Вперёд, в неизвестность

      Сколько Стайлз помнил свою комнату, она ещё никогда не казалась такой пустой. Вещей на полках, в приоткрытом шкафу, на столе поубавилось. Почти все они были разложены по сумкам и коробкам, занимавшим весьма внушительное пространство у двери. В распахнутое окно залетал жаркий ветер, однако даже без особенно чувствительного нюха оборотня сложно было не почувствовать лёгкий аромат осени, уже витающий в воздухе. Лето пролетает так быстро. Кажется, только вчера оно началось, отпустив школьников Бейкон Хиллс по домам, а вот уже и август на дворе. Будто только вчера старшеклассники на нервах штудировали учебники и конспекты, надеясь запомнить побольше информации, и с дрожью в ногах заходили в класс на экзамены (левой ногой, все дела). Словно недавно они, сияющие от гордости и облачённые в мантии, поднимались на сцену получать аттестат. Шапочки взлетали в воздух под весёлые крики. Лето, юность, счастье, свобода…       Стайлз вздохнул глубоко и упёрся руками в кровать, на которой сидел всё это время. Да, лето пролетело куда быстрей, чем он думал. Кажется, настолько скоро не заканчивались ни одни каникулы в его жизни. Парадокс? Не понятно. Захотелось в сотый раз перебрать собранные вещи, но пришлось держать себя в руках — не стоит ему опять зависнуть на несколько часов, перебирая каждую памятную штучку, и нарушить хрупкий порядок, с трудом воцарившийся в коробках. Пусть тут и самое необходимое, объём от этого меньше не стал. Интересно, многого ли ему не будет доставать в первое время? И тут уж будет не так просто взять и поиграть в любимую стрелялку, убранную за ненадобностью в ящик. Или нельзя будет провести очередное расследование на любимой доске, повидавшей столько сверхъестественного, сколько не приходилось, стоит верить, ни одной её соратнице по ремеслу. Да и вообще просыпаться не в своей комнате, а в общажной, которую придётся ещё и с кем-то делить, идти не на родную любимую кухоньку, молчаливую свидетельницу его первых кулинарных подвигов, а к чёрту на куличики…       Сердце снова сбилось с ритма. Вот ведь не вовремя! Когда в душе поселился такой раздрай, Стайлз не мог сказать. Ну, первую трещину его спокойная (относительно) жизнь дала ещё с обращения Скотта, так что… Но нет. Именно это он начал ощущать, наверное, в тот самый, последний учебный день. Семена тихой тоски прорастали в нём с «Не-не-не. Это что, последний день? Я как-то даже разочарован». С дрожащим брошенным вслед убегающим друзьям «Постойте же! Народ…» С погасшим светом в классе, который, в следующем учебном году уже не увидит их. И, конечно, с отданными Скотту родным джипом и ключами. И это всё как-то давило. Начинающий психолог-самоучка, боже, да даже самый обычный человек, обладающий зачатками мозга, сказал бы, что это обыкновенный переходный период, момент разрыва старых связей, страх перед неизвестностью. Стайлз, до ужаса умный парень, и сам это прекрасно понимал. Вот только облегчения это не приносило.       Было больно, грустно и тоскливо. В приближающейся осени чувствовалось что-то серое и беспросветное, а ещё тяжёлое, как бетонная плита. И, что самое паршивое, было непонятно, как избавиться от этого. Портить настроение друзьям совсем не хотелось, и ведь осталось не так уж и много времени вместе до окончательного разъезда по университетам, и там уж видеться они будут не столь часто. Не будет школы, в которой сталкиваешься каждый день. И, да, кажется, он зашёл уже на семьсот-чёрт-знает-какой круг самокопания. А что, если это действительно их последние настоящие совместные воспоминания? Начнётся новая жизнь, появятся новые знакомства, и они все как-то окажутся по разные стороны? Как рассказывал папа.       Стайлз чуть не заскулил и еле удержал порыв вцепиться в волосы и потянуть изо всех сил. Да, он готов был признаться хотя бы себе, что боялся. Поступить в Вашингтон, в академию, было его мечтой, но, во имя всех волчьих богов, как же страшно и тяжело было сделать первый шаг к ней! Забавно даже. Пройдя столько дряни в этом городишке, хлебнув горя и боли даже не ложкой, не половником, а нехилой такой кастрюлей, он не мог отпустить это место. Ему до одури не хотелось отпускать своё детство, свою привычную жизнь. Здесь же его дом. Никогда ещё не приходилось уезжать так далеко и так надолго. Придётся учить новые дороги, пейзажи за окном будут незнакомыми, а родные люди — за много миль.       Вот такая ловушка Джокера. Мы так мечтаем поскорей вырасти, стать взрослыми, а потом понимаем, насколько страшно идти вперёд, во взрослую жизнь. Будто по лесу в темноте наугад. И ещё неизвестно, где страшней. Парню казалось, что он стоит, чувствуя, как сгорает за спиной старый, но крепкий, мост его прошлого, и не может решиться сделать первый шаг на укутанный туманом хлипенький мост будущего.       Ему отчаянно, жутко была нужна помощь. Хоть кто-то. И один вариант у него всё же был. Поговорить с тем, кто всегда в итоге мог его понять и не осудить. — Уверен, что ничего не забыл?       Джон еле сдержал улыбку, увидев, как сын вздрогнул и чуть не подпрыгнул, будто перепуганный кролик. Кто бы мог подумать. Его мальчик уже собирает вещи и уезжает учиться. Как так? Поверить сложно. Ведь, кажется, не так давно он был крошечным малышом, завернуты в тёплое одеяльце, которого шериф с трепетом в первый раз взял на руки, молясь, чтобы не уронить. Словно вчера только учился ходить, шёл в первый класс. А теперь перед ним молодой мужчина, смелый и сильный, уже успевший справиться с тем, что большинству и не снилось.       Наверное, у каждого любящего родителя появлялось порой странное желание, чтобы его ребёнок так и оставался ребёнком. Вряд ли, конечно, кто-то захочет вечно нянчится с месячным младенцем, но вот каждый день открывать глаза и видеть милого младшеклассника или забавного неуклюжего подростка… Да, и чтобы до конца дней шёл один и тот же сценарий. Провожать детёныша в школу, спрашивать про отметки и ходить на родительские собрания. И чтобы экзамены и колледж вечно оставались где-то там, за горизонтом, и комочек счастья всегда был рядом, под боком, принадлежащий только тебе и никому больше в этом мире. Друзья не в счёт, это так, временная аренда.       Но время неумолимо, и вот, пришла пора Джону, скрепя сердце, отпускать сына на волю, давя такую сильную родительскую ревность. Ту, которая требовала сгрести сына в объятия и захлопнуть дверь перед носом у жизни, по-детски сказав «Обойдёшься и без него, мне самому нужнее». К сожалению, приходилось признать, что он упустил многое из жизни своего мальчика. Может, где-то и не по своей вине, но факт есть факт. Это было одной из причин, по которым шериф старался всё свободное время, какое находил в последние недели, провести с сыном. Ничего, отоспаться и побыть в одиночестве он ещё успеет. Можно смело сказать, что всего через несколько дней после отъезда уже заскучает по вечной болтовне, так что лучше насладиться ей сейчас, пока есть шанс.       Сегодня с самого утра Джона преследовало какое-то странное чувство. Казалось, что он должен что-то сделать, но не совсем понятно, что именно. Но одно было точно: дело в Стайлзе. Поэтому мужчина и зашёл в комнату, решив найти все ответы там. Помещение было до странного пустым, непривычно просторным без множества вещей, обычно валявшихся то тут, то там. И сын, сидевший на кровати, выглядящий потерянным, как пятилетний малыш в огромном торговом центре. Стоило ему поднять взгляд, как шериф сразу всё понял (глаза Стайлза всегда говорили даже лучше, чем любые слова). Присел рядом и накрыл ладонью тонкое бледное запястье. — Ох, ребёнок. Давай, рассказывай, с чего ты такой кислый.       На самом деле, догадаться было не так сложно. В конце концов, Джон когда-то и сам был мальчишкой, которому предстояло оставить позади школу открыть дверь в новую жизнь, хоть в это и сложно поверить. И уж ему-то понятно, насколько порой тяжело оставить прошлое и идти дальше. Горький опыт, но без него в этом мире не обойтись. Стайлз не стал играть в молчанку (уже знак, что всё серьёзно) и, вздохнув, сказал: — Знаешь, мне кажется, что… Вот чёрт! — свободная рука сжалась в кулак и хлопнула по простыне. — Честно, мне просто страшно, пап.       Шериф молчал, давая возможность выговориться. В этот момент он особенно остро почувствовал, как ему не хватает Клаудии. Конечно, она не смогла бы полностью забрать у сына все сомнения, но вероятно, нашла бы нужные слова, чтобы его утешить. У неё всегда получалось. Да, каким бы хорошим отцом он не старался быть, его сын многого так и не получил: материнскую любовь не заменить. Но это не значит, что Джон сдастся. Ради жены и Стайлза он сделает всё, на что способен человек. — Я тебя понимаю, Стайлз. Это нормально. Сын посмотрел пристально и пододвинулся чуть ближе. — Я не понимаю, что происходит. У меня в душе только недоумение. Я до сих пор не могу это осознать. Ладонь Джона аккуратно легла Стайлзу на затылок и аккуратно притянула к крепкому плечу. — И ты боишься, что потеряешь связь со Скоттом, Малией и остальными? Что потеряешь друзей?       Парень судорожно кивнул несколько раз, прикрывая глаза и глубоко вздыхая. Так Джон и думал. Он помнил тот разговор, во время которого рассказал, что не общается ни с кем из одноклассников. Говорят, что друг познаётся в беде. Это очень даже верно. Но не меньшим испытанием для отношений является расстояние. И Стайлз это прекрасно понимал — его ребёнок всегда был до чёртиков умным. — Ты, мне кажется, уже даже поговорил об этом со своими друзьями. Но это не успокоило тебя, я ведь прав? Ответ даже не требовался. — Малыш, — начал Джон, крепче прижимая сына к себе, — вы с друзьями прошли через такой ад, какой многим даже не снился. Конечно, теперь ваши отношения чуть изменятся. Но это совсем не значит, что вы потеряетесь. Я же вижу, насколько вы нужны друг другу. Мой случай — отнюдь не показатель, поверь. Вы справитесь. Ещё, уверен, сильней дружба будет. Стайлз, словно котёнок, потёрся щекой о плечо отца и посмотрел ему в глаза так наивно и открыто, что тот не сдержал улыбки. Детёныш, какой же его сын ещё детёныш. — Чувствую себя хуже, чем могло бы быть, если бы я вздумал полетать на паутине Человека-паука. Серьёзно, он, конечно, крут, но такая подвешенность нервирует. Я просто не чувствую почву под ногами. О, если этот парень начал шутить и появились отсылки к комиксам, значит, ситуация налаживается. Это уже лучше. Значит, всё не просто так. — Стайлз, я понимаю. И больше скажу: я чувствую то же самое. И чувствовал, когда сам уезжал. Это нормально, ребёнок. Ты буквально оставляешь позади столько лет жизни и идёшь строить свою судьбу. Впереди новые люди, новые места. Ты не знаешь, что тебя ждёт, и это тебя пугает. Неизвестность всех пугает. — Знаешь, я раньше хотя бы знал, что у меня есть школа. А там Скотт, Лидия. Да даже тренер! — воскликнул парень и задышал немного чаще, — А теперь я вообще ни в чём не уверен! Джон только покачал головой. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Стайлз понял, насколько его отец нервничает. Нужно действительно стать для сына опорой, в которой он так нуждается. — Конечно. Оставлять прошлое в прошлом страшно. Но это не значит, что ты не справишься. Не стоит бояться, пока даже не попробовал начать. Как только ты привыкнешь, этот страх пройдёт. Ты не обязан проходить всё это в одиночку. Ты найдёшь опору, и так страшно уже не будет. Поверь, я сам через это прошёл. Атмосфера в комнате немного разрядилась. У Джона остался последний козырь в рукаве. — Всё будет хорошо, Стайлз. Сын положил голову на чужое плечо и тихонько спросил: — Обещаешь? Шериф только улыбнулся, обнял сына и поцеловал в лоб. — Обещаю, малыш.       Стайлз тихо шмыгнул носом и, прикрыв глаза, прижался к отцу покрепче. Тяжёлый камень на душе стал немного легче. Да, может быть, его ждёт ещё немало трудностей, но когда его это пугало, его, человека, который учил самоконтролю своего друга-оборотня, бегал от канимы и сражался с настоящими психопатами? Никогда.       Джон Стилински всегда знал, о чём говорил. И раз он сказал, что всё будет хорошо… Нет причин ему не верить.