Ёбнется

— Ёбнется, — торжественно произносит Аль-Хайтам. — Да пошёл ты. — Я тебе серьёзно говорю, ёбнется. Как пить дать, ёбнется. — А я тебе говорю, что не ёбнется, — Кави рассерженно оборачивается к соседу по комнате. — Кто из нас двоих архитектор? — Вот уж не знаю, — хмыкает Аль-Хайтам и тычет пальцем в чертёж. Пара минут уходит на то, чтобы рассмотреть участок и заметить проблему. — Ёбнется, — испуганно шепчет Кави. — Чёрт, я у тебя в долгу… — Ты и так у меня в долгу, придурок. Тёплые руки Аль-Хайтама пробираются под одежду. Кави не может отвлечься, пока не исправит огрех в чертеже. — Ты поднабрал с тех пор, — жарко шепчет Аль-Хайтам. — А ты вообще не изменился. Отвянь, а? Хотя нет, кусочек хлеба подай. В таком духе проходят их дни. Аль-Хайтам возвращается из Академии злой и приставучий, Кави продолжает изображать саму невинность. Тигнари бесстыдно хихикает в кулак при встрече. — Я так устал, — жалуется Кави за кружкой какого-то травяного чая. — Он всё помнит. Все мои слабости. Как назло! — Прошло всего два года, как вы разбежались. У Коллеи глаза становятся круглыми, как две монетки моры. — Всего два? Такое ощущение, что целых сто лет… а может, наоборот, всё было вчера… Ну да, была у них с Аль-Хайтамом интрижка в Академии. Подумаешь! Совсем не повод удивлённо таращиться или хохотать, тряся ушами. На месте Кави любой бы уже обиделся на этих бесстыжих «друзей». Кави тогда только перевёлся на третий курс и вообще не хотел никого курировать — других дел хватало. И вообще, зачем второкурсникам какой-то помощник после года в Академии? Сами должны были понять, что к чему. С такими мыслями он шагал в сторону библиотеки, выдумывая, как повежливее отцепиться от подопечного. А потом встретился с этим подопечным глазами. — Добрый день, — ухмыльнулся парень после долгой паузы. — Меня зовут Аль-Хайтам. А Вы, стало быть, Кави? — Стало быть, Кави, — по-дурацки повторил Кави, совсем не в силах отвести глаза-сердечки. Как-то так всё и закрутилось. — А почему… почему вы разошлись? — обернувшись на учителя, тихо спрашивает Коллеи. — Прескверный характер, ужасный! — У обоих, — резюмирует Тигнари. — Коллеи, нам пора на патрулирование. Кави горестно вздыхает в чашку с чаем, и очки мгновенно запотевают. «У обоих», — мысленно соглашается он с лесным другом, поднимаясь из-за стола. — Где был? — У Тигнари, где ещё, — Кави устало скидывает обувь. — А что, ревнуешь? — Нет, — пожимает плечами Аль-Хайтам, не отрываясь от чтения. Парень вскидывает бровь и поправляет очки на носу по пути к столу с чертежами. Он и так потерял сегодня кучу времени из-за желания пожаловаться хоть кому-то — теперь всю ночь придётся доделывать. — Да ладно? А когда-то кидался на всех моих друзей и одногруппников, стоило только им улыбнуться. Теряешь хватку! — Просто знаю, — горячий шёпот опаляет ухо, — что кроме меня у тебя никого нет и не будет. Аль-Хайтам уходит из комнаты так же бесшумно, как подкрался к Кави. Или, может, ему просто ничего не слышно за бешеным стуком сердца. Нет, ну это же невозможно! Заказчик одобрительно кивает, рассматривая план дома, и, наивно хлопая глазками, просит добавить балкончик на втором этаже в хозяйской спальне. Кави расплывается в кислой улыбке, будто не ему теперь переделывать буквально весь чертёж. — Мудак! — рычит он сквозь зубы, когда Аль-Хайтам из-за спины заглядывает в бумаги. — Кто? — Балкон ему, блять, захотелось! Когда я всё доделал! Как я сейчас влеплю ему этот балкон херов?! — Влепи так, чтобы ёбнулся ему на голову, — Аль-Хайтам устраивает свой подбородок у Кави на макушке. — Наглядно и доходчиво. Горячие руки шарят по бокам под домашней рубашкой, и Кави жмурится от удовольствия. — Чем я тогда буду долги отдавать? — Ещё нарисуешь чего-нибудь, — мурлычет Аль-Хайтам. — Такими темпами я ещё долго от тебя съехать не смогу. А если сейчас сдеру побольше за балкон, смогу отдать пятую часть долга и на оставшиеся деньги снять комнату… — Вот как. Руки быстро выныривают из-под рубашки, а дыхание больше не щекочет шею. Кави удивлённо оборачивается к злому, как ёж, Аль-Хайтаму. Тот, не проронив ни слова, уходит и даже драматично хлопает входной дверью. Ради приличия они игнорируют друг друга — а это, знаете ли, тот ещё квест в небольшой комнате — целых три дня. Аль-Хайтам демонстративно утыкается в книги, стоит ему вернуться из Академии, Кави, не поднимая головы, пыхтит над новым чертежом. Нет, вообще-то, ему и в самом деле приходится над ним работать денно и нощно, но суть-то в другом. Суть в том, что первым всё же взрывается Аль-Хайтам. — Твою мать, — Кави спиной чувствует ярость соседа, — он ведь реально ёбнется в этот раз! — Думал, не заметишь, — шепчет парень, задрав голову, и тянется к обкусанным губам Аль-Хайтама. Оба искренне надеются, что никому не придёт однажды в голову снять такой поцелуй в фильме. Ужасно неудобно, когда один из вас вверх тормашками. — Блять, — шипит Кави, когда парень едва не срывает с него рубашку. — Чего? — Да я это, Тигнари тысячу проигра-Ах! -ал… — Аль-Хайтам кладёт ладонь на его пах. — Он сказал, что мы и трёх месяцев в одной комнате не продержимся… — А ты? — Что я? — А ты чего сказал? — хмурится Аль-Хайтам. — Что ты трахнешь меня на первой же неделе, увалень… В следующие пару часов Кави, со всей серьёзностью выпускника престижной Академии Сумеру, приходит к выводу, что его гипотеза относительно некомпетентности Аль-Хайтама была ошибочной. Болящий зад, зацелованные губы и довольная сонная улыбка предоставляются в качестве доказательств. — Эй, Кави, — шепчет Аль-Хайтам, обнимая засыпающего парня со спины. — Кави! Но он же правда ёбнется! Балкон этот! Там не хватит одной колонны… — Ёбнусь с тобой скоро я, а у балкона плита уходит в стену на тридцать сантиметров. Спи давай.