Феномен клана...

      Двое детей переводили дыхание, сидя на траве тренировочного полигона. Девочка перевязывала растрепавшийся хвост слегка влажных от пота волос, мальчик недовольно чесал заживающую ссадину на коленке.       — Эй, Какаши! — воскликнула Акане. — Не чеши, сдерешь! А оно еще не зажило…       Продолжая беззлобно ворчать, она встала, подошла ближе и с силой дернула закатанную штанину мальчишки, спуская ее до щиколотки и скрывая тем самым ссадину от его беспокойных рук. Он уже было открыл рот, чтобы возмутиться такой бесцеремонностью, но девчонка, заметив сквозь маску движение его челюсти и губ, даже не дала ему начать:       — Ты мне еще потом спасибо скажешь, — поучительным тоном продолжала она, воздев к небу палец. — Вот заживет окончательно, появится под коркой кожа, тогда и отковыряешь. А пока — терпи!       — Хмпфф, — то ли выдохнул, то ли фыркнул в ответ он, — знаешь же, что чешется…       — Знаю, — кивнула она, — потому и останавливаю, как и ты меня совсем недавно, — губы растянулись в улыбке, и Акане была уверена, что под маской увидела ответное движение улыбающихся губ.       — Ты сегодня хуже занимаешься, — сменил тему Какаши, — очень отстаешь от меня.       — Это ты за последние четыре дня сильно улучшил свою скорость, а не я хуже заниматься стала, — немного обиженно, но вместе с тем и восхищенно ответила девочка, чуть надув губы.       — Это одно и то же, Акане… — на выдохе произнес он. — Если ты отстаешь от меня, значит, ты тренироваться стала хуже. Чем ты занималась на этих выходных? Ты уделяла тренировкам такое же время, что и обычно? — внимательные темные глаза, казалось, видели ее насквозь, и Акане, покраснев, подняла руки вверх, всей своей позой пытаясь сказать лишь одно — «Сдаюсь!»       — Да, ты прав… — чуть растянув последнее слово, произнесла она. — На выходных был день рождения моей мамы, и я потратила кучу времени на подарок и подготовку. Еще и папа в это время оказался на миссии, и все пришлось делать самой.       — Неужели это заняло так много времени, что ты сократила тренировки почти вдвое? — изогнув бровь, удивился он.       — Да, прикинь! — немного раздраженно ответила та, с трудом признавая свои слабые стороны. — Понимаешь, папа приготовил маме подарок заранее, новое праздничное кимоно, с вышивкой… Такое, как она любит, в общем. Мне нужно было только украсить дом, положить папин подарок на мамину тумбочку и сделать свой подарок. И если с первыми двумя пунктами проблем не возникло, то последнее…       —…стало трудной задачей, — закончил за нее Какаши.       — Ага, — поддакнула Акане, теребя кончик своего хвоста. — Своих денег у меня пока нет, купить ничего не могу. Готовить я пока умею только простые блюда, а несложный завтрак как-то не тянет на полноценный подарок. Ну, я и решила, что подарю красивый букет из цветов, которые сама насобираю, мама такое любит. А я тебе говорила, как у меня обстоят дела с уроками икебаны…       — Да, помню, ты там вторая с конца по успеваемости, — лениво усмехнулся Какаши, тут же едва не став жертвой меткости своей подруги. Он опасливо поглядел на кунай, воткнувшийся в землю в полусантиметре от его ладони.       — Это я промахнулась, если что, — как бы между делом отметила Акане, ковыряя травинку вторым кунаем. — Так вот, как ты мне только что напомнил, в составлении букетов я полный тупик, хуже некуда просто. Я больше половины дня собирала цветы и пыталась составить из них что-то приличное, — девочка сердито вздохнула.       — И… получилось? — осторожно поинтересовался мальчик, не желая злить или расстраивать подругу.       — Ага, конечно, — поморщилась она. — Мне помогла наша одноклассница, — уже более спокойно призналась Учиха, глубоко вдохнув и выдохнув. — Надо было сразу помощи у кого-нибудь из девчонок попросить.       Минуту они сидели молча, разглядывая белые кучевые облака, проплывающие в вышине.       — Черт, как же я ненавижу все эти девчачьи предметы, — снова нарушила тишину Акане. — Было бы намного лучше родиться мальчишкой.       — Верно, еще и писать стоя можно, — очень серьезно сказал Какаши и посмотрел на подругу.       Она уставилась на него. Оба намерены были держаться до последнего, но уже через секунду от девочки послышался сдавленный смешок, а через две секунды оба хохотали во всю мочь, завалившись на теплую сухую траву.       — Но ты не переживай, — отсмеявшись, продолжил маленький Хатаке, — кто-то «р» не выговаривает, у кого-то совершенно нет вкуса, как у тебя… Все могло бы быть куда хуже.       — Есть у меня вкус, мне только икебана не удается! — возразила она.       — Для составления икебаны нужен вкус. Раз не удается, то у тебя его нет, — он пожал плечами.       — Хфф, язва! — выдала Акане.       — Хмф, вредина! — не уступал Какаши, вертя в руке ее кунай.       — Ладно, язва, продолжим тренировку? — уже намного более мягко произнесла девочка, поднимаясь на ноги.       — Да, о тренировке, — сказал он, тоже вставая. — Раз ты отстала, тебе нужен дополнительный стимул.       — Хм, и какой же? — заинтересовалась она.       — Сейчас расскажу. Так, дальше у нас по плану два кумите и два соревнования на меткость. Если проиграешь в трех заданиях из четырех, отрезаешь свой длинный хвостище. Такой вот негативный стимул, — довольный своим предложением, он замолчал.       Акане, нахмурившись, обдумывала сказанное. Все казалось вполне логичным, кроме одного…       — А что будет, если я выиграю во всех четырех заданиях? Должен же быть и позитивный стимул.       — Здраво, — кивнул Какаши, соображая, что бы такое предложить. — Может, я тебе тогда шоколадку из дома принесу? У меня есть, я такое все равно почти не ем, а ты очень даже любишь.       Глаза Акане заблестели при мысли о сладостях, но так легко противопоставлять еде свои длинные красивые волосы она точно не хотела.       — Не, не то, слишком неравноценно. Да и ты тогда, как проигравшая сторона, никак не страдаешь, — девочка поскребла ногтем нос, побегала взглядом по тренировочному полигону и хитро улыбнулась. — Давай, если я выиграю все четыре состязания, ты расскажешь, почему носишь маску. Потому что раньше по этому поводу я от тебя ничего, кроме «потому» и «надо» не добилась.       Акане проследила за реакцией друга, но он подозрительно быстро и легко согласился.       — А еще ты ее снимешь ненадолго, — добавила она и наткнулась на упрямый, недоверчивый взгляд. — Ну, ты чего, Какаши? По сути, ты ведь ничего от проигрыша даже не теряешь, в отличии от меня, обязующейся обрезать волосы, которые очень давно отращивала.       Она во всю смотрела на него своими большими темными глазами. Какаши отметил, что в ярком солнечном свете была видна очень темная, коричневая радужка, а в левом глазу едва заметно притаилась золотистая крапинка. Ее взгляд выражал искреннее детское любопытсво, такое чистое, что противостоять ему было почти невозможно. Мальчик вздохнул и, хоть и нехотя, но согласился.       — А что будет, если ты победишь дважды, и я — дважды? — спросил он, пристегивая подсумок.       — Давай, чтобы мы старались изо всех сил и не сводили все к ничье, в этом случае оба должны будем делать то же, что и в случае проигрыша? То есть я обрезаю волосы, ты — вся это ерунда с маской. Идет?       — Идет.       Солнце начинало клониться к закату. Вымотанные Какаши и Акане сидели на траве, привалившись к спинам друг друга, и пытались отдышаться. Одежда в некоторых местах была порвана, на коленках и локтях красовались новые ссадины и царапины, а по вискам стекали капельки пота.       — Черт… — подал голос Какаши, поворачивая к подруге голову.       — Ага. Мы два идиота, Хатаке, — озвучила его мысль Учиха, тоже повернувшись. — Мы все же умудрились досоревноваться до ничьи…       — Слушай, — поначалу запнувшись, произнес он, — если тебе прям очень дороги волосы, можешь не резать. Все равно ничья, какая разница? И про мою маску забудем.       — Э, не-е, так не пойдет, — упрямо протянула Акане. — Уговор есть уговор!       Она подняла с земли кунай, протерла его о штанину Какаши (за что получила гневный, но абсолютно безобидный из-за усталости взгляд и вялые словесные возмущения) и одним быстрым движением разрезала толстый хвост. Алая лента тонкой шелковой струйкой скользнула вниз. В руке теперь девочка сжимала срезанные черные волосы, которые едва заметно отливали фиолетовым в лучах заходящего солнца.       — Я все, — констатировала факт Акане. — Теперь ты.       Хатаке, чуть замешкавшись, все же стянул с лица маску и теперь наблюдал за реакцией подруги.       — Хм, — она вскинула брови, — обычное лицо. Ты даже симпатичный. И родинка смешная, — девочка хихикнула, ткнув пальцем подбородок Какаши совсем рядом с упомянутой родинкой.       Друг смутился, и Акане впервые увидела, как он заливается краской.       — Ладно, так почему ты ее носишь? — она взглядом указала на кусок ткани, теперь болтающийся на шее мальчика.       — Когда я был младше, я был очень стеснительным, — начал рассказ он, — и даже выходить из дома куда-нибудь с отцом становилось настоящей пыткой. Он многое перепробовал, чтобы перебороть это во мне, но в итоге предложил надеть маску и выйти в ней. Я попробовал. И эту стеснительность как рукой сняло, когда люди перестали видеть большую часть моего лица, — он неопределенно дернул плечом и слегка повернул голову вбок. — Эта стеснительность все еще осталась, ты и сама видишь, все лицо покраснело. Хотя это уже не настолько сильное чувство.       Акане медленно кивнула, переваривая давно интересовавшую ее информацию, а после подняла взгляд обратно к лицу друга и спросила:       — А почему ты так стеснялся и стесняешься? Такое редко когда бывает просто так.       — Я сам не знаю. Точнее, не уверен, — Какаши еще раз повел плечом и взлохматил пятерней растопыренных пальцев волосы на затылке, — но папа как-то раз рассказывал, что к нам однажды приходили пара его знакомых и нечаянно напугали трехлетнего меня. Я тогда вообще больше месяца за дверь дома не хотел выходить, потом стало получше, но проблема осталась.       Учиха продолжала таращиться на него. Хатаке повернулся к ней и тоже глядел в ее лицо, весь красный и немного потерянный.       — Ну, так, можно надеть маску? — вопросил он, изгибая бровь.       — А, да, конечно. Извини, — смущенно произнесла она. — Я засмотрелась, — и хихикнула, чем еще больше смутила уже натянувшего маску Какаши.       — Знаешь, — начал он, когда они брели в сторону своих домов, — я очень рад, что ты оказалась в моем классе. Ты единственная из них, кто примерно равен мне по знаниям и способностям. Чтобы развиваться без тебя, мне бы пришлось тренироваться со старшими ребятами. Однако есть ты, и ты не даешь мне расслабляться, иногда делишься новыми выученными техниками, и совместные тренировки дают очень хороший результат, — он искренне улыбнулся, сощурив свои темные глаза.       — То же самое могу сказать тебе, — улыбнулась в ответ Акане, размахивая в такт шагам сжатыми в кулаке обрезанными волосами.

***

      — Мам, пап, я дома, — послышался высокий детский голос, и через минуту Акане оказалась в просторной кухне, шлепая по деревянному полу босыми ногами.       — Наконец-то, — улыбнулся статный мужчина, сидящий за столом. — Миюки, накладывай порцию побольше для Акане.       — Сама знаю, они ж часто с Какаши вот так по полдня проводят на тренировках, — женщина поставила перед дочерью большую миску риса, сверху которого красовалось мясо в соусе.       Запах был восхитителен, а уж после долгой физической и умственной работы, казалось, мог свести с ума, настолько аппетитным и манящим он был.       — Папа, это ты сегодня готовил, да?! — с восторгом спросила девочка, получив в ответ утвердительный кивок.       Больше она тянуть не стала и принялась за еду, пробормотав уже с набитым ртом трудноразличимое «итадакимас». Около ее миски упало несколько рисинок и пара капель соуса. Мать присоединилась к трапезе, аккуратно и неспешно орудуя палочками. Посреди стола красовалась тарелка спелых абрикосов, в чайнике на плите был кипяток, в воздухе витал аромат тушеного мяса, и все в доме словно бы располагало к уютному расслабленному вечеру: глава семейства на миссию отправится только завтра вечером, мама утром уйдет на работу в мясную лавку, младший брат уже час как посапывал и пускал слюни в свою маленькую подушку, около лампочки порхали пара залетевших на свет мотыльков, отбрасывая тени на стены. Мужчина немного тревожился. Он как-то говорил о том, что очень уж велика напряженность вокруг Страны Огня, и все это может перерасти в войну, однако сейчас на его суровом лице разгладились морщинки, и он мимолетно думал о том, какие у его жены мягкие прохладные ладошки, и гладил ее запястье большим пальцем.       Акане, разделавшись с основным блюдом, выбрала несколько крупных абрикосов и безжалостно расправилась с ними своими белыми зубами, среди которых в первом ряду явно недоставало одного: он и так шатался, а сегодня на тренировке он выпал окончательно и бесповоротно после меткого удара светловолосого мальчишки. Девочка периодически проводила языком по десне и мечтала, чтобы все зубы скорее сменились на коренные, потому что изрядно нервировали едкие шуточки друга по поводу ее «сногсшибательной улыбки». Правда, сразу после этой фразы она его с ног как раз таки сшибла, отомстив за выбитый зуб. Выпадение молочных зубов Какаши было незаметно под маской, он всегда выглядел в ней одинаково, и временами это преимущество раздражало Акане.       — Эх, — вздохнула Миюки, поправляя выпавшую из пучка прядь, — а все же жаль, что ты волосы обрезала, такие длинные и красивые были. У меня в тумбе так и лежит твой хвост.       — Они у меня и так красивые, — вставила свое слово дочь, доедая последний абрикос. — И вырастут еще длиннее. А свои обязательства всегда надо выполнять, да и спор был действенным — выкладывалась я по полной тогда.       — Кстати, еще не очень поздно, почему Какаши не зашел? Поужинали бы вместе. Все лучше, чем вчерашний обед разогревать, да и компания неплохая, — произнес мужчина, шумно отпивая чай.       — Не, у него отец завтра с миссии возвращается, он дом прибирать побежал, чтобы не расстраивать Сакумо-сана, — пояснила Акане, вставая, чтобы выбросить абрикосовые косточки. — В другой раз как-нибудь зайдет.       Тут девочка широко зевнула, прикрыв рот ладошкой, и почувствовала, как ее начала накрывать блаженная усталость, которой очень способствовал полный желудок.       — Сходи почисть зубы да спать ложись, а то сидя здесь заснешь, — посоветовала женщина, подметив состояние дочери. Та кивнула и послушно поплелась выполнять сказанное, полностью довольная прошедшим днем.       Акане, несмотря на усталость, почему-то не могла уснуть. Что-то тяжелое, неспокойное ворочалось где-то в груди и не давало окончательно провалиться в сон. Учиха протерла глаза, взглянула на спящего младшего брата и встала с кровати, намереваясь сходить за стаканом, как вдруг услышала доносящиеся с кухни голоса. Родители еще не спали, причем говорили о чем-то очень серьезно и, как смогла разобрать девочка, это касалось и ее. И хоть она и доверяла своим родителям, любопытство взяло верх…       Когда вода отшумела, босые ноги дочери прошлепали до спальни, а посуда давно стояла вымытая на своих местах, Миюки достала токкури с саке и пару сакадзуки, тарелку с маринованными овощами на закуску, а также положила на стол уже распечатанное и прочитанное письмо с пометкой «Академия шиноби». Супруги разлили друг другу саке, молча понемногу отпили и проницательно вгляделись друг в друга. Первой начала женщина:       — Мы оба уже это прочитали, Хаджиме. И должны что-то решить.       — Да, милая, ты права… — он отпил еще немного из сакадзуки. — И Сакумо-сану наверняка прислали подобное письмо. Я, на самом деле, давно ждал чего-то подобного, — мужчина подхватил палочками немного маринованного дайкона и отправил себе в рот. — Акане и Какаши сильно обходят своих сверстников, и будь ситуация более отчаянной, как, например, в разгар военных действий, их двоих уже сейчас сделали бы генинами. Неудивительно, что ее со всеми ее знаниями и умениями хотят переводить в выпускной класс. Кроме того, очевидно, что вот-вот начнется война, и деревне теперь как никогда нужны шиноби.       — Я тоже это понимаю, — женщина нахмурилась, пережевывая кусочек бутылочной тыквы. — Просто она еще такая маленькая…       — Но уже очень сильная, — заметил Хаджиме, — она намного сильнее меня в ее возрасте, намного сильнее меня десятилетнего. Что уж говорить, я в свои почти сорок — чунин. Акане еще до двадцати лет может дослужиться до джонина…       — Если не погибнет где-нибудь на миссии, на войне совсем маленькой, — тревожно произнесла Миюки, но тут же морщинки на ее лбу немного разгладились. — Хотя нет, она и вправду умная и сильная, да и малышей генинов на очень опасные миссии не отправят… Я думаю, несмотря на все наши переживания, нам все же стоит подписать разрешение на ее перевод в выпускной класс. Она будет расстроена, если мы откажем. Думаю, и Сакумо-сан поступит также. Не хочется разлучать ее с Какаши, они так хорошо дружат.       — Да, дорогая, ты умеешь принимать верные решения, — он сосредоточенно и нежно смотрел на жену, — но давай подождем до утра и предоставим ей право выбора. Вдруг она сама не захочет торопить события? Да, маловероятно, но все же…       — Согласна. Хотя я и так знаю, что она ответит, — на последнем слове женщина улыбнулась. — Только бы с ними все было хорошо. На следующий год Кента поступает в Академию, и я так волнуюсь за него… Хоть он и не показывает таких выдающихся способностей, как сестра, для своего возраста он умен и силен, явно выше среднего и…       —…и это значит, — продолжил за нее Хаджиме, — что ему будет грозить гораздо меньше опасностей, чем Акане, с его простеньким «выше среднего». Он закончит Академию, когда будет на два-три года старше нашей дочери, да и он сможет пробудить Шаринган, в отличии от нашей девочки, а это сильно увеличивает шанс на выживание. Не спеши беспокоиться за сына, Миюки. Еще не время.       — Да, время беспокоиться за Акане.       Она пересела на стул, стоящий рядом с мужем, и крепко обвила своими хрупкими руками большую мускулистую руку супруга. «И почему мы живем в такое неспокойное время?» — пробормотала она, утыкаясь в его плечо.       — Пойдем спать, — он поглядел на сонное лицо жены, погладил ее по голове с собранными в пучок волосами и поцеловал в лоб, — тебе рано утром на работу. И, как будешь вставать, разбуди и меня, приготовлю завтрак.       Миюки в ответ рассеянно кивнула.       — И не беспокойся попусту. Все будет хорошо, так или иначе. Знаешь, я еще научу Акане готовить свои фирменные блюда, талант к кулинарии у нее явно от меня, — мужчина произнес это с неподдельной гордостью. — Ты же пробовала ее омлет? Он идеален, и это в пять лет! А что будет в двадцать пять при правильном обучении… Мы оба растолстеем, если она будет долго жить с нами!       Хаджиме негромко рассмеялся, супруга улыбнулась, глядя в его просветлевшее лицо, и зевнула. Взрослые встали, убирая посуду, еду и остатки саке и даже не заметили, как маленькая легкая тень скользнула обратно в спальню. Ложиться в постель стоит вовремя, пусть завтра и выходной.       Акане уснула, поборов возбуждение от услышанных новостей.       Какаши повесил половую тряпку сушиться и удовлетворенно оглядел комнату: все чисто и аккуратно, как и в других, ведь эта была последней. Спать очень хотелось, но сейчас было самое время для позднего ужина, и мальчик поставил на плиту тарелку с супом, а сам опустился на стул около стола. На столе лежало одно-единственное письмо, еще не распечатанное. Маленькому Хатаке ни к чему было вскрывать его, он и так знал, о чем учителя из Академии могут написать его отцу — о преждевременном переводе в выпускной класс, ведь ни в дисциплинарных нарушениях, ни в отставании в учебе Какаши никто обвинить не мог. Таланты помогали усваивать большой объем новой информации, а долгий нелегкий труд на тренировках приносил свои плоды, и мальчишка стал не только лучшим в своем классе, но и обходил многих генинов. Осознание своего явного превосходства над большинством — менее талантливым, менее трудолюбивым, менее сильным большинством — приятно грело душу. А еще вызывала улыбку уверенность, что родителям Акане прислали такое же письмо, ведь они были почти равны, хоть в этом «почти» и одерживал победу Хатаке.       Пар от тарелки наполнял ноздри приятным запахом и теплом, успехи в обучении радовали, погода за окном была тихой и спокойной, но где-то внутри что-то тревожно замирало. Так бывало всегда перед самым возвращением отца с миссий: Какаши, вопреки всей своей вере в Сакумо и почитанию его, боялся, что однажды тот не вернется с миссии, а потому каждый раз с замиранием сердца ждал, когда в окно станет видна светлая шевелюра родителя, а потом в прихожей послышится шорох снимаемой обуви… Как бы себя мальчик ни успокаивал, беспокойство никуда не уходило, пока отец не возвращался домой. Это не мешало спать, не мешало учить и тренироваться, но непременно присутствовало фоном каждую секунду и окрашивало любую положительную эмоцию новым оттенком, делало ее более бледной и скудной.       А еще в подобные вечера или утра в доме было невыразимо пусто. Ни звука шагов, ни шума воды, ни шороха одежды… Ничего, абсолютно ничего. Изредка можно было услышать что-нибудь с улицы, но вслед за этим снова наступала тишина, еще более звонкая и более мрачная, чем раньше.       Сегодня то гнетущее чувство было немного сильнее обычного, но Какаши предпочитал списывать его на усталость, ведь с Сакумо все в порядке, он обязательно придет домой завтра утром, и все будет как всегда, будет хорошо… А пока стоило ложиться спать.