young forever

В клинике ночью тихо. Никто не суетится, не бегает, не задаёт глупых вопросов. Если и заходят в палату, то осторожно извиняются, удивляясь тому, что кто-то в такое время не спит, хоть и понимают, что спать в данной ситуации – невозможно. Обширный инфаркт, постоянное наблюдение в ближайшие сутки, горячий кофе единственному посетителю вип-палаты, от которого тот упорно отказывается, потирая сухое лицо не менее сухими ладонями. Мистер Ким, не отрываясь, смотрит на самого дорогого человека в мире и не понимает, как можно было до такого дойти? И чувство вины снова рвётся наружу сдавленным стоном. - Вам бы поспать, - на плечо тёплым лепестком укладывается лёгкая рука медсестры. – Господин Чон стабилен. Доктор сказал, что остаётся просто подождать. Вам нужны силы. - А если он не очнётся? Тэхён не узнаёт собственный голос. Он такой хриплый, словно песка насыпали в глотку. Ким прокашливается по привычке, поднимает взгляд на Чонгука и застывает снова, потому что страшно. Так страшно, что сковывает всё тело. - Должен, мистер Ким, - отвечает тихо девушка. – Он сильный, не смотря на возраст. Раньше у него не было проблем с сердцем, поэтому мистер Чон обязан справиться. К тому же, у него есть вы. Разве он оставит вас? - Да, точно… - кивает устало Тэхён, - не оставит. Потому что так нечестно. Они собирались умереть в один день, даже поклялись чуть больше тридцати лет назад в этом перед самыми близкими и священником. И сейчас ещё слишком рано. Они же ещё столько всего не сделали. И да, возникли некоторые сложности, с которыми Тэхён планировал разобраться самостоятельно, не вовлекая в процесс дорогого супруга, потому что незачем ему отвлекаться. И как так получилось, что правда, вылезшая наружу так скоро, привела к тому, что у них есть сейчас? Кровать в вип-палате и измождённый старик рядом. Как в самом страшном сне. * - Когда ты собирался мне сказать, Тэхён? Когда Чонгук произносит имя своего мужа таким тоном, жди беды. Войдя в гостиную после прогулки с собаками вдоль побережья, он столкнулся с хмурым чернеющим из-под битой серебром чёлки взглядом и застыл. Чонгук узнал. - Когда. Ты. Собирался. Мне. Сказать? Тэхён чувствует слабость. И лёгкую тошноту. Поэтому быстро присаживается в кресло, растирая озябшие ладони друг о друга. - Если честно, вообще не собирался. Тэхён спокоен внешне, Чонгука всегда бесила эта его способность держать лицо при любом раскладе. Сам он так и не научился это делать, эмоции всегда брали верх над рациональностью. И сейчас от этого скручивает всё внутри, а сердце рваными ритмами бьётся о рёбра. Чонгук почти задыхается от обиды и ужаса. - Ты не смеешь… - он не верит в то, что Тэ промолчал. О таком ведь не молчат в любящих парах. Не молчат же, правда? - О, дорогой, ещё как смею, - усмехается грустно Тэхён. – Твоя творческая карьера сейчас в самом зените, я морального права не имел тебя отвлекать по пустякам… - По пустякам? – взрывается Чонгук, подрываясь к мужу, становясь вплотную и яростно заглядывая в глаза. – То есть вот это, - он машет листком формата а-четыре перед глазами, заставляя близоруко щуриться, - ты называешь пустяком? Он плачет. Выпрямляется, не в силах сдерживать бушующие эмоции, трёт глаза злостно, зубы сжимает изо всех сил. - Как ты посмел? – сквозь всхлип хрипит устало. – Ты же муж мой. Мы же клялись: в болезни и в здравии до скончания веков. Как ты посмел?.. И только сейчас Тэхён замечает синеву на сжатых губах. - Гук-а, прошу тебя, успокойся, - примирительно вытягивает руки перед собой, хватая любимого за запястья. – Мы уже не в том возрасте, чтобы так… - И это ты мне о возрасте говоришь? – рявкает вдруг Чон, выдёргивая руки. – Ведёшь себя, как ребёнок – скрыть решил, думал, что сам справишься, да? - Ну, да, - Тэхён кивает, - и справляюсь, как видишь, Гук-а. Пока живой. - Пока. Живой. Чонгук неосознанно касается рукой левой стороны груди. Ему давит там что-то. Так сильно давит, что уже и дышать становится сложно. Тэхён тревожно заглядывает в побелевшее лицо. - Гук?.. - Ты сволочь, Тэ, - хрипит Чон, тяжело заваливаясь на диван. – Ты скрыл от меня такое… Как же я теперь буду, а? А я-то думаю, чего ты похудел так? Есть отказываешься… Как проглядел? Это я виноват, - он уже воет, едва справляясь с дыханием. - Да не виноват ты не в чём, что ты говоришь такое, дурачок? Стадия-то первая, я за полгода успел операцию сделать, ты и не заметил, - на этой фразе Чонгук испугано заглядывает в тэхёновы глаза: не заметил, - курс терапии прошёл, сейчас остались контрольные МРТ, КТ, анализы, и можно смело о ремиссии говорить. Не волнуйся ты так, а? Я же как раз и не хотел тебя волновать. Тебе книгу сдавать. Издательство вон как зверствует. Ты думаешь, успел бы, если бы знал о моём диагнозе? - Как это операцию? – Чон не верит в слова мужа, он не понимает, всхлипывает гулко, хватаясь за горло – давит, уже нет сил терпеть. - Молча, Гук! – вскидывается Тэхён. – Пока ты по Америке колесил с автограф-сессиями, я в «Миранде» операцию сделал. - И кто был доверенным лицом? – прищуривается Чон, переведя-таки дыхание. Получается. - Нана, конечно, же, - и тут же Ким устало чешет свой морщинистый лоб: - Гук, не бесись, пожалуйста. Ты книгу писал, для тебя это дело всей жизни. Разве я мог?.. - Тэ… - и всё же голос Чонгука становится совсем сиплым. – Да какая книга к чертям собачьим? Моя жизнь – это ведь ты… Тэхён видит, как испариной покрывается белый лоб, как лихорадочно шарят руки по груди, как воздух всё сложнее и сложнее выходит из лёгких мужа. И понимает – это пиздец. Не обращая внимания на сильное головокружение, он выхватывает из кармана телефон и набирает спасительное «911». * Рассвет занимается, словно подглядывает в панорамные окна. Тэхён смотрит на восходящее солнце, смахивает слезу со щеки и снова возвращается к прохладным ладоням Чонгука. Тот спит. Кардиомонитор равномерно отсчитывает пульс, кислородная маска насыщает лёгкие. Доктор заходил, сказал, что всё должно быть в порядке. Не смотря на область поражения сердечной мышцы, здоровое тело справится. Обязано просто. Обычно, насколько Тэхён знает, такое не говорят, если не уверены, поэтому тёплая надежда тлеет в груди. И всё равно страшно. Гук не очнулся, значит, не всё закончилось. Подчиняясь порыву, мистер Ким наклоняется к мужу, запуская тонкие пальцы в седые вихры. Он так красив, что дух захватывает. Волосы шикарные с равномерно белеющими прядями, морщинки эти весёлые в уголках крепко закрытых глаз, лёгкая небритость на впалых щеках. Судорожно вздохнув, Ким забирается на кровать рядом с Гуком и укладывает голову на ту же подушку. - Прости меня, а? – шепчет сквозь слёзы. – Я старый дурак, знаю. Но, блин, я так не хотел тебя лишний раз тревожить. «Ты всегда решаешь за нас двоих, словно моё слово ничего для тебя не значит!» - звучит в голове голос молодого Чонгука. И от этого становится муторно и страшно. Тэхён чувствует, что опять подвёл. А ведь обещал когда-то, что больше так не поступит. Но как же чертовски трудно принимать решения порой бывает, когда стараешься оградить любимого от всех напастей. Даже когда ты шестидесяти пятилетний старик. Даже когда ты, казалось бы, умудрён житейским опытом, прошедший через кучу сложностей: войну с общественным мнением, становление личности безотносительно агентства по истечении последнего срока контракта, вечную борьбу с корейским менталитетом, вынужденную миграцию в США, потому что только здесь можно жить спокойно, одной семьёй, всегда рядом, в долгожданной тишине и покое, занимаясь любимыми делами и не боясь обниматься на людях, держаться за руки и даже целоваться иногда, когда совсем уже невмоготу. Тэхён часто совершал всякие глупости, но никогда он не желал боли своему мужу, всегда старался уберечь, прикрыть и отвести беду. Потому что да – они мужья, много лет в браке, и забота – столп, на котором держится их вечное «пока смерть не разлучит нас». Лёжа рядом с самым любимым и родным человеком, слушая его дыхание сквозь пластик маски, мистер Ким не замечает, как впадает в дрёму, прерываемую лишь редкими всхлипами. Он чертовски устал. * Ким Нана едва справляется со слезами, собирая сумку для мистера Кима. Это её вина. Она упустила момент, когда принесли почту и не спрятала конверт из клиники, в которой наблюдается мистер Ким. И почему сотрудники «Миранды» шлют счета для оплаты по старинке – на бумаге? Не было бы лишних бед. Господи, да она же с ума сойдёт, если с её любимыми старичками что-то случится. Восемь лет она их ассистентка. Нет, не так. Технически, она личная ассистентка Тэхёна, но так как эти двое – единое целое во всём мире, то, конечно, помогает она и мистеру Чону. Любит она их одинаково, и всё же дядюшка Ви ей ближе. Ну, потому что он в ней души не чает. И это совершенно абсолютно взаимно. Она ещё не родилась, когда её старички уже стали легендами. Оба сохранили то, что называют чувствами, пройдя невероятные испытания. Но, глядя в их честные глаза, она всегда с уверенностью могла сказать, - это именно то, ради чего стоит жить. И Нана всем сердцем верит, что когда-нибудь и её постигнет подобное счастье. Приправленное лёгкой горечью, яркой остринкой и глубинной сладостью, от которой поёт её неопытная душа. * Он просыпается от лёгкого касания. Оно словно солнечный зайчик щекочет трепетным теплом. Чуть приподняв голову, Тэхён вглядывается в слегка опухшие расфокусированные глаза и вздрагивает. - Живой… Голос хриплый, даже скрипучий, старческий. Тэхён как никогда чувствует сейчас свой возраст. Но то, что поднимается из глубин, оттуда, где существует весь его мир, заставляет выпрямиться и крепко прижаться к тёплой руке. - Ты решил меня бросить, Гук-а? Поругались и сразу помирать решил? Дурак совсем?.. Под его боком чувствуется вибрация. Этот сумасшедший пытается смеяться. Ещё сутки назад был на грани жизни и смерти, а сейчас хихикает. Ох, ладно, потому что действительно смешно. Наехать на едва не умершего мужа – вполне в стиле Ким Тэхёна. Чонгук тем временем пытается стянуть с себя маску, на что получает по пальцам. - Не смей, - Ким хмурится. – Придёт доктор, всё решит. - Я его позову, - слышится сзади голос их девочки. Нана приобнимает Тэхёна за плечи и тихо говорит: - Мистер Чон очнулся пару часов назад, но вы так сладко спали, что мы с ним решили вас не будить. А доктор Ван попросил найти его, как только вы проснётесь, чтобы снять показания нашего Гук-и, да? Чонгук кивает, улыбаясь одними глазами. Он выглядит таким изнурённым, но таким счастливым. Напугаться изначально не успел, но когда очнулся, когда увидел свернувшегося под боком Тэтэ, осознание буквально обрушилось. Приборы замигали разными цветами, не издав ни звука, потому что Нана попросила отключить его, зная, что не проморгает в случае чего. Её старички спали, а она бдила. И когда прибыли медики, Чон лёгким взмахом руки дал понять, что всё в порядке, а потом, к удивлению персонала, приставил дрожащий палец к губам, мол, тишина, мой спит, не шумите. Сказать, что те охренели – ничего не сказать. Но это вип-палата, здесь чутко относятся к желаниям клиентов. А мистер Чон – самый, наверное, известный из всех, кто когда-либо бывал в стенах этой клиники. К тому же тех манипуляций, что он всё-таки позволил, вполне хватило, чтобы понять – кризис миновал. Он идёт на поправку. Спустя несколько часов, когда маска была снята, а её место заняли едва заметные канюли, мистеру Чону принесли чашку наваристого бульона и банановое молоко. Рядом заботливо суетится Тэхён, свет приглушён, а Нана уехала в их поместье, чтобы навести там порядок и подготовить текст для официального заявления о состоянии здоровья своего подопечного. Теперь у неё их двое. Старички расклеились, теперь очередь их помощницы стать им и мамочкой, и дочкой, и заботливой сиделкой. Это не сложно, когда искренне любишь. А она любит. Ну, потому что невозможно не любить. Чонгук отставляет недопитое молоко на полочку перед собой и вскидывает теперь уже вполне себе осознанный взгляд на мужа. Тот перехватывает и хмурится. - Что?.. - Покажи. - Что тебе показать? – не понимает, хмурится ещё сильнее. - Ты говорил, что тебе сделали операцию. Покажи шрам. - О, господи… - тянет Тэхён и, встав с края кровати, задирает свитер. – Вот, смотри. В месте, где по всем канонам человеческой анатомии находится желудок, виднеется едва заметное углубление. - И это шрам? - А ты хотел, чтобы мне сделали полосную операцию от лобка, что ли? Мы что, в двадцатом веке? - Тогда странно, что не через задницу, умник. - Эй, полегче! – смеясь, возмущается Тэхён, оправляет одежду и снова присаживается к мужу поближе. – К моей заднице есть доступ только у тебя. Чонгук хмыкает, всячески делая вид, что всё ещё обижен. У него не получается. Искорки эти чертовские так и сверкают в глубине чёрных глаз. Он пусть и выглядит болезненно, но такой расслабленно счастливый, что дух захватывает. Тэхён снова перехватывает ладонь и прижимается губами к татуированным костяшкам. - Люблю тебя… - И я. Они молчат какое-то время, просто глядя друг другу в глаза, но Чонугка будто что-то беспокоит. Он ёрзает, умащиваясь удобнее, разглаживает одеяло на бедре, а потом выдаёт: - Вот ты мне скажи, радость моя, как при нашей вполне регулярной и разнообразной половой жизни я не заметил вот эту дырку прямо в центре твоего живота. А? Тэхён изо всех сил пытается не заржать, поэтому пожимает плечами и отвечает со всей серьёзностью: - Потому что ты – близорукий старикан. - Я тебя сейчас покусаю. - Уоу-уоу, физнагрузки запрещены! Лежи тихо! - Нет, серьёзно, - выдыхает Чонгук, - как я пропустил это всё? Тэхён наклоняется, чтобы поцеловать мужа. Он долго и очень нежно сминает любимые губы, чувствуя, как ему отвечают, а потом, оторвавшись нехотя, заглядывает в самую душу. Ему не хочется обсуждать всё это, ему хочется целоваться с самым родным из людей, любить его и заботиться о нём, а не отвечать на все эти вопросы. Но понимает, что тот не отстанет. В этом весь Чон Чонгук. Упрямый и настырный макнэ. - Ты был очень занят. Очень вовремя подвернулся твой супер-тур по Америке. Я всегда был на связи, ты же знаешь. А Нана была рядом. Наша девочка буквально выходила меня после операции за считанные дни. - Получается, ты врал мне, когда говорил, что у тебя несварение. Я беспокоился… Ты был таким измученным. Знаешь, я уже почти свернул кампанию… Но мне не позволили. Ни вы, ни издательство. Чёрт… Все врут. – Он устало потирает свободной рукой лицо. Чертыхается про себя, пыхтит, как паровоз. Это было бы забавно, если б не ситуация. - Ну-у, - тянет осторожно Тэхён, чмокая нежно в мягкую щёчку, - технически у меня и было несварение. - Убью заразу, - грозится несерьёзно. - Догони сначала, чудо ты! И смеётся. Он так забавно смеётся, что Чонгук не может не подхватить. Закашливается немного, но тут же оказывается прижатым к крепкой тэхёновой груди. - Ну, малыш, теперь всё будет хорошо. – Укачивает в объятиях прильнувшего мужа, что едва сдерживает слёзы. Чонгуку до ужаса тяжело от мысли, что его любимый Тэтэ проходил через всё без него, почти в одиночку. Это ведь так несправедливо. Это обидно. Это будто в параллельной реальности, потому что многие годы они рука об руку пробивали себе путь к своему тихому личному счастью. И в какой-то момент это всё могло закончиться вот так. - Тебе нельзя волноваться, Гук-а, пожалуйста, давай мы больше не будем волноваться, хорошо? Я рядом. Я здоров. Ты тоже скоро будешь здоров. Мы вместе займёмся писательской деятельностью. Напишем, наконец, книгу воспоминаний. Напишем о нас! И пусть только Шуга-младший что-то вякнет против. Сроки неразглашения давно вышли, теперь можно делать всё, что угодно. - Он наш крестник, - хмыкнув, напоминает Чон. – Чего это ему вякать? - От Юнги он взял просто вселенское упрямство, даром, что старший менеджер в компании отца. Боится, что наговорим лишнего. - Ага, можно подумать, кто-то чего-то о нас не знал. - Ну, малыш, нашу с тобой историю знали все, там и доказательств не надо было, а вот то, что Джун был глубоко женат с двадцати пяти лет, а Юнги осупружился в тридцать, причём даже от нас втихаря, - узнали сильно постфактум. Так что младшенький нервничает, хоть и чисто по инерции. Взращенный менеджерами Hibe он такой, ага. Чонгук задумывается на минуту, продолжая прижиматься к мужу. Он сейчас просто тает в этих крепких и надёжных объятиях. Как когда-то давным-давно, будучи совсем ребёнком. В тот вечер, когда Ви, любимый странный хён, просто завернул в своё одеяло и обнял, сказав тихое, но уверенное – ничего не бойся, я рядом. И именно в тот момент всё встало на свои места. Всё стало, как надо. - Мы же ещё поборемся? – тихо спрашивает Чонгук, забираясь руками под тэхёнов свитер. Тот чуть вздрагивает от прикосновения ледяных пальцев. Сердечная недостаточность, будь она неладна. - Конечно. Будем следить за диетой, много гулять вдоль побережья. Потом рванём в кругосветное путешествие на лайнере. Ты помнишь, как мы мечтали об этом? Будем вредными корейско-американскими стариканами, пить пина коладу литрами, продуем всё состояние в казино и вернёмся ещё более уставшими, чем когда входили на борт. Чонгук хихикает в живот мужу и соглашается с каждым словом. - А потом, - продолжает Ким тихо, - проживём ещё много лет, пока смерть не разлучит нас. Тэхён снова целует, будто сургучом запаивает собственную клятву. А Чонгук захлёбывается в поцелуе. Потому что любит так, как никто, наверное, никогда и никого не любил. Для него важен каждый миг рядом с любимым. Теперь особенно важен. Ведь всё так нестабильно. Ведь может закончиться в любой момент. Они уже знают, как неожиданно и страшно это может случиться. - Пока смерть не разлучит нас, - шепчет в ответ, обнимая как можно крепче тонкую талию. *

Madis - Siren's Symphony

В Сеульском колумбарии, в самом что ни на есть зале славы, где покоятся лучшие из лучших за всю историю корейского искусства, перед красиво украшенным серебряными нитями стеклом стоит красивый молодой парень лет двадцати. Склонив голову в скорбящем поклоне, он долго думает о чём-то своём, вспоминая и оплакивая. Когда на плечо укладывается тонкая рука, чуть сжимая, он не оборачивается. Знает, это мама. Ким Тэмин сопроводил её на историческую родину для почётной и очень тяжёлой миссии: организация прощания с последними участниками легендарной группы за всю историю корейской культуры. Но для него они те, кто был роднее родных, для него они не поп-короли. Для него они были дедушкой Тэ и дедушкой Гуком. И их больше нет. Ким Нана делает несколько шагов, прижимаясь лбом к гладкой прохладе и тихо произносит: - Прощайте, любимые мои старички. Смерть разлучила их. На целых сорок восемь минут и тридцать две секунды. За два месяца до того сокрушительного события мистеру Киму диагностировали неоперабельную саркому. Он сгорал на глазах у любимого мужа, всеми силами пытавшегося его спасти. Тэхёну было восемьдесят пять. Нана знает, что самым страшным для него было не то, что он умирает, а то, что оставляет Гук-и. Он уходил без боли, но с очень тяжёлым сердцем. Чонгук не верил до последнего. Даже когда на мониторе осталась чистая горизонталь, он продолжал сжимать тонкие пальцы двумя руками и повторял, словно в бреду: «Я рядом, Тэ, я рядом». Вспоминая эту картину, Нана не может сдержаться от горьких слёз. Они душат её, причиняя так много боли, что даже сын не может облегчить страдания. Она видела, как стойко держался мистер Чон. Он, расправив плечи, сидел у кровати с уже навсегда уснувшим мужем, неотрывно глядя в красивое, несмотря на возраст, лицо. Не было ни слёз, ни причитаний. Лишь тихий шёпот в перманентном репите. А потом, будто потеряв остатки сил, Чонгук положил голову на остановившую судорожное движение грудь. Причиной его смерти, как сообщили ей после, стала стрессовая кардиомиопатия. Смерть от разбитого сердца. Эти сорок восемь минут были тем, что он вынести не смог. Без Тэтэ. Без его маленького Тэтэ. Самого любимого и родного. Их похоронили вместе. По-другому было никак нельзя. Прах, согласно завещанию, перевезли на родину, смешанным в одной урне. И единственной фотографией под стеклом стала та, что олицетворяла всю их чертовски длинную и прекрасную историю: два микрофона, зелёный и сиреневый, в скрещенных руках. Больше пятидесяти лет они прожили в счастливом браке. Ни разу за все эти годы они даже мысли не допустили, что смогут друг без друга. С первого дня знакомства и до последнего вздоха их любовь расцветала, укрепляла их души и связи. Их красная нить так и не разорвалась. Эти двое навсегда остались вместе. Вместе начали, вместе закончили. Как и обещали когда-то, глядя друг другу в глаза, давая вечную клятву.