Исчезнувший

      Тени от большого клёна падали на кровать, качались, будто живые.       — Нил?       Эндрю открыл глаза и замер, собираясь с мыслями.       — Да? — Нил продолжал лежать на боку. Он так устал, что даже не укрылся одеялом, а просто лёг с Эндрю в обнимку.       — Ты всегда будешь со мной?       Нил тихо засмеялся и сказал на ухо горячим шёпотом:       — К-конечно. До самой смерти.

***

      Утро девятого марта напоминало и предыдущее, и любое другое утро. Светило солнце, стояла тёплая весенняя погода и птицы о чём-то пели. Все готовились к новому дню. Все, но не Эндрю.       Он тихо сидел на кухне в общежитии и курил: волосы у него были взъерошены от бессонной ночи, глаза покраснели, а лицо напоминало белый холст, сквозь который под глазами едва просвечивали каппиляры. Эндрю потерял счёт времени. Сколько он сидел вот так? Час, пять часов, день или два?       Он не заметил, как вошла Рене. Не заметил, как она заставила его более-менее прилично одеться, умыться, вывела на улицу. Не заметил и других лисов, которые пытались подбодрить его.       А к полудню погода оставалась всё такой же мерзкой. Светило солнце. Птицы пели. Люди сновали туда-сюда, будто у каждого из них взаправду были важные дела. У Эндрю же дел не осталось: тренировку он пропустил, и вряд ли придёт туда в ближайшем будущем, с последней пары ушёл.       Он остановился у перехода, потому что на светофоре загорелся красный. Сам Эндрю никогда бы не стал бросаться под автомобиль, но ему не жаль водителей, нет. Он вообще случайно подумал об этом. Глупые мысли! Глупый Нил! Да с чего бы ему… Не сейчас, когда ещё остался шанс, что всё будет как прежде. Не сейчас!       До больницы Эндрю добрался быстро, но с удивлением обнаружил, что не помнит, как туда пришёл. Он постарался собраться, когда подходил к стойке регистрации, он был в своём уме, когда зашёл в лифт. Но у него подкосились ноги и он едва не упал без сознания, когда подошёл к палате.       Машина пищала равномерно и медленно. Воняло лекарствами; Эндрю зачем-то обернулся — оказалось, всё это время с ним шёл какой-то медик. Лечащий врач. Эндрю слегка напрягся, но его выслушал. Затем его оставили наедине с ним.       — Идиот… — Эндрю глубоко и тяжело вздохнул, его кулаки сжались и разжались. Голоса хватало только на шёпот. — Идиот, идиот, идиот…       Он схватился за голову. Ничего в палате не отвечало ему. Рядом, с гипсом на обеих ногах и левой руке, с капельницей на правой, лежал Нил, но и он молчал. Внезапно он решил стать тихоней, поиграть на чьих-то чувствах. У него очень не вовремя открылся талант держать язык за зубами.       Эндрю несколько долгих мгновений стоял как истукан и всё никак не мог понять, на самом деле это происходит или ему нужно открыть глаза и всё станет как раньше?       — За что, Нил?       Ему правда хотелось задать этот вопрос: «За что». Он мог бы спросить «Как так вышло, что под машину бросился другой идиот, а пострадал ты?» или «Почему ты сделал это?». Ответа всё равно не последовало. Эндрю рухнул на колени перед его койкой. Он больше не находил в себе сил предаваться страданиям стоя. Голову он положил рядом с рукой Нила, руку подложил себе под лоб. Сначала ему захотелось вслух обозначить границы, он уже представил касание пальцев…       Эндрю не боялся ни крови, ни смерти, когда это касалось кого угодно, кроме одного придурка. Он бывал на кладбищах, он знает, как выглядят надгробия, а потому мёртвым он Нила представить никак не может. Пусть сдохнет кто угодно и когда угодно — плевать, но только не его Нил. Его Нил реабилитируется, откроет глаза, встанет с постели. И что, что его сбила машина и проволокла за собой ещё несколько метров?       — Ненавижу тебя! Ненавижу! Слышишь?! Скажи хоть слово, хоть одно, хватит…       Аппарат в палате безжалостно продолжал равномерно, медленно пищать. Эндрю по-настоящему почувствовал себя бессильным, впервые за многое время. Уже во второй раз он не смог защитить Нила, теперь от него ничего и не зависит. Повисла угнетающая тишина. Сквозь стекло закрытого окна на койку падали тени от клёна во дворе, которые качались, будто живые.       Вопреки сопротивлению самого Эндрю, его воображение начало рисовать страшную картину: вот вековой клён; в его тени, на кладбище Хармони-Хилл стоит каменная плита некого Натаниэля Абрама Веснински.       — Я пришёл к тебе, видишь… я не оставляю тебя… и ты меня не оставляй.       Натаниэля? Нет, как же так? Натаниэль ведь умер уже давным давно! Кто посмел бы осквернить его могилу этой чёртовой надписью «Натаниэль»? Там лежит Нил. Его Нил. Эндрю готов был вычеркнуть ножом неугодную надпись и наскрести сверху: «Нил Джостен».       Послышалось недовольное мычание. Аппарат тревожно запищал. Эндрю так резко поднял голову, что у него заболела шея.       — Ненавижу тебя больше всего на свете, — прошептал он медленно и почувствовал, как глаза становятся влажными.