыпанным песком дорожкам, мимоходом отмечая еще не до конца восстановленные участки парка и кивая трудившимся садовникам. Досадно, что парк не успели полностью восстановить к сегодняшнему празднику Осеннего Излома, но это не страшно. Все равно гостей мама принимать не желает, а челядь будет веселиться на лугу за парком, чтобы шум и отсветы костров не тревожили добрую графиню. Здесь, в восстановленном после бунтов Сэ, Лионель почувствовал неожиданное умиротворение, которое могут подарить только дом и материнские объятия. Жаль, братья не смогли приехать. Эмиль, как всегда, в своих лагерях, будто они важнее семьи и матери. А Арно совсем отбился от рук и предпочел поехать к Придду вместо изъявления сыновнего почтения. Лионель едва заметно нахмурился. С Арно требовалось серьезно поговорить. Впрочем, тень неудовольствия быстро покинула красивое лицо. Тенистые аллеи навевали покой и пробуждал память, заставляя вспоминать детские проказы, свои и брата, уже полузабытое лицо отца, тепло рук мамы, бесконечные счастливые и печальные дни, когда поместье и старый парк были целым миром, а то, что за ними, представлялось сказкой, волнующей и немного страшной. Дорожка вильнула и выплеснулась золотистым обманным блеском солнечных пятен на площадку у входа, посреди которой возвышался горделивый олень. Лионель улыбнулся старому другу и внезапно остановился. На рогах оленя красовались красные рябиновые бусы. Он подошел ближе. Ягоды пламенели на темном камне. Лионель уже давно не снимал бусы с оленьих рогов и считал эту страницу своей жизни перевернутой. Но то ли старый парк, то ли навеянные им воспоминания заставили подумать — «А почему бы нет?» И Лионель Савиньяк протянул руку и снял рябиновую нить. Рядом кто-то ахнул. Лионель стремительно повернулся. — Выходи немедленно, — приказал он. Из-за кустов несмело выступила невысокая худощавая фигурка в простеньком платье. Сделав два робких шага, она присела в несколько неуклюжем реверансе, опустив голову. — Простите, добрый господин. Я не хотела… Я всего лишь… Лионель хмыкнул. Ну конечно, следовало догадаться. Девчонка, повесившая бусы, не могла просто уйти. Ее держали тут волнение, надежда и страх. А вдруг господин граф пройдет мимо бус? А вдруг не пройдет? Лионель подошел, взял девушку за подбородок и заставил поднять взгляд от земли. Девчонка вздрогнула от прикосновения, но подчинилась. Она была хороша. Не красива, а именно хороша. Светлые волосы, чистая кожа, высокий лоб напоминали фреску со святой Октавией в доме Рокэ. Огромные испуганные серые глаза и узкое личико делали ее похожей на олененка. А точеная фигурка заставила вспомнить об оставшейся в Олларии Мэллит. — Как тебя зовут? — спросил Лионель. — Агнесса, господин, — запинаясь ответила девушка. Агнесса. Агнец. Барашек. Нет, все-таки Олененок. Говорила девушка иначе, чем говорят крестьяне в Сэ. Да и внешне отличалась от загорелых темноглазых южанок. — Откуда ты, Агнесса? — Из Придды, господин. Мы жили недалеко от Аконы. — А как здесь оказалась? — Родителей бесноватые убили, а меня тетка к себе взяла. Птичница Жанетта. Она моей матушке троюродной сестрой приходится. Сама сюда в Сэ замуж вышла, но связи с родичами не теряла. А когда я одна осталась, приютила. Лионель хмыкнул. Нередкая история. Излом встряхнул и перемешал страну. И теперь уже никого не удивляет ни кэнналиец в Придде, ни надорец в Варасте или вообще на Марикьяре. — Твои? — Лионель поднял нитку ягод. — Да, господин, — девушка отчаянно покраснела. — Хочешь отдать мне свою кровь? Кажется, покраснеть еще больше было невозможно, но девушка справилась с этой непростой задачей. Она снова опустил глаза и робко кивнула. — А точно хочешь? — Да, господин, — она снова робко посмотрела на него. — Вы красивый. И добрый. — Добрый? — усмехнулся Лионель. — Да, так другие девушки говорят, — бесхитростно ответила Агнесса. — И вы меня не прогнали и не разозлились, что я подглядывала, значит, добрый. Лионель снова усмехнулся. Посмотрел на все еще сжатые в руке бусы. А почему бы и нет? Но не сейчас. Скоро обед. Нельзя оскорблять матушку невниманием и тем более нельзя менять ее общество на симпатичную крестьянку. — Ну хорошо, Олененок. Приходи вечером к задней двери, — Лионель накинул ей на шею рябиновые бусы. Девчонка улыбнулась светло и ярко, словно блеснул отблеск солнца на воде, собрала нитку в кулачки и прижала к груди. — Спасибо, господин! — А теперь иди. Девушка еще раз присел в реверансе, а потом внезапно приподнялась на цыпочках, и щеки Лионеля коснулись нежные девичьи губы. — Спасибо, господин. Девчонка развернулась и почти бегом скрылась из вида. Только светлое платье мелькнуло среди деревьев. Лионель снова усмехнулся. Интересно, придет или все же испугается. Раньше не девушки боялись. Но и сам он раньше был еще мальчишкой, почти ровесником девчонок, которые вешали бусы на рога оленю. А прийти к мальчишке-ровеснику не тоже самое, что ко взрослому мужчине. Да и южные девушки все же отличались от северянок. Они были смелее и знали, зачем шли к молодому господину. А вот робкая, явно воспитанная в строгости уроженка Придды могла и испугаться в последний момент. Но она все-таки пришла. Возникла из быстро сгущающихся сумерек прямо перед дверью, когда Лионель ее открыл. Замерла на мгновение, как олень в свете фонаря, а потом робко подошла. — Идем, — Лионель протянул ей руку. Неожиданно тонкие, хотя и мозолистые пальцы оплели его широкую ладонь. И он повел девушку за собой по пустому и темному дому. Агнесса шла за ним, тревожно вглядываясь в тени и слегка вздрагивая. Восстановленный после пожара дом производил несколько странное и немного гнетущее впечатление даже на самого Лионеля, что уж говорить о крестьянке, которая ни разу не была в господском доме. К тому же и слуги сегодня отправились на праздник, отзвуки которого все же немного долетали сюда, а матушка уже ушла к себе. В пустых темных помещениях звуки шагов дробились и множились, создавая ощущение, что они идут по какому-то лабиринту. Или Лабиринту. Лионель усмехнулся, представив себя проводником для какой-нибудь души. Но тут же отогнал эти мысли. Не стоит думать о смерти в праздник. В его спальне света было больше. Лионель пристроил подсвечник на комод и повернулся к своей гостье. Девушка смотрела на него с робким восхищением и со страхом. — Боишься? — Немного, — кивнула она. — Не надо, Олененок. Иди сюда, — Лионель снова протянул ей руку. Она шагнула к нему и прижалась всем телом. Не как опытная соблазнительница, а словно в поисках защиты. Тонкое нарядное платье не мешало ощущать жар юного тела. Лионель осторожно, стараясь не напугать еще больше, провел костяшками пальцев от виска вниз по щеке девушки и, как днем, взял ее за подбородок, поднял лицо, заставляя посмотреть на себя, а потом, наклонившись, поцеловал. Она не сопротивлялась, даже приоткрыла губы ему навстречу. Ее рот был сладким и пах травами, будто она совсем недавно ела мед с тизаном. Лионель мимоходом удивился этому, но не придал значения. Он целовал и целовал похожую на олененка девушку. Гладил ее по спине, успокаивая, не давая задуматься о происходящем. Потом запустил руку в волосы, расплетая пушистую косу. Заставил запрокинуть голову и начал вылизывать пахнущую лавандой шею. Сдернул вниз слабо зашнурованный лиф, обнажая небольшие груди. Лионель прочертил поцелуями линию от шеи до груди и нежно прикусил розовую горошину задорно торчащего соска. Ответом был судорожный полустон-полувздох. Лионель довольно улыбнулся, не отрываясь от своего занятия. Он чувствовал, как его тело охватывает жар. Естество налилось и требовало внимания. Хотелось забыть обо всем и взять то, что предложено, грубо, по-животному, не размениваясь на ласки. Но Лионелю всегда претили животные совокупления. И потому сейчас он не торопился. Он опустил руку вниз, не прекращая целовать нежные груди девушки, поднял, безжалостно сминая, подол платья и коснулся самого сокровенного места девушки. Она была влажной и горячей. От этого закружилась голова, а жар в теле стал нестерпимым. И Лионель все же сделал то, чего никогда не позволял себе раньше и не собирался делать сейчас, но чего требовало охватившее его пламя, — уронил на постель, подминая под себя, раздвинул стройные ноги и, приспустив штаны, ворвался в податливое тело. И ощутил, что что-то не так. Но так и не смог осознать этого, потому что удовольствие было слишком сильным, настолько, что сознание помутилось и стало не до странностей. Весь мир сузился до мечущейся и стонущей женщины и собственного естества, пронзающего горячую плоть. А потом не стало и этого. Осталось только слепящее безумное удовольствие и закатный жар, казалось, сжигающий его заживо. Жар и удовольствие все нарастали и нарастали, пока не взорвались белым слепящим светом. Лионель выплеснулся в лоно выгнувшейся от наслаждения девушки. Но внезапно стало не хватать воздуха, словно он весь покинул его тело вместе с семенем. Лионель судорожно попытался вздохнуть, но горло сдавил спазм. Перед глазами замелкали черные точки. Тело вдруг ослабело. Лионель упал на тяжело дышавшую после любви девушку, но его безжалостно и с неженской силой оттолкнули. Он пытался подняться или хотя бы дотянуться до столика, где стоял колокольчик для вызова слуг, но силы окончательно оставили его. Он последний раз судорожно дернулся и обмяк. Его сознание накрыла непроницаемая вечная тьма Лабиринта. *** Девушка, назвавшаяся Агнессой, спокойно смотрела, как корчится в судорогах только что любивший ее мужчина, даже не пытаясь помочь. Мутная пелена наслаждения в ее глазах медленно сменялась холодным удовлетворением. Когда Лионель затих, она все так же спокойно проверила живчик на его шее, встала, недовольно поморщившись, ладонью сняла с губ остатки ядовитого травянисто-медового вкуса, что убил Савиньяка, и краем тонкой нижней юбки вытерла стекающее по бедром семя. Потом стащила с мертвого тела одежду, оставив нагим, и тщательно отерла свои соки с его естества. Потом она тихо вышла из комнаты и направилась к задней двери, через которую выскользнула во двор и скрылась в тенях. Через несколько минут она вернулась, неся в руках большую корзину, в которой поблескивали бутылки. Снова войдя в дом, она уверенным шагом направилась в винный погреб. Он был, разумеется, закрыт, но девушке понадобилось меньше минуты, чтобы справиться с замком. В погребе она осторожно заменила принесенными бутылками часть тех, что лежали на полке с самым дорогим и редким вином. Это вино Лионель Савиньяк недавно лично привез в подарок своей матери, вдовствующей графине. Одну из принесенных бутылок девушка не стала класть на полку, а взяла с собой вместе с корзиной наверх, не забыв перед уходом закрыть погреб. Все так же тихо она вернулась в комнату, где лежал ее мертвый любовник. Там она открыла бутылку и перелила вино в серебряный кувшин, но не полностью, а оставив в бутылке примерно столько, чтобы наполнить два кубка. В пару кубков, что стояли здесь, она тоже налила вино, но совсем чуть-чуть, на самое донышко, и поболтала, чтобы казалось, что из них пили. Потом она до конца расшнуровала лиф своего платья, сдернула с его с одного плеча и, придав лицу испуганное выражение, выбежала из комнаты. — Помогите! — закричала она. — Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь! Помогите! Звонкий испуганный голос разносился по дому, эхом отскакивая от стен. *** Арлетта Савиньяк уже собиралась ложиться, когда по дому разнесся испуганный крик. Кричала женщина. Арлетта нахмурилась. В доме не должно быть женщин, все ушли на праздник. Она подхватила со столика свечу и вышла в коридор. К ней тут же метнулась фигура в светлом и упала на колени. — Госпожа! Пожалуйста, помогите! — запричитала она. — Господину плохо! Пожалуйста! Я звала, но никого нет! Сердце пропустило удар. Но Арлетта взяла себя в руки. — Встань! — велела она незнакомой насмерть перепуганной девушке с огромными серыми глазами. — Кто ты и что делаешь в доме? Отвечай! Девушка вскочила на ноги. — Я Агнесса. Племянница птичницы Жанетты. Господин сам позвал меня. Я повесила бусы, и он позвал. Я пришла. Все было так хорошо. Господин был такой добрый, ласковый. А потом он внезапно помертвел и обмяк. Я трясла его, звала, но он не отвечал! Пожалуйста, помогите! Девушка зарыдала, но Арлетте уже было не до нее. Она, забыв обо всем, бросилась к сыну. Дверь в его спальню была распахнута, а он сам лежал на кровати абсолютно обнаженный и бессмысленно пялился в потолок. Арлетта на секунду застыла на пороге, осознавая увиденное, а потом бросилась к кровати. Она схватила Лионеля за руку, но та была холодной и безжизненной. Жилка на запястье не билась. Арлетта отказывалась в это поверить. Ее сын, ее гордость, ее лучшее творение не мог так просто умереть. Только не так. Не в бою, не на дуэли, а в собственной постели во время любовных утех. Это все неправда! Дурацкий розыгрыш! Она трясла его, хлопала по щекам, целовала, звала, умоляла вернуться, не разрушать ее надежды, но безжизненный взгляд так и остался безжизненным. В конце концов силы оставили женщину, и она рухнула на грудь своего мертвого сына. Будучи в полном отчаянии, она не услышала тихих шагов за спиной. Девушка, которая еще недавно плакала навзрыд, а потом от двери равнодушно наблюдала за истерикой женщины, подошла, мягко обняв Арлетту за плечи, заставила приподняться и прижала к ее губам маленький пузырек. — Выпейте. Станет легче, — сказала она. Судорожно всхлипывающая, не осознающая ничего вокруг себя Арлетта послушно сделал глоток. И через несколько мгновений глаза ее закатились, и она обмякла в поддерживающих ее руках. Девушка отодвинула тело Лионеля на край кровати и уложила Арлетту почти в центре, тоже избавив ее от одежды. Закинула ее руки за голову и широко раздвинула ноги, открыв на обозрение лоно и тем самым придав позе крайнюю непристойность. Потом она переложила Савиньяка так, чтобы он наполовину лежал на матери, касаясь губами ее груди. Одна его рука оказалась между ног женщины, так что создавалось впечатление, что он ее ласкает ее там, где не должно сыну касаться матери. Закончив перекладывать тела, девушка отошла на несколько шагов, оглядела получившуюся картину и удовлетворенно кивнула сама себе. Затем она привела в порядок свою одежду и волосы. Подхватила корзину с бутылками, до этого задвинутую в угол, и быстро покинула дом. Наутро вернувшиеся с праздника слуги обнаружили своих хозяев мертвыми, на смятой постели со следами любви и в весьма непристойном положении. *** Урфрида Ноймаринен вошла в свой будуар после празднования Зимнего Излома и опустилась в кресло. Скоро придут камеристки, чтобы помочь ей снять тяжелое парадное платье. Но это будет чуть позже. Ее служанки знали, что после таких вечеров она любит немного посидеть одна в почти полной темноте, отдыхая и обдумывая прошедший вечер. Несмотря на ее любовь к балам и приемам, они забирали много сил. Но сегодня, несмотря на усталость, она была довольна. Дом Ноймариненов снова блистал. Ее отец — регент при малолетнем короле. Ее мать возглавляет двор, от которого наконец удалены всякие недостойные особы. Ее братья получили чины, которых заслуживают. А она сама — Фрида улыбнулась, — она сама наконец отомщена. По официальной версии кансильер граф Лионель Савиньяк и его мать, вдовствующая графиня Арлетта Савиньяк, умерли, отравившись редчайшим морисским вином. Само по себе вино было безобидным и имело уникальный букет, но при соприкосновении с серебром становилось ядом, убивающим за четверть часа. Он действовал практически незаметно и абсолютно безболезненно. Человек просто падал посреди фразы или движения, будто новомодная механическая игрушка из Дриксен, у которой кончился завод. Слухи же, как это всегда водится, отличались от объявленного, хотя редкое вино, ставшее ядом, фигурировало и в них. Менялся антураж. Если официальная версия утверждала, что Савиньяки умерли за разговором в гостиной, то по углам шептались о более аморальных вещах. Поговаривали, что Лионель Савиньяк прелюбодействовал с собственной матерью, и смерть застала их прямо в постели в разгар любовных утех. Со слухами, конечно, пытались бороться. Но разве можно победить ветер? И они ползли, множась и обрастая невероятными подробностями. Говорили, что Арлетта Савиньяк нашла замену вечно отсутствующему мужу в лице старшего сына, когда тот был еще совсем ребенком, и что нынешний граф Лэкдеми — вовсе не сын Арно Савиньяка-старшего, а почивший брат приходился ему одновременно и отцом. А Фрида делала вид, что ужасается этим сплетням, писала письма с словами поддержки Эмилю, который теперь и носа не казал в столицу, потому что на него тоже поглядывали косо, ведь он был копией Лионеля. Писала она и Рокэ Алве, которых тоже исчез из Олларии, спрятавшись от слухов и боли потери в родном Кэналлоа — после того как укоротил на дуэлях парочку особо длинных языков. Но на самом деле она жадно ловила сплетни, пила их, смаковала, как драгоценное вино. Она ликовала, хотя и не показывала это. Девы Тени выполнили свою часть сделки просто блестяще. Странное чувство чужого присутствия заставило вскинуть голову. Серая фигура марикьяритовой статуей застыла посреди комнаты, возникнув будто бы из пустоты. Фрида поднялась. — Выполнено, — прошелестело словно из ниоткуда. — Ты довольна? — Арлетта осознала свое поражение? — Да. Она увидела тело сына и осознала, что все ее надежды и мечты стали прахом. — Прекрасно, — Фрида улыбнулась. Она подошла к камину, где находился небольшой тайник. Возможно, глупо было открывать его при посторонних, но Дева Тени и так скорее всего знала, что он там есть. И к тому же все доверенные Девам тайны умирают вместе с ними. Из тайника Фрида извлекла давно приготовленную небольшую плоскую шкатулку. Плата за услуги Дев Тени была велика, но оно того стоило. И Фрида доверху наполнила шкатулку драгоценными камнями, не скупясь. Те, кто пытался обмануть Орден, не всегда лишались жизни, но всегда теряли самое дорогое, что у них есть, — репутацию, детей, возлюбленных, семью, богатство. Девы Тени никогда не ошибались. И Фрида не хотела себе такой судьбы. Она поставила шкатулку и отошла. Дева Тени вроде бы не сделала и шага, но как-то оказалась у столика. Она как будто и не двигалась в привычном смысле этого слова, скорее текла, как течет лава или гораздо более ядовитая и опасная ртуть, не меняя положения, только место своего пребывания. Открыв шкатулку, серая призрачная тень несколько мгновений рассматривала лежащие в ней камни. Потом рука в перчатке аккуратно вытащила и положила рядом половину драгоценностей. Фрида вздрогнула. Неужели ей подсунули фальшивки, и Дева Тени их опознала? Тогда она могла подумать, что это Фрида хотела ее обмануть. — Почему? — сдерживая дрожь в голосе, спросила она. Капюшон чуть повернулся в ее сторону. Дева Тени словно раздумывала, стоит ли отвечать. Но в конце концов в комнате снова зашелестело: — Желание той, что выполняла. Она не захотела брать плату за то, что с радостью сделала бы и без нее. — Ей тоже было за что мстить Савиньякам? — спросила Фрида, прежде чем успела подумать. Но капюшон лишь слегка наклонился, обозначая кивок. Дева Тени захлопнула шкатулку и тщательно закрыла крохотную защелку. Дождавшись, пока шкатулка исчезнет в складках серого одеяния, а серый призрак отойдет от столика, Фрида сказала: — Я благодарна за работу, Дева Тени. И я хотела бы продолжить сотрудничество. Серая тень на мгновение замерла, остановившись на половине движения. Ее капюшон снова повернулся к Фриде. — Зови, — прошелестело в комнате, и серая фигура растворилась в тенях, словно ее и не было. Присутствие Девы Тени наконец перестало давить, и Фрида без сил рухнула в кресло, позволив себе эту слабость. Она позовет. Обязательно позовет. Есть еще одна, посмевшая вообразить, что может стать ровней герцогской дочери или даже превзойти ее, надев корону. Но только вот она забыла, что она не Святая Октавия, да и Хайнрих далеко не Рамиро. Так что Фрида позовет, только сперва надо все обдумать хорошенько. Война с Гаунау Талигу сейчас совсем не нужна, но с другой стороны — дочери старого Хайнриха скорее всего будут благодарны тому, кто избавил их от мачехи-обозной девки и ее последыша. Взгляд Фриды упал на оставленные на столе камни. Да, она позовет. Но прежде закажет статуэтку из серого марикьярита. Серая мерцающая фигурка с закрытым капюшоном лицом, в струящихся одеждах и с отрубленной головой оленя у ног будет очаровательна. Фрида почти видела ее. И та, что выполнила заказ, но не взяла платы, наверняка тоже оценит ее по достоинству. Фрида не знала и не хотела знать, за что мстила неизвестная ей женщина, но не хотела, чтобы та осталась без награды. А статуэтка — это не плата, как драгоценные камни. Это подарок. Знак признательности. И понимания. Она позовет и вместе с заказом попросит передать статуэтку той, что отправила в Лабиринт Савиньяков. Но это будет потом. А пока она победила. Она отомстила за свое унижение и унижение своей семьи. Обезопасила их и себя. И расчистила путь. Фрида откинулась в кресле и протянула руку к колокольчику. Пора было готовиться ко сну.