Осколки печали и радиационных выбросов

Чернобыль уже давно не помнит себя. Своих чувств. Не узнает. Не узнает боли, что испытывал. Больно забывать. Еще больнее оказаться забытым. Киев молчит, глядя на мемориал. Молчит, проходясь по опустевшим улицам бывшего возлюбленного. Мёртвого, забытого приятеля. Дмитрий не может говорить: горло саднит и сдавливает скорбь, что не в силах уйти за последние десятилетия. Просто проходится по городу, не в силах отвести взгляд от шкалы радиации в дозиметре, он повис на шее тяжелым грузом. Сжав выданный на пункте пропуска в город прибор, Дмитрий зажмуривает глаза. Как больно терять человека. Не просто человека, целый город. Воплощение. Вновь жалеет себя, чтобы в метаниях додумывать, разговаривать с собой. Все это- бесполезная попытка найти близкую- утерянную душу. Киев пишет письма Чернобылю. Пишет письма в никуда. Он никогда их не отправит, хоть и все его пределы-чтобы письма дошли до адресанта. Адресанта нет в живых. Его просто не существует. «Как ты там? Родион, Я волнуюсь!» Дима не может закрыть глаза, глядя на памятник, узкие зрачки обжигают надписи о произошедшем. Михаил не имеет понятия о его утрате. Москва смотрит исподлобья. Он не понимает Киев, Михаил не в силах понять. Ему чужд весь Днепровский, его чувства и надежды. Мужчина лишь кивает, оскорблено отнимает голову подальше от брата. Киев стыдится своей потери? Нет. Никогда. Тяжело делить своё горе, тяжелее, чем жалеть себя. Киев просыпается в кошмарах. Мечта-забвение. Образ давно любимого им человека, и лишь голос, что приводит Дмитрия в истерику, детскую радость, восторг, и больное желание крепко-накрепко обнять Родиона. Обнять-вцепиться. Будто соединится, срастись. Никогда не отпускать, быть рядом, рядом всегда, просто чувствовать, что тебя помнят. Дмитрий не может сказать себе, что не любит когда ему снится Родион. Киев обожает эти сны. Он ждёт их. С давно высохшими слезами на глазах разглядывая чёрно-белую фотографию Чернобыля. Родиона. Чернобыль боится слёз Киева. Киев сильный, он не плачет, он всегда улыбчив, он всегда знает, что делает. Родион давно не помнит своей боли. Много времени прошло после взрыва. Ночь была тревожная. Апрель. Вечерами в груди почему-то тянет холодом. Ходит по городу, в надежде быть услышанным. В пьяной надежде увидеть Киев. Родион помнит только панику. Когда страх разливается по телу, в ожиданиях хоть чего-то. Горечь в горле металлом течёт вглубь, в кровь. Теперь, она не просто застаивается внутри- обжигает. Оседает внутри, и снова, захлёстывает. Не позволяет дышать. Хотелось всхлипнуть, поделиться своими чувствами. Привычно коснуться рыжих, непослушных волос Киева. Услышать радио, ту весёлую музыку. Увидеть, как и прежде, до аварии, улыбающихся жителей. Он не зол на Диму. Обескуражен, и одновременно так скучающе в своих раздумьях грустен. Киев позволил людям вновь видеть его уродливые порывы. Радиацию. Его потери. Днепровский был не против. В ушах шум, что остался от небольшого телевизора в тот самый день. Лёжа под деревом, совсем возле мемориала дышать становится тяжелее. Дмитрий не любит скорбь. Ему не близок траур. Но чувство горечи вытесняет все. Ему чудится забытый друг рядом. Он хочет чтобы чудилось. Дима просто хочет слышать Родиона. Хочет внять детскому смеху на улицах полных людей, счастливых жителей, и просто вновь, взять Чернобыль за руку, улыбнувшись ему, словно все это было просто страшным сном. Чернобыль пытается заснуть, оседая на скамью в городском парке паника наседала сильнее, но взгляд прояснялся, и будучи мерклым, сил оставалось ровно на то, чтобы вновь, но с трудом закрыть глаза. Родион остался один, сидел, лишь раздумывая, какого бы было ему сейчас жить? Ажно наскучит, и появился хоть малый поток сил, Ходкевич развлекал себя тем, что направлялся неспешно в свою маленькую квартирку, все так же, с призрачной надеждой на постороннюю помощь. Просто смотря, проглядывая насквозь, выжигая дыры глазами в черной металлической двери, теперь уже даже без попыток отворить её, попросить сил свыше. По пути разглядывает лужи, все так же, совершенно не видя себя в них. После малочисленного дождя вода особо мутная. Чернобыль вспоминает музыку радио, что звучало в тот день. Мелодия задорная, с обворожительно быстрым темпом. Иногда, Родиону хочется подпеть ей. Голоса нет, совсем. Из горла выдавливается лишь жалкой хрип, даже мысли меркнут, глядя вдаль, на своего друга, на Киев, что он встречает тут в апреле. То, что хочется вернуть больше тебя. Чернобыль.