Рассветные признания

Олежа аккуратно провёл влажным ватным диском по чужой коже, стирая оставшиеся от яркой помады следы. Теперь в его комнате появился годовой запас мицеллярной воды, а содержимое аптечки пополнялось каждую неделю. Чаще всего приходилось закупаться бинтами, перекисью и мазями от синяков, а после ранения, которое получил Антон, не успев спрятаться от серии огнестрельных выстрелов, в тумбочке поселились хирургические щипцы. К счастью, тогда всё обошлось, и пуля лишь задела кожу на плече. Но с каждой вылазкой Дипломатора ставки повышались, а сотрудники правоохранительных органов, шуточно называемые Антоном «космонавтами», становились всё агрессивнее и не гнушались пускать в ход любые средства, чтобы поймать народного героя. — Не больно? — тихо спросил Олежа, боясь, что за картонными стенами их смогут услышать. Он опустил взгляд на перебинтованный пресс Антона. Звёздочкин помотал головой. В этот раз удалось отделаться сравнительно легко, всего лишь несколько раз прилетело дубинкой. Когда на лице Антона не осталось красных разводов, Олежа отошёл, чтобы выбросить ватные диски и неиспользованные остатки бинта в мусорку. За окном уже начало светать, в конце мая небо окрашивалось в розоватый оттенок до неприличного рано. Олежа быстро зевнул, борясь с сонливостью. Весь день он готовился к зачёту, а после получил сообщение от Антона и ждал, когда тот доберётся до общаги. Ехать к себе домой ему было небезопасно, за парнем могла вестись слежка, а проливной дождь превратил нарисованную маску в красные подтёки, которые не удалось стереть в машине. Благо, вахтёрша уснула под мерный шум телевизора, иначе у Антона могли бы быть проблемы. — Я останусь у тебя? Завтра с утра домой поеду. — хрипло сказал Звёздочкин. Его голос, как и после каждого крупного митинга, был сорван. Олежа лишь вздохнул. Он волновался. Каждый раз, когда соцсети начинали разрываться от новостей о появлении Дипломатора, когда в подписанный чужим именем диалог в приложении Signal приходило краткое сообщение «буду через час», в сердце начинался пожар. И Олежа бы лукавил, что это пламя разгоралось так сильно только из-за тревоги за друга. — Хорошо. — сказал Душнов и выдавил из себя улыбку. На щеках играл румянец, но в полумраке комнаты это было не слишком заметно. Он что-то неразборчиво добавил и скрылся за дверью, чересчур громко захлопнув её за собой. Антон проводил его непонимающим взглядом. Холодная вода возвращала трезвость ума. Олежа брызгал каплями на лицо, то и дело потирая кожу обледеневшими пальцами. Он не знал, сколько прошло времени, но ураган чувств внутри начал постепенно затухать. Почему-то с каждым новым подвигом Дипломатора у Олежи на душе всё сильнее скреблись кошки, а сердце каждый чёртов раз, когда Антон застывал в проёме 213 комнаты, начинало биться как проклятое. И Душнов никогда бы не признал, что удары были сродни тем, что описывались в многочисленных прочитанных романах, когда один из героев по уши влюблялся. Олежа уставился на своё отражение в потрескавшемся зеркале. Синяки под глазами были похожи на фингалы, лицо заострилось, но взгляд оставался таким же ясным, немного наивным, добрым. Душнов помотал головой, вздохнул и вышел из туалета. Ноги вели его обратно в комнату, но инстинкт самосохранения кричал о том, что нужно было бежать на улицу, подальше от разрывающих на части чувств. Олежа шумно выдохнул. Так нельзя. Нужно было вернуться, лечь на свою кровать и уснуть, не пялясь на друга, который скорее всего уже валялся на противоположной койке. Им повезло, что сосед Олежи был «мёртвой душой», как звали тех, кто лишь номинально числились живущими в общежитии, и Антон мог оставаться в крохотной комнатушке столько, сколько ему было нужно. Это одновременно до чёртиков радовало Душнова и убивало его. Обшарпанная дверь комнаты словно с укором уставилась на Олежу. Он шумно сглотнул. Лампочка в коридоре мигала, совсем не успокаивая. Тишина общаги в выходной день казалась чем-то нереальным. На дальнем подоконнике заснул пьяный студент, не дошедший до своей комнаты после тусовки. Олежа был уверен, что тот не проснётся до утра, но испытывать судьбу не хотелось, так что парень прошмыгнул в свою комнату и запер дверь. Видеть нежданных гостей на пороге было бы совсем некстати. Антон сидел на соседней кровати, прислонившись к стене. Одна нога была согнута в колене и упиралась в жёсткий матрас, а вторая стояла на полу. Отопление уже отключили и в комнате было прохладно, так что по обнажённым плечам бегали мурашки. Олежа вытащил из шкафа футболку, прочно обосновавшуюся в шкафу ещё год назад. Она была обычной, чёрной, с принтом в виде треугольника на груди, но идеально сидела на Антоне. — Где ты был? — Олежа обернулся на сиплый голос и прикусил губу. Звёздочкин смотрел на него, склонив голову набок. — Да, в туалет ходил. И умылся заодно. — по бледным щекам расползся румянец, и парень непроизвольно сложил два пальца, как делал всегда, когда стеснялся. Антон приподнял бровь. — Тут холодно, лучше оденься. Олежа протянул футболку, стараясь не смотреть на Антона, не разглядывать его тело, янтарные глаза, румянец на щеках, лёгкую натянутую улыбку. Звёздочкин оделся и Олежа удивился тому, как он похудел. Раньше футболка была ему в облипку, а теперь висела мешком. Душнов непроизвольно поморщился, словно от боли. Возможно, им стоило поговорить о неловких паузах в разговорах, которые начали появляться всё чаще, о недвусмысленных нежных взглядах, об объятиях, продолжавшихся куда дольше, чем у обычных друзей, о мимолётных прикосновениях, из-за которых уши Олежи начинали краснеть. Но подходящего момента никак не подворачивалось. Так что они жили дальше, изредка обращая внимание на насмешки остальных студентов, которые никак не могли понять, почему главная звезда универа постоянно ошивается с неприметной заучкой. — Теплее? — ласково спросил Олежа, легко дотронувшись до плеча Антона. Тот, погружённый в свои раздумья, кивнул и даже не заметил, как Душнов сел рядом. За окном стало совсем светло. Новая неделя обещала быть солнечной, тёплой, а у двух студентов на душе было слишком тяжело. И ладно бы у Олежи дело было только в сессии и злобных преподах, которые наотрез отказывались ставить автоматы. Невысказанные чувства тревожили его куда сильнее. — Тебя отвезти завтра в универ? — спросил Антон, прикрыв глаза. Рядом с Олежей можно было расслабиться, не беспокоиться по пустякам и знать, что его всегда поймут, считают движения, приободрят. Маски, всегда работавшие на других, оказывались бесполезными в тесной комнате общежития. Манипуляции тоже работали через раз и иногда это пугало, но в другие моменты оказывалось спасательным кругом. — Да, пожалуйста. — тихо ответил Олежа. Сонливость навалилась на него, но тяжесть на сердце не давала сомкнуть глаз. Антон был слишком близко, и от этого становилось одновременно и очень хорошо, и до чёртиков страшно. Терпеть это не оставалось сил. Тюбик помады выкатился из сумки, и Олежа сглотнул. Он помогал Дипломатору во всём, начиная от написания речей, заканчивая обработкой ран. Он зачитывал комментарии сторонников вслух, обходя гневные речи кремлеботов (хотя бы потому, что их было невозможно читать в силу множества ошибок). Он бросался в толпу, когда силовики оказывались слишком близко к тому, чтобы поймать Дипломатора, и подвергал свои жизнь и здоровье опасности. И после всего этого ему было страшно говорить о своих чувствах? От этого становилось смешно. Олежа никогда не мог охарактеризовать себя как бесстрашного человека. Робкого, стеснительного, умного, доброго — пожалуйста. Но он стал частью роли Дипломатора, и это накладывало на студента ответственность. Ему пришлось стать смелее. — Антон, нам нужно поговорить. — Звёздочкин приоткрыл глаза и вопросительно посмотрел на Олежу. Последний прикусил губу почти до крови, пытаясь собраться с мыслями. — Я слушаю. — Антон повернулся так, чтобы сидеть лицом к лицу с Олежей. Последний вздохнул, пытаясь собраться с мыслями чтобы продолжить. Минутная смелость улетучилась, оставив лишь свои отголоски. Но нужно было продолжать. — Я… Ты… Ты мне… В общем… Антон внимательно слушал скомканные обрывки фраз, не торопя. На его губах всё ещё играла лёгкая улыбка, которая успокаивала Олежу и придавала ему сил. — Ты мне нравишься. — выпалил Душнов как на духу и всё-таки прокусил губу. Капелька крови отдавала металлом на языке. Вот и всё. Путь назад был отрезан. Антон не удивился и лишь понимающе хмыкнул. Он отвернулся к окну и выдохнул: — Я догадывался. И ты мне тоже нравишься. Как прекрасное наваждение, знаешь? — Звёздочкин усмехнулся. Олежа чуть нахмурился, не совсем понимая смысл последних слов, но кивнул. Да, ему тоже казалось, что Антон — нечто иллюзорное, невозможное в его жизни. — Да. Знаю. — ответил Олежа и улыбнулся. Всё встало на свои места. И Душнов был счастлив словно ребёнок, которому наконец-то купили обещанный Киндер, а внутри оказалась желанная игрушка. Антон повернулся и неуверенно прикоснулся к щеке Олежи, будто к фарфоровой кукле. Они смотрели друг другу в глаза, привыкая. В животе Олежи словно взрывались фейерверки, яркие, красные, такого же цвета, как маска Дипломатора. Ни один из них не знал, кто приблизился первым. Ни один из них не знал, кто накрыл чьи губы своими. Но одно они знали точно — поцелуй вышел мягким, приторным, а после перерос в жадный, словно они наконец-то дорвались и хотели напиться друг другом вдоволь. Олеже казалось, что всё это — нереально. Он, должно быть, умер, а всё происходящее — лишь предсмертная галлюцинация. Когда они оторвались друг от друга, Олеже, то ли от бушующих эмоций, то ли от затянувшегося поцелуя, не хватало воздуха. Антон мягко улыбнулся и, не отрывая руки от щеки Душнова, сказал ему прямо в губы: — Возможно, это чересчур быстро, но может ты хочешь переехать ко мне? Тебе всё равно осталось жить здесь две недели. А там мы будем хотя бы рядом друг с другом. И не нужно будет прятаться. Олежа, даже толком не подумав, согласно закивал и обнял Антона за шею. Теперь всё казалось правильным. Они будут жить вместе, а там авось и Дипломатор уйдёт со своего поста и у них получится менять мир по-другому, не подвергая друг друга опасности. Антон лёг на спину и утащил за собой Олежу, который счастливо смеялся. В ту ночь они спали в обнимку, не расцепляя руки не на секунду. И Душнов мог поклясться, что это была лучшая ночь в его жизни. Тринадцатого июня Олежа вышел из подъезда многоквартирного дома, сел в машину к Антону и, смеясь от какой-то нелепой шутки, поехал на вручение диплома. На его шее красовалась аккуратно завязанная бабочка.