***
Прогулки среди цветущих деревьев каждой весной уже стали какого-то рода традицией. Или, скорее, неотъемлемой привычкой. Хоть и все эти душистые лепестки уже давно не казались чем-то восхитительно волшебным и завораживающим, как раньше. Они стали приторными, едкими каплями мутного раствора, от которого начинали болеть не успевшие затянуться раны... но это было необходимо для их заживления. Небо было таким же красочным, запах цветов — таким же ярким и ароматным. Прямо как в тот день... Грустно усмехнувшись, мужчина подошёл к одному из самых больших деревьев здесь. Именно под его ветвями он обычно любил предаваться воспоминаниям — тёплым, но колким, жгучей крапивой опаляющим бедное сердце... Но в этот раз укромное местечко оказалось занятым. И кому вдруг понадобилось именно это дерево? Вокруг ведь множество таких же. Вот же... Хотел было окликнуть, сказать что-то с явной ноткой возмущения, как вдруг незнакомец заговорил первым. Но такой ли уж незнакомец? — Наконец-то ты пришёл... — этот голос можно узнать из тысячи таких же потерянных и разбитых. Одна лишь фраза пробрала до дрожи, заставила задержать дыхание. Будто нож вонзили в спину. — ...Хифуми. Он обернулся. Из-за растрёпанных красных волос показались те же бледные черты лица, изнеженные яркой палитрой закатного солнца, те же голубые глаза с пролегшими под ними глубокими тенями... и та же улыбка... Шок. Ступор. По всему телу будто бы прошёлся ток, заставляя каждую его клеточку застыть в немом ужасе. Изанами пытался сказать хоть что-то, но все слова, которые только были у него на уме в этот момент, застряли в горле. Что... Что он тут делает? — Д... Доппо?.. — только и смог выговорить он, широко распахнутыми глазами наблюдая за сидящим. С того самого дня... он ни капли не изменился. Был точно таким же, каким Хифуми его и запомнил. — Я и не ожидал, что ты будешь рад меня видеть... — после недолгой паузы снова заговорил Каннонзака, подавшись вперёд и встав на ноги. — Ты так старательно пытался не думать обо мне... Извини... Мне не стоило вот так просто появляться в твоей жизни снова... Его голос вдруг зазвучал сдавленно и тихо. Парень виновато склонил голову, пряча растерянный взгляд. Такой неуверенный, пугливый... как и всегда был. — Что ты, я просто... не верю своим глазам... — поспешил переубедить его Хифуми, подойдя чуть ближе. Сердце бешено колотилось с ужасающей силой, грозя проломить к чертям грудную клетку. Дыхание сбилось, говорить было трудно. Но от своего же молчания становилось тошно: сотни, тысячи мыслей роились в голове, и абсолютно каждая сводила с ума. — Это ведь правда ты? Глупый вопрос. Доппо же стоял прямо перед ним, разговаривал с ним! Хотелось броситься ему на шею с радостным смехом, потрепать по голове, покрыть лицо короткими, горячими поцелуями... Хотелось, приложив ладонь к его груди, почувствовать, как трепетно бьётся его беспокойное сердце. Но что-то останавливало. Его ведь не должно здесь быть... Его вообще не должно быть. Он же... Каннонзака покачал головой, снова грустно улыбнувшись. — Это я. Но я... не совсем то, что ты мог бы ожидать. Сам понимаешь... — пытался подобрать он слова, сложив руки перед собой и всё-таки несмело подняв глаза. Они были... совсем пусты. ...давно мёртв. Каждый раз это напоминание одним движением вспарывало швы, которые Изанами неустанно наносил на свою истерзанную душу. В голове всплывали воспоминания о том самом дне, когда он подхватил эту неизлечимую болезнь, от которой глубокие раны поверх старых шрамов не переставали кровоточить, когда осознал, что никогда больше не услышит его, не увидит, не почувствует... когда остался совсем один в опустевшем зале после похорон. Просто невыносимо... Но он снова и снова брал в руки иголку с нитками, пытался исправить эти помехи, что уже не починить... Жаль, что нельзя заменить "поношенное" сердце на новенькое и целое, как это бывало с одеждой. А сейчас почему-то хотелось отдать это всё на самотёк. Позволить ранить себя ещё больше. Самому разрезать швы. — Так... много времени уже прошло, — неловко заговорил Доппо, явно пытаясь разбавить нависшую тишину. — Да уж, — тут же ответил Хифуми, легко усмехнувшись. — Столько всего изменилось, знаешь. Я даже успел привыкнуть к тому, что ты... — на то, чтобы выговорить вертевшиеся на языке слова, он не нашёл в себе сил. — ...ко всему этому, в общем. — Ага... — тот же внимательно изучал его взглядом, подходя всё ближе и ближе, но с некой осторожностью, будто бы боясь спугнуть. — У тебя так отросли волосы... — его рука потянулась к лицу, чтобы кончиками пальцев ухватиться за светлую прядь. Но Хифуми не почувствовал ожидаемого тепла его рук. И холодными они не были. Не были привычно слегка грубоватыми, но и нежными тоже. Они были... никакими. Прямо как хрупкий лепесток сакуры, случайно задевающий кожу, но тут растворяющийся среди сотни таких же. От этого вдруг стало... так больно. Будто бы подтверждение тому, что он — лишь фальшивая иллюзия. Тусклый огонёк надежды совсем угас. Стало так темно... Некуда идти, не за что хвататься. Но в то же время теплились воспоминания. О его коже, прикосновениях, о его влюблённом взгляде, о румянце на его щеках... О нём живом. Судорожный выдох резко вырвался из груди, заставив Доппо одёрнуть руку. По щекам текли слёзы. И их никак не получалось остановить... Оставалось лишь обхватить руками свои же плечи и слегка согнуться под неосязаемой тяжестью. Больно, больно... Как же больно. — Ох... Прости... — произнёс Каннонзака тем же виноватым тоном. — Нет-нет, я в порядке... — замотал головой тот в попытке заверить любимого в том, что беспокоиться и впрямь не о чем. Но сам понимал, что звучит это ни капли не убедительно, ведь он только сильнее начал плакать. — Правда, в порядке... Нет. Он был совершенно, совершенно не в порядке. И не будет. Всё это время Хифуми прятал свою боль глубоко в себе, глушил её повседневной рутиной. Лишь в одиночестве изредка давал волю эмоциям, хоть оно и давило на него. Всё это время его будто бы кормили тонкими, холодными лезвиями, а он их послушно сглатывал, не в силах сопротивляться и кричать... Сам не заметил, как Доппо уже прижал его к себе, гладя по спине. Снова молчание. Но оно уже не так сильно терзало. Скорее, успокаивало. Придавало сил, чтобы обнять того в ответ и, собравшись с мыслями, снова улыбнуться и наконец заговорить. — Не хочу уходить отсюда... — еле слышно прошептал Изанами, уткнувшись тому в плечо. — Надо. Тебя ведь там ждут, — парень вдруг отпрянул, но оставил руки на уже почти не дрожащих плечах. ...Но всё это время израненное сердце грела одна мысль: в нём нуждаются. И он будет от всей души смеяться, дышать полной грудью, пока может приносить другим счастье, которое у самого отобрали. И всё это время... Хифуми жил. Пусть и страдал при этом. Но это ведь тоже жизненный этап, так? Тем более, давно уже пройденный... И он будет продолжать. — И я... — Доппо посмотрел ему прямо в глаза. Хоть они и не были "живыми", но были... такими родными. Как и его тёплая, полная нежности улыбка. — ...тоже всегда буду ждать тебя здесь, Хифуми... Его лицо, его руки, его голос... всё вдруг стало таким далёким. Словно растворялось в печальных призрачных лучах заходящего солнца и сладком аромате мёртвых цветов...***
Звон будильника заставил моментально раскрыть глаза и присесть на кровати. Мертвенно-белые стены, едва попадающий на них утренний свет, нагло пробивающийся через задвинутые шторы, звенящая тишина, уже ставшая привычной. Да, это была его комната. Всё как обычно, но... Зачем он опять ему снится? Раньше такие сны были мрачными и пугающими. Сыпали соль на кровоточащие раны, как и сейчас, но ощущение было... другое. Будто на разодранную кожу небрежно, заботливо наклеили пластырь. Мало обнадёживает, но всё равно почему-то приятно и успокаивающе. Но даже это не остановит застывшие на глазах слёзы. Изанами спрятал и без того заплаканное лицо в ладонях, содрогаясь от несдерживаемых рыданий. Всё ещё одиноко, всё ещё тоскливо... но уже, наверное, давно не так больно, да ведь? Вскоре успокоившись, он обессиленно упал обратно на смятую подушку, устремив опустошённый взгляд в потолок. Хифуми уже давно свыкся с этим. Принял как данность. Но в этот раз его не отпускало щемящее чувство, засевшее где-то глубоко в сердце. Будто бы, проснувшись, он потерял свою любовь... снова. Хотелось верить, что подобный сон когда-нибудь повторится. Где не будет места для страха и боли. Где будут яркие краски вместо той чёрной пропасти, в которую он когда-то бесконечно падал... Где он будет ему улыбаться.