***
Холодный и мерзкий дождь, как многие люди в этом гнилом мире, лил и лил, мешая продвигаться дальше к месту назначения, мешая ногам нормально идти, увязывая в грязи, которая размокла от такого ливня. Будто само небо оплакивало утрату дорогого для их семьи человека. Доброго, отзывчивого, дружелюбного. А самое главное — родного. Он был родным отцом для Дилюка, хорошим человеком для остальных и… Для него. Мастер Крепус стал очень важным для Кэйи, заменив ему отца. Владелец винокурни для всего поместья Рагнвиндров был таким до боли в сердце родным. И смерть пошатнуло всё, что так стремительно строилось долгие годы, то самое спокойствие и чувство теплоты. Это выбило из коллеи всех, в том числе и самого Кэйю, которому хотелось рыдать от боли из-за потери и также облегчённо вздыхать, так как груз свалился. «Стена» разрушена, которая как раз преграждала путь, чтобы что-то рассказать любимому. И он ненавидит себя за облегчение, до скрежета зубов, дрожи в коленях и падающих слезинок на мокрую, чертовски сырую землю. Хотелось выть волком, разорвать себе глотку, разбить самому себе чертовски уродливое лицо, вспороть проклятый живот, вырвать слишком болтливый язык с корнем, сломать мерзкие руки и ноги, выгрызать до мяса ужасные ногти, откусывать кривые пальцы. Хотелось чего угодно, только не этого. Только не этой боли и ненавистного чувства свободы. Ему казалось, что смерть даже лучше, чем это ощущение беспомощности перед презираемым им выбором и перед своими тошнотворными чувствами. Единственное от чего сейчас его не воротило, так это любовь, поселившаяся в хрупком, ледяном сердце. Ноги будто налились свинцом и идти было просто невозможно, а появившийся сильный ветер не помогал передвижению в сторону дома, где сейчас находился не менее разбитый и подавленный Дилюк, которому нужна поддержка и человек рядом… Как жаль, что на данный момент его прекрасное создание — Кэйа, не в состоянии помогать. Не в состоянии просто промолчать и остаться рядом. Совесть и чёртов выбор выгрызают его изнутри, заставляя подавлять хрипы внутренней боли. Ему было страшно дальше жить с той информацией, которую держит с самого детства, хотелось высказаться и разреветься, как маленькое дитя. Но… Что ждал он в ответ?.. Злость? Крики? Разочарование в глазах Дилюка? Поддержку и принятие? Или хотя бы просто принятие без слов? Нет. Не ждал. Он ничего не ждал. Лишь плыл по течению. Как будет, так и будет. Хотя юноша был точно уверен, что на него не посмеют поднять меч. Парень верит и будет верить в это. Пусть Рагнвиндр будет кричать, унижать, злиться и ненавидеть, прогонит прочь, но он ни за что не навредит в тот момент признания названного брата. Правда же? Ведь… Не навредит?.. Если же и навредит, значит так тому и быть… Каждый шаг давался с трудом и отбирал части сил, которых и так почти не осталось. Хотелось просто лечь на мокрую траву и заснуть навечно, но нельзя. Он нужен Дилюку живым. Волосы грузом свисали с головы, закрывая большую часть обзора и тело его шатало, как осиновый лист на ветру. Ранее пухлые, розоватые губы стали бледными, как мел и сильно поджаты. Глаза были пустыми, будто Кэйа живой труп, но в уголках глаз остатки той боли и отчаяния, в виде солёных слёз. Он просто не может больше молчать и врать, даже понимая, что время не то и его не смогут выслушать. Юноша ослеплён собственным страхом перед, чёрт бы его побрал, выбором, что возложили на него ещё будучи ребёнком, оставив под, как иронично, проливным дождём, говоря, как гром среди ясного неба злополучные слова. — Ты наша последняя надежда! Резко выдыхая, поскуливая, как псина, мальчишка обхватил себя руками, пытаясь создать иллюзию тепла. Пальцы почти его не слушались, «заледенев» от холодного дождя, капающего с бескрайнего неба, заволочённого грозными и тёмными тучами. Одежда неприятно прилипала к мулатной коже, а волосы облепили всё лицо. Было неприятно, но на фоне всего произошедшего, это казалось такой мелочью. В какой-то момент просто уставившись себе под ноги, ковыляя, он врезался во что-то твёрдое, не заметив изменений никаких, когда шёл сюда. Отшатнувшись всего на шаг, дрожащей рукой потянувшись ко лбу, вскоре ощутимо и громко сглотнул. Прямо перед ним была дверь. Дверь в такой родной дом.… Дыхание спёрло. Воздуха будто и не было. Было до жути страшно и чертовски сложно дышать, а передвигать нижними конечностями почти невозможно. Зрачки-звёздочки сузились и грудь сдавило так сильно, что с его уст сорвался громкий хрип задыхающегося, будто в замедленной он становился всё бледнее. В один момент Кэйа понял, что вообще не может дышать. В глубоких, бездонных глазах начинало темнеть. Схватившись за мокрую форму Ордо Фавониус в районе сердца, сжимая ту до противного и мерзкого скрипа, он пытался заново вдохнуть, перебороть панику. Но чего сейчас парень боится? Непринятия? Ярости в глазах Дилюка? Презрения? Или же… Ненависти?.. От таких мыслей грудь сдавило с новой силой, а ноги готовы были в любой момент подкоситься и юноша тяжёлым грузом упал бы на сырую землю, морая и так не очень чистые вещи на себе. Наконец пересилив себя, вдыхая ртом желанный воздух и опираясь головой о деревянную дверцу, парниша стискивая только сильнее одежду и пытаясь прийти в себя, тихо захихикал от своей безысходности, казалось, что тот поедет кукухой от собственной паники, которая огромной змеёй сдавливала горло. Плечи подрагивали от холода и истерического смеха. Хотелось просто заорать от боли утраты, от миссии, которую ненавидит и от того, что не может поддержать самого важного человека для него — Дилюка. Но он молчал. А глаза перестали лить горькие слёзы. Лишь внутри поселившееся ужасное чувство отчаяния и ненависти к себе, никак не уходило, убивая его остервенело каждую секунду. Почти неслышно всхлипнув, мальчишка опираясь лбом о поверхность двери, наконец отстранился, пустым и невидящим взглядом уставившись перед собой. — «Ты жалок.» Поднимая и сгибая руку в локте после этой мысли, он ударил себя со всей дури по ледяной и мокрой щеке, к которой прилипла часть тёмно-бирюзовых волос, прикрывая медленно глаза и чуть от удара пошатнувшись, наконец стал приходить в себя. Часть лица немного покраснела и покалывала от ноющей боли. Глубоко вдохнув и выдохнув, собираясь с мыслями и перестав одной рукой сжимать одежду, хотел было постучать, понимая, что его навряд ли услышат и такая перспектива в какой-то степени бы обрадовала. Не успев даже замёрзшую кисть сжать в кулак, как дверь отделяющая Альбериха и дом, резко распахнулась внутрь, сильно напугав и так волнующегося юношу, подпрыгнувшего на месте с округлившимися от неожиданности глазами. — ТЫ ГДЕ БЫЛ?.. Проревел грозно и в отчаянии человек, стоящий напротив. Дилюк выглядел слишком плохо. Лицо было опухшим от слёз, скатывающихся из алых, как кровь глаз, что смотрели будто в душу названного брата. А Кэйа продолжал стоять на улице, весь мокрый, разбитый, ошарашенный и грязный. Волосы Рагнвиндера запутались и были слишком растрёпанными, хотя раньше парень всегда следил за ними. Губы поджаты в одну тонкую полоску и тот готов будто бы ещё пуще разреветься на месте, белоснежная кожа на руках была покрыта царапинами от ногтей. Он даже не переоделся и одежда продолжала быть запачканной кровью отца. — «Если бы я успел, этого бы не случилось…» Дёрнувшись от мысли в своей голове, парень виновато опустил голову вниз, не выдерживая такого долгого и выпытывающего взгляда в свою сторону, да и самому было больно смотреть на столь сломленного возлюбленного. Смерть Крепуса ударила сильно… Неисправимо и жестоко. Даже по такому светлому, жизнерадостному младшему Рагнвиндру, который всегда был ярким солнцем в непроглядной тьме. И Кэйа в какой-то степени винил себя в его гибели… Не успел. Он не успел. Если бы они успели, то «отец» не использовал глаз Порчи. Резко его вырвали из пучины напряжённых мыслей, дёргая за руку в тёплое помещение, закрывая за ним дверь с громким хлопком, от чего тот вздрогнул и неуверенно поднял виноватый взгляд на Дилюка, на него же посмотрели устало, но так нежно, что хотелось умереть на месте, так как сейчас своими словами мальчишка всё разрушит. Абсолютно всё. Предаст Дилюка, рассказав о многолетней лжи. И снова слёзы навернулись на глазах, но сразу их пряча, опуская голову обратно, он не ожидал, что в этот момент его схватят крепко, но не делая больно, за плечи, встряхивая, обиженно шепча и пытаясь прижать к себе. — Где же ты был?.. Где же ты был, Кэйа? Не оставляй меня сейчас… Никогда… Я тебя прошу. Не оставляй меня… Не оставляй больше! Мне так страшно… Так страшно… И больно… Почему он умер, Кэйа?.. Почему? Почему? Почему?! Голос становился всё громче и громче с каждым сказанным словом, что резали не хуже ножа по хрупкому сейчас сердцу Альбериха, которого начинало трясти ещё сильнее, чем ранее до этого. Взгляд сине-сиреневых глаз был до сих пор направлен в пол, он не смел взглянуть на свою любовь, потому что знал, разрыдается он, и слёзы будут бежать по щекам, не останавливаясь ни на минуту. Горло сжали будто металлической рукой, не давая промолвить и словечка, слушая бормотание разбитого Дилюка. Сглатывая, Альберих продолжая стоять, как истукан, прокашлился, нежно-нежно, боясь спугнуть, положил еле слушающуюся руку на плечо названному «брату». — Ты… Как узнал, что я за дверью?.. Кэйа вздрогнул от слишком резкого вдоха рядом, Рагнвиндр медленно и аккуратно притянул любимого к себе, поглаживая по макушке, заставляя другого же задержать дыхание. Кэйе хотелось вырваться, рассказать всё, а после рвануть куда подальше отсюда, чтобы не видеть ненависти в таких прекрасных, огненных глазах. Но не смог. Не смог заставить себя сказать хоть что-то. Не смог оттолкнуть того, кого любит больше жизни. Просто не смог. Не смог оставить сейчас одного. — «Убейте меня.» Подумалось ему, когда прижался к груди Дилюка, сдерживая порыв расплакаться. Его прижали только сильнее, что снова заставило вздрогнуть и вполне себе ощутимо для другого человека, от чего сразу стали гладить более спокойно по мокрым волосам. — Я смотрел в окно и увидел, как ты подходишь. Я думал, что ты вот, сейчас войдёшь и объяснишь где был так долго, почти весь день где-то, но ты… Не заходил. И решил сам открыть. Знаешь, тебе бы не помешала ванная, Кэйа. Простудишься. Этот голос был прекрасным, таким мягким, успокающим, но с хрипотцой из-за криков от боли утраты дорого человека. Альберих задрожал, пытаясь совладать над собой и своими эмоциями. Ему надо сказать. Надо! И в решительности вскидывая голову вверх, открыл рот, но так и застыл, увидев дорожки слёз на щеках Рагнвиндра, что уставился прямо в окно, пустым и немигающим взглядом, разглядывая льющий всё это время дождь. Губы сами собой склеились обратно и он опустил голову обратно. Он не может видеть Дилюка таким… Слёзы наворачиваются. Все мысли рассказать, сразу отлетают на второй план и вцепившись в белую одежду, испорченную кровью самого же Дилюка, прижался как можно сильнее, вскоре обхватывая того руками, создавая такие родные объятия. — Дилюк…Прости меня, что не пришёл, просто… На этом моменте осекаясь, взвешивая всё за и против, тихо выдохнул, пытаясь перебороть эмоции, продолжая говорить дрожащим голосом. — Просто мне нужно было… Прийти в себя, успокоиться. Прости, что не оказался рядом с тобой сегодня. Прости, что не пришёл раньше домой… И если бы мы пришли раньше тогда, то и Мастер Крепус был бы жив… Тут его одёргивают, чуть оттолкнув от себя, заглядывая прямо в глаза, которые тот старался так тщательно прятать. Горячую руку кладут ему на щёку, которую ранее ударил сам Альберих и спокойно, но чётко возражают последним словам. — Мы, по крайней мере, пытались. И ты в том числе. После этих слов любимого, юноша поджал губы, выдавливая из себя улыбку. Рагнвиндер же вздыхает, а после быстро чмокает того в нос, нежно перекладывая одну руку на ледяную ладонь, сжимая её и ведя за собой в сторону уборной. Слёзы на ранее бледном лице Дилюка прекратили безостановочно литься, а пустые глаза хоть немного, но заиграли жизнью. Впервые за этот день. Кэйа загляделся в эти шикарные очи. Он хочет сохранить в них жизнь… И неважно каким способом. Если будет нужно, он найдёт даже другую любовь для своего Дилюка, чтобы тот всегда улыбался и жизнь плескалась во взгляде его. Всё же… Навряд ли сам Кэйа, со своим постоянным враньём, сможет помочь Дилюку сохранить себя. Он наоборот раздавит его своей правдой. От этого факта хочется выть волком, но парень всё понимает. И никогда не будет такого, что его возлюбленный будет рыдать по нему. Никогда.***
Прошло около недели после ужасной ситуации в тот злополучный день. Дилюк, боясь потерять последнего любимого человека, вцеплялся, как самый настоящий клещ в Кэйю, будто тот спасательный круг. Будто последняя надежда на спасение от этого жесткого мира. И «Снежинка» всегда помогает, поддерживает, остаётся рядом, но от того факта, что уже владелец винокурни «зависим» от него, Кэйе… Было плохо. Он понимал, что рано или поздно тот всё узнает. Узнает о вранье. Это сломит Рагнвиндра ещё больше. Нужно как можно скорее сделать так, чтобы Дилюк привязалось к другому, и чтобы этот человек помог его любви во всём после того, как вся ложь вскроется. И тут, как тут приехала к ним Джинн. Взволнованная, напуганная, она сочувствовала им обоим, пытаясь поддержать. Она сорвалась с работы рыцаря специально, чтобы навестить этих двоих, хотя бы на один полноценый день. Девушка носилась с ними, как курица наседка, пыталась вывести их на разговоры, которые отвлекали от грустных мыслей. Честно, Альберих и не был удивлён её приездом. Рыцарь-одуванчик всегда была добра и эмпатична к близким друзьям, родственникам или же просто к обычным людям. Также, они ещё с самого детства знакомы, проводили вместе время и конечно её появление было делом времени. Больше всего с ней общался Дилюк, потому что она частенько говорила с ним, а сам Кэйа в последнее время разговорчив с другими людьми, кроме «брата», не был из-за собственных переживаний и мыслей, поэтому с девушкой они переговаривались не часто. В какой-то момент, сидя за столом рядом с Дилюком, спокойно попивая горячий, ромашковый чай, пока эти двое спокойно разговаривали между собой, иногда тихо посмеиваясь, ему в голову будто молнией ударило. А что, если именно она сможет стать опорой «братцу», чтобы в случае чего Джинн вытащила его из ужасного состояния после признания Кэйи? Она — умна, красива, сильна, добра и отзывчива. Отличный вариант. Так почему бы и нет? Чуть ли не захлебнувшись от такого осознания напитком, не на шутку перепугав двух собеседников рядом, тихо рассмеялся. — Всё в порядке, ребят! Не волнуйтесь, просто кое-что вспомнил, вот и подавился. Ничего страшного! Милая и дружелюбная улыбка прилипла к привлекательному личику, а сам он уже в своей умной головушке составлял план, как сделать так, чтобы эти двое остались друг у друга. Всё же… Навряд ли Кэйе вообще позволят находиться дома после того, что может случиться. Дилюк взглянул прямо в глаза тому, заставив поёрзать на месте и уткнуться взглядом в чашку, где плескались остатки чая. Джинн же смотрела то на одного, то на другого, недоумённо хмурясь. Напряжённая атмосфера постепенно начинала набирать обороты, давя на и так не слишком «живые» нервные клетки, поэтому прокашлившись, Кэйа заговорил, рассказывая историю из жизни, прерывая тишину. — Около года назад я пошёл к статуе Архонта Свободы, решив просто прогуляться вокруг неё, ну и что вы думаете? У меня получилось? Пф! Конечно же… НЕТ! После резкого выкрика со стороны молодого рыцаря, девушка с другим парнем чуть ли не подпрыгнули на месте, от чего Кэйа захихикал, продолжая рассказ. — Видно вы напугались… Ох… Мне так жаль… Потому что… Я ЭТОГО И ХОТЕЛ! Кхм… Ладно, продолжаем. Эти двое посмотрели на него, как на сумасшедшего с выражением лица, аля: «Идиотина», но ему было плевать и жестикулируя руками, продолжил. — И так вот. Иду я такой, никого не трогаю, осматриваю переулки между домами, достаю бутылку из-под вина, там я хранил воду, проиграл в карты, поэтому и хранил воду именно там. Дальше же я спокойно открыл её и..…Парень, довольно молодой на вид, идёт по оживленной улице, держа в руках стеклянную бутылку из под алкоголя, в которой хранилась обычная вода. Никто даже и не планировал обращать на это какое-то должное внимание, пока не подойдя к довольно известной статуе Архонта, стал спокойно открывать её и запрокинув голову вверх, поднеся горлышко бутылки ко рту, стал пить желанную, прохладную водичку и продолжил бы спокойно себе стоять, никого не трогая, как услышал удивлённый вздох слева от себя. Ровно через секунды две, он не успев обернуться, получил сумкой по лицу, сразу же зажмурившись от неприятных ощущений. Кэйа конкретно ошалев от такого, даже не знал, что вымолвить из себя в данный момент. Было просто невозможно без шока отреагировать на ТАКОЕ, не каждый день тебя избивают сумочкой, особенно в городе СВОБОДЫ. Отшатываясь в сторону, с глазами размером с блюдца, уставился на пожилую женщину, что крутила довольно красивую, кожаную сумочку с боевым взглядом, будто не человек перед ним, а бык под прикрытием. Рядом с ней стояла любопытная мелкая девчушка, что похоже заинтересовалась, что за бутыла такая, а старушка подмечая этот неподдельный интерес ребёнка, разозлилась ещё больше, испепеляя взглядом Кэйю, который вообще частенько всё быстро понимал, но здесь ситуация была непонятна от слова совсем. И наконец женщина заговорила злым, шипящим, как змеюка тоном, топая ногой и размахивая сумкой. — Молодой человек, что вы себе позволяете?! Это общественное место, а вы при детях позволяете пить себе алкоголь! Уму не постижимо! Куда катится поколение?! От удивления встав в ступор на несколько секунд, сперва не до конца не понимая, что ему пытаются донести, Альберих похлопал одним неприкрытым глазом, изгибая в непонимании бровь, но как только до него дошло, пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не рассмеяться на месте и спокойно объяснить ситуацию. — Я прошу прощение за доставленные неудобства! Это не алкоголь, лишь вода. Просто один раз знакомым в карты проиграл, приходится теперь так хранить воду, можете сами проверить, если хотите. Да и если так вспомнить, то такового запрета на распитие алкоголя на улицах города нет, хотя я бы не стал этого делать, я ещё молодой слишком для этого. Теперь настала очередь бабушки удивляться и охать, затем хвататься виновато за голову. — Уж простите меня, старую. Не знала я. Проверять я ничего не буду, личное пространство всё-таки… — «И где личное моё пространство было, когда Вы сумкой размахивали?» Недовольно и с раздражением подумалось парню, пока тот слушал речь старушки. — Но всё же… Не советую вам так расхаживать с бутылкой вокруг детей, вдруг реально вино тащите, а дети, не дай архонт, просить начнут ваше вино «прекрасное»! На последнем слове та скривилась в отвращении, более зло теперь топая своей ножкой. — А вообще… Ну и молодёж пошла! В карты играть и такие задания выполнять! После окончания своей последней гневной тирады, та цикнув, взяла девочку за руку и ковыляя, пошла прочь, теперь уже не крутя сумку в руках, а просто её тащя.
В помещении повисла тишина, Джинн еле сдерживая смех, пыталась прикрыть рот рукой, а Дилюк старался не подавиться только-только выпитым виноградным соком. Наконец обстановка разрядилась после довольно забавной истории. — Кстати… Сложив руки в замок, он сразу снова привлёк к себе внимание. — Эта старушка теперь часто со мной разговор заводит и чаще всего самый первый её вопрос: «Ну, надеюсь, на людях ещё не пьёшь, внучок?» Прыснув в кулак, второй «сын» Крепуса отпил глоток остывшего немного чая и наблюдал, как их подруга начинает заливисто смеяться, а его возлюбленный подавился напитком, откашливаясь, хотя просто хотел спокойно попить сока. Всё же так хорошо, когда есть такие весёлые и тёплые дни. Жаль, что они не продлятся долго… По крайней мере с ним. И план сблизить этих двоих будет выполнен, хотя… Он уже сделан почти. Нужно просто, чтобы «брат», как можно больше общался с этой особой. План… провалился. И было дело не в том, что они не смогли прям близко общаться, даже наоборот, стали лучшими друзьями похоже или таковыми кажутся, но проблема в том, что Дилюк любит именно его. И привязан к нему намного сильнее, чем думал Кэйа. Он боится навредить Рагнвиндру, понимая, что сделает это в любом случае своей правдой. Ложь была всегда частью его жизни и рассказывая про миссию по предательству родного для них обоих города, можно и сломать человека ненароком, так как правды будет не мало. Сам же Дилюк часто стал спать с ним в одной кровати, пытаясь быть ближе, обнимал, целовал. Один раз было такое, что когда Аделинда вернулась вместе с другими работниками, преподнося соболезнования, алоглазый через примерно пол часа пытался поцеловать его при всех, хотя они уже обговаривали вопрос о неразглашении отношений и конечно Альберих сразу остановил его, потому что ещё, кроме них, никто не знает о том, что они любят друг друга не как братья. Такое поведение Дилюка говорит о морально сломанном человеке, что пытается привязать к себе дорогого человека всеми силами, боясь потерять последний луч света в кромешной тьме. Ему было страшно от того, что теперь Дилюк зависим от него из-за потери отца, потому что это означает только одно — рассказать что-то подобное, как его секрет, практически нереально, в ближайшее время уж точно. Дилюк почувствует предательство и потеряет поддержку, которую отыскал в тот самый день, и уже будет неизвестно, как после такого изменится юноша. А Кэйа не хочет собственными руками рушить любимого человека, он ни за что не позволит сломать кому-то этого юношу, особенно самому себе, но с каждым днём совесть выедает его изнутри, заставляя чувствовать вину за то, что он просто живёт в этом доме, в Мондштадте, да даже за собственную жизнь…***
Дверь с грохотом распахнулась, заставляя многих в доме содрогнуться и обернуться на звук. Дилюк с яростью во взгляде, сжимая зубы, взял одну из ваз рядом стоящих, кинув на пол, наблюдал с гневом, как та разбивается вдребезги на маленькие и большие, острые осколки. Работники винокурни с дикими от шока глазами отпрянули подальше от разбушевавшегося наследника Рагнвиндра. Аделинда стоявшая ближе всех к огненной бестии, подскочила на месте, не зная, подойти или лучше не стоит, выставляя руки вперёд, пытаясь того образумить. — Господин Дилюк, прошу вас, успокойтесь! Она говорила это спокойным, серьёзным, но успокаивающим тоном, чтобы не вызвать более сильный гнев. На шум выскочил недоумевающий Кэйа, что хотел сразу спросить, что случилось, спускаясь с лестницы, как вдруг остановился, уставившись то на разбитую вдребезги красивую ранее вазу, то на парня. Главная горничная в поместье глянула в сторону Альбериха и с лёгкой улыбкой кивнула, отступая назад. В этот же момент к Дилюку подошёл уже он, кладя руку на плечо. Кэйа аккуратно повёл в сторону лестницы своего возлюбленного, поднимаясь и не боясь, что в конце концов алоглазый решится ударить его в гневе. — «Что же могло случиться?» Промелькнула в голове мысль, засевшая теперь до тех пор, пока они не поговорят. Шустро врываясь в совместную комнату, захотел было захлопнуть дверь, как вдруг её закрывает сам Дилюк. И честно сказать, он выглядел чертовски измотанным и усталым взглядом смотрел прямо на него. Ему хотелось расспросить юношу, услышать ответ на свой немой вопрос. Их гляделки продолжались какое-то время, никто не знал, сколько прошло минут или секунд, а может быть часов, но в конце концов, названный брат заговорил, подойдя к Кэйе почти вплотную. И рассказал о скандале в дверях кабинета Эроха. — Они сказали ЧТО?! Вот такого поворота событий юноша точно не ожидал и шокированно выпучил глаз, наблюдая, как Дилюк вздыхает. Ему хотелось также сейчас взять что-нибудь и кинуть на пол, выпуская пар, но не мог, нужно сейчас вести себя более адекватным образом, а то два разбушевавшихся человека просто снесут винокурню, особенно это возможно, когда у одного глаз Бога. — Как ты понимаешь, я ушёл оттуда и меня просили оставить в тайне этот диалог, но кто сказал, что я так сделаю? Да и вообще, с какого перепугу они хотят заслугу моего отца приписать к заслугам Ордо Фавониус?! Злобный оскал появившийся на лице ранее солнечного мальчишки и горящие яростью глаза заставили незаметно вздрогнуть обладателя необычных «звёздных» глаз и прикусить губу. Кэйа замечал с каждым днём, как тот лучик становится обозлённым на всех и вся тенью себя самого из прошлого. Это ужасало и расстраивало, но Альберих как бы не старался, не мог ничего с этим, к сожалению поделать. Становясь поддержкой, он не сможет полностью нейтрализовать травму от потери отца. Сейчас Дилюк винил вполне себе осознанно в смерти отца самих рыцарей, но не Кэйю, он знает, что Альберих нёсся со всех ног, чтобы спасти Крепуса. Но остальные не смогли спасти, не успели прибыть, так ещё и эта ситуация с Эрохом. Только они — Кэйа и Джинн, не были затронуты этой ненавистью, которую теперь Рагнвиндр испытывает по отношению к почти всем рыцарям на данный момент. До этой ссоры он мог принять, что это всё случайность, бывает в жизни такое, что можно и не успеть, хотя принять это было тяжело, но сейчас… Хотелось сжечь всех этих лицемеров. Повисла напряжённая тишина, которую хотелось прервать всеми силами, что и сделал младший из названных братьев, заключая другого в теплые и родные объятия в знак поддержки, тот моментально ответил тем же, прижимая к себе Кэйу. Последующие слова от Дилюка стали вторым ударом, по и так еле держащейся психике, что получила дозу болезненной и вызывающей ярость информации из спора в Ордо Фавониус. — Я начну копать под эту крысу Эроха. Я найду все его грешки, я сделаю ВСЁ для этого. Также нужно разобраться с этими Фатуи… От этих слов дыхание перехватило и вцепившись в одежду на чужом теле до скрипа, Кэйа тяжело вздохнул, обеспокоено и твёрдо заглядывая в глаза другому. — Это опасно. Если ты начнёшь копать под Эроха, чтобы найти его все грехи и тебя спалят, ничем хорошим это не закончится, а о деле с глазом Порчи я вообще молчу. Я понимаю, что ты хочешь отомстить, но… На этом моменте его перебивают, не слишком сильно, но довольно грубо отталкивая от себя, во взгляде Альбериха промелькнуло недопонимание, замешательство. Он встретился со взглядом полным грусти, отчаяния и гнева. — Ты не понимаешь, Кэйа! НЕ ПОНИМАЕШЬ! От резкого и неожиданного крика он отшатнулся назад, не зная, что делать и что же сказал не так, взглянув в лицо взбешённому Дилюку. — ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ПОНИМАТЬ, ЕСЛИ НЕ МОЖЕШЬ ПОДДЕРЖАТЬ МЕНЯ В ТОМ, ЧТОБЫ ОТСТОЯТЬ ЧЕСТЬ ОТЦА?! ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, АЛЬБЕРИХ?! ПОЧЕМУ ТЫ ПРОТИВ, ЧТОБЫ Я ЧТО-ТО СМОГ ДОКАЗАТЬ?! Видно, разъярённый парень готов был рвать и метать, но сдерживался, так как это Кэйа, не какой-то там незнакомец, решивший лезть не в своё дело. Сам же Альберих заметно вздрогнул, поджимая губы, готовые затрястись от гнева и обиды. Скрещивая руки на груди в защитном жесте, теперь смотря куда угодно, только не на Рагнвиндра, нахмурился. — Дилюк, прекрати кричать. Криками делу не поможешь. Я понимаю, что ты хочешь отомстить, хочешь отстоять честь нашего отца, но это может стоить тебе слишком много, понимаешь? Как бы отец не был нам дорог, не стоит рисковать собственной жизнью… Дилюк, послушай, я просто-… Не успев договорить, парень почувствовал неприятную, слишком непредвиденную боль в районе скулы. Удар был сильным, отдавал болезненными импульсами и что-то теплое, неприятное по ощущениям потекло из носа, когда последовал удар об пол, на который он собственно и упал. Противный и громкий звон в ушах теперь сопровождал его, пока тот жмурился, шипя. Не хило его приложило, но ровно через минуту прибывания в пространстве, шум ушёл, а ноющая боль была не сравнима с осознанием. Дилюк его впервые в жизни ударил. От этого его глаза широко распахнулись, зрачки в виде ярких звёзд сузились, а сам он неверяще взглянул в лицо тому, кто посмел это сделать. Было и ежу понятно, что брат сорвался. Накопилось всё и вот во что вылилось, но обида, будто яд, отравляла душу. Они никогда не поднимали руку или мечи друг на друга, всегда стояли спиной к спине и не смели даже подумать о том, чтобы проткнуть мечом или ударить. Конечно были маленькие, незначительные драки в уж слишком серьёзной ссоре, но никогда не доходило до серьёзных ударов, максимум взять за грудки и не сильно приложить к стене. А теперь… Но Кэйа понимает. Да, обида сейчас терзает изнутри, заставляет злиться, но он всё прекрасно понимает. Понимает злость возлюбленного, его отчаяние, страх, желание докапаться до тёмных делишек Эроха, отомстить Фатуи, понимал и злобу на самого Кэйю, но… Он просто не хотел, чтобы названный братец подверг себя опасности. Синевласый не переживёт, не дай архонт, смерти ещё одного дорого для него человека. Открывая рот и закрывая, не зная, что вообще сказать, протёр осторожно двумя пальцами под носом, сразу увидев темную и не слишком приятную на ощупь кровь. Боль в районе скулы вернулась, от чего тот поморщился, осторожно вставая и пытаясь не упасть обратно из-за кружащейся головы, избегая смотреть на обескураженого собственными действиями Дилюка, глядя в стену справа. Услышав рядом судорожный вздох, Альберих подумал, что сейчас начнутся снова какие-то крики и от этой мысли поморщившись, резко выпрямился от чего пошатнулся, но внезапно почувствовал прикосновение к лицу, где уже виднелось красное пятно, что вскоре станет скорее всего синяком и ощутил прикосновение к запястью одной руки, что не дало упасть ему упасть обратно. От этого дёрнувшись, как от огня, хотел было отдёрнуть от себя руки Дилюка, но неожиданно для себя, взглянул в лицо молодому юноше. И лучше бы этого не делал. Таким напуганным и разбитым был сейчас Дилюк, просто не описать словами. Его и так бледная кожа стала бледнее полотна, принимая болезненный зеленоватый оттенок, в глазах же боль и вина, всепоглощающий страх. Его дрожащие губы приоткрылись. — Прости, я сорвался… Я… Не хотел. Было слышно, как тот сглатывает и переводит дух, набираясь моральных сил для взгляда в сторону его Кэйи. — Я сожалею. Давай я помогу тебе обработать нос и помочь с синяком? Кэйа не умел долго обижаться на Дилюка. Особенно на такого искреннего, просящего простить его. От такого сердце разрывалось и обиды все проходили, как по щелчку пальцев. Улыбнувшись уголками губ, неуверенно протягивая руку к щеке возлюбленного, почти невесомо погладил. Взгляд Альбериха потеплел и стал нежным, а бывший капитан наконец облегчённо выдохнул. — Всё в порядке. Пошли, поможешь мне. И насчёт этой темы… После последних слов хозяин пышной огненной шевелюры напрягся, но ничего не сказал, лишь притянул к себе обладателя созвездия Павлиньего пера. А младший из них продолжил. — Я просто волнуюсь о тебе. Тебя могут убить, если ты начнёшь всем этим заниматься, конечно Эрох навряд ли, но вот тема с глазом Порчи… Собеседник кивнул, поджимая чуть потрескавшиеся губы, медленно утягивая к выходу из комнаты Кэйю, нарушив не громким, но чётким голосом, тишину. — Я буду осторожен, правда. Тебе не о чем волноваться. Теперь уже на лице Дилюка появилась еле заметная, но такая яркая и светлая улыбка. После смерти их отца она была редкостью первое время, да и сейчас тоже, но она хотя бы стала чаще появляться, чему Альберих очень рад. Может быть всё вернётся на круги своя. По крайней мере, он будет молиться всем кому можно, чтобы у них жизнь налаживалась.***
У него развилась паранойя с тревогой на пару, когда Дилюк стал пропадать по ночам, связываясь с информаторами, чтобы раздобыть всё об Эрохе и Фатуи. Кэйа стал помогать. Пытаясь также найти хоть что-то. Из-за всего этого было хуже некуда, да и после смерти Крепуса до сих пор паршиво, ему становится уже тошно от собственной тревоги, которая постоянно трезвонила, когда Дилюка нет рядом. Он боится, что тот умрёт, беспокоится и постоянно волнуется. Скоро нервные клетки исчезнут и их совсем не останется. А о своём секрете старается вообще не думать, чтобы не довести себя до истерики, которая не нужна никому. Ему уж точно. Отпивая глоток горячего чая, брезгливо отодвигая от себя виноградный сок, он ждал, когда вернётся Рагнвиндр. Уже около месяца прошло после того ужасного, рокового дня. Он не знал, как быть. Рассказать сейчас что-то возлюбленному страшно, вдруг не примет и Кэйа оставит того одного со своими проблемами. Нет, пожалуй такого исхода никому из них двоих не нужен, обеим сторонам будет больно. Слишком больно. Но и молчать уже становилось невыносимо, «смерть» ему будто дышала в шею, говоря, что у тебя не так много времени довериться этому человеку и зажить нормально. Хотелось, чтобы Дилюк знал всё, но настолько боязно Кэйе, что до сих пор молчит, смотрит прямо в эти огненные глаза и молчит, сжимая губы. Боязнь потерять ещё одного родного человека даже морально, было сравнимо со смертью. Если его оттолкнут, то Альберих разлетится на тысячи осколков и больше никогда не собирётся. От него останется лишь прозрачная, хрупкая оболочка. Даже не дёрнувшись на резкий звук открывающейся двери, он привстал из-за стола и шустрым шагом пошёл прямиком к любимому. Тот присел, согнув ноги в коленях и принялся растёгивать грязную и мокрую от дождя обувь. На самом Рагнвиндре была чёрная, как крыло ворона накидка, закрывающая лицо и рыцарь принялся помогать, так как видел насколько заторможены действия пришедшего. Похоже слишком устал. Бедняга. Ему приходилось немного легче искать важную для них информацию среди рыцарей, можно спокойно наблюдать, делая выводы, а вот Дилюку приходится не сладко. Пришлось связаться со многими людьми, а договориться с ними было возможно и легко с помощью денег, но иногда приходилось и по несколько часов разбираться, а после ещё изучать предоставленные новости. Резко он вспомнил одно из своих замечаний по мере описания человека перед ним. — «Так, стоп, дождь? Неужто я так сильно заседелся в своих мыслях, что даже не заметил, как пошёл дождь? Хех, как иронично…» Протягивая руки к плащу, аккуратно стягивая его с плеч названного брата, юноша быстро, но осторожно повесил промокшую вещь на крючок, не заботясь о каплях скатывающихся с верхней одежды. Заглянув в лицо «огоньку», он увидел лишь усталый взгляд направленный на него. От такого ему стало больно. Дилюк будто потухает на глазах, взрослеет не по годам. И это логично. Сейчас на плечи наследника Рагнвиндра грохнулась огромным булыжником ответственность за винокурню, вторым булыжником стало его решение насчёт Эроха и глаза Порчи, самым же огромным стала смерть отца. Кэйа тихими, быстрыми шагами преодолел расстояние между ними, кладя ладонь на голову зашедшего, поглаживая по волосам и накручивая одну ярко алую прядь на палец, улыбнулся уголками розовых губ, чуть щурясь. — Видно, сегодня тяжёлый день, не так ли? Идём попьём чаю, если ты хочешь… Его воркующий голос тихо, будто листва, улетающая в небеса в начале осени, так сладко прозвучал для Дилюка, от чего тот довольно зажмурился, приблизившись к Кэйе и целуя в лоб, обошёл рыцаря, пробормотав бархатным тоном несколько столь приятных и желанных для Альбериха слов. — Конечно, идём, а потом спать пойдём. Кэйа конечно же хихикнул, подразнивающе пытаясь подмигнуть, запоздало понимая, что повязка то на нём. — Ой-ой, когда же мы такими любителями поспать стали, м? На его поддразнивание отреагировали хмыком и до боли уставшей, но светлой улыбкой.***
Дверь чуть ли не выбивают и та с диким грохотом распахнулась, впуская около пяти рыцарей, замерших прямо на пороге и промокших до нитки, смотрящих прямо на Кэйю, попивающего спокойно чёрный чай из кружки до того момента пока к нему не ворвались, будто воры за сокровищами. Чуть не подавившись, в удивлении, поднимая брови и привставая с мягкого кресла, парень вскоре нахмурился с силой поджимая губы и сжимая ладонь в кулак, поставил горячий напиток на стол. Такое заявление в поместье Рагнвиндр без веской на то причины было бы неуважением, да и не поступили бы так рыцари, духу бы не хватило, никому же не нужны проблемы с влиятельными людьми. Видно было, как они нервничают и переглядываясь, иногда бросали косые взгляды в сторону их «коллеги» по работе, чтобы как можно мягче приподнести ужасную весть. Не каждый день такое вещают, особенно оставшимся в одиночестве людям. Один из них, похоже более храбрый, выступил вперёд на два шага, с сожалением вещая самые мрачные и жестокие слова в жизни Альбериха, у которого мир с ног на голову перевернулся во второй раз за прожитые годы. — Приносим вам наши соболезнования, Дилюк Рагнвиндр… мёртв. Мёртв. Эхом в голове раздалось проклятое последнее слово, как нож режущий прямо по сердцу, заставля пускать кровь, кричать и ныть от боли. Душа мгновенно взвыла, бешено заметалась, проливая горючие, солёные слёзы. Мысли спутались. Захотелось умереть прямо здесь и сейчас, воткнуть себе в горло ближайший столовый прибор. Губы задрожали, руки упали вдоль тела, будто отделились от хозяина, а глаза расширились в неверии и диком испуге. В них можно было прочитать всю боль, всю грусть и страдание, ужас и сожаление, отрицание. Холодок пробижался по коже, волосы вставали дыбом от медленного осознания происходящего. Грудь сдавило капканом, не спешащим размыкать свои железные, острые «челюсти» и не давая вдохнуть нужный для организма кислород. Белая пелена мешала смотреть чётко перед собой, но это не имело никакого значения. Абсолютно. Он и не заметил, как слёзы, будто ручьи, катились по бледным от потрясения щекам, звонко капая на тёплый от нагрева пол. Дилюк специально же топил здесь камин, чтобы было теплее и посмотреть на завораживающие языки пламени. Неужели больше такого никогда не случится? — «Нет.» В отрицании мотая головой, не принимая реальность, разрушающую с каждой секундой всё живое в нём, юноша на шатающихся ногах, хватаясь за обивку кресла, непроизвольно трясущимися руками, медленно побрёл к рыцарям, не находя сил что-то вымолвить. Ему хотелось увидеть собственными глазами тело любви всей жизни, чтобы убедиться в том, что это правда. Солёные «реки» продолжали течь, не помогая никак пройти через жалкую кучку приятелей, которые все напряглись, проникаясь сочувствием. Язык не слушался хозяина около двух минут, пока хриплым, тихим, но твёрдым голосом Кэйа Альберих не произнёс. — Ведите. На секунду не ожидав такого заявления от юноши, они через несколько секунд только кивнули, самый близко стоящий к нему аккуратно подхватил того под локоть, всё же сейчас Альберих в крайне уязвимом состоянии и ноги почти что не держат. После своих же слов разум Кэйи перестал быть в этом мире, углубляясь в собственные мысли и отрицание ситуации, из-за чего не замечая происходящего вокруг, медленно пошёл под ледяной по ощущениям дождь, продолжая дрожать. Голова опустилась вниз и уставившись в землю пустым взглядом, имеющим лишь маленькую надежду, что это злая шутка, он пытался взять себя в руки, но жестокая боль разъедающая, сжигающая, раздирающая до костей и рвущая на части не давала даже вдохнуть столь желанный воздух. Хотелось взвыть и лезть на стену, сжаться в комок, уснуть и не проснуться больше никогда. Покрасневшие от слёз глаза стали снова набирать влагу, на которую ему теперь плевать. Путь до цели прошёл, как в тумане. Его не заботило куда они идут, как они идут, долго ли тащятся или пришли слишком быстро. Главное, это доказательство его ночного кошмара, который так не хочется подтверждать, не было желания лицезреть ужас на яву в виде смерти названного брата. Хотелось больше верить, что это жестокий, глупый розыгрыш или хотя бы Дилюк успел спасти свою шкуру, а на самом деле там не он. Сглатывая слюну, на которую ранее не обращал внимания, наконец несмело поднял взгляд и голову, когда они остановились, а рядом послышались голоса людей. Волосы заплетённые в крысиный хвост, сделанный Дилюком, выбились из него и растрепались по плечам, а из-за ливня, что не прекращался, ещё и намокли, прилипая к смуглой коже и к такой же мокрой одежде, облепившей тело. Лицо было бледнее мела, а глаза красные после непрекращающихся до сих пор проклятых, ненавистных слёз. На глазах бледнея ещё сильнее, увидев сея место и пошатнувшись, готов был к удару, но его придержали за локоть, не давая упасть. Зрачки сузились от ещё одного потрясения, а дышать было труднее, чем раньше. Если бы парня не держали, он бы тут же свалился тяжёлым грузом на колени. Пальцы рук задрожали, как и сам Кэйа, осматривающий место смерти их с Дилюком отца. Замечая людей, столпившихся возле чего-то и изучающих что-то, он сглотнул и шатаясь, трясясь, как банный лист, хрипло вдыхая ртом и выдыхая со свистом носом, прошёл на негнущихся ногах к топле, что неожиданно затихла и раступаясь перед ним, отводила взгляды, а некоторые смотрели в упор с сожалением. Все знали семью, пережившую смерть главы семейства, а теперь ещё один из них… мёртв. На земле лежало прекрасное, запачканное в грязи и крови, столь до боли знакомое, родное взгляду тело, не подающее никаких, даже малейших признаков жизни, а Кэйа так молился, чтобы это было не правдой. Глаза закрыты, пухлые губы бледные, разбитые в кровь, которая стекала ранее по подбородку, капая на холодную, мокрую землю. Дилюк будто спал, хоть и ранен был. Так умиротворённо, без признаков каких-то эмоций прибывал в своём сне, только ему понятном. Единственное, что отличало его от живого, это мертвенно бледная кожа, она была слишком белоснежной, не свойственной для живого человека. Из сломанного, перекошенного носа текли ранее ручьи тёплой жидкости, а сейчас жизнь остановилась, как и кровь. Рот был чуть приоткрыт, как-будто тот пытался дышать, раз нормально носом не получалось, из ротовой полости так же вытекала кровь, что сейчас перестала течь из-за потерянной, столь желанной жизни. Руки лежали изогнутыми, изрезанные ладони с которых были стянуты красно-чёрные перчатки были вывернуты в другую сторону. Некоторые длинные, синеватые пальцы были сломаны, а одежда на теле изорвана почти что в клочья, видно резали острым ножом, похоже во время драки со смертельным исходом, где каждый был готов биться не на жизнь, а на смерть. Сердце гулким ударом раздалось в голове, воздух выбился из лёгких, а в ушах появился противный, громкий писк и звон, он с ужасом во взгляде и настоящей болью от потери самого дорогого, смотрел на труп названного брата… Нет… Возлюбленного. На самую лучшую любовь всей жизни, что утратила важное — будущее. Будущее, где они счастливы. Воспоминания — облака, проносящиеся в памяти друг за другом, приносящие сейчас лишь боль и отчаяние от которого хотелось разреветься прямо на месте, но слёз нет, только ужас нашёптывающий самое жестокое и боль, убивающая изнутри юношу, уничтожая душу, сердце, свет и надежду на свет в конце «туннеля».Теплый майский вечер на дворе радовал своим необычным закатом уходящего на покой солнца, два паренька сидели на зелёной траве, смеясь и шутя, счастливо улыбаясь. Заливистый, звонкий хохот раздался с их стороны, когда маленький яркий огонёк накинулся на названного брата с обнимашками и щекоткой, вызывая более задушенные и тихие смешки другого, у которого вместо глаза звёздное, тёмное небо. Перекатываясь по земле, марая чистую в начале этого дня одежду, они наконец успокоились и распластавшись по полю в виде звёзд, расправив ноги и руки в стороны, устало, но радостно улыбаясь, смотрели на темнеющий небосвод. Белые облака под вечер пропали, оставляя чистое пространство. Маленький мальчик, около семи лет, подал тихий и неуверенный голос, прерывая приятную, образовавшуюся между ними тишину. — Люк… Ты же не оставишь меня, верно? Ему хотелось верить, что он не останется один. Хотелось, чтобы рядом всегда был Дилюк. Огненный ребёнок сперва удивлённо уставился на Кэйу, который не решался посмотреть в ответ, отводя взгляд в сторону, а после с самой яркой лыбой, показывая ровные, белоснежные зубы твёрдо и уверенно заговорил. — Конечно! Я никогда тебя не оставлю! От этих слов у Альбериха зародилось в груди приятное тепло, разрастающееся всё сильнее с каждой секундой. И он промолвил в ответ. — Я тоже.
Отмахиваясь от руки, придерживающая его, падая с громким ударом о землю на колени перед умершим, он не слышал ничего, кроме собственных мыслей и видел только то, что осталось от Дилюка. В этом теле больше не было души, оболочка да и только. Сейчас и сам Альберих умирал. Умирал безвозвратно, жестоко, болезненно. Его убивали наживую, вытягивали счастье, зародившееся в глубине души, воющей во всю глотку. Дрожащие руки с онимевшими пальцами потянули к Рагнвиндеру, наклоняясь чуть вперёд, прямо к белоснежном, как полотно лицу. Еле слушающиеся тонкие, длинные, холодные пальцы прикоснулись к ледяной щеке любимого, оглаживая её нежно, аккуратно, будто фарфоровую куклу. Дилюк всегда был тёплым для Кэйи, где бы они не были для него всегда «братец» был теплее, чем сам он, но сейчас «огненный мальчик» холоднее льда, будто пробыл на Драконьем хребте без утеплённых вещей и зельев около трёх дней. От этого осознания его затрясло сильнее, а одна ладонь сжала мокрую, испачканную и рваную одежду на возлюбленном. Притягивая к себе на мягкие колени бывшую живую душу, придерживая двумя руками тело, обхватывая за талию одной рукой, а другой за плечи, наклонился слишком близко к красивому лицу, бессильно улыбаясь со слезами на глазах и пустым взглядом запоминая черты, что никогда не должны стереться из памяти. Обдувая горячим дыханием чужие губы, хихикая и поддаваясь чуть вперёд к ним, так отчаянно и с такой нежностью смял слишком студёные, кровавые и синие уста. Послышались удивлённые вздохи и откуда-то плач. Похоже некоторых наблюдающих проняла душераздирающая картина, но Кэйе совсем не до этого. Поцелуй получился слишком солёным, ледяным, самым последним в его жизни с этим столь прекрасным человеком, что перестал дышать и звонко смеяться в один момент, перевернувший миры двух людей, неожидавших такого поворота судьбы злодейки. Медленно начиная разрывать контакт с ранее живым человеком, приподнимая голову. Он рассмеялся. Истерично, маниакально, пугающе, заставляя многих шарахнуться от него, как от прокажённого. Прижимая к себе оболочку дорогого Дилюка, смех плавно перетекал в горькие всхлипы боли. Хриплый, на грани истерики голос разрезал безмолвие. — Милый мой… Почему ты не сдержал обещание? На кого ты меня теперь оставил? На кого, ответь мне, мой свет? На кого, огонёк?! На себя самого? Как я должен жить без тебя? Ответь хоть что-то… Воздух поступал в лёгкие с громкими всхлипами, а тело не слушаясь его покачивалось из стороны в сторону, «укачивая» Рагнвиндера, как ребёнка на руках, сжимая в одной руке плечо названного брата, вместе с его мокрыми и алыми, слишком сильно растрёпанными по сильным ранее плечам волосами, которые будто потемнели после смерти «хозяина». — А самое же ироничное, что ты посмел сдохнуть здесь! Где умер и наш отец! Я теперь совсем один… Почему, Дилюк? За что? Вернись… Вернись ко мне! Я всё для тебя сделаю, только вернись… Я верю, что ты ещё можешь вернуться… Я тебя прошу вернись! Я о большем и просить тебя не смею, только не оставляй меня! Не оставляй! Я умру без тебя! Загнусь раком! Все эти года только ты был для меня светом в этом мире… Почему судьба забрала именно тебя и Мастера Крепуса? За что провинились вы? Ладно уж я… После последних слов из него вырвался нервный смешок. — Но вы… Почему вас? Почему вы должны были покинуть всех?! Почему, если кто-то, то не Я?! ПОЧЕМУ ИМЕННО ТЫ?! Я НЕ ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ОДИН! ВЕРНИСЬ КО МНЕ! ВЕРНИСЬ! Я СДЕЛАЮ ВСЁ ДЛЯ ЭТОГО, ТОЛЬКО ПРОШУ! ПРОШУ! ВЕРНИСЬ! МОЖЕТ Я НЕ ДОСТОИН ТВОЕГО ПРИХОДА ОБРАТНО, НО ПРИДИ РАДИ МОНДШТАТА! РАДИ СВОЕГО ОТЦА, ЧТО ВСЕГДА ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ТЫ ЗАЩИЩАЛ ГОРОД И БЫЛ СЧАСТЛИВ! ВЕРНИСЬ! Резко объявившаяся молния яркой вспышкой осветила всех стоящих под ливнем и заглушила его душераздирающий крик в безграничну пустоту, когда он вскинул голову к затянотому черными тучами небу и заорал так, как никогда ранее, срывая голосовые связки доходя до пугающего хрипа и рыданий взахлёб.***
Человек сидящий в уютном кресле, повернувшийся к большому окну с лёгкой улыбкой на лице, по которому бил жестокий, сильный дождь, сжимал кружку с ароматным кофе, довольно щурясь. В кабинет, громко и три раза подряд постучавшись, заходит личность в плаще от которой веет холодом и опасностью. Поклонившись, неизвестный низким голосом промолвил, прикрывая лицо капюшоном. — Миссия выполнена. Улыбка на лице слушающего расцвела, как цветок в начале весны. — Я в этом и не сомневался. Стоящий в полу поклоне наконец выпрямил спину по струнке и с леденящим спокойствием спросил. — Кто следующая цель? Тот хмыкнул и протянул почти что по слогам. — Кэйа Альберих.