Дети

Николас с самого детства с восхищением и гордостью смотрел на цифры над своей головой. Пять детей. Однажды у него будет пятеро детей, которым он сможет дать столько любви и ласки, и тепла, и заботы, и!.. В такие моменты, когда, забывшись на мгновения, Ники предавался мечтаниям, часто рядом оказывался отец, чтобы в очередной раз его отчитать за безделье. Потому, спустя какое-то время, все еще горящий мечтами о большой и самой счастливой на свете семье — его собственной семье! — Николас начал сперва тщательно оглядываться по сторонам и прятаться где-нибудь от вездесущего родителя, лишь после позволяя себе отдаться в сладость грядущей жизни.    Лютер Хэммик всегда презрительно фыркал на все разговоры Николаса о таком большом количестве детей, но, когда парень, даже став старше, не прекратил эти разговоры, начал заводить разговоры о том, что видел девушку — дочь одного из постоянных прихожан в церкви, благочестивого господина — с, кажется, как он выражался, именно таким количеством. Возможно, только возможно, что так оно и было, но подросток Ники больше интересовался не ухаживаниями за Анжелой, милой и скромной девочкой с, и правда, пятью детьми в счетчике, а пусканием мысленных слюней на ее старшего брата. Господь бог, какой же произошел скандал, когда правда то вскрылась! Лютер орал, брызжал слюной и слал сотни и сотни тысяч проклятий на голову Николаса, обзывая его мерзким словом "педик" и кляня за одну только мысль о подобном грехе.    Когда Николас отбывал — а иначе пребывание там не назвать — в лагере на конверсионной терапии, пытаясь исправиться в угоду отцу, все, что держало его в руках, было цифрами над головой. Однако он не мог не заметить, как в один момент две из пяти палочек начали мигать. Было уже привычно, что периодически так делала одна, объясняя себе самому это тем, что, может, пятый ребенок будет болезненным. Или его не будет, когда придет время. Но две мигающие напугали до истерики. Мечты о счастливой семье рушились и осыпались.    Тогда же Николас Хэммик сдался. Ему стало все равно на терапию, на все, что делали с ним. Вернувшись домой, Николас принес извинения Анжеле и ее семье за позор, которым он их подверг. А потом еще год встречался с девушкой, пока... Пока учитель немецкого не вписал Ники на участие в тесте без объяснений. А затем Ники получил в руки билет, письмо от некого герра Клозе и рассказ про систему обучения по обмену, участие в которой сам же парень заслужил высшими баллами по тому тесту.    Герр Клозе, вернее, не тот, главный, отец семейства, а его сын Эрик, встретил Ники в аэропорту тогда. И Ники пропал в его глазах, шелке волос, мягкости и нежности голоса, чуть хриплом смехе и всегда ласковой улыбке. За год в Германии из почти мертвого в самом себе Николаса вновь вырос и расцвел мечтатель Ники. Он охотно делился с Эриком всем, но вот про свои детские мечты молчал, поглядывая по прежнему с волнением на мигающие уже три черточки.    Однако долго молчать и скрывать нечто такое было сложно слишком долго рядом с самым понимающим и поддерживающим человеком на всей планете. Эрик выслушал все-все о маленьком мечтающем о большущей семье Ники, о его страхах при виде мигающих черточек счетчика, выдержал и успокоил каждую истерику своего чувствительного парня, когда черточки вновь и вновь то пропадали, то появлялись заново. И хотя Эрик не упоминал количество своих черточек, Ники верил, что им все равно суждено быть вместе навсегда.   Последний год в школе в родной Колумбии Ники пережил только благодаря знакомству с Аароном Миньядом, своим кузеном, о котором он никогда и ничего не знал. И, хотя Аарон был таким же гомофобом, каким был его отец, он был все-таки несколько более поддерживающим и даже... понимающим, в каком-то роде. Бросать маленького кузена, которому, кажется, тоже жилось далеко не сладко, не хотелось, но Ники ждал Эрик и Германия. И Ники уехал.   А затем вернулся преувеличенно бодрый и позитивный первым же рейсом, узнав о смерти Тильды, о ранении своего еще одного маленького кузена, второго близнеца, Эндрю, и планах отца на опеку. Он сделал все возможное и даже немного незаконное, но через буквально пару недель он вышел из здания суда с официальным заключением о том, что Аарон и Эндрю Миньярды — его дети. Тогда же две из пяти черточек над головой оказались вычеркнуты. Ники безумно удивился, а потом весь вечер рассказывал об этом Эрику шумно и экспрессивно на смеси английского и немецкого. А Эрик слушал и подбадривал, уверял, что все в норме, а Ники справится в любом случае, ведь это его дети. Буквально. Это, конечно, даже развеселило. Как и обещание уже скоро увидеться.    Будни понеслись в диком ритме. Ники безумно скучал по Эрику, говорил с ним по телефону каждую свободную минуту и даже почти смирился с километрами между ними. Он устроился на работу, потом сменил на другую, на третью в кафе "У красотки", а затем перешел на следующую в бар "Райские сумерки", где смог работать вместе со своими маленькими кузенами. Жизнь налаживалась. И пускай Ники был совершенно один, а все это никак не напоминало его детские мечты о семье, он делал все возможное, чтобы Эндрю и Аарон не нуждались ни в чем, имели защищенное от всех и всего место, которое могли бы назвать домом хотя бы про себя, и надежды на счастливое будущее.    Арест Эндрю пугал даже больше, чем все полученные им в тот ужасный вечер. Ники уже и забыл, когда проливал столько слез, как тогда. Он был благодарен как никогда кузену, но не мог не думать о том, что уж лучше бы его забили до полусмерти, а не у Эндрю осталась условка. Однако за все его даже попытки это сказать неестественно веселому от таблеток Эндрю к животу прижимался кончик ножа, а карие с золотом смотрели на него слишком серьезно.   — Быть мучеником не весело, Ники, — так ему постоянно твердил Эндрю, а затем разражался безумным смехом. — Они получили по заслугам.  Ники качал головой, поджимал губы, а про себя обещал позаботиться о том, чтобы его кузен, его ребенок, однажды стал счастливым без имитирующих это чувство таблеток.    Университет Пальметто и возвращение к экси позволило Ники не только получить высшее образование за бесплатно, но и остаться рядом с семьей. Да, он все еще безумно скучал по Эрику, но готов был с этим смириться, пока они все еще созванивались и постоянно разговаривали обо всем, пока Эрик так смотрел на него во время их созвонов по видео и так обнимал во время своего приезда на Рождество.    А потом в их компании появился Кевин. Тот самый Кевин Дэй, мировая звезда, сын Экси... Еще один разбитый и потерянный ребенок по имени Кевин. Сколько бы Ники не шутил позже про свой "Список разрешенных знаменитостей", он прикипел к этому парню с несколько покореженным, но явно где-то там находящимся стержнем далеко не просто как к сокоманднику. Ники не возражал, когда Кевин стал частью их семьи, а потом, узнав лучше Кевина и его историю, долго плакал в трубку Эрику, когда еще одна черточка оказалась зачеркнута, ведь он так хотел, но не знал, как подарить Кевину так нужную ему любовь и поддержку. Он и с близнецами то, если уж говорить честно, не знал, как справляться и что делать. Иногда казалось, что он даже справляется, а потом случалось что-то, отчего все летело в тартарары.    И только Ники смирился заново, научился заново сдерживать плохие эмоции от глаз своей семьи без удушающего чувства внутри, как Эндрю приехал из аэропорта с новым сломанным ребенком. Нил пугался всего, дрожал и дергался даже от обычного разговора. Он смотрел на всех диким зверем в обычное время,  а затем прямо расцветал на поле. Он бегал с клюшкой и чертовым мячиком так, будто в них была заключена его жизнь. И даже после всех ссор, скандалов с другими членами его семьи, после ошибки Ники в Колумбии с тем поцелуем он все равно простил и пустил ближе к себе.    Ники не знал о Ниле ничего, кроме того, что он — такой же разбитый и покинутый всеми святыми ребенок, как каждый в семье "Монстров". В день, когда Нил около нескольких минут смотрел на него пустым взглядом и ломающимся  голосом спросил, правда ли Ники считает его другом, Ники проревел несколько часов, не сумев даже найти в себе силы, чтобы позвонить Эрику или хотя бы той же Бетси. Четвертая черточка оказалась зачеркнутой сама собой в тот же день, когда Ники дал себе еще одно мысленное обещание: он сделает все, чтобы еще один его ребенок стал счастливым.    Было больно, но Ники старался. Он проводил беседы о любви и отношениях с Нилом, танцевал с Аароном и Кевином в клубе, водил машину, когда Эндрю был не в состоянии, так бережно, чтобы ни один из его детей не пострадал, поддерживал всех и каждого, раздавая себя по частям для каждого из своих детей и не жалея об этом ни на грамм.    Ники знатно проебался, когда убедил в первую очередь самого себя, что нужен, правда нужен своим родителям, что они хотят его видеть на самом деле в своем доме даже... даже таким, каким он был. Но вместо этого пострадал Эндрю, вновь из-за него в опасности оказался и получил новые проблемы его ребенок. Ники не представлял просто, что бы он делал без Эбби, Ваймака и, в особенности, Бетси прямо сейчас. Он так сильно последний раз себя ненавидел только единожды: когда всего два года назад его избиения за углом "Райских сумерек" прекратились, а он заметил светлую макушку Эндрю и безумный огонь в его глазах, когда он молча избивал напавших.    Каждый день без Эндрю для Ники был... пустым от страха за него. Он то и дело смотрел на черточку с именем Эндрю на ней и выдыхал сквозь зубы, когда видел неизменную четкую полоску. Его бедный, сильный ребенок, вновь пострадавший из-за него и проходящий, наверняка, через очередные сложности...    Тогда Ники поддерживали члены их команды и мысли о том, как же он рад за хотя бы одного из своих детей. Аарон расцветал рядом с Кейтлин, отчего родительское сердце в груди Хэммика заходилось быстрым, счастливым стуком. А потом был банкет, на котором Ники испытывал безумную гордость за Нила и его отменный удар в лицо Рико. Он уже был в мечтах о каникулах, которые они проведут почти полной семьей.    Но Нил соврал и уехал в пасть ко льву. Кевин был необычайно бледен, Аарон, как и остальные старшекурсники, ни о чем не догадывался, а Ники чувствовал, что что-то не так. Он знал это. Видел по лицу Кевина и тому, как он отводит взгляд, как накосячивший ребенок. Понял по мигающей вновь то и дело черточке с именем Нила.    Те каникулы, какими бы веселыми в компании старшекурсников они не были, были, как ощущал Ники из-за постоянно сжимающегося в волнении сердца, просто отвратительными. Он никогда не считал так дни до их конца. Когда он увидел разбитого, изломанного, но все еще твердо и гордо держащегося Нила и не мог его даже обнять, приласкать и позволить забыться в своих руках, как это иногда бывало в семьях между детьми и родителями, Ники едва сдержал свои слезы.    А менее чем через пару часов они увиделись с Эндрю. Вновь раздробленным на мелкие кусочки и совершенно опустошенным Эндрю. И смотреть на него такого, слишком отчужденного, было больно. Ники проплакал на запасной лестнице в ту ночь несколько часов подряд, слушая увещевания Эрика о том, что он ничего не смог бы сделать, но сможет сейчас, продолжая стоять стеной рядом со своей семьей. И Ники срывающимся из-за слез голосом обещал ему это, обещал это себе, Вселенной и богу со всеми его ангелами.   В защиту своего звания родителя Ники заметил переглядки между Эндрю и Нилом. Да, может, далеко не сразу, но заметил. И на их отношения не ставил из уважения к ним обоим, хотя и хотел, конечно. И, казалось. жизнь налаживалась постепенно. Не без некоторых чересчур резких спусков, но налаживалась.    Ровно до одной из выездных игр в марте.  Ровно до игры, после которой устроили ужасную потасовку, в суматохе которой пропал Нил.  Ровно до игры, после которой Ники впервые после снятия с таблеток видел на лице Эндрю столько эмоций, но ненавидел себя за мысли, что лучше бы вместо этого отчаяния и страха там вновь было безразличие, но Нил сидел бы с ними в автобусе.    Сцена в мотеле через сутки после этой игры в присутствие агентов ФБР между двумя самыми израненными его детьми довела и без того легко ранимого Ники до слез. Однако даже в этом кое-что хорошее он все-таки смог найти. Двое самых пострадавших от этой жизни его детей были вместе, были поддержкой друг для друга и в итоге просто были друг для друга.    Ники никогда не знал, что сможет быть таким благодарным. Но с возвращением, теперь уже наверняка навсегда, их Нила, с официальным появлением этого чудесного ребенка с ними, в его жизни, в жизни его семьи, все пришло в движение. И, хотя некоторые механизмы и заржавели, прогнили частями, как отношения между близнецами, Нил смог даже их встряхнуть и дать новый виток движению. Чего стоила сцена с Аароном, после одной из игр бросившегося к Кейтлин, пока Эндрю смотрел на это с деланным безразличием! А уж когда стержень, который, несмотря ни на что, Ники видел в Кевине, обрел физическое подтверждение в виде Королевы на его щеке... Что ж, в тот день у обоих родителей Кевина — его родного отца, которым, вот шок, оказался их слишком уж часто хмурый Ваймак, и самого Ники — выступила слеза гордости.    Все они справились. И ничему и никогда Ники так не радовался...   — Так все же, Эрик! Сколько детей на твоем счетчике? — с горящими глазами допытывался Ники, прижимаясь со влюбленной и счастливой улыбкой к своему уже мужу Ники. Университет для него закончился, а его маленькая семья из четырех некогда переломанных детей разошлась по своим путям за положенным им счастьем. Ники сумел сдержать данное себе обещание.   — Один, мой ангел. Прямо, как остался у тебя, — мягко, как и всегда ему, улыбнулся Эрик, поглаживая по волосам мужа со всей лаской в своей душе. Он немного помялся, а затем все-таки заговорил дальше: — И я хотел спросить у тебя, готов ли ты... Готов ли ты к еще одному ребенку? На этот раз нашему общему. И мы начнем с совсем уж младенца и воспитаем его именно так, как ты когда-то хотел.   Эрик еще что-то говорил, будто хотел убедить Ники. А Ники же смотрел полными слез глазами на самого лучшего в свей жизни мужчину и беззвучно плакал, не веря, что и он наконец-то будет счастлив так, как мечтал в далеком детстве.   — Да, Эрик. С тобой всегда да.