Middle of a breakup

Blessed be your last cigarette Makeup sex in the middle of a breakup Save the worst, gonna give you my best Panic! at the Disco — Middle of a breakup

Сеул третий день захлёбывается из-за начавшихся сезонных дождей, а мокрый от пота Джебом захлёбывается своим стоном из-за жарко целующего его шею и грудь Джексона. Джексон возвращается со своих почти годовых гастролей около недели назад — как раз перед тем, как заряжают ливни и блокируют всё нахрен в городе. Удачливый засранец, думает Джебом, когда тот ему вдруг звонит вечером и зовёт вместе выпить. Вообще, гастроли — это, на самом деле, рабочие поездки, в которых Джексон забивает татуировками всех желающих за какие-то несусветные деньги, но с лёгкой подачи Джинёна — их общего друга по универу — все называют эти его командировки только так. Гастролями. Джексон тяжело наваливается сверху, подминая под собою Джебома, и вжимается своими бёдрами в его. Он — горячий и липкий — пахнет горько-сладко, как та последняя в пачке сигарета, которую бессовестно выкуривает прямо в постели после второго раунда их типа примирительного секса. Вообще-то, они не в ссоре. Где-то месяцев пять назад, когда Джебом переживает очередной личностный кризис, а гастролирующий то ли по Филиппинам, то ли по Индонезии Джексон разрисовывает цветными чернилами аборигенов, они быстро и вполне безболезненно расстаются двумя сообщениями. Это их не первый брейкап, так что никакой драмы с заламыванием рук не случается, никто никого не блокирует в соцсетях, никто не бросается выяснять отношения и не закатывает скандал. Джинён только, узнав новость от кое-кого трепливого, закатывает глаза и говорит, что он, конечно, не ведёт счёт, но, к твоему сведению, хён, этот раз — шестой. Вы, хён, затрахали. — Ты затрахал… — сипит задушено Джебом и зарывается пальцами во влажные волосы Джексона. Они теперь выкрашены в нелепый седой оттенок и очень жёсткие на ощупь. — Половина третьего утра. Дай мне поспать, имей совесть. — Предпочту иметь тебя, — фыркает щекотно Джексон ему в ухо и тут же прикусывает его мочку. Из-за этого пальцы на ногах поджимаются сами собой, а горло издаёт невозможно позорный звук. Натурально предательство века. — И тебе всё равно никуда уже не нужно завтра. На улице пиздец. На улице действительно пиздец. Очень похожий на тот, что происходит в год, когда Джебом пытается восстановиться в универе после продолжительного академа. Тогда тоже пару недель подряд льёт как из ведра, а его категорически отказываются зачислить на второй курс, с которого он двумя годами ранее сбегает в армию. Только на финальный семестр первого. И точка. Заканчивающий уже третий год обучения Джинён ржёт до икоты, разглядывая его новый студак первокурсника со стрёмной фоткой, а сидящий напротив него за столиком в кафешке Джебом уныло обтекает. Проёбанного времени жалко. С Джексоном он знакомится у Марка (Марк Туан из ЭлЭй, четвёртый курс архитектурного факультета) на студенческой вечеринке по случаю начала нового семестра месяцем позже. Притащивший его почти силком на эту попойку американского типа Джинён в шутку представляет всем своим новым друзьям Джебома перевёдшимся из другого универа первокурсником, а уже подвыпивший Джексон (Ван Джексон из Гонконга, третий курс факультета Рекламы и связей с общественностью) этой брехне искренне верит. Через полчаса за не первым за вечер стаканом мерзкого розового пунша Джебом бурно и агрессивно поясняет кто на самом деле из них двоих «Хён», а ещё через час — они не менее бурно и агрессивно трахаются в гардеробной недавно арендованной богатеньким Марком квартиры. Уже потом — где-то между их третьим и четвёртым брейкапом — Джексон признается, что ещё, наверное, полгода после того вечера уверен: Джебом врёт. Потому что в его тогдашние двадцать два он, со своей армейской стрижкой и по-детски пухлыми щеками, выглядит точно недавно окончивший школу старшеклассник. Опытный не по годам старшеклассник. Очень чик энд секси старшеклассник. — Ты же хочешь, — выдыхает Джексон ему во всё ещё чуть саднящие после быстрого отсоса прямо в прихожей губы и проводит по его уже наполовину вставшему члену ладонью. — Вполне очевидно хочешь. — Я хочу, потому что ты делаешь всё, чтобы я хотел, — Джебом зажмуривается до кругов перед глазами и вроде мстительно сжимает чужую задницу. Всё такая же идеальная. Даже немного завидно. — Ты просто невыносимый. — И ты всё равно меня хочешь, — тянет Джексон довольно, когда Джебом сдаётся перед таким напором и подтягивает колено ещё выше. Бессмысленно отпираться, когда у тебя уже стоит, и вы очень голые лежите в постели. Они трутся друг о друга и мокро целуются, пока вслепую ищут потерявшуюся где-то на кровати смазку. Джексон трогает его перепачканной скользким и прохладным ладонью, а Джебом шумно выдыхает, ёрзая по сбившейся под ним простыне, и морщится. Снова чувствовать Джексона так близко (глубоко) спустя столько времени — непривычно, пожалуй, даже больно. — Неужели ты совсем по мне не скучал? Совсем не ждал? Голос Джексона хриплый и полон напускной обиды и искусственного возмущения. Это смешно, и Джебом обязательно бы над этим посмеялся, если бы не пара пальцев в его саднящей заднице. Поэтому он только пытается расслабиться и пыхтит: — Я был занят. И это правда. Он действительно занят во всех возможных смыслах почти все месяцы, что Джексон гастролирует. И не скучает. Разве что совсем немного: пару-тройку раз (точно не больше) в душе после того, как его бросает последняя девушка. Та самая, на которой он планирует жениться к тридцати и из-за которой и происходит очередной (шестой, если верить Джинёну) брейкап. Но его грусть по Джексону в те дни всё равно не насколько глубока. Тем более, тот и так постоянно ему звонит вне зависимости от статуса их отношений, что тоже не предоставляет шанс затосковать по нему по-настоящему. И уж конечно он его не ждёт. Давно. — А я вот был абсолютно свободен, — жарко шепчет Джексон и мокро облизывает ему сосок. Это очень приятно. — Собирал по кускам разбитое тобою сердце и скучал. По три раза на день, веришь? А вот его трёп — нет. Вообще не приятно. Смаргивающий пот с ресниц Джебом так и цедит сквозь зубы: — Умолкни. От твоей болтовни только хуже… В этот же самый момент Джексон делает что-то фантастическое, и Джебом, вздрогнув всем телом, срывается на безобразную ругань. — Это было настолько плохо? — Джексон обеспокоенно замирает и пытается поймать его взгляд за мокрой чёлкой. — Или настолько хорошо? Напористость и почти нежная заботливость — лучшее, по мнению Джебома, что есть в Джексоне. Но иногда, конечно, ни то, ни другое абсолютно не к месту. — Господи, Джексон… — Стонет он и не даёт ему отодвинуться, — заткнись, ради всего святого. И сделай так ещё. — Ну нет, — лыбится тот, мгновенно расслабившись, и, вот говнюк, вытаскивает пальцы совсем. — Иначе ты закончишь раньше и вырубишься. А у меня на тебя большие планы. Эти его большие планы вполне однозначно упираются Джебому в бедро. Действительно очень большие. Джебом даже не уверен, что сможет справиться с такими размерами после долгого перерыва так запросто. Кажется, ему всё-таки стоило скучать по Джексону немного сильнее. — Ты сам? — Спрашивает Джексон, когда Джебом привычным движением раскатывает ему по члену ребристую резинку. Если верить исписанной английскими буквами упаковке, то их ждёт в два раза больше прочности и удовольствия. Многообещающе. — Я тебе доверяю, — отзывается он рассеянно и почти укладывается на живот, подтащив к себе подушку. Но Джексон мычит протестующе, переворачивая его обратно на спину и нависая сверху. — Хочу тебя видеть, — хрипит он и коротко облизывает губы. Они у него постоянно сухие и оттого все в трещинках. — И слышать. Это он зря, думает Джебом, когда слишком громко стонет ему в ухо из-за первого болезненного проникновения. Джексон над ним шумно дышит, закусив изнутри щёки. Не двигается. По его раскрасневшемуся лицу ползут одна за другой капли пота, они огибают скулу, тёмный от щетины подбородок, и попадают Джебому на приоткрытые губы. Джебом медленно облизывает их и зачем-то дразнится, показывая язык. Глядящий на него широко распахнутыми глазами Джексон срывается. Он начинает чуть раскачиваться, входя с каждым разом немного глубже, пока не прижимается плотно бёдрами к бёдрам. От ощущения его члена целиком внутри, Джебом матерится. Это слишком горячо, больно, сладко и, о Господи, кажется, он на самом деле соскучился, просто сам этого не знал. — Это было настолько плохо или настолько хорошо? — Снова уточняет Джексон, уже очевидно издеваясь, а не всерьёз. Взгляд его хоть и поплывший, но вполне осмысленный и насмешливый. — Какой же ты узкий… — Какой же ты болтливый… — Джебом притягивает его к себе за влажные от испарины плечи и коротко охает, потому что любое движение остро отзывается внутри, а низ живота чувствительно сводит. — Умолкни и сделай так ещё раз. Он стонет Джексону прямо в ухо на каждый новый осторожный толчок и крепко сжимает его бедра коленями. Хоть амплитуда движений и небольшая — Джебом всё равно плавится. Внутри всё горит и распирает — Джексон слишком большой, и из-за этого действительно больно, — но, когда его член снова и снова входит до упора, перед плотно сомкнутыми веками всё равно вспыхивают фейерверки. — Скажи, когда будет можно, — произносит Джексон между тяжёлыми вздохами. Его голос ниже, чем обычно, и дрожит, выдавая, что он уже близко к финалу. Явно ближе, чем сам Джебом, неловко балансирующий между накатывающими горячими волнами удовольствия и плещущейся на фон болью. — Когда хочешь. — Хочу с тобой, — отрывисто говорит он и, вот же чёрт, перестаёт двигаться. Его член всё ещё внутри, пульсирует и растягивает до предела. Но нихрена не двигается. Джебом убирает назад прилипшую ко лбу чёлку и выразительно глядит на Джексона снизу вверх. Тот преступно хорош со всеми своими рельефными мышцами и рандомно раскиданными по торсу глупыми татуировками, но этого вида маловато, чтобы заставить кончить немедленно. — Ты же в курсе, что сейчас совсем не помогаешь?.. Джексон ничего не отвечает, он быстро перекатывается на спину и с силой опускает Джебома сверху, не давая соскочить. В тишине пустой квартиры раздаётся тот самый пошлый шлепок, который получается обычно от соприкосновения двух потных тел, и удивлённый вздох. — Всё-таки лучше всего у нас всегда получалось так, — хмыкает Джексон самодовольно, обхватывая член ошалело моргающего Джебома своей широкой ладонью, и повторяет невнятно, — скажи, когда будет можно. Он всё равно немного опережает: едва дождавшись от задыхающегося Джебома сиплого «Можно», Джексон сильно вбивается в него снизу последние пару раз, судорожно вцепляется в бёдра и не даёт на себе больше двигаться. Момент длится и длится, Джебом чувствует, как Джексон горячо кончает внутри него, и мучительно медленно сгорает сначала в его, а только потом в своём оргазме. Уже после, лёжа поверх мерно поднимающейся и опускающейся груди вроде задремавшего Джексона, он думает, что, возможно, упаковка забугорных презервативов и не соврала, посулив двойное удовольствие. *** Первый раз он просыпается от скрипа кровати, когда Джексон осторожно с неё поднимается. Он шепчет «Сори», целует в плечо и накидывает поверх обнажённого Джебома простыню. На улице уже, кажется, светает, но за окном всё ещё льёт, и из-за этого в комнате без штор всё равно достаточно темно. Джебом смотрит немного в широкую удаляющуюся спину, потом зарывается в подушку носом и тут же отрубается. Повторно его снова будит Джексон (тоже вроде не специально), но вместо извинений в этот раз Джебом получает от него какую-то хрень, которую он криво приклеивает ему под правой ключицей. Щекотно. Спросонья он пытается почесаться, но Джексон верещит чайкой и удерживает ему руки. И только после этого Джебом замечает кучу олдскульных татуировок, облепивших его левые плечо и предплечье. И моментально просыпается. — Ты охренел? Они смоются до завтра? Мне же на курсы… Джексон делает очень сложное лицо. — Ничего ведь не случится, если ты прогуляешь пару-тройку занятий? — Придурок… — Тянет Джебом, шкрябая ногтем яркую картинку. Алое сердце с надписью «Лав» пристало намертво. — Я их веду! Он собирается подняться, но тело как желе, и болит вообще всё. Даже те мышцы, что, казалось бы, никогда в жизни не болели, и болеть в принципе не могли. Возможно, его бестолковым школьникам придётся постигать корейскую литературу на следующей неделе действительно без него. Джебом морщится, с недоумением разглядывая остальные фейковые татуировки, и максимально осторожно падает обратно на кровать. — Пиздец… — Стонет он трагично, с трудом перекатываясь на живот. Очень хочется помыться после ночного марафона, но лежать и не двигаться хочется ещё больше. — Я дня три не смогу встать нормально. — А раньше мы могли трахаться всю ночь и с утра ехать в универ, а потом вечером трахаться снова, — кряхтит Джексон, сладко потягиваясь. Под его загорелой кожей перекатываются мышцы, которые, должно быть, вообще не болят. С его-то бешеным режимом тренировок. — Я наберу тебе горячую ванну, хочешь? Немного оживёшь. И «флешки» должны отойти, если потереть их хорошенько мочалкой. Только сфоткаю сначала для Инсты, дизайн совсем новый… Он быстро чмокает сонного Джебома и, шлёпая босыми ступнями по полу, уходит в ванную, где тут же начинает шуметь вода. Там, где коснулись губы Джексона, пылает. — Покажи, что получилось, — просит Джебом, когда Джексон, наконец, перестаёт плясать вокруг него с камерой. На дисплее полупрофессиональной зеркалки с полсотни мелких кадров его, расслабленно лежащего в ванне. Присевший на край Джексон с охотой демонстрирует снимки и сразу же удаляет те, на которых Джебом не вовремя моргнул или зевнул. — По-моему, я слишком красный. И затраханный. — По-моему, ты охуенный, — Джексон жмёт на кнопку зума, увеличивая лицо Джебома на фото во весь дисплей. Выглядит и правда недурно, и крупная татуировка на шее ему, на удивление, идёт. — И вообще не изменился за… Сколько мы знакомы? Пять лет? Семь? Джебом считает, загибая пальцы один за другим, и с удивлением отвечает: — Этой осенью будет шесть. — Шесть лет прошло, а ты по-прежнему выглядишь, как секси старшеклассник. Даже стрижка та же, — Джексон прячет камеру в кофр, а затем решительно стягивает с себя шорты и тоже влезает в ванну, устраиваясь у противоположного бортика. Вода переливается за край. — Кааайф. Сидя с ним вот так в одной ванне, Джебому на короткий миг кажется, что он и правда возвращается в прошлое, когда они с Джексоном живут вместе в этой же самой квартире около года. К тому времени они расстаются уже вроде дважды, и Джебом, пытающийся наскрести деньги на депозит для съёма своей собственной студии, соглашается на переезд в убитую миниатюрную двушку со странным соседом за стеной, только чтобы экономить время на дорогу до универа и подработки (исключительно поэтому, а не из-за того, что рассчитывает сойтись обратно таким образом скорее). В ту пору они много ругаются, много трахаются и много платят за воду, обычно гремящую о дно ванны, пока самозабвенно занимаются первым и вторым. В тот же год Джексон начинает бить свои первые татуировки (на себе в том числе). Когда Джебом, наконец, съезжает, они решают всё-таки опять начать встречаться официально (сейчас этот формализм выглядит максимально по-идиотски), а потом Джексон с подачи того самого соседа (БойТой, тридцать семь лет, мастер татуировки) укатывает на свои первые гастроли на все каникулы. И случается их очередной (пусть третий) брейкап. — Когда уезжаешь? — Я тебе уже настолько надоел? Они играют немного в гляделки, и после одновременно начинаются смеяться, брызгая друг в друга остывающей водой. Джебом откидывается затылком на бортик, разглядывая не совсем чистую плитку на потолке, и вытягивает ноющие ноги насколько возможно. Джексон ловит его ступню под водой, разминает её и движется вверх, растирая подрагивающие от напряжения икру и бедро. Охренеть приятно. — Ты тоже вообще не изменился, — выдыхает Джебом и жмурится. — Всё так же дуешься из-за надуманной ерунды. — Эй, я никогда не дуюсь! Джебом приоткрывает один глаз, глядит на Джексона напротив и констатирует факт: — Ты только что надулся. Они, наверное, сейчас поругаются, лениво думает Джебом, тыча большим пальцем ноги скривившему недовольную мину Джексону прямо в татуировку на плече. И это, в общем-то, будет знакомым развитием событий. Раз уж шикарный секс у них уже случился, настала пора им не менее шикарно разругаться. Возможно, самое время пустить воду, чтобы не травмировать соседей ещё больше. — Джинён обмолвился, что у тебя скоро заканчивается договор аренды, и ты, наконец, будешь съезжать из своего подвала, — вдруг меняет Джексон тему. — Подыскал уже что-то? — На то, что подыскал, мне пока не хватает денег, — со стыдом признаётся Джебом и стирает с лица испарину. Жилищный вопрос за последние полгода почти довёл его до ручки. — Придётся перекантоваться до весны у родителей, подкопить… — Будешь кататься из пригорода в Сеул каждый день? — Либо так, либо ещё минимум год в подвале. А я и так света белого не вижу… — Живи зиму здесь, — нетерпеливо перебивает его изъяснения Джексон. — БойТой вернётся только весной, у него заграничный рабочий график уже расписан до апреля. — Ты уверен, что он будет не против, чтобы я жил тут один с его вещами? — Вообще-то, я тоже тут всё ещё живу. И в ближайшее время не собираюсь съезжать. — Я думал, ты прилетел на пару недель, чтобы проводить Джинёна в армию. — Это тоже, — Джексон ерошит свои и так торчащие во все стороны волосы. — Но, если быть честным, я планирую восстановиться в универе и получить всё-таки диплом, — и отвечает сразу же на незаданный Джебомом вопрос, — мама расстраивается, что я так и не доучился. Джексон так и не доучивается. Задолбавшись сидеть на двух стульях, он берёт академ перед самым дипломом и уматывает навстречу мечте. Джинён, начавший уже писать свою выпускную работу, ворчит, что глупость, очевидно, передаётся половым путём, намекая на пропущенные Джебомом два года, но не пытается его отговорить. Джебом тоже не пытается, потому что неделей ранее он не очень удачно шутит, и Джексон с ним не разговаривает. Даже по телефону. (Джинён вроде бы засчитывает это за расставание). Потом, когда Джексон возвращается на несколько месяцев в Сеул уже в качестве свободного художника, Джебом, конечно, сразу же приносит ему глубочайшие извинения. Прямо в туалете их любимой кафешки, в которой они сталкиваются нос к носу абсолютно случайно. Наверное, там же они сходятся обратно (Джинён, с которым они в тот день там и должны встретиться, ничего не говорит по этому поводу, поэтому Джебом не совсем уверен). Джексон продолжает гастролировать по миру с недолгими остановками в Сеуле, но в универ так больше и не возвращается. И, как теперь выясняется, очень расстраивает этим маму. — Не уверен, что это удачная идея, — произносит медленно Джебом, тянется за одной из мочалок, повешенных прямо на кран, и трёт ею с силой место над локтем. Присобаченная там татуировка отходит с неохотой, и на красной коже остаются небольшие кусочки рисунка. — Я отвык уже жить с кем-то. — Со мной, а не с кем-то, — поправляет его Джексон и, придвинувшись настолько близко, насколько возможно в ванне, отбирает у него мочалку. — Запрокинь голову. Он почти нежно растирает ему шею, убирая миллиметр за миллиметром размашистое «Форевер» с кадыка, и, явно увлекшись, спускается ниже. От жесткой мочалки грудь и живот у Джебома горят огнём. — Будем опять вместе завтракать, спорить, кто моет посуду, — тихо говорит Джексон и прижимается своим улыбающимся ртом Джебому прямо под подбородком, — и много заниматься любовью… — Боюсь, сценарий будет совсем другим, — Джебом фырчит весело и накрывает глаза сгибом локтя. — Ты будешь продолжать бить свои татуировки и ночами пытаться писать диплом, я буду пытаться домучить диссертач и допоздна читать лекции в хагвоне, а где-то между всеми этими делами мы будем яростно ругаться из-за любой мелочи. — Может быть и так, — не спорит Джексон и, расплескав ещё больше воды, укладывается спиной Джебому на грудь. — Но это всё равно только до весны. Временно. — Знал бы ты, как меня задолбало всё временное, — неожиданно даже для самого себя бурчит Джебом вслух. — Хочу уже хоть что-нибудь в своей жизни постоянное. — Жизнь сама по себе — явление временное, — хмыкает Джексон и раскручивает визжащие вентили. Воды в ванне его стараниями убавилось ровно вдвое. — Если хочешь что-то реально постоянное, могу набить тебе пару татуировок. Они точно останутся с тобой навсегда. — Думаю, отец меня на порог не пустит с татуировкой. Он едва пережил, когда я просто проколол нос. — Ты же ещё даже не пробовал! А если вдруг и правда не пустит, то, знаешь, у меня как раз в квартире появилась свободная комната… Конец фразы Джебом уже не слышит, потому что смеётся, уткнувшись носом в чужой затылок. — Ты просто невыносимый. Не буду я опять с тобой встречаться. — Я не предлагаю тебе сойтись, — Джексон оборачивается и вскидывает в притворном удивлении брови. — Только переехать, пока не найдёшь себе подходящее жильё. Джебом врубает в кране воду посильнее и произносит по буквам прямо Джексону в ухо: — Н-е-т. Джексон ожидаемо надувается, и они, наконец-то, шикарно ругаются, не выбиваясь из их привычной рутины (и, если честно, это огромное облегчение). Вполне удовлетворенные процессом, они мирно завтракают рядом с так и незакрывающимся до конца окном на кухне (Джебом — лапшой из доставки, Джексон — пакетом сваренной прямо в рисоварке брокколи (это по-прежнему выглядит и пахнет отвратительно), спорят, кто будет мыть посуду (в самый разгар дискуссии Джексон случайно находит в шкафу у раковины посудомойку, которой раньше там не было, и поругаться ещё раз не получается), и под шум дождя много занимаются любовью. Они не сходятся. И именно поэтому в седьмой раз не расстаются.