Мир без Главного Героя

Шэнь Цинцю держал спину так ровно, как только мог. Он налил чаю Юэ Цинъюаню, при этом рука его не дрогнула, но для себя он не принёс чашки, потому, отставив чайник, чинно сложил ладони на коленях. — Могу я узнать причину вашего визита, шисюн? Юэ Циньюань посмотрел на него — в этом взгляде было нечто такое, что Шэнь Цинцю так и не смог до конца разобрать — и ответил: — Я всего лишь хотел проведать тебя, шиди, и спросить о твоём самочувствии. Твоя… болезнь выдалась куда тяжелее и тянулась многим дольше, чем ожидалось. И я, как твой старший брат, обеспокоен. Как сейчас твоё здоровье? Внезапный приступ неизведанной природы, сваливший Шэнь Цинцю, как подкошенного, стал предметом беспокойства не одного только Юэ Циньюаня. Шутка ли — несколько дней несчастный мучился в лихорадке, ещё несколько дней беспробудно спал, а после, придя в себя, потратил около месяца на восстановление. Причём, в первые дни он столкнулся с затруднениями в быту и нуждался в помощи, даже когда одевался и причёсывался, будто бы забыл, как выполнять эти простейшие повседневные дела. Взгляд Юэ Циньюаня содержал нечто более глубокое и многозначное, чем простая обеспокоенность. Столь праведным и светлым, полным веры и сострадания он был, и невольно Шэнь Цинцю подумал о том, что нет ничего удивительного в назначении человека с такими глазами главой школы. — Спасибо, что посетили меня, шисюн, — Шэнь Цинцю склонил голову, избегая этого взгляда, напоминавшему ему о являющих истину из-под пелены тьмы солнечных лучах. Пальцы его нежно гладили лежащий на коленях сложенный веер, затем слегка сжали его. Почему-то эта вещица внушала ему спокойствие. — Сейчас я привёл себя в надлежащее состояние и возобновил занятия. Вам больше не следует за меня волноваться. Юэ Цинъюань, наконец, попробовал чай и кивнул, довольный: — Я наблюдал за твоими занятиями со стороны. Ты был очень внимательным к своим ученикам и так хорошо рассказывал, что я заслушался. И уже тогда подумал, что мой шиди в полном порядке, однако, без словесного подтверждения от тебя не смог бы знать это наверняка. Услышав о наблюдении, Шэнь Цинцю немного смутился. Лицо его оставалось спокойным, но невидимые собеседнику за столиком пальцы сильнее сжали веер. Если Юэ Цинъюань считает, что Шэнь Цинцю хорошо наставлял своих учеников, то, должно быть, то занятие, которое он тайно посетил, было не одним из самых первых. Первые — по оценке самого Шэнь Цинцю — вышли какими-то скомканными. — Рад, что вам понравилось, — тихо сказал Шэнь Цинцю, — Однако, шисюн, я бы хотел попросить вас не устраивать мне впредь тайных слежек. Если вы пожелаете понаблюдать за моей работой, я буду рад продемонстрировать её в любое время. — Хорошо-хорошо, — Юэ Цинъюань улыбнулся. — Договорились. Скажи, шиди, твоё настроение тоже улучшилось в последнее время? Шэнь Цинцю не вполне понял смысла подобного вопроса. Он не считал нынешнее настроение необычно весёлым для себя, но… — Я чувствую себя намного лучше, чем в начале своего восстановления, — нашёлся с ответом он. Юэ Цинюань неспешно допил свой чай, а после Шэнь Цинцю проводил главу школы до выхода из дома и тепло попрощался с ним. Как только дверь за Юэ Цинъюанем закрылась, Шэнь Цинцю сделал несколько шагов от неё, оглянулся, а после этого согнулся в три погибели там же, где стоял, и закрыл лицо руками. Всё это время, пока у него был гость, он прилично держался, разговаривал и вёл себя достойно, как и полагает лорду пика. Но, видят небожители, как же тяжело это давалось! Жить чужой жизнью — совсем не то же самое, что брать на себя роль героя в игре, уж это Шэнь Цинцю обнаружил достаточно быстро. Усложняло его участь ещё то, что эпоха, в которую его занесло, была очень далека от его родной, и привычного в ней было ровным счётом ничего — повезло, что он хотя бы приблизительно понимал, «где» и «когда» оказался! В своём мире он носил имя Шэнь Юань и не имел особых целей в жизни. Родители много от него не требовали, а окружение заочно имело положительное мнение о нём. Родившись в обеспеченной семье, Шэнь Юань никогда не встречал того, что можно было бы назвать серьёзными трудностями. Закончив в школу, он поступил в университет, по окончанию которого остался в подвешенном состоянии и совсем не знал, что ему делать дальше. Поэтому большую часть времени, которого, как ему казалось, имелось в избытке, он проводил за развлечениями, львиную долю которых составляли видеоигры. «Путь Гордого Бессмертного Демона», повествующая, как следовало из названия, о жизни одного демона в заклинательском мире, была его любимой игрой. Любимой в том самом смысле, что он проходил её множество раз от начала и до конца, знал в ней едва ли не каждый пиксель, и время от времени возвращался в неё, чтобы погрузиться заново в полюбившуюся ему, пусть и не идеальную, историю. Тратя часы в виртуальных мирах, Шэнь Юань не стремился найти что-то в реальном, а просто ожидал, когда занятие, которому не будет скучно посвятить жизнь, снизойдёт на него откуда-то свыше. На его несчастье, так и случилось. Он сидел за своим компьютером, собираясь в очередной раз погрузиться в мир «Пути Гордого Бессмертного Демона», когда мама принесла ему баоцзы. Шэнь Юань поблагодарил её, а когда она ушла, тут же запустил в одну из тёплых булочек зубы — как раз имелось время подкрепиться, пока он создавал персонажа. Едва с этим кропотливым делом было покончено, и он щёлкнул на кнопку «новая игра», как кусок булки попал ему не в то горло. Шэнь Юань закашлялся, из его глаз потекли слёзы; он бил себя по груди, в которой разгорался беспощадный жар, исключающий любую возможность вдохнуть. Ничего не помогало, и даже закричать и позвать на помощь он не мог. Ему было страшно, как никогда в жизни, потому что всё происходило слишком быстро, стремительно кончался воздух, темнело в глазах, силы таяли с каждой секундой. Он повалился на стол, уже едва шевелясь, пытаясь то сделать судорожный вдох, то выкашлять чёртову булку, но лишь заливал слюной и слезами клавиатуру и мысленно надеялся, что кто-нибудь всё же услышит шум из его комнаты и придёт. Из динамиков ветер шелестел пиксельными листьями и травой; кажется, пели птицы. Перед глазами выцветали мутные, плавающие очертания комнаты. А затем и они исчезли, и ветер с птичьей трелью, и жжение в лёгких. Когда он очнулся, то снова услышал и ветер, и птиц. Они звучали как будто бы чуть дальше — и в то же время так близко, будто в одной комнате с ним. Боль в груди прошла, и дышалось легко. Воздух пах свежестью, росой и цветами. Открыв глаза, Шэнь Юань увидел склонившегося над ним обеспокоенного человека в традиционных одеждах. Так и закончилось его бытие недавнего студента, не знающего, как ему жить, и началось бытие учителя, который лучше всех должен знать, как жить другим. Шэнь Цинцю, в чьём теле он оказался, был неиграбельным персонажем, но имел большую роль в сюжете, да и попросту Шэнь Юаню нравился, поэтому тот много знал о нём. Но знать много, как выяснилось, недостаточно для того, чтобы успешно перенять на себя чью-то долю. К новому имени он привык довольно быстро, но со всем прочим не было так просто. Поэтому, наскоро разобравшись в ситуации, в которую влип, и, сообразив нехитрый план на первое время, новоявленный Шэнь Цинцю прикинулся прихворавшим и попросил у главы школы некоторую отсрочку, своеобразный больничный, дабы поправить здоровье. Юэ Цинюань, оказалось, почти безоговорочно верил ему и готов был позволить Шэнь Цинцю делать, что угодно. Это немало облегчило положение, но Шэнь Цинцю чувствовал вину за то, что он пользуется чужим доверием. Даже если это всего лишь персонаж из игры. Возможно, родители воспитали его слишком добрым человеком. Во время своего «больничного» Шэнь Цинцю панически, будто в последнюю ночь перед экзаменом, штудировал библиотеку, вызубривая материал, который ему нужно не только знать, но и преподавать, чем он никогда не занимался и даже не задумывался о подобном. Попутно впитывал знания об окружающем мире, который оказался намного больше, чем было показано в «Пути»: его историю, быт и занятия живших здесь людей, разнообразие местной кухни, последние значимые новости и прочее, прочее, прочее. Скоро он выяснил, что пик Цинцзин, который теперь был под его руководством, место разностороннее и специализируется не только на заклинательском мастерстве, но и на четырёх искусствах: музицировании на цине, игре в вэйци, каллиграфии и живописи. Значит, Шэнь Цинцю стоило хотя бы делать вид, что он является сведущим и в этих материях. А так же, будучи уважаемым, образованным заклинателем, научиться вести себя соответствующе. В итоге учиться пришлось очень многому. К его счастью, навыки способного студента никуда не делись, а знание игрового лора оказалось отличным подспорьем, так что его погружение в реалии нового мира шло не только быстро, но и незаметно для окружающих. Он будто бы не запоминал, а вспоминал важную для него информацию. Ещё он понемногу тренировался с мечом вдали от чужих глаз, и это тоже получалось очень неплохо. Лишь когда он стал уверенным в своих силах и знаниях, то приступил к работе: к своим первым урокам. С учениками пришлось знакомиться. Они все были подростками, кажется, самому младшему из них едва исполнилось пятнадцать лет. Их нельзя было сравнить с подростками его времени: все, как один, собранные, внимающие словам учителя, серьёзные, не позволяющие себе баловаться при учителе, достойные юноши и девушки. На Пик Цинцзин отбирали лучших — это он помнил из лора игры, а теперь видел воочию. Детей, конечно, напугало то, что учитель заболел настолько тяжко, что забыл их имена. Кажется, они даже побаивались своего переболевшего, изменившегося учителя. Он тоже их побаивался. Не самих учеников, а того, что они раскроют самозванца. Но дни шли, подмена оставалась необнаруженной, и Шэнь Цинцю чувствовал себя всё увереннее на своём новом месте. Неожиданно для себя он понял, что учительство начало приносить ему удовольствие. Скучать ему было некогда: он то вёл занятия, внимательно следя, чтобы его подопечные правильно держали меч или кисть, верно запоминали правила и декламировали стихи, то проверял работы, то поручал несложные дела — своеобразные квесты от обычного люда, что жил неподалёку от школы, — старшим ученикам. Иногда он считал необходимым позаниматься с тем или иным учеником отдельно, чтобы тот не отставал от остальных. А ещё нужно было хлопотать по делам пика. Чтобы у них было достаточно еды — воду и дрова ученики добывали сами, — одежды, лекарств, всего необходимого для занятий, а ещё, чтобы все строения выглядели прилично и содержались в порядке. В особенности его собственный дом. Так же Шэнь Цинцю не забывал про своих шиди и шисюна. Он приходил на каждое собрание лордов пиков, учавствовал в обсуждениях, высказывал своё мнение — не слишком выскакивая с этим вперёд, чтобы не рисковать засветить пробелы в знаниях, — и выдвигал свои предложения. Вдобавок, осмелев и распробовав на вкус путешествия по живописным землям (они оказались хлопотнее, но приятнее, чем их жалкое подобие по ту сторону монитора), он наведывался к другим лордам. Больше всего ему нравилось проводить время с Юэ Цинъюанем и Лю Цингэ. Даже несмотря на возможность быть раскрытым, в обществе этих людей он чувствовал себя спокойнее, чем с прочими. Лю Цингэ, лорд пика Ста Битв, оказался хорошим собеседником, несмотря на свой неприступный внешний вид. Словом, жизнь учителя оказалась очень насыщенной, даже порою чересчур, но нравилась ему. Не было бы ещё так сложно держать в голове всю эту тысячу мелочей! Он поднялся с пола и побрёл в свою комнату, бодро обмахиваясь веером. Едва он успел расположиться на отдых, как дверь постучали, и Шэнь Цинцю, покашляв, сказал: — Войдите! В бамбуковый дом вошёл ученик. Представ перед учителем, он склонился в почтительном приветственном жесте. — Юн Ань приветствует учителя! Шэнь Цинцю кивнул ему. В руках ученик нёс свиток, поэтому нетрудно было догадаться, зачем именно он пришёл. Юн Ань протянул свиток Шэнь Цинцю и неуверенно пояснил: — Учитель, этот ученик закончил своё произведение. Не желает ли учитель посмотреть его? Насколько Шэнь Цинцю помнил, он не поручал этому мальчику подобное «домашнее задание», а значит, то была собственная инициатива. Шэнь Цинцю принял свиток, к слову, довольно большой, и поинтересовался, прежде чем развернуть его: — Что это? Поэма? Выглядит внушительно. — Скорее, рассказ, — Юн Ань слабо улыбнулся. — Он про бродячего заклинателя. — Хорошо. Больше ничего не говори, мне интересно узнать самому. Заняв свой столик. Шэнь Цинцю подготовил для себя тонкую кисть и чернила, чтобы делать пометки на полях, после чего, наконец, раскрыл свиток. Рассказ так и назывался «О бродячем заклинателе». — Учитель не желает выпить чаю? — предложил ему Юн Ань, видимо, ожидая, что чтение займёт у Шэнь Цинцю много времени. — Желаю, — коротко ответил Шэнь Цинцю. — Только предупреди, когда принесёшь его, ведь этому учителю за чтением недолго забыться и не заметить, что ты вернулся. Позже он читал рассказ с чашкой чая в руке. А потом с ещё одной. И ещё. И ещё. Порой Шэнь Цинцю, в те редкие моменты, когда у него не было совсем никаких занятий, задумывался о своей жизни до того, как попал в любимую игру. Он вспоминал своих родных, скучал по компьютеру, по тому, чтобы вставать с кровати после полудня — на пике Цинцзин было принято просыпаться в час зайца — и по многим другим вещам, которых был теперь лишён. Иногда тоска становилась такой сильной, что Шэнь Цинцю хотелось расплакаться, чего, разумеется, не мог себе позволить. Ни в одиночестве, ни тем более перед кем-то. Юэ Цинъюань, вероятно, утешил бы его, но прежний Шэнь Цинцю ни за что бы не позволил себе плакать. Даже под пытками или корчась в муках перед смертью, коль скоро возможности такого исхода предоставлялись ему игрой. Шэнь Цинцю — уже нынешний — старался не думать о грядущих отнюдь не радужных перспективах (угораздило же вселиться в тело парня, которому сюжетом предписано несколько способов живописно сдохнуть!). У него и без того переживаний оставалось достаточно. Поэтому, когда приходила тоска, Шэнь Цинцю старался перетерпеть её, успокоить себя, смириться со своей участью и учительствовать себе дальше. В конце концов, после смерти он попал не в могилу и не в расписную урну, а в хорошее место, которое ему понравилось.