История 1+2

      Дело было в то время, когда я, возвратившись с поля, уже был готов проститься с званием «неуча», неофициално став взрослее приняв статус более уважаемового человека получив звание «Бхикшу» сразу после вступления в ученики к монахам буддийского храма - это был как ритуал в нашей глухой деревушке Тибу. Случилось это на седьмой день после моего вьезда в монастырь, в час дня, как наш верный учитель Иккю Содзюн.       Река в тот день необычно громко шумела, зов волн зачаровал нас - простых кристиан у которых ни гроша за душой. Как нас окрикнули. Не успела в наших головах пронестись мысль: "День бодхи, а они уже нас окликают" - Как, вдруг, до наших с товарищем ушей дошел громкий гудок - некий клич, главного в монастыре, мы ужасно перепугались. Собрание было отнюдь дело не шуточным. Побежав вверх по склону, спотыкаясь и перебрасываясь короткими фразами мы добрались до сердца храма, где собралось много бхикшу и монахов. Когда все собрались, помошошник главного монаха, сделал пару шагов вперед, и сказал нам как-то так: - На днях у нас появился вор. Особено вчера, когда, нас посятил почтеный Лану у него пропал его золотой пояс. Поэтому сегодня мы произведем поголовный обыск, а также осмотрим личные вещи.       Вот, что примерно нам выдал правая рука главного монаха. О приходе Лану я слышал впервые, что же можно было сказать о краже его золотого пояса, хотя не сказать, что я ничего не знал сказать было нельзя, о кражах мы знали: у моего вышеупомянутого товарища Казухико пропали пять железных монет и у несколько других бхикшу которых я не знал, расказывали, впрочем, что у Иккю Содзюна пропала его бамбуковая трость, которой он пользовался долгие годы, и по крайнер мере ему тут же подарили новую.       Раз проводили поголовный обыск, конечно, пришлось раздеться до гола. Много мальчиков и девочек стояли вряд, стягивая с себя алые платья, складывали, а некоторые и бросали их подле себя. Посмотрев на озарявшее нас солнце, я начал раздеваться, не спеша, пряма теня момент, когда придеться распрощаться с верхним платьем. Было начало декабря и солнце всегда где-нибудь да было, но не всега оно было таким теплым как летом или в начале осени. В детстве когда я еще был крошкой, мама мне часто говорила "Солнце и счастье идут рука об руку.", я верил и всегда следовал этому принципу даже сейчас, но, было одно злоключение: у некоторых молодых бхикшу которые скорее всего хотели повеселиться на редкий праздний, обнаружился алкоголь. Они стояли на месте, и перебирали с ноги на ногу все - красные, совсем как раки в кипящей воде, не знали куда деть себя. Кажеться некоторых монахи побили на месте.       Впрочем, на обыски ста человек, все же требавалось неопределенное время. Некоторые монахи отворачивались не желая смотреть на столь странное зрелище, более страных картин они отнюдь никогда не видели: сто человек, голые, толпяться заняв чуть ли не всю главную площадь монастыря. Были там люди разные, но как бы там ни было, толпились вокруг, тех с чумазыми лицами и кое-как собраными волосами, - нравственно-испорченные, как их любили называть те, у кого была выше родословная. Они же стояли с мрачными лицами, в одном нижнем белье, мол говоря "Ищите, ищите! Где бы вам только не вздумалось."       Пока во дворе творилась такая каша, у монастыря стояли грозные бхикшу с палками, сторожившие вход, всем видом показывая, что никому с двора в монастырь - ни нагой. Меня и еще нескольких бхикшу, отправили внутрь монастыря, обыскивать в личных вещах жильцов этого монастыря. Занимался я этим впервые и разбирая сундуки, футоны и пшеничные мешки с одеждами и другой мелочью, никак не мог предпологать, что это дело будет куда хлопотнее, чем я предпологал. В то время, как, Казухико также разыскивающий кражу в личных вещах бхишу, нашел украденые вещи, И позолоченый пояс и медные монеты нашлись у бхикшу по имени - Эйши, после чательного осмотра его футона там же нашелся пропавший именной нож не знакомого мне ланы. Бамбуковай трости Иккю Содзюна там не оказалось и я понял, что это просто у кого-то нету совести так бессовестно плести такую ересь!       Сразу после этого, бхикшу низшего класса приказали разойтись, а бхикшу класса Эйши, что был средним -, собраться. Другие классы были очень рады и полны интузиазма - словно им было положено радоваться согласно календарю. Особено сияли лица "нравственно-испорченных" бхикшу, которых впервую очередь заподозрили в кражу пояса и другого борахла, самые яркие вспышки радости которые у нас обычно возникают от неожиданной искры, сейчас разгоралось в их сердцах и лице. Я в то время был неопотным, да и сейчас не могу похвастаться выдающиемся способностями, но, как мне тогда сказал один беспризорный бхикшу, не раз бывало, что кражу находят, а виновника проешествия - отнюдь нет. В восьми случаях из десяти, бхикгу в безысходности заканчивают жизнь - самоубийством, самым популярным способом был - сэппуку.       Но в монастырях такие случаи были редки, как сегодня помню лицо Иккю Содзюна, полное скорби и печали, как толко он узнал о отсуцтвие Эйши. Мы презрительно переглянулись, думая о том как он постоянно твердит о воспитании воли, морит голодом и жестоко наказывает за любую оплошность, а сам как раскис от одного беглица! В ту же минуту мы по приказу, начали обыскивать местность в округе.       Мы все были возбуждены и взбудоражены до кончиков пальцев наших ног. В такой дневной скуке такая забава, было такое чувство словно мы бегали смотреть пожар или сражение двух негодяев на смерть. Все запреты как, кричать, громко разговаривать, смеяться, шуметь, непочтительно вести себя и нарушать предписанные правила поведения, были разрушены в один миг, охваченые неконтралируемым азартом.       Тут же за мной внутрь сбежал, Казухико с лицом, на котором было само написано, мол, умрет, если не узнает. И легко хлопнув по плечу небрежно, словно невзначай мне сказал: - Акмарал, мне тут вспомньлось как мы ловили, того жалкого нищего агностика. - Да! Было дело! Но эта эта мартышка попроворнее будет. - Мне думаеться, нам надо будет быть осторожнее, нет? Если она сбежит? - Сбежит? Пусть бежит, они на то и мартышки и агностики. Этот разговоро касался недавного проишествия про нищего - вора, который еще и оказался безбожником. За четыре дня до Дня бодхи, нищий агнрстик стащил у главного монаха нашего монастыря, мешок медных монет и исчез. С давней измывающей скуки отчасти на пустом месте, поднялся целый переполох. К несчастью на улице были и другие нищие и они цеплялись за ноги, как за последний шанс на жизнь, другими словами дабы попытать удачи, да и отхватить кусок, повтороряя свою заученые слова уже сотый раз: "Подайте миластыну бедным людям, о, благородные монахи!", но вместо этого их осыпали ударами руками, ногами и палками,- совсем как осада циган. И в этот момент из угла улицы выскочил тот самый нищий и с мешочком висевшим на боку попытался взабраться на крышу дома, оттуда и кличка "мартышка". Мешочек в целости вернули владельцу. А поймав "мартышку" приговорили стоять на гравие у таблички с высеченными на них иероглифами - исповеди. Но в чем прок? Нищий был безбожником и не было до него дело стоять там и сожелеть о содеяном? Нищего освободили от наказания. Сам монах нам сказал "Жаль мне было такую мартышку, проку ведь нет, как, крал так и будет красть."       Как бы там ни было, то, что было дня четыре назад и то, что, происходило сейчас друг к другу ни как не относилось, но сейчас при поимке Эйши мы испытывали примерно тоже самое -, некое возбуждение.       Казухико, был первым кто добежал до храма Чибадера. Я не знаю, что было дальше, но, когда я уже добежал до храма на пару минут после Казухико, то он застал меня враслох. Лицо его было бледным, а уголки глаз покраснели словно он в чем-то провинился, словно он был тем самым бхишу Эйши который стал вором предав свою религию? Никак я не мог бы описать его лица, не увидев его в явь представить было невозможно, но как писатель я попытаюсь потдаться описанию этого тихого ужаса который я испытал. Кожа его было белая как рисовая бумага в особености его лица, глаза доэтого горевшие как факела сейчас придсметно догорали, это было поистене - страшное выражение лица для вас, для писателя, я спокойно кончаю на этом свое описание.       Остальное вы, наверняка, можете представить и без моего описания. Эйши вскрутили и публично наказали, и сразу отослали в карцер, а на другой день отправили в тюрьму. Даже бывалые якудза страшатся перспективы попасть в тюрьму, считая это место слишком страшным, что же можно было сказать о робком и тихом Эйши? Не хочеться об этом говорить, но там часто наказанный должен проводить время, сидя в определенной позе с семи до семнадцати часов, заключённый сидит на поджатых ногах, глядя в стену перед собой. Изменение позы недопустимо, затёкшие ноги никого не волнуют. Так вот, если говорить о мучениях, то мучительней этого для заключенных нет ничего. После такого занятого дня я с товарищами стоял у стола с едой, а в горло кусок не лез. Я вспомнил о лице Казухико и то злощастное место куда попал мой бывший сотоварищь - Эйши. Мой другой знакомый имени, которого я не припомню слышавший наш ранее разговор с Казухико шутливо похвалил меня: - Акмарал, вы с Казухикой молодцы, смогли поймать мартышку живой. Должно быть я был таким плохим примером, что люди ожидали от меня гордыни от этого ужасного дела. - Эйши - человек. Не животное. - я грубо встал со стола и ушел в храм. Другие переглянулись, они были удивлины моей резкой смены настроения, и видимо решив, что я не в духе, просто продолжили пировать. Идя в храм, мне невольно полезла картина лица Иккю Содзюна, полное сочувствия и жалости, все относились к ниму как к мартышке - животному, а он поистине человек близкий к праведному пути мог сочувствовать, как человек, а не тварь за маской человека. И мы идиоты - презирали его! На душе мне стало худо, и я убавил шаг, подумав, что, если дух Эйши услышит мои бодрые шаги оскарбиться. Вскоре окозалось, что, Эйши, совершал кражу из-за семьи, и в ту ночь я понял, что мартышку можно простить и освободить от наказания, человека же простить нельзя. На сколько его посадили - мне не известно, но несколько лунных месеца он там просидео уж точно. в ту ночь я покинул монастырь.