Деревенское Лето

— Ты когда-нибудь гуляла в поле? Знаю, возле Москвы есть поля, но они не те. Не те, про которые я спрашиваю. Гуляла ли ты в поле, где не было человека очень давно? — Ну нет. — А зря. Ведь именно там чувствуется та свобода, то легкомыслие… — Хи-хи — … что наполняет, кружит голову. Бывает я шел… Под ногами трава высокая. Приходится ее подгибать, но это не пугает. Подгибал разные растения: и цикорий, и ромашку, и иван-чай. Даже как-то неловко становилось. — От чего? — Да ведь все это в чае твоем сейчас. И цикорий, и ромашка, и иван-чай. Неловко было поначалу, а потом собирать все это начал. Еще и землянику люблю прихватить с собой с прогулки, чтоб с чаем есть. Но самое прекрасное в поле то, что оно бесконечно. Идешь, кажется, очень долго, а поле все не кончается. Только редкие деревья двигаются навстречу тебе. Тяжко бывает летом, при такой прогулке, жарко. Под деревьями и хорошо укрыться. А еще запах. Ой, какой запах… не описать словами. Сквозь пыльное, земляное наполнение ощущаешь смеси всех запахов мира! Там чего только нет! Даже названий я столько не знаю. И вся эта армада бьет прямо в нос, от чего пьянеешь быстро. Благо мошкара есть, что любит зазевавшегося подбудить. Садится, кусает. Но так даже лучше. А то совсем бы в поле и оставался. А какой там ветер! Не просто ветер — Ветрина! Носится, носится как угорелый по полю. Иногда чуть с ног не сбивает! Но с этим проказником надо быть построже. Не поддаваться его игре. Зато музыкант из него отличный. Как начнет шуршать травой, кажется, что невпопад, а четко так как надо. Кузнечики присоединятся. А потом редкая птица как запоет! И слушаешь все это с открытым ртом. И нарадоваться не можешь. — А почему тебе людные поля не нравятся? — Нет там всего этого. Нет жизни той, дикой, свободной. Нет птиц, и ветер не тот. Кажется, как будто дух земли, природы, израненный плугом, сейчас спит где-то глубоко, заживляя свои раны. Как будто очень давно прогнал его злой человек. Но в том отличие от леса. — А лес чего? — Ооо. Лес — отец. Идешь опять же днем. Снаружи жара такая, что не спасешься. Но тут приходишь ты под сильное крыло Леса. И сразу чувствуешь прохладу, заботливо запасенную с ночи. И идешь, слушая все, что вокруг происходит. Хотя тут ветер-драчун и по скромнее, боится он Леса-отца. Затрещин его не любит! И кузнечики сюда реже забредают. Но представляешь, тут звуков в разы больше! — Но в лесу постоянно тишина. — Ты просто не знаешь, что слушать. Давай вот так попробуем. Закрой глаза. Закрыла? Не подглядывай.       Представь стоишь ты на земле, под ногами немного примятая трава, что тихо так скрипит, когда ты двигаешься. Рядом пышет запахом сосна или береза, а с нее ветер-баловник пытается сорвать кору. Знаешь, такая пленка на ней есть. И она так тихонечко шуршит от ветра. Наверное так ворчат молоденькие березки, возмущенные наглостью ветра. Еще слышно, как в траве копошатся разные насекомые. Где-то рядом на цветке жужжит шмель, случайно забредший в лес и найдя там клад. А еще зверье. Бесконечное число птиц, которые сливаются в один огромный хор. Может они и делают это ненавязчиво, но прислушавшись удивишься их количеству. Дятел где-то вдали постукивает, задавая всему процессу ритм. Вдалеке, но ближе звучит, ухает глухарь. На соседнем дереве сидит голубь и курлычет с своею голубкой. Кукушка исполняя роль альтов, спрятавшись близь дятла, твердит свое «ку-ку». И, конечно, соловей, исполняющий соло, щелкающий на весь лес и очень близко всем знакомый. А также кроме этих птиц еще огромный хор из разных зябликов, куропаток, синиц, ворон, сорок, ласточек и многих других! А я еще не сказал про белок, любящих грызть орехи над головами путников, про лисиц, пробегающих где-то вдалеке, только завидя чужого, зайцев, которые мигом срываются с места, если близко подойти. Неужели весь этот хор беззвучен!       Но хор — это одно, а вот величие деревьев — совсем другое. Как же прекрасны березки-красавицы! Стройные, неброские в своей красоте, принаряженные в белые в полоску платьица с зелеными рукавами и небольшими сережками. Именно за это красивы! И сколько раз выручали в жаркий день, укрывая за своими ветками. Тонкая красавица рябина, долго наряженная в свое неприметное платьице, а под осень, наконец прихорошившись, расцветает огнем. Так и пылают ее ягоды по осени! А ель… бессмертная, вечно прекрасная, вечно ухоженная, в строгих одеждах, но такая теплая внутри. А тополь, с которого по июню пух летит, как с драчливых петухов. Этакий Ванька, растущий не по дням, а по часам. Липа, так обильно дающая свои цветки и пьянящая своим ароматом. Из цветков выходит, восхитительный чай, и поэтому мне напоминает этакую хозяюшку, полненькую, одетую в коричневое платье в желтую крапинку, что все приглашает на чай с медом. Еще в лесах встречаются яблони, которые, ну, никак не могу назвать дикими. Красивы, стройны, с большим количеством зеленых яблочек. Они помогали мне наесться, когда забредал я в лес, они — стройные девушки, молодые хозяюшки, вечно пекущие пироги. Клен — ворчащий отставной генерал, который по осени вечно всем письма рассылает, созывая на сбор урожая. И, конечно, дуб. Помню я зашел в часть леса, куда ни разу не забредал. Были сплошные непролазные кусты, но меня тянуло все дальше и дальше. И тут я вышел на темную поляну. Очень темную, хотя был еще день. И я поднял голову и увидел огромнейшую крону дуба. Никогда в жизни я не видел таких огромных деревьев! Высотой он был в огромный дом, а шириной такой, что взглядом сразу охватить не мог. А ствол был огромен. Я побрел к нему, затаив дыхание, будто боясь нарушить его покой. Рядом с ним слышалось как будто ровное спокойное дыхание, как у спящих. И было реально страшно его разбудить. Я медленно подошел к нему и попытался обхватить его руками, но у меня ничего не вышло. Таких как я понадобилось бы еще четверо, чтобы прикоснуться друг другу кончиками пальцев. Так я приобнял его, вкладывая туда весь почет, который показал его возраст. Он был наверно старше всех ближайших деревень. Старше церкви, что была неподалеку. Казалось, старше всего живого. — Прости. — Чего? — У меня чай кончился — А прости пожалуйста, заговорился. Сейчас еще налью…