***
Неделя. Под глазами пролегли глубокие тени, щёки ввалились. Порш не спит уже неделю. Может быть, часа два или четыре в день, когда Кинн почти насильно его укладывает. Два или четыре часа дрёмы и кошмаров, но по пробуждении кошмар неизменно оказывается страшнее. Никаких следов Порче. Всё ещё. Слёзы иссякли три дня назад. Он боится потерять надежду. Он почти теряет. Он уже не может даже ругаться — с Кинном, с Корном. Они выслушивали его со смирением в первые два дня, не отрицая и не споря, но тысячи вылитых обвинений не стирают того, что Поршу чудится в их сочувственных взглядах: его вина. Всё его вина. Он заигрался в мафию. Он недосмотрел за братом. Новый начальник охраны, Ройс, выделяет людей на поиски. Кинн сдержанно предупреждает Порша, что, как бы ему ни хотелось, он не может поставить на паузу мир и бросить все силы на поиски Порче. Порш хочет его ударить. Он это делает на самом деле, Кинн позволяет ему один отчаянный правый хук, а потом перехватывает его руку и долго прижимает к себе, поглаживая по волосам и позволяя оплакивать свою судьбу и свою потерю. Временную, надеется Порш. Кинн его держит, а потом уезжает на переговоры. Порш проебался по всем фронтам, он знает. Он когда-то считал себя хорошим братом, неплохим братом. Они с Порче были близки, Порче доверял ему. Порш помнит, как тот увлечённо делился с ним любыми новостями. А потом перестал. Порш затерялся в новом мире. Отношения с Кинном — первые серьёзные, взрослые отношения в его жизни — занимали его мысли и внимание. Предательство Вегаса, оказавшаяся живой мать, интриги Корна, главенство над младшей семьёй — всё свалилось внезапно. Ему было не до Порче. Он предполагал, что Порче вполне справится самостоятельно несколько месяцев, пока всё не утрясётся, и обратится к нему, если возникнут проблемы. Он думал, что сможет быть таким, как Кинн. Но Кинна от него отличает то, что Кинн успевает контролировать всё. Жизнь Кинна не вращается вокруг него. Кинн справляется с делами клана — всё лучше и увереннее на самом деле. Он безупречно заботлив как партнёр. И он остаётся братом для своих братьев. Поршу известно, как Кинн привязан к Танкхуну. Он вкладывается в поддержание их взаимоотношений — не позволяет утаскивать себя на киновечера, конечно, но выслушивает его пересказы, когда выдаётся время, позволяет Танкхуну опекать себя, когда у того включается «братский» режим, балует его, когда он в своём капризном настроении. Неизменно ответственно относится к его безопасности. Младший Тирапаньякун едва ли бывает в особняке. Порш видел его дважды (что-то настойчиво свербит в мозгу при беглом взгляде на него, но Поршу не удаётся определить происхождение этого зудящего ощущения), но однажды, буквально месяц назад, заметил их двоих, переговаривающихся о чём-то возле заведённой машины. Кимхан стоял, прислонившись к блестящему боку Мазератти и скрестив руки на груди. Порш не видел его лица за волной длинной чёлки. — …и если я — на правах брата — не услышу его раньше, чем он выйдет в сети, я проткну шины твоей малышки. — Я приложу все усилия, чтобы ты не услышал его, даже когда он выйдет в сети! — парирует тот. Кинн смеётся. — Тогда, полагаю, нам всем придётся запастись попкорном, чтобы понаблюдать за редкой картиной — его высочество Кимхан Тирапаньякун в метро. Ким пихает его в бок. Кинн смотрит на часы и делает знак охране. — Эй, — он треплет его по плечу, и даже с расстояния Порш улавливает обеспокоенные нотки в его голосе. — Спи побольше, ладно? Ты выглядишь бледным. Да, Кинн успевает. Порш не успел. Он методично прочёсывает город. Проблема в том, что город большой, бандитов в нём много, а ни одна из зацепок ни к чему не привела. Они тщательно осмотрели трупы телохранителей, осмотрели дом, осмотрели вещи Порче. Отпечатки пальцев, издевательски заботливо оставленные на разных поверхностях, не пробились ни по одной базе. Рисунок шин на песке возле ворот совершенно стандартный, такие ездят по всему городу. Если бы самобичевание и ненависть как-то помогали, Порш бы уже давно нашёл Порче. Неделя на исходе. Порш не знает, что с ним станет, если он так и не найдёт.***
Ким своё растревоженное за последние месяцы сердце топит в работе и безвылазно пропадает на студии. У него пишется EP, они вместе с одним начинающим, но многообещающим режиссёром прорабатывают концепт будущего клипа. У него телефон в режиме «не беспокоить», в исключениях только два контакта, но отец обычно передаёт свои вызовы через телохранителей, а у Порче он по-прежнему в блоке. Ким так и не решил, к лучшему это или к худшему. Он оказывается в особняке в общем-то случайно — нужен был переходник к новой гитаре, но на студии закончился запас. В свою квартиру он такие мелочёвки не притаскивает, а вот в старой комнате вполне мог заваляться адаптер. Проще было, конечно, отправить кого-нибудь в музыкальный магазин, но… Какое-то шестое чувство настойчиво тянуло наведаться домой, а Ким своим шестым чувствам привык доверять. В особняке атмосфера такая, что на похоронах поживее — Ким бывал, он знает. Телохранители, снующие по этажам, пытаются сохранять бесстрастные лица, но Ким замечает их подёргивающиеся веки. Что-то не так. Что-то определённо не так. По галерее третьего этажа куда-то быстрым шагом несётся Ройс. Он чинно сбавляет скорость перед Кимом и приветствует его: — Господин Кимхан. Господин Корн и господин Кинн сейчас в рабочем кабинете господина Кинна, они будут рады вашему визиту. Ким чуть заметно кривится: Ройс ему не нравится за некоторую суетливость и вот эту мнимую предусмотрительность. Вот зачем ему эта информация? Всё-таки Чану нет замены. Он просто кивает и идёт дальше, к своей комнате. Коробка с двумя переходниками действительно находится в ящике стола. Ким более чем готов покинуть особняк. Он выходит из комнаты и затормаживает у двери, немного растерянно озираясь и робко задаваясь вопросом, в какой из комнат теперь живёт Порче. Он встряхивает головой и отбрасывает эту мысль: нет. Он не заслуживает видеться с Порче даже мельком. Ким поворачивает за угол, к лифту, и тут же отшатывается — последний, с кем он ожидает столкнуться, это Танкхун. С Танкхуном по определению невозможно столкнуться вот так нос к носу, о приближении Танкхуна обычно известно за десяток метров. Ким всматривается в брата, и потихоньку недоброе предчувствие холодком начинает спускаться вниз по позвоночнику. Танкхун один. Его редко увидишь без его верных Арма и Пола, но вот Танкхун один. Он необычайно бледен, весь его облик сосредоточенный и напряжённый. Он смотрит как будто сквозь Кима. Он делает шаг в сторону, собираясь обойти препятствие и продолжить свой путь. — Эй! — Ким хватает его за плечо. — Пи’Кхун? Танкхун оборачивается к нему и его взгляд обретает фокус. — О, — он выдыхает. — Это ты. — Что-то случилось? Где твоя охрана? — Порче похитили. Вот так просто. Он говорит это так просто. Ким разжимает хватку на плече Танкхуна, рука бессильно падает вдоль тела. Он смотрит на брата и не понимает ни слова из короткой фразы. — Прости? Танкхун внимательно вглядывается в его лицо. — Порче похитили, — повторяет он. У Кима темнеет в глазах. Мозг отказывается обрабатывать информацию. — Когда? — хрипло выдавливает он. — Удивительно, что ты не задаёшься вопросом, кто это, — негромко замечает Танкхун. Ким знает этот взгляд — препарирующий. Он ненавидит, когда Танкхун смотрит на него вот так. Как будто видит насквозь. Ким иногда почти уверен, что так оно и есть. — Когда? — повторяет он. Цепкая рука внезапно оказывается на его горле и припечатывает к стене. Ким может вырваться. Но его мозг всё ещё коротит, и он просто позволяет удерживать себя. — Скажи мне, что ты не имеешь никакого отношения к его исчезновению, — шипит Танкхун. — Думаешь, я бы не догадался, что ты копал под Порша? Или что ты не согласен с последними решениями отца? Или что это по твоему указанию подчистили записи камер в баре Джей Йок? Пелена первого животного страха спадает, к Киму снова возвращается трезвость мысли. Он не глядя находит болевую точку на локте Танкхуна и отталкивает от себя. — Я бы никогда не навредил Че! — рычит он в ответ. Выражение лица Танкхуна меняется на близкое к удовлетворённому. Ким с досадой думает, что попался на его уловку, как школьник, одним предложением раскрыв всю правду о природе их отношений. И это всё ещё меньшая из проблем. — Четыре дня назад, — Танкхун понижает голос. — Может быть, пять. Он сказал Поршу, что останется в их старом доме, они созванивались пять дней назад, и он был там. Но, может быть, и не был. — В старом доме? Без охраны? — Ким не верит своим ушам. Лицо Танкхуна делается раздражённым. — Конечно, с охраной. Но без Чана дисциплины, считай, и нет. Этих идиотов пристрелили на месте, они даже пистолеты из кобуры не достали. Ким до боли закусывает губу, пытаясь справиться с эмоциями. — Почему ты мне не сказал? — отчаянно шепчет он. — Почему я должен был? — возражает Танкхун. На это Киму ответить нечего.***
Ким отменяет всё. Его менеджер пытается спорить, но Ким просто сбрасывает звонок. В груди всё сжимается так, что несколько секунд он не может вдохнуть. «Будь живым, — мысленно умоляет он. — Я обязательно тебя найду, будь живым». Ким берёт себя в руки и прячет все эмоции в надёжный стальной саркофаг. И делает то, чего не делал, наверное, никогда в жизни. Звонит Вегасу. Чудом выживший Вегас в делах семьи всё ещё не участвует и, откровенно говоря, вряд ли будет. Он по-прежнему находится в больнице, о происходящем в главном доме не знает, но на встречу соглашается. Ким приезжает к вечеру и сначала заглядывает в кабинет главного врача для недолгого разговора, после чего идёт в палату. Пит подскакивает при виде него и официально приветствует. Ким кивает ему. — Я здесь по делу и надолго, — предупреждает он. Пит переглядывается с Вегасом, между ними происходит какой-то бессловесный диалог, после чего Пит крепко, но бережно обнимает его, оборачивается к Киму и снова делает вай. — Я заберу Макао из школы, отвезу в дом старшей семьи, и сам тоже останусь там. Не буду беспокоить вас, господин Ким. Мелькает мысль, что надо бы уже сказать Питу, чтобы тот перестал использовать гоноратив, раз уж у них теперь в своём смысле равный статус, но Киму не до этого. Пит уходит, а с лица Вегаса пропадает умиротворённая улыбка и появляется настороженность. — Проблемы? — осторожно интересуется он. У них… нормальные отношения. У них нет никаких отношений, если уж конкретизировать. У них нет особых претензий друг к другу кроме очевидных, они в принципе пересекались крайне редко, по очень особенным случаям, а наедине — никогда. У них не было общих дел, но Ким не сомневается, что обратился правильно. Ким испытывает к Вегасу что-то близкое к уважению, потому что сметливый и расчётливый Вегас — не дурак, что приятно отличает его от Кинна и Порша. Ким выдвигает стул из-за небольшого стола и ставит его напротив больничной койки. — Кто из партнёров младшей семьи не в восторге от произошедших изменений? — без обиняков спрашивает он. Вегас моргает и хмыкает. — Все. Ким протягивает ему блокнот и ручку. Вегас внимательно смотрит на него, как будто что-то ищет в его лице. И, видимо, находит, потому что неловко перехватывает ручку слегка подрагивающей рукой и начинает выписывать имена в столбец.***
Каждую мышцу словно разрезают тупым раскалённым ножом. Он несколько раз чихает, а потом ему сводит голень и он хрипло и надрывно кричит. Боль, такая боль. Чьи-то грубые пальцы фиксируют его руку. Он вырывает, пихается. На лицо ложится тяжёлая ладонь, перекрывая воздух. Игла протыкает кожу в сгибе локтя. В ту же секунду рука с лица пропадает, и он делает жадный вдох. Несколько минут он просто лежит, расфокусированно глядя в потолок. А потом боль уходит. Ему так тепло. Он лежит, пересчитывая пылинки в воздухе, и дышит.***
Они тратят больше суток на подробный разбор каждого имени и сбор актуальной информации. Вегас меняет одноразовые сим-карты, которые привёз ненадолго отлучавшийся Ким, и звонит, звонит, вкрадчиво что-то обещает, обсуждает, договаривается. Ким расчерчивает карту страны на сферы влияний, Вегас вычёркивает «точно нет», круг подозреваемых сужается. Они долго спорят и перепроверяют скудные собранные данные и в конце концов сходятся на том, что вывозить заложника за пределы Бангкока не было смысла, потому что похищен он, очевидно, для устрашения и последующего шантажа, а затеряться в крупном мегаполисе гораздо проще, чем в пригородах. Вызванный Арм взламывает камеры видеонаблюдения в тех кварталах, которые называет Ким. Зацепки появляются к раннему утру следующего дня. Вегас спит, утомлённый бесконечными часами их расследования. Ким спать не может. У него воспалённые глаза и осунувшееся лицо, на столике рядом с лампой под матовым абажуром — банка энергетика. Одна машина привлекла его внимание ещё днём. Он снова и снова просматривает записи камер, отслеживая её маршрут, рисует на карте ручкой изгибы поворотов. С кровати доносится шорох, проснувшийся Вегас подтягивает себя к спинке, тяжело откидываясь на неё, и тянется к стакану с водой и таблетнице. — Что на Рамакхамхаенг роад? Недалеко от больницы Суквей? Вегас хмурится, прокручивая в руке стакан. — Кварталы. Паромный причал. Железная дорога. Он осекается и глубоко задумывается. — Где-то в тех краях есть одна группировка, — наконец говорит он. — Тайваньцы. Они помогали нам возить прекурсоры из Китая. Маргиналы по сути своей. Ничего особенного, никогда не наглели, много не требовали — честная работа, честная оплата. Правила знали. Не знаю точно, имели ли они зуб на старшую семью, наверное, имели, иначе работали бы напрямую с вами, скрытные ребята, но мне и не дружбу с ними было водить. Теперь задумывается Ким. — На Пра Рам 9 был один подпольный клуб. Больше притон. Это было года… четыре назад? На них устроили облаву, я был там с Кинном. Одно из последних моих заданий, почти сразу после этого я съехал. Он мог принадлежать им? — Притон? Не знаю. Если да, то им, в принципе, есть за что обижаться на вас, но четыре года… Как будто бы незаконный клуб не настолько большая потеря, чтобы так долго планировать возмездие. Вегас внезапно коротко смеётся: — Их главный как-то предлагал мне целый парк подержанных японцев. То ли Исузу, то ли Хонда, а то ли всё вместе. Они работают, ну, на моей памяти, работали с японскими сбытчиками, так те периодически рассчитывались с ними машинами. Ким выпрямляется, щёлкает по вкладкам и разворачивает к Вегасу ноутбук. На экране на паузе запись с камеры на Сой Я Празерт: серая Хонда модели 2006 года — без номеров. Ким зажимает комбинацию кнопок и переключает вкладку с картой: улица заканчивается тупиком, под красным тагом значится подпись: «Продажа подержанных автомобилей». Вегас подрывается, насколько может в таком состоянии, хватает телефон и набирает номер. Через несколько гудков трубку снимают, Ким слышит сонный голос Макао. Вегас без объяснений диктует ему восемь адресов. Двадцать томительных минут спустя от Макао приходит сообщение с тремя парами чисел. В семь утра Ким скидывает координаты Кинну, уповая на то, что он сложит два и два.***
Дверь с грохотом распахивается, к нему кидают… что-то. Это что-то издаёт глухой вскрик. Какой-то части его любопытно. Другая хочет спать. Он лежит с закрытыми глазами и несколько секунд препирается с собой, рассеянно почёсывая предплечья и шею. В конце концов он выбирает не открывать глаза и проваливается в дрёму. Он просыпается позже, когда из окошек льётся яркий свет, от непонятного раздражающего звука и наконец получает возможность разглядеть это что-то. Это человек. Молодая женщина, ну, он предполагает, что молодая. Она лежит на спине и конвульсивно дёргается. Раздражающий звук — это хрипы, которые она издаёт, изо рта у неё идёт пена. Он думает, что, возможно, ей надо как-то помочь, но ему нехорошо. Всё чешется. Чешутся руки, плечи, чешется под коленями, между пальцев. Он бессильно трёт кожу и смотрит на бьющееся в припадке тело. Несколько минут спустя оно замирает и обмякает. Вспененная слюна, всё ещё текущая изо рта, окрашена в красный. В замочной скважине скрежещет ключ, в комнату входит мужчина и движется напрямую к девушке. Он пинает массивным ботинком скрюченную ногу, затем наклоняется и дважды хлопает у неё перед лицом. — Тьфу, сука, — с досадой сплёвывает он. — Только продукт на тебя перевёл. Тёмно-зелёные ботинки тюремщика приближаются к нему. Он не сдерживает жалобного поскуливания — всё чешется. Ему больно и хочется пить. На макушку опускается тяжёлая ладонь. — Тщщ, малыш. Не переживай. Скоро придёт твой старший братик. Мы оставили ему мно-о-ого подсказок. Он их найдёт, если он не совсем тупой, и вот тогда мы со старшим кланом поиграем. — А если… — он сглатывает вязкую слюну, отвыкший от разговоров язык с трудом ворочается во рту. — А если не придёт? — Это будет обидно. Но тоже поправимо, — он скалится, щёлкает предохранителем пистолета и прижимает оружие к покрытому холодным потом виску. Мужчина смеётся, и металлическое ощущение у головы пропадет. — Не расстраивайся, малыш. Всё будет хорошо. Давай ручку. Он смаргивает плёнку с бесконтрольно слезящейся сетчатки. Шея настойчиво чешется. Он высматривает за спиной мужчины девушку и несколько секунд вглядывается в искажённое судорогой бледное лицо. Он чувствует рвотный позыв и хрипло кашляет. Его бросает в жар. Он знает эти симптомы. Он знает, что может избавить его от мучений. Он делает усилие, чтобы повернуться на спину, охотно протягивает руку и слабо улыбается. Мужчина уже собирается встать и внезапно замирает, прислушивается к чему-то. Кажется, где-то отдалённо слышны выстрелы. — Ага! — довольно щерится он. — Вот видишь, малыш, кажется, твой братик всё-таки пришёл. Он поднимается на ноги, зелёные ботинки удаляются в сторону выхода. Дверь захлопывается.***
Ким стреляет в упор без разбора. Это непримечательное аккуратное здание в далеко не самом трущобном районе, но ответная пальба раздаётся сразу со всех сторон. Район не трущобный, лучше — он целиком и полностью под своими людьми. Бронежилет надёжно защищает торс, но Ким и так без труда уворачивается. Возникает мимолётное сожаление, что Биг не здесь. Киму не нужны помощники, но он был толковым. Он бы отвлекал. Ким слышит визг тормозов и новые выстрелы, видимо, подъехали Порш и Кинн, но сам он уже в доме. Ему навстречу выходит мужчина в камуфляже и встречает его автоматной очередью. Ким успевает уловить на его лице замешательство. Это на самом деле недолгий бой. Ким здесь не чтобы слушать условия, он даже не даёт начать пресловутый злодейский монолог. Мужчина достойный соперник, но не Киму. И точно не Киму, который уверен, что Порче где-то рядом. Ни одна пуля не задевает Кима. Мужчина держится долго, но Порш уже здесь, и теперь перестрелку ведёт он. Ким несётся по узкому коридору, одну за другой распахивая двери. Запертую четвёртую вышибает с ноги. По законам фильмов здесь он должен был закричать от ужаса. Он почти готов это сделать. Он видит тело какой-то женщины, а в нескольких шагах от него видит тонкую фигуру, лежащую на голом матрасе. Ноги подкашиваются, Ким почти спотыкается, пока преодолевает последние метры, и падает на колени рядом с фигурой. — Порче! — он обхватывает ладонями лицо — такое худое, со впалыми щеками и заострившимися скулами. На несколько чудовищных секунд ему кажется, что он опоздал. Прекрасные длинные ресницы трепещут, и Порче открывает глаза. — Порче? Ким мягко похлопывает его по щекам, затем обхватывает за шею, чтобы приподнять его голову. Узкие зрачки бессмысленно бегают по пространству и не фокусируются на нём. Ким чувствует, как внутри него всё обрывается. Его охватывает холод. Он медленно опускает его голову обратно на матрас, а затем тянет вверх рукава большого растянутого, явно чужого, лонгслива. На сгибах локтей желтеют синяки от множественных инъекций. Горло стискивает спазмом. Ким действительно хочет кричать.***
Раздаётся осторожный стук, и в палату входит Вегас. Сидящий на мягком стуле Ким жестом просит его быть тише. Вегас останавливается возле койки и смотрит на лежащего на ней мальчика. Бледный до синевы, истощённый, ослабленный, в паутине проводов и с катетером в запястье. Вегас вспоминает, что он одного возраста с Макао, его слегка передёргивает. Прямо сейчас он искренне сочувствует Поршу. — Почему Порш не здесь? — вполголоса интересует он. — Он в соседней палате, Кинн заставил его поспать. При всём моём отношении к нему, ему действительно стоит отдохнуть, он выглядит ужасно. Киму хорошо известно чувство вины. Он хотел бы злиться на Порша, но всё его время занимает злость на себя, ну, всё то время, которое не отдано под беспокойство за Порче. — Да ты и сам выглядишь не лучше, — замечает Вегас и кивает на Порче: — Как он? Ким складывает пальцы в замок и крепко сжимает их. — Тяжело, — еле слышно отвечает он. — Он может есть? Ким дёргает головой в сторону капельницы: — Внутривенно. Организм отторгает пищу. Его неделю накачивали героином. У него ломка. Ему очень хреново, а я даже не могу ему никак помочь. — Ему хоть что-нибудь дают? Или так просто чистят и обезболивают? Ким молчит. Вегас подаётся вперёд и встряхивает его. — Эй? Ты слышишь меня? Вы начали давать ему метадон? — Тише, — шипит Ким. — Формально его опекуном всё ещё остаётся Порш. Он не дал согласия на заместительную терапию. Он уверен, что Че сможет справиться чистым. Вегас неверяще уставляется на него. — Ты шутишь? Порш не может быть таким идиотом. Ким прячет лицо в ладонях. Он вспоминает, как утром укачивал Порче в своих объятиях, пока тот слабым голосом жалобно повторял: «Больно, Пи’Ким». — Ким, ему нужен метадон. Поговори с Кинном, со своим отцом, с кем угодно! Вы мучаете его! — Ему ставят бупренорфин. Порш не знает, — признаётся он. — Я… Врач тоже настаивал на заместительной терапии. Я смог договориться. Об этом никто не должен узнать, иначе у врача будут проблемы, потому что разрешение от опекуна всё ещё не было получено. Вегас видимо расслабляется. — Хорошо. А те, кто его похитил? — немного помолчав, продолжает он. — Это та группировка, которую я предположил? — Да, тайваньцы. — Чего хотели? Ким безразлично пожал плечами. — Насколько я понял, добраться через Порша до Кинна и выбить себе какие-то привилегии. Я с самого начала знал, что их отношения принесут семье одни проблемы. — Хотели диктовать условия клану, напав на младшего? Амбициозные ребята. С кровати раздаётся негромкий стон, Порче начинает ворочаться. Ким пересаживается на край койки, у изголовья, и бережно приобнимает Порче, гладит по плечу, удерживает руку с катетером от резких движений. — Я здесь, Че, — шепчет он, оставляя невесомый поцелуй на его лбу. — Всё будет хорошо, я с тобой, ты в безопасности. Неизвестно, фиксирует ли Порче его слова или просто реагирует на тепло рядом и успокаивающие интонации, но он затихает, дыхание снова становится размеренным. Вегас теперь сидит на стуле, на котором до этого был Ким, и внимательно наблюдает за ними, чуть склонив голову набок. — Надо же, — замечает он. — Никогда не думал, что ты умеешь любить. Ким беззвучно смеётся, чувствуя, как наворачиваются слёзы. — Я не умею, — отвечает он. — Я сделал неправильно всё от начала и до конца. Я не смог защитить его. Я оттолкнул его, потому что счёл, что ему будет безопаснее держаться от меня подальше. Я не был с ним, когда он нуждался во мне. Разве это подходит под определение «уметь любить»? Он прерывисто вздыхает, поджимает губы, пытаясь справиться с чувствами, а потом продолжает: — Я причинил ему столько зла. И я потерял столько драгоценных дней, которые мог бы провести с ним, а провёл в бегах от него и от себя, и я… Я заслужил всю ту боль, которую чувствую сейчас, но почему за мои ошибки и за ошибки своего брата расплачивается он? Вегас молчит. То ли ему нечего сказать на этот горький монолог, то ли он позволяет Киму выплеснуть наболевшее. — Я бы смог защитить его от всего мира, но я трус, который не был готов принять собственные чувства, и посмотри, чем всё это обернулось? Я не знаю, простит ли он меня когда-нибудь. Я даже не знаю, станет ли он снова целым, ярким, светлым, или вся его жизнь теперь будет попыткой подавить мысли о дозе. Я ненавижу весь мир за то, что это случилось с ним. Я ненавижу себя за то, что никак этого не предотвратил. Он выдыхается и утирает слёзы. От покаяния ни холодно, ни жарко. Порче всё ещё спит, почти безжизненный. Ким находит его левую руку и переплетает их пальцы, отчаянно мечтая, чтобы вот сейчас он сжал его ладонь в ответ. Может быть, не сейчас. Но хотя бы скоро. Хотя бы однажды. — Он справится, — подаёт голос Вегас. — Я правда думаю, что он справится. Из того, что я знаю о нём от Порша, он… удивительно жизнелюбивый. Заместительная терапия и грамотная реабилитация помогут ему. И ещё — он простит тебя. Боги, Пит простил меня, хотя я заслуживал прощения меньше, чем ты. Будь с ним — за всё то время, которое не был. Ким ловит его взгляд. Они не то чтобы друзья, и ему совершенно точно не нужна мотивирующая речь Вегаса. Но она каким-то образом работает. Вегас звучит как человек, который знает, о чём говорит. Тугой узел в груди становится чуть слабее. Порче снова ёрзает — на этот раз поворачиваясь лицом к Киму и мирно выдыхая. Ким подрагивающими губами улыбается и прикрывает глаза, чувствуя усталость и робкую надежду. — Тебе бы поспать, — слышит он. — Пит хотел зайти, он уже получил добро у Порша. Он может присмотреть за Порче. У него… появился некоторый опыт в обращении с полуживыми людьми. Ким упрямо мотает головой и прижимается щекой к волосам Порче. — Твоё нервное истощение никому не нужно, — с некоторым раздражением осаживает его Вегас. — Ты же понимаешь, что ему сейчас по большей части всё равно, кто с ним? — Прекрати, — просит Ким. — Я не уйду. — О, кстати, как ты объяснил это Поршу? Ким вздыхает и осторожно, чтобы не потревожить Порче, садится прямее. — Никак. Я не собираюсь с ним объясняться. Кажется, Кинн поставил его перед фактом. Он не особо возникает на самом деле. Думаю, ещё всё впереди, но сейчас он слишком поглощён переживаниями. Вегас вздёргивает бровь. — Полагаешь, твой отец оставит его главой? Ким морщится. — Не знаю. Не хочу знать, какие у него планы. Больше всего на свете хочу держать Порче подальше от него. Я даже… — он осекается, неуверенный, что Вегас — тот человек, с которым стоит делиться подобными подозрениями. Вегас кривовато ухмыляется, словно прочитав его мысли. — Я не представляю опасность, разве нет? Ким смотрит на него, поджав губы. Вегас… может стать союзником. Чутьё никогда не подводило Кима. Он решает сделать ставку на него и сейчас. Он отстраняется от Порче, садится прямее. Его голос тише шёпота. — Как-то уж слишком просто и гладко всё прошло. У этих тайваньцев не было никакого веского повода полагать, что у них получится провернуть всё это и добиться своей цели. Подумай, самым сильным противником старшей семьи всегда была младшая семья, а это просто мелкая банда без реального влияния. Нужно быть отбитым, чтобы ради мелкой обиды на клан и призрачного шанса на успех подставить под такую угрозу собственных людей. Так что… не исключено, что отец подстроил похищение. Вегас выслушивает его без удивления. — Паршивые отцы это у нас семейное, не так ли? Ким задушенно фыркает. — Здесь по закону жанра мы должны прийти к выводу, что у нас общая цель, и пожать друг другу руки, — ирония в голосе Вегаса весит тонну. — А у нас общая цель? Вегас разводит руками: — Здесь по закону жанра я должен сказать что-то вроде «да, защитить своих любимых». — Ты точно не хочешь попробовать подружиться с Танкхуном? Вы бы замечательно проводили время за просмотром сериалов, — Ким негромко, но от души смеётся от гримасы, которую корчит Вегас. Тёплая рука находит его ладонь. Он оборачивается слишком резко, Порче слегка вздрагивает. У него осознанный взгляд, не затуманенный болью, с облегчением отмечает Ким. — Ты смеялся, — хриплым со сна голосом шепчет Порче. — Я рад, когда ты смеёшься. — Че… — Ким прижимает к губам его тонкое запястье и снова чувствует слёзы. За спиной с тихим шорохом закрывается дверь.