— Шуа, давай на море?
— Когда ты выздоровеешь — обязательно.
Море он так и не увидел, а Хон все же уехал.
Докём болен и ему ничего не помогает, а Хон всегда находился рядом со своим «другом». А вот тут остановочка. Они не обговаривали ничего, но просыпались в объятиях друг друга, обменивались сонными улыбками, медленно целовались и иногда это перетекало в опасную близость.
Джошуа чувствовал. каждое касание младшего наполняло его холодное сердце такими тёплыми чувствами, а запястья покрывались маленькими гелиопсисами, которые парень скрывал длинными рукавами толстовки и натягивал до самых кончиков пальцев, чтобы сокмин точно-точно ничего не увидел.
А что сокмин? Чем он болеет? Джошуа не знал, а врачи говорили о том, что это — великая тайна, которую сам парень попросил скрыть от старшего.
— Кёми, — зовёт ласково сонного парня, прижимаясь ближе на узкой больничной койке.
— Да? — отзывается с полузакрытыми глазами. Мило. Всё, что делает Сокмин — мило.
— Почему от тебя пахнет цветами, а не больницей? — приближается к лицу младшего и нежно целует в кончик носа, а потом и в родинку на щеке, заглядывает, пытается прочитать ответ.
— А, это… Кондиционер для белья такой.
— Хорошо.
Ещё один цветок и рвотный позыв, потому что лепестки немофила режут горло, щекочут и просят выйти наружу. Джошуа вскакивает с кровати и подхватывает слабое тело на руки, чтобы побыстрее донести до туалета.
— Ты как, Кёми? — прислушивается к звукам за дверью, ведь парень не разрешал быть рядом с ним в такие моменты, говорил, что сам справится и это пустяки.
— Всё хорошо, Су! — почти пропевает и наконец выходит из уборной.
Они валялись в кровати почти весь день, а вечером было принято решение посмотреть фильм. Джошуа уже не выгоняли из больницы, он прописался здесь так же, как и Докём. Правда болезнью стал один очень милый и солнечный парень, который сейчас увлечённо разглядывает экран ноутбука и совсем не замечает, как его разглядывают. Острые черты лица казались мягкими, когда тот улыбался, а родинка на щеке была любимым местом для поцелуев у старшего. Хотелось уберечь Сокмина от этого мира, который точно бы разочаровал и разбил его, поэтому Джису решил дать волю чувствам и сжал такое родное и хрупкое тело в своих объятиях.
— Хочу забрать всю твою боль, — умоляюще шёпотом говорит парень другому на ухо, — я так хочу облегчить тебе жизнь, но я не знаю как.
— Шуа, давай на море? — кончиками пальцев касается экрана, где была картинка вышеназванного моря. «Точно, мы же смотрим фильм про моряков» — хмыкает и отмечает джошуа у себя в голове, тянется за поцелуем, останавливаясь в паре сантиметров от губ младшего.
— Когда выздоровеешь — обязательно, — целует, улыбается в родные губы и крепче сжимает в объятиях.
— Хён! Ты же можешь договориться чтобы меня отпустили на пару дней? — вымаливает докём уже на утро.
— Могу, но не буду. Тебе нужен покой, а не такая длительная поездка до моря. Свежий воздух бы не помешал, но тебе нельзя так долго быть без лекарств, Кёми, — обнимает со спины и легко касается губами за ухом, почти мурлычет от удовольствия и тепла, ощущая горячую кожу.
— Я скоро буду как новенький!
*
Так проходит два месяца. Сокмин вымаливает у всего персонала отпустить его хотя бы на пару дней съездить к морю, говорит о сопровождении Джису, но все попытки заканчиваются нотациями. Болезнь забирает последние силы у младшего, разговоры становятся трудными, перемещаться по больнице парень может лишь опираясь на стену или на Хона, который так же заботливо кормит его с ложечки.
Очередное утро. Джису сонно улыбается, не открывая глаз, обнимает Сокмина крепче, но не чувствует ничего в ответ. Запястье ноет и новый гелиопсис выглядывает из рукава. Сонливость сняло как рукой.
— Кёми? — шёпотом, ласково, словно кота на улице. Ответа нет, как и прекрасной утренней улыбки, предназначенной лишь для него одного. Джошуа всё понял, как и цветы, которых с каждой минутой становится всё больше.
*
— Ханахаки, — говорит лечащий доктор Сокмина, когда они встречаются в коридоре, — он любил вас.
— Я его…тоже, — Джошуа показывает запястья, — ему они идут. Солнечные дети, — с болью в сердце вспоминает улыбку
своего солнца.
*
У Джису не было ни друзей, ни родителей, поэтому «плакаться в жилетку» он мог только самому себе. Так проходят дни, недели, а следом и три месяца. Парень принял решение.
— Кёми, прости, что только сейчас я здесь, но без тебя, — долго смотрит в небо, кусая губы до крови в попытках не разрыдаться прямо здесь, перед младшим, — надеюсь, твоя душа была здесь или сейчас рядом со мной. Я скучаю. Я понял, как сильно влюблён в тебя. Твои гелиопсисы очень красивые и подходят тебе. Кстати, у меня теперь есть сад из них и немофил, так я чувствую, что мы хотя бы здесь вместе, — становится стыдно за такие откровения в пустоту, но Джошуа продолжает, — эти цветы окружают меня, делают больно, а ты переживал всё это и не говорил ничего. Я хотел забрать всю твою боль, но получилось так, что страдали оба. Обещаю, мы будем рядом через какое-то время. Я тебя люблю, Кёми, так же сильно, как ты любил море.
Джошуа позволяет себе разбиться о скалы, отдать этому морю своё тело и душу, утащить на дно и оставить где-то там, со своей надеждой на встречу с солнцем.
Гелиопсисы и немофилы цветут в одно время и умирают вместе. Так и случилось с ними. Один прекрасный цветок склонился к земле, а другой последовал за ним.
Так и они встретятся: немофил всегда будет следовать за таким солнечным гелиопсисом.
