***
На часах 3:05. Глубокая ночь, но я всё не могу сомкнуть глаз. Какой-то странной болью в голове отдаются мне события вчерашнего дня. Мелодии, песни, ритм — всё, казалось, было отлично, пока под вечер Джон с Полом не надумали поругаться. Всё началось неожиданно, резко, громко, но, к моему удивлению, быстро. Причины спора мы с Джорджем так и не поняли. Но зачинщиком как всегда был Леннон. Выходя из студии, я видел как он неспокойно курил, постукивая пальцами по металлическим перилам. Пальцы дрожали — он сильно нервничал. Бледные, длинные пальцы… я, признать честно, всегда на них засматривался. Меня всегда завораживали его руки — и когда он играл на гитаре, и когда обыденно курил на балконе или в студии… Ох, о чем я думаю… Мне хотелось сказать ему, что всё наладится, пройдет, конфликт исчерпает себя и они с Полом снова помирятся. Люди часто идут на мировую, а уж друзья особенно. Конечно, если ты им предан и они любят тебя такими, каков ты есть… Я снова закрываю глаза. За окном барабанит дождь. Я устал настолько, что в каплях воды, падающих на крышу дома, слышу знакомый ритм и мелодии, что мы репетировали в студии. В надежде отвлечься, я начал прокручивать в голове свой, придуманный, ритм. И вроде как сработало: сон, медленно, но начинал приходить. Сквозь дрему послышался новый звук, намного сильнее успокаивающей трели дождя за окном. Это был стук в дверь. Кто-то настойчиво хочет попасть в мой дом. Ох, будь проклят тот день, когда я впервые сел за ударную установку! От всех этих звуков вместе взятых можно сойти с ума!.. Забыв про осторожность, я спустился в прихожую и открыл дверь. Увиденное зрелище меня, мягко сказать, поразило. — Боже мой, на дворе два часа ночи! О чем же ты думал, заявляясь вот так ко мне в настолько ранний час? Мой сонный и хриплый голос вызвал у гостя досадную улыбку. На пороге стоял Джон. Трудно сказать, что стоял — сильно покачивался из стороны в сторону, зацепившись руками за деревянные перила. Его взгляд показался мне до ужаса знакомым. Такой взгляд был у каждого из нас в свое время. Да, Джон был под действием наркотиков. На мой взволнованный вопрос музыкант поднял голову к дождливому небу и о чем-то задумался: — Э-э-э, возможно, о том, что уже пора пить чай? — Нет. — Тогда не соизволишь отойти от двери и гостеприимно пустить меня к себе? Я стоял не шелохнувшись. Вид до нитки промокшего, разбитого, ничего не понимающего Джона, вызвал у меня волну сожаления. Мне стало его жалко. Недолго постояв, я отошел от дверного проема: — Ох, ты не изменяешь себе, Джон. — А ты весьма гостеприимен, дорогой Ричи. Оставляя за собой мокрые следы от дождя, Джон поплелся в гостиную. Закрывая дверь, я услышал звучный крик и грохот. Даже не оборачиваясь, я смог понять, что это упал Джон, споткнувшись о низенький столик. Воцарилось молчание — похоже, он уснул. Я снова вздохнул. Странное волнение прогнало мой сон. Нужно позаботиться о Джоне — вот та задача, то странное волнение, которое не даст мне теперь уснуть. — Тебе некуда деваться, Ричи. — сказал я себе и вздохнул. Дотащив беспамятного Джона да дивана, я понял что вся его одежда напрочь промокла и что лучше было бы его переодеть. Или хотя бы снять с него рубашку. Рука, не подчиняясь мне, опускается на цветастую рубашку Джона, пальцы нежно разглаживают вымокшую ткань, легким движением расстегивают пуговицы на воротнике и спускаются ниже. Я чувствую как стучит его сердце, громко и совсем не в ритм, будто из всех сил. Склоняю голову, прислушиваюсь. И тут же резко, в изумлении, отклоняюсь назад. — Британские войска уже атакуют окрестности Дюнкерка! — выпрыгнул вдруг с дивана Джон. Я вернул его обратно. Но он вскочил во второй раз, уже с истошным воплем вроде «Пепперленд в опасности! Спасайтесь кто может!». И в этот раз я силой припечатал его к дивану. Ох, будучи обкуренным, он становится еще безумнее, чем в трезвом состоянии. Впрочем, лихорадка безумия быстро прошла. Потеряв смысл сопротивляться и вопить, Джон успокоился, сложил руки на груди, приняв вид пациента, что пришел на прием к психотерапевту. Взгляд из-под потрескавшихся очков был стеклянный и неживой. Казалось, он уснул. Или погрузился в глубокие думы. Но оказывается он сдерживал с трудом слезы. — Какая же хрень все мельтешит вокруг меня, — Голос тихий, дрожащий. — Что? — Говорю, неделя отвратительная. Или месяц — я не знаю. Черт, как же голова раскалывается. Есть что выпить? — Что угодно, только не алкоголь. — Мне сейчас и ромашковый чай подойдет. — Хорошо, — кивнул я. — Только не вздумай больше кричать как сумасшедший, пожалуйста. — Да пошел ты… Он отмахнулся, опустив руку к ковру, и обиженно отвернулся. Пока я готовил чай, то не слышал из гостиной ни звука. Лишь барабанил дождь; где-то глухим гулом отдавался гром, а в доме же царила гнетущая тишина. Когда я принес чай, Джон уже сидел на ковре, перебирая пальцами найденные где-то четки. Его пустой, стеклянный взгляд всё продолжал буравить пустоту. — Что-то случилось? — Это был до глупости банальный вопрос, но по другому вытянуть из Джона ответ я не представлял возможным. Сев напротив него, я подал ему кружку с горячим чаем. Осторожно снял сломанные очки, всмотрелся в его глаза. Карие и грустные, пустые глаза, красные от слез; зрачки то расширялись, то сужались от действия дури. — Ты знаешь, что жизнь полосатая, и что она делится на белые и черные полосы? — спросил он и, не дождавшись моего ответа, продолжил: — Сейчас у меня одна сплошная, толстая черная полоса. Гребаная, черная полоса! Неудачи, неудачи, ругань и бесконечные споры! Думаю, нет смысла рассказывать, что случилось сегодня и что мы устроили с Полом на репетиции. — Вы помиритесь, — вырвалось у меня вдруг. — обязательно помиритесь! Вы же лучшие друзья. Джон неопределенно покачал головой. Робко отпил из чашки чай. — Недавно мы поругались с Синтией, — продолжал он понизив голос, и его слова мне казались туманным бредом. — Всё из-за Джула. Жуткий был скандал. До сих пор в голове эти крики и споры — я не в силах это забыть. А забыть сейчас бы очень хотелось всё. Он замолчал. Где-то вдали звучали раскаты грома. Джон поднял свой взгляд. Смотрел он, кажется, в сторону окна. — Такая же погода была, когда мы с ней поссорились. Темнота, дождь… гроза с молнией… Черные тучи… Чертова погода. Его прекрасные руки вновь задрожали. А моё сердце же застучало пуще прежнего. Я хотел успокоить его, утешить. Но стоило только моей ладони опуститься на его плече, как вдруг Джон неожиданно громко всхлипнул. — Я хочу солнце! — прошептал он. — Хочу солнце! То, что разгонит эти черные тучи проблем и ссор! Солнце! Которое подарит мне тепло и спокойствие! Хочу, но где же оно?! Он резко вспрыгнул с пола в глупой надежде найти это самое солнце. Шаткие ноги подвели его и, ухватившись за спинку дивана, он чуть не рухнул на ковер. Пустая чашка с глухим звоном упала, разбившись на десятки осколков. — Не волнуйся, я уберу, — сказал я Джону, но он, настойчивый, сам принялся собирать осколки. Дрожащие руки подбирали острые осколки чашки. Когда на пальцах показалась кровь — я сдался. Или же наоборот, обрел храбрость. Я схватил его за руки. Холодные, бледные, дрожащие руки. Тонкая багровая струйка крови потекла по запястью. Страх и изумление одновременно застыли на его узком лице. Он смотрел на меня в недоумении. — Ложись, поспи и приди в себя, — сказал ему я. — Я уберу осколки, можешь не беспокоиться. — Мне нужно лишь солнце… Джон опустил голову, с виноватым видом пожав плечами. Не отпуская его рук, я усадил Леннона на диван. — Услышь меня, ложись спать. Пожалуйста. Не волнуйся так, хорошо? Стеклянный взгляд Джона был обращен на потолок — на меня он не смотрел. Уже лежа на диване, он кивнул головой и закрыл глаза. Нехотя, я отпустил его руки. На ладонях, моих и его, блестели капельки крови. Мне снова стало не по себе. Обработав раны и прибрав осколки, я порылся в шкафах и нашел самое тонкое одеяло. Укрыв им Джона, я пожелал ему спокойной ночи. Поцеловал в макушку и отправился спать, так как глаза мои закрывались сами, сон постепенно одолевал меня. С трудом одолев лестницу, ведущую в спальню, я рухнул на кровать, даже не укутавшись в одеяло. Взгляд обратился к окну. За мутным стеклом бушевала непогода. Дождь омывал своими слезами каждый кусочек земли, каждую травинку и веточку, крыши близлежащих домов. Небо, чернее чернил, объято тучами — дождь будет идти всю оставшуюся ночь. Действительно, как же хочется солнца… хочется тепла. Замечтавшись, я провалился в сон.***
Грохот и всхлипы разбудили меня. За окном продолжал барабанить дождь. — Ричард… Ричард, я не могу так… Мне страшно… очень страшно… Ричард… Я повернулся к двери. Джон стоял у входа, с видом виноватого мальчишки потупив взор куда-то в пол. Его трясло и шатало. В ночном сумраке это выглядело немного пугающе. — Мне страшно, Ричард, — повторял он снова и снова. — Присаживайся, — вздохнув, как можно ласковее сказал я. — Ты предлагаешь мне спать сидя? — изумился Джон. — Нет же, — я кивнул в сторону кровати. — ложись. Добравшись с трудом до кровати, Джон неуверенно лег на самый край. Я повернулся к окну, наблюдая за бушующими от ветра деревьями и их ветвями. Глаза снова закрывались. Не обращая внимания на шум дождя и шмыганье со всхлипами, доносящимися от Джона, я начал погружаться в сон. Неожиданно что-то уткнулось в мою спину. Дрожащие руки обхватили плечи, крепко и больно сдавив их. Джон все не мог сдержать слез — ревел и ревел, бившись лбом о мою спину… Ох, до чего же доводит стресс вперемешку с наркотиками. Жуткий коктейль. Я повернулся к нему. Взглянул в затуманенные глаза. С каждой секундой жалость и сострадание в моей душе только росли. Взяв его дрожащие руки, я поднес их к своим губам. Холодные, трясущиеся, где-то перевязанные и покрасневшие от порезов — несмотря на все имеющиеся изъяны, эти руки были прекрасны. Осторожно поцеловав их, я вновь взглянул в его глаза. — Успокойся, — прошептал я, — или выплакайся. Джон, не долго думая, предпочел второе. Сорвавшись в невнятном крике, он уткнулся носом в мою грудь, и взревел громче прежнего, срываясь в истерике, посылая всё к чертям. Я крепко обнял его, не собираясь отпускать. Я хотел успокоить его. Я хотел, чтобы он позабыл все обиды. Я хотел, чтобы он позабыл о гневе и злости, о ненависти и проблемах, свалившихся на него сейчас. Я хотел… хотел… я хотел пожелать ему много, спасти от этой действительности именно сейчас, когда это было так необходимо. Касаясь губами его мокрых, русых волос, я шептал, тихо шептал что-то успокаивающие, то, что могло бы унять его эмоции, разрывающие изнутри. Я шептал не замечая, как мое сознание вновь начинало проваливаться в сон. — Ты мое солнце, — услышал я его голос. — Ты моё солнце… которое мне тепло и спокойствие. Мое солнце… солнце… Где-то в далекой реальности перестал идти дождь. Мы крепко уснули.***
Я проснулся от луча яркого солнца, прорывающегося через шторы. Зажигалось светлое, раннее утро. Я видел как за окном белоснежные облака умиротворенно плыли в голубом небе. Они были так похожи на сиамских котов — теплые и пушистые. Проснувшись, я осознал, что Джона рядом нет. Может быть, вчерашняя ночь была всего-навсего сном? Странным, дурным сном? Я этого не понимал. Одеваясь, я продолжал думать о каждой минуте, проведенной с Джоном в этом удивительно-тревожном сне. Неожиданно грохот на кухне прервал мой ход мыслей. Я спустился вниз и моему взору предстала необычная картина: с трудом забравшись на стул, Джон с любопытством изучал содержимое кухонных шкафчиков; очевидно он что-то искал. Недовольно ворча и щурясь, он ловко открывал каждую полку и исследовал её. Я заметил, как временами Джона охватывает дрожь — возможно, протрезвел он ещё не до конца. — Травку ищешь? — иронично поинтересовался я. Джон резко прекратил поиски. Медленно повернувшись ко мне, он, продолжая близоруко щурится, криво улыбнулся. — Доброе утро, — убитым и хриплым голосом произнес он, покачиваясь на стуле. Законы физики сыграли с ним злую шутку — и Джон стремительно полетел на пол. — Черт, Джон! Быстро среагировав, я спас его от болезненного столкновения с холодной кухонной плиткой. Осторожно посадив его на злосчастный стул, я, сам не знаю зачем, посмотрел на его руки. И лишь только потом, почувствовав в душе какое-то спокойствие, взглянул в глаза. Ох, до безобразия невинный взгляд. — Я искал поесть, — ответил Джон, пожав плечами. — Есть печенье? — Конечно. Пока я готовил все к чаю, Джон глядел в окно. Облака завораживали его. Но больше восхищало его яркое, теплое солнце. Он радовался ему. Интересно, помнит ли он все то, что случилось с ним той вчерашней, злополучной ночью? Поставив коробку с печеньем, я оставляю ему чашку с чаем и удаляюсь в зал. Ненароком вспоминая по дороге разбитую вчера чашку, капельки крови, медленно ползущие по пальцам к запястью, вспоминая эти карие пронзительные, но и в то же время туманные глаза. Я вспомнил фразу, сказанную им в истерическом бреду. «Ты мое солнце» Я уставился в окно. Кружка с чаем остановилась у самых губ. Загипнотизированный, я все глядел в окно, наблюдая за спокойным танцем сияющих пылинок в лучах яркого света. — Травку ищешь? — услышал вдруг я. Джон засмеялся, неведомым образом оказавшись бок о бок со мной, на диване. С кружкой чая в руках. Я вяло улыбнулся, не отводя взгляда: — Ты помнишь, что было вчера? — А? — Глаза Джона не обратились в мою сторону. Но я почувствовал его заинтересованность. — Ни черта не помню. Наверное, вчера я неприлично сильно нажрался. — Неприлично сильно, — подтвердил я почти шепотом, вспоминая вчерашний сон. — Слушай… Я поднес чашку к губам, сделал пару глотков. Собираясь добавить ещё пару слов к своей незаконченной фразе, я глубоко задумался. И одна-единственная фраза в миг оборвала все мои мысли. Фраза, что превратила весь вчерашний сон в явь. — Вчера вечером я искал солнце. И сегодня утром я его нашел. Не веря своим ушам, я повернул голову, обратив взгляд на Джона. Тихая улыбка и проникновенный взгляд, в котором было столько тепла и любви — теперь это был весь Джон. Не сводя с меня глаз, он нацепил на нос сломанные очки. Теперь его вид и улыбка приобрела комичный вид. Я и сам улыбнулся. — Кстати, я успел позвонить Полу, — сообщил вдруг он. — Макка сыпал извинениями налево и направо. В общем, мы с ним пришли к пониманию. И миру. Как и всегда, подумал я. Джон снял очки, уставился на свои перевязанные пальцы. Я заметил как они дрожали, водили туда-сюда в воздухе — Джон перебирал струны невидимой гитары. — «Вчера вечером я искал солнце. Сегодня утром я его нашел. Я буду покорно следовать за солнцем. Его лучи приведут меня к правильному пути…»