You’re my heavy drug

Звонок громкий и пронзительный. Трелью он раздаётся в квартире Грома, когда стрелки часов уже перевалили за двенадцать. Игорь не спал, только вернувшись со смены. Продолжал ждать Сергея; они договорились, что тот заберёт майора с работы. В камере домофона Игорь видит Разумовского, едва стоящего на ногах, покачивающегося и явно уже не трезвого. Решение открыть дверь было мгновенным, столь резким, что Гром сам удивился своей неоправданной спешке. Серёже требуется помощь. Исключительно инстинкты. Разумовский заваливается ему на руки, стоит только потянуться к ручке. Запах от него исходит резкий и химический. Такое ни с чем не спутать. Особенно человеку регулярно проводящему аресты наркодилеров. Задрав голову не сопротивляющемуся Сергею, Игорь с ужасом обнаруживает зрачки, суженные и дрожащие, не реагирующие на неяркое освещение в прихожей, по сравнению с тёплым и довольно светлым на лестничной клетке. У Разумовского зрачки практически всегда расширены сильнее, чем у нормальных людей. Глаза нездорово поблескивают, склеры их покраснели. Разумовский безвольной куклой виснет на его плечах. У Грома ускоряется пульс. Желание вызвать скорую кажется оглушительно сильным, вслед за сердцем выпрыгивая из груди. Серёжу в таком состоянии он видит впервые. Дрожащими руками тот укладывает рыжую голову Сергея на диван, сдергивая кофту. Он дышит. Грудь медленно вздымается, сводящих тело судорог нет. Игорь смотрит на бледные, обколотые руки. Ещё бледнее, чем обычно. Словно мел или гипс. Синяки на коже Разумовского оставить довольно легко, это Игорь уяснил для себя, когда только начал встречаться с ним. Всё тело усыпано мелкими язвами. Внутренняя сторона правого локтя точечно покрыта пятнами-ссадинами и синеющими гематомами. Но Серёжа правша. — Игорь? — сонно хрипит Разумовский, пытаясь сфокусировать взгляд. — Забавно… меня так накрыло, раз я тебя вижу. На Сергея больно смотреть. Не тошно, а именно невыносимо тягостно. При взгляде на него ком в горле встает, который сглотнуть никак не получается. С чего он вдруг решил обколоться вдрызг? Так, что глаза закатываются и едва ли пена изо рта не идёт. Что если это не первый его раз? — Я звоню в скорую, Серый. Сейчас, — голос непривычно угрожающий и наступающий, словно у родителей, пытающихся научить неразумное чадо жизни. Разумовский не реагирует ровным счётом никак. Серёжа, находясь в прострации, тянется «здоровой» рукой куда-то вверх, трогает воздух, пропуская сквозь пальцы. Глаза прикрывает. Запах его по квартире разносится быстро, появляется желание открыть все окна нараспашку и высунуть туда голову в попытке надышаться. Не поможет. — В моих видениях мы обычно счастливы. Почему ты сейчас такой..? Я что-то сделал не так? — Разумовский находится в неадекватном состоянии, но слова его, удивительным образом, все ещё складываются в осознанный текст. Речь заторможенная. Игорь медленно начал успокаиваться, видя Серёжу перед собой живым. В экстренную службу позвонить необходимо. Гром знает, что с наркоманами в больницах обходятся не лучшим образом: с вечным пренебрежением и халатным отношением. Но лучше уж так, чем позволить ему обкалываться самопальной дрянью во вшивых подворотнях, спуская с рук. — Где ты обдолбался? — пытаться выяснить у такого Сергея детали — все равно, что метать бисер перед свиньями. Бесполезно. — Мммм, а ты не похож на галлюцинацию. Я не помню, — будто пьяно мурчит Серёжа, растягиваясь на тахте. — У тебя болит что-нибудь? Не тошнит? Хочешь водички? — невпопад спрашивает Гром, нетерпеливо и беспокойно ерзая на месте. — Мне хорошо сейчас. Я ничего не хочу. Хочу с тобой в обнимку заснуть и долго-долго лежать потом, — Игорю больно. С пальцем на кнопке набора медиков слушать бред Разумовского. Сине-красные мигалки скорой помощи разрезают ночную тьму. Оглушительная сирена разрывает тишину спального района Петербурга. Врачи поднимаются на этаж, распахивая незапертую дверь квартиры. Серёжу укладывают на носилки. Гром хочет поехать с ним, но его останавливают со словами: «Кем вам приходится пациент?». У Разумовского глаза, кажется, расширяются, тот хлопает светлыми ресницами, пытаясь понять, что происходит. Игорь не уверен, что поступил правильно. Не уверен, что сможет приехать в больницу хоть раз, дабы увидеть Сергея. Не сможет. Заснуть ночью не получалось. Его не покидал эфемерный запах. Он будто въелся в кожу и обои. Грому ещё никогда столь же сильно не хотелось закурить как сейчас. Он прикрывал глаза, на короткое время падая в объятия сна. Что если Серёжа там уже мёртв? Нет, Игорь не сможет его похоронить. Вопреки ранним суждениям, на следующее утро, после бессонной ночи, Гром появился в отделении, в которое вчера увезли Разумовского. Протиснуться ему помогло удостоверение и слова о необходимости допроса подозреваемого. — Прости меня, — первое, что вылетает из уст майора при входе в палату. Лёжа под капельницей, Серёжа моментально реагирует на шум, поворачивая голову и хмуря брови. — Ты поступил правильно, — тон необычно холоден, а интонация отсутствующая. Преданная. — Не стоит извиняться. Я знаю, зачем ты пришёл. Хочешь спросить, где именно меня накачали до потери сознания? Расстаться хочешь? Так вперёд! Зачем тебе в близких нужен нарик вроде меня? Сдашь меня ментам сразу после выписки отсюда, да? — Успокойся ты, — Гром подходит ближе, но не решается взаимодействовать с телом Сергея вербально. — Не хочу я тебя бросать, особенно в таком состоянии. А вот узнать, кто это сделал с тобой, очень хочу. Разумовский смотрит на него размыто, будто не осознавая сути вопроса. Промаргивается после, взгляд фокусируя. — Никто. Я сам. Не первый раз шныряюсь, просто к тебе раньше в таком виде не приходил. Наводку я не дам, — Серёжа замолкает на пару десятков секунд, будто переваривая только что сказанное самим же собой, и, наконец, добавляет: — Не строй из себя героя, Игорь. — Боишься их? — из такого Серёжи показания тащить довольно легко; он измотан вчерашним вечером, трезв и не способен врать. Это неэтично. Игорь полностью отдаёт себе отчёт в своих действиях. Разумовский в смятении прячет глаза, бледнеет, затем опять багровеет. У него всегда была такая реакция, но сейчас она кажется ещё ярче, чем обычно. — Н-нет! — скомкано отзывается Сергей. Гром же ещё больше убеждается в правильности вопроса. Разумовский начинает дышать резче под пикание автомата, измеряющего пульс. — Боишься потому, что они могут прийти по твою душу. Я прав? — Да, — скрепя зубы ответил Разумовский. — Но наводку я не дам, потому что иначе мне будет ещё хуже. Не надо было тебе приходить сюда. — Мне нужно было увидеть тебя. Убедиться, что с тобой все хорошо после вчерашнего, — Серёжа молчит, в нерешительности кусая и без того кровоточащую губу. — Давай расстанемся? Я хочу расстаться. Ты не сможешь быть рядом, когда я буду лечиться от зависимости. Ты бросишь меня в самом тяжелом моменте моей жизни. Мне будет больно. Я не хочу. Игорь в кой-то веки поразился восприятию мира Сергея. Считать период восстановления худшим, даже не думая о моменте, в который он начал принимать. Тогда ему явно было намного хуже, но Гром не брался судить. — Я тебя не брошу, — Игорь замолк, глядя на тяжело дышашего Разумовского. На несколько секунд у него будто отключился всякий рассудок. Захотелось повиснуть у Серёжи на шее и гладить того по рыжим волосам, говорить, что никуда не уйдёт и не бросит. — Зачем? — Расставаться зачем? — недопонял Сергей, отводя взгляд. — Нет, — мотает головой Гром, подходя к Серёже и поглаживая того по щеке. — Обкалываться зачем? Нюхаешь зачем? — Тебе все причины озвучить? — Да! Что я сделал не так? Когда ты начал принимать? — Не ты. Это не твоя вина. Это всё я, всё я. У меня ворох разных болезней ментальных, таблетки и героин помогают. Правда. А ты был рядом, всегда был рядом, любил меня, уделял мне время. Я тебя очень люблю. Не знаю, за какие подвиги ты мне достался, потому что человек я дерьмовый. Ты же бросишь меня во время лечения. — Не брошу, но ты должен сделать кое-что, чтобы меня не турнули с работы, — Игоря действительно могли уволить, но он сам сомневался, что Прокопенко будет готов пойти на такое из-за одного прокола. Не факт, что об этом вообще знают. Хотя, в их отделе слухи всегда бегут впереди человека. По сути своей, это манипуляция чистой воды. — Дать наводку? — догадливый какой. — Верно, — майор ведёт рукой дальше по лицу Сергея, наблюдая за изменениями его мимики в эту секунду. — Тебя правда могут уволить из-за этого? — Разумовский нервно сглатывает и промаргивается быстро. Ждёт ответа, перекатывая вязкую слюну во рту. Игорь быстро кивает, убирая ладонь с Серёжиной щеки. Отдёрнул, как от огня, уже после подумав, что это, вероятно, было слишком резким. — Они никогда долго не сидят на одном месте. Если ты хочешь успеть накрыть их, лучше делать это сейчас. Прачечный переулок, дом 9. Они сидят в подвале. Пожалуйста, сделай так, чтобы я не пожалел об этом. Они узнают, что я сдал их. — Не узнают. Я тебе обещаю. Я постараюсь сделать так, чтобы никто не вышел на тебя, — Игорь наклоняется к снежно-белому одеялу, беря руку Сергея, не стесненную капельницей, в свои. У Разумовского были ледяные пальцы. Прижавшись губами к ладони, Гром легко поцеловал их. — Мы пройдём через это вместе. — Обещаешь? — Обещаю, — майор на этом отстранился. Игорь ушёл попрощавшись, но так и не сказав заветного и ожидаемого Серёжей: «Я люблю тебя». Схватить распространителей удалось в последний момент. Повязали их исключительно по наводке Разумовского. Сергея, тем временем, колотило в приступах озноба из-за ломки. Хотелось раскроить себе череп. Он не мог спать. Тело била крупная дрожь. Серёжа не мог есть и пить, его трясло. Игорь стал приходить чаще, иногда ночуя на свободной кровати в палате. Разумовский плакал и срывался в первые дни, он стал слишком тревожным и раздражительным. На второй день начались сильнейшие боли мышц. Ему хотелось лежать, но он не мог расслабить тело, Сергею казалось, что боль уйдёт, стоит лишь встать, но она усиливалась. «Достань мне дозу! Пожалуйста! Я сделаю все, ради тебя. Я не хочу жить». «Я здоров. Я излечился. Игорь, поехали домой». Но это должно закончиться. Симптомы сильной ломки не спадали на протяжении 8 дней. Серёжа увядал на глазах. Смотреть на это было больно и тягостно. Игорь проклинал себя, но не мог сделать ничего с его состоянием. Разумовский не пил и не ел уже неделю, стремительно теряя массу тела, не мог спать по ночам. Его мучали реалистичные и невероятно жуткие сновидения, от которых он вскакивал в холодном поту. Спустя две недели бессонных ночей и дневных агоний Разумовского выписали. Он потерял массу, блеск в глазах, был сильно измотан, но жив и относительно здоров. Теперь Гром стал тщательнее следить за Серёжей. Наркотическая ломка все ещё давала знать о себе, даже через месяцы, резкими болями и навязчивым почёсыванием вен. Игорь сдержал обещание.