Антидепрессанты

Внутренний голос заставляет меня очнуться, и я обнаруживаю, что стою над бездной. Вернее, там, у моих ног, зияющее пространство, глубины которого не оценить. Бездонность охватывает весь процесс пробуждения, пробирает до нервных окончаний, заставляя панически хвататься за воздух. Мозг даже не может напомнить этому телу, как правильно дышать — вздох заперт в немом отчаянном внутреннем крике. Кажется, сердце буквально остановилось, не успев уйти в пятки. Понимание того, как я здесь очутился, не играет роли — лишь страх падения заполняет всю сущность, расползается мурашками по затылку в растянувшемся моменте. Бездонная дыра передо мной пульсирует как живой организм, собирающийся меня втянуть. Оцепенение — единственное, что мне сейчас доступно. «Не смотри вниз, не смотри вниз», — блеет в отчаянии инстинкт самосохранения, но я не в силах увести взгляд, не то, что повернуть голову. Сейчас затошнит от головокружения, и я выдам себя перед людьми, окружающими меня в этом месте. Если бы они не были поглощены своими планшетами и экранами, меня бы уже обнаружили машущим руками над пропастью. Я судорожно пытаюсь сохранить равновесие, пока не замечаю у щиколотки ограничитель. Ужас во мне начинает таять и рассеиваться: надежный стальной обруч очерчивает периметр «ямы», чуть выше окружности с бездной. Это даже не яма. И пространство в нем — цифровое. Кроме этого, бездна защищена экранированием, которого я поначалу не заметил из-за абсолютной прозрачности. Я не падаю! Снова начинаю дышать, несмотря на жгучее ощущение глубокой пропасти. Все еще такое реальное. Однако, вид обманчив — это часть интеллектуальной системы, весьма необычной системы. Теперь надо собраться, взять себя в руки. Успокоиться, пока никто не заметил подмены. Вдох-выдох. Я поднимаю наконец голову и осматриваюсь. Помещение тоже мне знакомо: с панелями по кругу моего яруса, оборудованием на стенах второго, и цилиндрической дырой цифрового пространства в полу по центру. Загрузка почти достигла 100% — дно бездны меняется на очертания мира, в который погружен «пилот», становится все более четким и приближенным для наблюдателя сверху. Вокруг меня, на втором уровне, стоят коллеги, также наблюдающие за процессом через свои экраны, на своих постах. А рядом сбоку — девушка-аналитик. Я уже понимаю, в кого попал. Я в теле директора «Куро», мне даже не приходится разглядывать свой строгий серый костюм, чтобы это понять. Моя должность — инспектор — так ко мне обращаются, когда ожидают приказа. И на данный момент в этом и состоит главная сложность: если «колодец» активирован, значит идет расследование, и значит произошло преступление, но какое — мне не известно. И как руководить тем, о чем представления не имеешь? Вот теперь я точно ощущаю себя выброшенной на берег рыбой, «на край» — ступаю на хрупкую грань от своего провала. Я осторожно обвожу взглядом экраны, что в руках моих коллег, в поисках данных: на них могут быть фото жертв, или хотя бы какие-то названия или имена. Но увы, на мониторах, которые можно с моей точки разглядеть за Wellside я ничего не обнаруживаю. Мне остается только снова посмотреть вниз. Внутри «колодца» все выглядит как безжизненная пустыня с заброшенным бункером поодаль — нелепым мутным серым пятном на фоне бесконечного песка. Кусочки ветоши от редких дуновений то взмывают в воздух с барханов, то возвращаются на желтоватую рябь как новые песчинки, по сути не меняя общей унылой картины. Ощущение, что в этом мире обитает лишь пустота. А ведь это чье-то подсознание, чья-то душа… И я знаю только одного человека из этой вселенной, у которого внутри может твориться подобное безмолвие, такая обреченность существования и невосполнимость. Кто потерял все самое дорогое и обречен жить, потеряв всякую надежду на что-либо. И этот человек — тот самый пилот, которого я, похоже, только что внедрил в «колодец». Значит, я попал в тело директора точно в момент его команды: «Внедрить Сакайдо!». Какая ирония… Только зачем он, то есть я, отдал эту команду? Первый вопрос, с которым стоит разобраться: нельзя внедрять человека в его собственный колодец, заставлять разбираться в себе, и это мне известно. Обычно мы помещаем пилота в интерпретацию сознания убийцы, чтобы найти мотив. Так почему же теперь я поступил по-другому? Зачем смотрю на его аватар, который образовывается там, внизу? На своего бывшего коллегу и, возможно, все еще близкого друга. Что я пытаюсь сделать? — Сакайдо очнулся, — возвещает моя коллега сбоку. Да, я вижу, как он встает, оглядывается, не понимая кто он, и что вообще происходит. Как и всегда: пилот внутри детектива не может помнить кто он и откуда. Но не паникует, в отличие от меня. С виду единственное, что его беспокоит — с трудом передвигать ноги по зыбучему песку. Мне бы стоило у него поучиться: натянуть на лицо сосредоточенность, сдвинуть брови, словно я продолжаю быть инспектором и невозмутимо следить за расследованием, подвергая анализу все, что находит детектив Сакайдо. Начинается все из раза в раз одинаково: он ищет ответ о себе вокруг, в неизвестности, пока не обнаруживает жертву, и в этот самый момент, когда видит ее распластанное тело, произносит ее имя — активируется как детектив, словно «включается». Осознает, что ему необходимо разгадать загадку, расследовать, кто её убил, и как это произошло. Мне не страшно смотреть на тело, и жалость меня не захлестывает, ведь все это: песок, бункер, жертва — воссозданные крупицы подсознания убийцы. Это все не настоящее. Объекты наблюдения — мнимое осязание интерпретируемого в образы мыслительного процесса. И хоть наверняка пилот там внизу чувствует жару, даже зной, движения затруднены, и дышать тяжело — всё это в целом не может мешать размышлению, как и всей миссии. Если вдруг пилот отклонится или попадет в ловушку — можно скомандовать «изъять», а затем начать все заново. Но сейчас мы в самом начале. Зацепка, ключик к разгадке — прямо перед ним. Девочка, на которой нет насильственных ран, просто замершая меж двух миров. Но даже так, не говоря и не открывая глаз, она помогает узнать, как действовал преступник. Что думал убийца в тот момент, каковы были его мотивы. Склоняясь, дыша через прикрытый шарфом нос, детектив приступает к осмотру. Исследует позу замершего тела, насколько оно бледное, несмотря на солнцепек, изучает детали. Никто её не тащил, одежда не порвана. Она будто просто прилегла и заснула… Куда она направлялась? В глухой пустыне… следы сравнялись в беспощадной глади песка, но поза, в которой она остановилась и упала, помогает определить направление. Детектив поднимается и бредет сквозь бесконечность в ту самую сторону. Слишком медленно — часы до полного обезвоживания рискуют превратить этот путь в мучительное ожидание, в конце которого может ничего и не ждать. Дно колодца едва заметно сдвигается, ползет следом за детективом. — Сколько осталось до капсулы? Вы ее видите на экране? Он правильно выбрал угол движения, не промахнется? Мы можем не тратить время на неудачную попытку и перезагрузить систему Мидзуханомы, если курс не совпадает. — До капсулы должно быть не более получаса. Используя скорость Сакайдо и текущее время, я перемещаюсь в заданную жертвой точку, но ничего там не вижу. Ищу по радиусу — ни справа, ни слева. Ничего. — Инспектор? Моя дедукция уступает умениям всех находящихся в этой комнате людей. Ни опыта, ни подготовки. Что же мне делать? Я даже не знаю, что за «капсулу» мы ищем. Но знаю две вещи: Сакайдо слишком умен для ошибки, а тело девочки-жертвы никогда не лжет. Значит, либо мы ищем не то, либо… — Капсула может изменить местоположение? Или внешний вид? — Никто из нас не знает, как на самом деле работает система, почему она видит в подсознании настолько жуткие образы. Но мы знаем, что она всегда помогает выстроить правильную цепочку догадок. Зачем ей нас запутывать? Почему именно сейчас? Я улавливаю по интонации, что «именно сейчас» как-то отличается от всего, что было до этого. Количество вопросов в моей голове только растет. — Капсула связана с сознанием девочки, она знала, куда шла. — Продолжаем наблюдение за Сакайдо. — А что я еще могу сказать в данной ситуации? Я продолжаю верить в них, в своего друга и в основу Мидзуханомы. Несмотря на кошмары из сознаний убийц, на постоянную роль жертвы в ней, система желает все исправить, все бесчеловечное ей чуждо. Она — олицетворение надежды, и все держится на нашей общей вере в успех. Мы связаны в едином потоке информации и охвачены жаждой найти способ спокойной жизни. Это не может закончится как-то иначе. Столько сил не будет потрачено впустую. Я вижу на экране у аналитика приближенное лицо девочки — оно идеально спокойно, даже умиротворенно. Это должно что-то значить для Сакайдо. Она хочет, чтобы он добрался до ее капсулы. Спустя полчаса детектив спотыкается обо что-то. Падая на колени, начинает разгребать песок руками. Пока на свет не показывается холод металла: капсулу просто замело песком, как и все остальное. Внутри Сакайдо обнаруживает кресло, точно такое же, в котором его погружают сюда. Но он этого не может помнить, и поэтому не задается вопросом, зачем существует колодец внутри колодца. А мы здесь, напротив, все знаем. На панели управления горит не его имя — там имя прототипа жертвы, но для Сокайдо оно сейчас выглядит незнакомо. Детективу кажется, что девочка сюда не дошла, не завершила начатое. Может, тогда ему стоит попробовать? И он садится в кресло не мешкая. А мне непривычно. Я не понимаю, как это происходит, когда начинается процесс погружения. Моей фантазии хватает лишь представить таким: горящие буквы на панели начинают плясать, свет растягивается в вертикальные полосы, пока совсем не растворяется в новом видении. Сознание расщепляется на миллиарды осколков… И собирается заново в другом теле и месте. И я знаю, где он очнется. И в чьем теле. Какой его хватит удар, когда он увидит себя в зеркало… — Сокайдо завершил переход. Зафиксируйте время. Аналитик улыбается. Кажется, я впервые вижу ее улыбку. Я чувствую победное настроение через спины остальной команды, сам пока не зная, как сейчас реагировать. В моем кармане настойчиво вибрирует сотовый. Приходится вынуть и прочитать сообщение: «На твоем ноутбуке». — Я буду в своем кабинете, — оглашаю и срываюсь к выходу — единственной двери из помещения. Отправитель меня удивляет, и я едва сдерживаюсь, чтобы не перейти на бег, с грохочущим сердцем, сжимая сотовый с драгоценным для меня посланием. Только где может быть мой чертов кабинет? Не успеваю додумать, как ноги сами несут меня в нужном направлении. Это не мое сознание, это подсознательные действия на автомате — директор проделывает этот путь по сто раз на дню. На столе ноутбук с заставкой на экране. Естественно, требуется пароль для входа. Но кажется, я догадываюсь, что это может быть: тот день, когда инспектор обнаружил прототип жертвы и спас ее. Такое событие уж точно никогда не забудешь. Достаю телефон и залезаю в закладки. Статьи с датами. Нахожу достаточно быстро: хоть информация о той жертве и ее обнаружении засекречена, имя тем более не афишируется, но статья об аресте моего лучшего друга, того самого пилота, обнаруживается, выпущенная тем же днем. Набираю полную дату… вход запрещен. Вспоминаю, что по всему миру принято начинать с года, и пробую менять цифры местами. И плюс первая буква заглавная для надежности пароля — первая буква спасенной мной… то есть им, девушки. Заставка исчезает, на экране возникает картинка, похожая на наблюдательное окно аналитика у колодца. Я понимаю, что в этот момент все еще стою на ногах перед рабочим столом, и с облегчением обрушиваю мощное тело на стул, чувствуя потерю сил во всех мышцах одновременно. Но мне ничего и не нужно, кроме зрения. Больше вообще ничего не нужно — только смотреть на Акихито, моего бывшего коллегу и моего друга, нырнувшего через «подколодец» в собственное тело. Да, это место, где он побывал уже однажды. Нет, не тот дом, что в реальности так и остается пустым… с момента трагедии… Другой дом, созданный из общих воспоминаний, где все идет так, как должно было продолжаться, если бы не случилось зло. Изображение передает мне все довольно детально: та же обстановка, те же звуки улицы за окном… Думаю, Акихито чувствует даже запахи родного обиталища. Я не удивляюсь тому, что он ходит, рассматривает и прикасается к предметам, не веря собственным глазам. Он не возвращался домой примерно два с половиной года. А теперь перед глазами точная его копия. Но это не прошлое, а вариация настоящего. Лишь время течет здесь иначе. Да и в целом, дом существует по своим законам, отличающимся от нашего мира. Но это не главное. Главное — они здесь! Они живы: его жена и дочь. Где же они? Словно прочтя мои мысли, в распахивающуюся дверь влетает мелкая непоседа. В желтой толстовке, с ясными глазами, так похожими на глаза отца: — Папа, ты вернулся! Это должна была быть его фраза… Хотя, так даже лучше, иначе я просто не вынесу такую же голосом друга. — Да, зайчонок, я здесь. А где мама? — Пойдем, как раз ужин готовит! Она не может дождаться, когда отомрут ноги Акихито, и тащит за рукав рубашки, направляя на кухню. Лепечет громкими восторженными выражениями. Только меня так оглушило созерцание этой сцены, что я не нахожу в себе силы расслышать, что же она говорит. Чувствую, как предательски расползаются от влаги передо мной два пятна: ярко-желтый цыплячий и светло-бежевый взрослый, но успеваю заметить, как теплеет обычно погруженный глубоко в себя взгляд Акихито. Здесь, в neverдоме, его neverдочь подросла… Слезы я смахиваю — они мне мешают. Но в душе я готов разорваться. Лопнуть как раздутый мыльный пузырь, переливающийся смесью печальной действительности и надрывной радости, камнем отягощающим своим двойственным содержанием. Мне так горько, но вместе с тем так искренне отрадно… Не знаю, сколько я так продержусь. Я уже расплываюсь в созерцательной увлеченности. Молча, до дрожи желая прикоснуться к экрану и почувствовать всех их троих настоящими. Сколько времени буду смотреть, как Акихито, сидящий рядом с дочерью, внимает ее непрекращающимся всплескам оттенков эмоций? Она рассказывает ему все подряд: как ходит в школу, с кем и во что играет, и что теперь нового знает. В этом своем, несуществующем мире. Супруга тоже внимательно слушает их, с улыбкой оглядываясь от плиты. А затем, едва повернув ручку конфорки на выключение, попутно срывая фартук, бросается мужу на шею, заключая в искренние теплые объятья. Он легко подхватывает ее к себе на колени и прижимает, словно зная, что больше никуда от себя не отпустит. Даже когда они просто рассаживаются и принимаются поглощать свой ужин, я чувствую их бесконечное счастье. Как же все это правильно, как же справедливо хорошо… И как тяжело. Знать, что что-то не так. Когда коллеги решат, что время истекло — мне придется озвучить «изъять», чтобы вытащить пилота в нашу реальность. Но пока что, у нас есть это время. Время… я вдруг понимаю, что все это значит. Неужели… Меня настигло, окатило, захлестнуло и распластало ликование: никакое это не расследование! Никто ничего не анализировал, не искал ответов на вопросы! А это может означать лишь одно: убийства закончились, и наконец все хорошо, воцарилось спокойствие. Акихито им больше не нужен, по крайней мере, пока. И ему… ему… Дали Заслуженный Отпуск! Я вскакиваю со стула. Столько эмоций меня не оглушало очень давно. Не встряхивало до самых глубин. Я сжимаю в кулак одежду на груди — похоже для меня их слишком много. Надо куда-то отнести, разделить. И я знаю куда и кому. Той, кто отправил мне смс. Той, кто заслуживает гораздо больше всего этого. Кто делает невозможное возможным, обрекая себя на постоянное спасение других — сердцу Мидзуханомы. Срываюсь с места и бегу. Я просто не могу уже себя остановить. Меня переполняет так, что я не чувствую касаний ботинок по коридору, да и вообще своего нового тела. Я будто лечу. К ней. Центр системы Мидзуханомы: аквариум, связанный со всеми колодцами. Переходник между реальностью и подсознанием из частиц, собранных с мест реальных преступлений. Там, внутри, на платформе у поверхности воды находится девушка. Тот самый прототип, чье имя горит у кресла подколодца, та самая, выжившая в реальности, но постоянно гибнущая в сознании, жертва, ищущая ответы у нас самих. Нереальная. Сверхспособная. Сотканная из страданий и ужаса и, несмотря на все вышеперечисленное, дарующая свет в конце тоннеля. Я уже не знаю, кто я и зачем. Существую ли на самом деле. Можно ли мне вообще находиться здесь и где теперь граница реального? Но решительно разуваюсь, закатываю брючины и забираюсь по лестнице. Наверху наступаю в холодную водную гладь. Иду по утопленному по колено мостку к ней, лежащей морской звездочкой на островке, наполовину в воде, наполовину на поверхности. Она чувствует мое приближение и поднимает обе руки, чтобы я помог ей подняться. Я подтягиваю ее, ставлю, и мы стоим напротив, держась за руки. Всматриваемся друг в друга, будто видим впервые, хотя это не так. Я же был тем, кто спас ее от маньяка и хранил ее тайны. Вернее, конечно же, то был не я, а инспектор. Но я… — Помнишь, тебе все вокруг твердили, что однажды кто-то придет? Вот уж не думал, что этим кто-то окажусь именно я… Но… Я здесь. Внутри этого тела. — Так это не сон? — Если честно, я не знаю ответа. Мне самому все не верится в то, что я вижу. И что ощущаю, — переворачиваю наши руки, сплетенные вместе. Ее ладони кажутся мне нежными и маленькими, но в то же время от них веет бесконечностью. — А во что ты веришь? — В тебя, — ответ мне не нужно обдумывать ни секунды. Я поднимаю глаза, и мне кажется, мой ответ ее забавляет. Смотрюсь я, конечно, нелепо, но мне совсем наплевать. Я тоже ей улыбаюсь. — И что собираешься делать? — А что здесь возможно? Что я… Мы можем исправить? — Исправить? — Ну, все те люди, которые в коме… Они ведь смогут очнуться? Скажи, что для этого нужно? — Что мне нужно или нужно тебе? — Прости, я не совсем понимаю… — Посмотри вокруг. Разве находясь в больничной палате, пытаясь справиться с бесконечными кошмарами, в которых погибаю всеми возможными способами, я могла предположить, что все в итоге станет вот так? — Ты хочешь сказать… — Не все зависит только от меня — это немыслимо. Без того, что изучали во мне, без всей этой конструкции… Сама по себе… я могу лишь помнить и сеять кошмары… Я нуждаюсь в помощи так же сильно, как всем необходимы мои способности. — Ты делаешь так много… Одна. А что я? Не ученый, совсем не герой. Я простой человек. — Но что-то же ты можешь? Ты все-таки здесь. — Не знаю. Все сложно. Кто я и что я… Все тот же писатель, или директор, или может быть нечто третье? — Попробуй разобраться. Понять, что важнее всего. И кто ты в этой истории. — Кажется, я начинаю догадываться… Но это большая ответственность, знаешь, сделать так, чтобы у всех и все было хорошо. Чтобы ни один кусочек не выпал из пазла… — Но ты хочешь попробовать? — Мне есть ради чего стоит стараться. И все благодаря тебе, ты даешь мне подсказки, — я притянул ее к себе и обнял. — Спасибо тебе за все. За Акихито, за меня, за все это. Спасибо. Кажется, меня скоро вытолкнет из этого тела. Но я вернусь к тебе, обещаю. Как можно скорее — надо столько всего успеть… А здесь мне так хорошо, так спокойно, так немыслимо прекрасно. Продолжение следует… ____________________________________________ Путешествие по фэндомам только начинается, автор лишь в начале многочисленных событий. С каждым разом узнавая много нового и передавая Вам «из первых глаз», или уст)) Как думаете, куда забросит его дальше? В чьем теле предстоит очутиться? Прежде, чем снова вернуться в ID. Здесь многое еще не завершено: кроме Акихито, у нас есть полевой аналитик, и она же новый пилот Мидзуханомы — Хондомачи. И не забывайте про Сверло — его текущий статус: находится в коме. Точно также, как персонал больницы, откуда сбежала Кики — художница, она же прототип убитой Каэру, она же сердце и сознание Мидзуханомы. Но вы же ждете пейринг Хондомачи/Фукуда, не так ли? Интересные факты, которые обнаружил автор: Все персонажи вселенной названы как напитки. Если с Джоном Уолкером и так все было ясно, то Сверло, Фукуда, оказался одной из разновидностью саке. Кстати, этот же персонаж является отсылкой к другой истории того же создателя, что и Вторжение. Осветить ли мне его историю, как считаете? Акихито мне почему-то видится как хитрая разновидность мохито. Инспектор Момоки — его фамилия переводится как valuable hundred — лучшая сотня, видимо действующий на все 100% напиток). Хондомати вероятнее всего напиток-пребиотик, оздоровительное свойство заметно в ее характерном энтузиазме, ровно как в том, что она выглядит моложе.