Бурлит кровь

Запах дыма резал глаза беспощадно и глубоко, заставляя зажмуриться, а через секунду — слезы по щекам. Черноволосый мужчина сидел, пожалуй, слишком близко, — кончик его носа почти касался щеки ученицы. Он пускал крупные кольца дыма, специально выдыхая их прямо в покрасневшие округлое лицо. Он делал это с хитрой и пугающей ухмылкой, от которой по телу пробегала волнами дрожь. Взгляд его был коварным, надменным и хитрым. — Перестаньте, пожалуйста. Горько на языке от желчи, что волнами плещет от учителя. А он продолжает пускать дым в глаза, в нос, в рот, схватив за запястье и не разрешая отпрянуть. И как бы она не пыталась — вырваться не получалось, а причуда упорно отказывалась работать. Отвратительно, мерзко, хочется убежать и никогда не возвращаться в его комнату с темными стенами, где никогда не включался свет, в этот обитель страха и дрожащих рук. Асуи вздрогнула на кровати, приподнимаясь на локтях и осматриваясь. Ее комната, никого нет и запаха дыма не чувствуется. И только запястье ныло, словно от крепкой хватки. Какой глупый и неприятный сон. Сон, от которого волосы дыбом, а внутри почему-то до ужаса мерзко. На следующий день она не могла себе места найти — клевала носом на уроках, а когда пыталась сфокусироваться, то думала только об Айзаве, что пускал струи дыма в ее рот, находясь непозволительно близко. Но ему бы она позволила. И даже ближе. Она отгоняла безуспешно беспорядочные мысли, заставляющие краснеть по неведомой остальным причине, бить себя крупными ладонями по щекам и отводить от смущения глаза, всеми силами стараясь игнорировать вопросительные взгляды учителя. Она слишком сильно привлекала внимание своими бездумными действиями, из-за чего смущалась еще больше. Но эти сигареты во сне… Асуи ненавидела курение, от запаха дыма ее сразу начинало тошнить, а глаза больно щипало. Она бы очень не хотела верить в то, что Айзава курит, хоть он и похож на человека, который имеет такую вредную привычку. Каждый раз, когда она узнавала, что кто-то из ее окружения курит, в голове невольно всплывал пунктик, который она не могла игнорировать, неосознанно отдаляясь от этого человека. Она точно не хотела, чтобы с учителем было также. Она слишком уважала его. И понимала, что это далеко не все, что она к нему чувствует. Глупая-глупая девочка-лягушка, которая слишком много на себя берет. Любой его взгляд, низкий голос, рассказывающий на уроках о самых скучных вещах на свете, смоляные волосы. Она видела это во снах, представляла, когда закрывала глаза, прокручивала в голове снова и снова, выуживая из памяти по кусочкам. Никто не должен узнать ее тайну, она ее в могилу унесет. В тот же вечер Асуи решила, что отвлечься от навязчивых мыслей ей поможет ужин с семьей. Она покинула общежитие и направилась на другой конец города, где жили ее родители и брат с сестрой. Она вышла из поезда и зашагала по опустевшим улицам немноголюдного района, прокручивая в голове сегодняшний сон. Запах сигарет снова ударил в нос, но, оглядевшись, Асуи поняла, что курящих рядом нет. Ее воображение играло злую шутку, заставляя тревогу брать верх. Они сплелись в странном танце, а сердце отбивало им тахикардичный ритм. Людей на улице совсем не было, и она не спеша шла по знакомым с детства переулкам. Возвращаться сюда было, несомненно, приятно. Воспоминания помогли тревоге отступить, позволяя теплой ностальгии хоть ненадолго занять мысли. В нескольких метрах от девушки раскрылась дверь, ведущая в кофейню, и оттуда вышел темноволосый мужчина. Он остановился у пожелтевшей живой изгороди, потянулся устало, зевнул и сделал глоток из бумажного стаканчика, а потом — расплылся в довольной улыбке. Асуи встала как вкопанная и удивленно смотрела на учителя. Мужчина же заметил фигуру сбоку и повернулся, тут же скрывая искреннюю улыбку под маской знакомого всем равнодушия. В ту же секунду до девушки дошло — его улыбку она видела впервые. Никогда до этого он не выражал ничего подобного, и лишь хитрая, даже пугающая иногда ухмылка каждодневно красовалась на его лице, меняясь местами с усталым равнодушием или гримасой гнева. — О, Асуи, — он кивнул, медленно подошел к девушке и, остановившись напротив, сделал очередной глоток. — Здравствуйте, Айзава-сенсей, а что Вы здесь делаете? — пытаясь унять разъедающее изнутри смущение, произнесла она. — За кофе зашел, — он пожал плечами, кивая в сторону кофейни. Его лицо тронул румянец вечернего холода, заставляя щеки засиять неведомой ранее искрой. — Я думала, Вы живете в общежитии для учителей и не бываете в этом районе. — Так и есть, но здесь лучший кофе. А я люблю кофе. — Они помолчали несколько секунд, и он продолжил, когда обоим стало уже невыносимо неловко. — А что насчет тебя? Зачем сюда приехала? — Навестить родителей, — пытаясь переварить произнесенные Айзавой слова, ответила ученица, задумавшись, и продолжила. — Вы что, здесь только из-за кофе? — Да, — ухмыльнулся мужчина, — он здесь очень хорош. Когда у меня есть время, я устраиваю небольшую пробежку по крышам и добираюсь до сюда, — он дотронулся до покоящейся на шее ленты кончиком большого пальца. — Оно того стоит. Не буду тебя задерживать, до завтра. И не забудь про анкеты, которые я сегодня попросил заполнить. — Хорошо. До свидания, — кивнула зеленоволосая, легонько поклонившись перед учителем и всеми силами стараясь не смотреть вслед. На следующий день все уроки вел Всемогущий. Асуи удивилась, ведь вчера классный руководитель напомнил ей про задание, значит, сегодня намеревался провести занятия сам и собрать домашнюю работу. Что-то случилось, догадалась ученица. И всеми силами старалась держать себя в руках и не начать расспрашивать Всемогущего прямо во время урока. Она выдержала несколько часов тяжелого испытания неведением и направилась к учителю, как только прозвенел звонок. Топталась на месте, ожидая, когда взявшийся из ниоткуда Мидория отойдет, наконец, от своего кумира и позволит ей подойти со своим вопросом. Спустя десять томительных минут, которые Асуи героически выдержала, юноша все же ушел, оставляя ее наедине с преподавателем. Блондин оглянулся, думая, что остался один, но тут заметил в самом углу зеленоволосую и лучезарно ей улыбнулся. — Асуи, девочка моя, чем я могу тебе помочь? — он собрал остатки бумаг в портфель и облокотился о кафедру. — Сенсей, — она замялась, обдумывая, как же лучше сформулировать свой вопрос, и продолжила, — могу ли я узнать, почему Айзавы-сенсея сегодня не было? Всемогущий помолчал несколько секунд, а затем оглянулся по сторонам и, убеждаясь, что рядом никого нет, ответил: — Я не должен об этом говорить, но если ты оставишь это в тайне, то, так и быть, расскажу. Асуи утвердительно кивнула, подойдя к учителю. Тревога комом подступила к горлу. — У моего дорогого друга Айзавы-сенсея ночью было задание, и оно оказалось сложнее, чем тот предполагал. Его ранили, но ты не переживай, — блондин замахал руками, замечая, как ученица распахнула в страхе глаза, — сейчас с ним все в порядке, он в медкабинете. Исцеляющая девочка поставила его на ноги, и теперь он отлеживается. — Я поняла, — сомкнув зубы так, что скулы показались из-за округлых щек, процедила Тсую. Она помолчала несколько секунд, не отводя от учителя испуганного взгляда, и продолжила. — Как думаете, могу я его навестить? — Думаю, ему будет приятно. Но остальным лучше пока не говорить — как ты знаешь, наш Айзава не любит больших компаний. Посмотрим, как он отреагирует на твой визит, — он вновь улыбнулся и скрылся за дверью. Асуи беспорядочно собрала в кучу школьные принадлежности и запихнула их в сумку, вылетев из кабинета. Она петляла коридоры академии, игнорируя одноклассников, которые встретили ее по пути в холл, и спустя несколько минут уже стояла напротив двери в медкабинет. По ту сторону было тихо. Ученица вытерла вспотевшие ладони о школьную юбку и взялась за ручку. Сердце пропустило пару ударов. Зачем она вообще сюда пришла? И только сейчас она поняла, что собралась навестить больного учителя с пустыми руками. Она отпустила ручку, развернувшись на пятках, и выбежала из академии. Коря себя в мыслях, Асуи направилась в ближайший магазин и купила там немного продуктов, которые могли бы понравиться учителю. Она совершенно не знала, что он любит, есть ли у него аллергия. Она вообще ничего про него не знала, и мысль об этом заставляла все чаще про себя твердить: «какая же ты глупая, Тсую». Второй раз стоит напротив двери в медкабинет и держит золотистую округлую ручку во вспотевшей не то от спешки, не то от волнения ладони. Дергает от себя и попадает в светлое помещение. Такое светлое, что приходится зажмуриться. Спустя несколько секунд она привыкла к свету и распахнула глаза. Комната просторная и чистая, а на первый взгляд могло показаться, что она вовсе пустует. Но на постели у окна, глубоко зарывшись в пуховое одеяло, лежал учитель. Его волосы распластались в беспорядке лохматыми прядями по подушке, вызывая у Асуи невольную улыбку. Нежность вперемешку с трепетом. Она как можно тише подошла к кровати и присела на стоящий рядом стул, боясь сделать лишнее движение и разбудить учителя. Но тот через мгновение резко поднялся на локтях и взглянул заспанным взглядом на девушку. Легкая улыбка вместе с волнением тронули ее лицо. Щеки Айзавы были исцарапаны до покрывшихся коркой ран, на левой руке — гипс, а грудная клетка, наполовину скрытая больничной рубашкой, перетянута местами окровавленным бинтом. Он смотрел молча в черно-серые глаза ученицы. Смотрел, и взгляд его выражал мастерски скрываемое удивление. Но Тсую смогла его прочитать. Он не ожидал, что кто-то придет его навестить, догадалась зеленоволосая. Она точно его обрадовала, была в этом уверена, даже если он никогда в жизни этого не признает. — Здравствуйте, Айзава-сенсей, — первая нарушила тишину, и напряженное из-за неловкого молчания лицо учителя несколько расслабилось, — я узнала, что Вы здесь, и захотела навестить. Если Вы не против, конечно. — Не против, — выдохнул после ожидания, застрявшего в горле, и, откашлявшись, продолжил, — ты одна здесь? — Да. Я подумала, Вы не захотите, чтобы все пришли толпой. Но если Вы хотите видеть остальных ребят, я скажу им, чтобы они Вас навестили. — Не стоит, я скоро вернусь к работе, раны целиком затянутся через пару дней, — он помотал головой, прикрывая глаза и опускаясь на подушку. — Я принесла Вам кое-что, — она раскрыла бумажный пакет и поставила на тумбу мешочек с цитрусовыми, несколько булочек, пару упаковок детского пюре и маленький сверток с сухоцветами. Айзава изумленно таращился на ученицу, пока та не убрала опустошенных пакет в сторону. — И зачем это все? — он поднял брови кверху, переводя взгляд то на девушку, то на принесенные ею подарки. — Вы болеете, а я хочу, чтобы Вы быстрее поправились, вот и все, — приложив палец к губам, ответила зеленоволосая. — Обычно больным приносят подобное родственники или друзья. Или ученики. Разве это плохо? — И как это поможет мне быстрее поправиться? — он продолжал изумленно смотреть на подарки. Она удивила его и простым визитом, а тут еще и это. Айзава ненавидел быть сбитым с толку. — Ну, не будьте упрямцем, — она выдохнула поправив волосы. Асуи точно не думала, что продукты вызовут у него раздражение. Она боялась показаться слишком нескромной и продолжила. — Пожалуйста. — Почему ты пришла? — он отвел взгляд, смотря теперь в до жути интересный потолок. Полуметровая трещина тянулась со стороны окна, переплетаясь с незамысловатыми узорами. Лишь бы в глаза ей не смотреть — мигом в них утонешь. Она склонила голову набок, задумавшись, и посмотрела в окно. Кроны пожелтевших деревьев колыхались на осеннем ветру, а он шептал, завывая, что скоро все станет иначе. Золотая осень. — Знаете, сенсей, Вы выглядите так, будто Вам не нужна забота, но я почему-то думаю, что Вам, как и остальным, хочется, чтобы о Вас заботились, — она произнесла это быстро, а щеки ее покраснели от серьезности сказанных слов. Айзава усмехнулся, переводя на нее взгляд. Покачал головой, облизнув обветренные до крови губы, и поднялся на подушке. — Не думаю, что ты меня знаешь, Асуи, — он взял со стола детское питание и раскрыл упаковку, одним глотком опустошая ее наполовину, — но сейчас ты права. Она улыбнулась краешком рта, шумно выдыхая. Все-таки внутри он намного теплее, чем снаружи. Она это точно знала. — Спасибо, — выдавил из себя через силу с плохо скрываемой ноткой смущения. Он точно не ожидал такого жеста со стороны кого-то из учеников. А то, что это именно Асуи, еще больше сбивало с толку. — Обращайтесь, если Вам что-то потребуется, я буду рада помочь, — произнесла она, поднимаясь со стула и направляясь к выходу. — Подожди, — он вытянул здоровую руку вперед, словно пытаясь поймать девушку, что уже стояла в нескольких метрах от него, — правда, спасибо. Я это очень ценю. Я просто немного… растерялся. Она обернулась, тут же опешив. Щеки Айзавы покраснели в местах, чистых от ран. Она впервые видела его смущенным. Она улыбнулась в ответ, а затем скрылась за дверью, спрятав собственное смущение. Мужчина закрыл лицо руками. Черт, и что с ним произошло? Как он позволил себе покраснеть при ученице? Этот жест доброты заставил его растеряться. Он взял с тумбы сверток с сухоцветами. Голубые, розовые и белые цветы, бережно завернутые в крафтовую бумагу. Она слишком заботливая. Неведомое ранее тепло заполнило грудь, разрастаясь по всему телу. Что это? Температура поднимается? Зарылся носом в подушку, чтобы от всего мира спрятать свое раскрасневшееся лицо. Освободить мысли от всего лишнего — только бы не думать о ней. Но в голове лишь десяток воспоминаний, что никак не хотели уходить на второй план: то, как она тащит его с поля битвы в зоне катастроф, как она держит его за живот после спасения Эри, и их руки с таким теплом соприкасаются, а теперь еще и эта ее забота. А ведь она правда за ним присматривает уже не первый раз. Вкус детского пюре с яблоком и черникой расползался кисловатой сладостью во рту. Мысли о девочке с причудой лягушки заполняли каждый нейрон с невероятной скоростью, заставляя зарываться в подушку все глубже, словно прячась от самого себя. И ведь это происходит далеко не впервые, и отрицать это стало невозможным. Айзаву отпустили через пару дней, когда раны надежно затянулись, но рекомендовали воздержаться от работы героем еще хотя бы на неделю. Он вернулся в общежитие для учителей. Комната встретила его духотой и темнотой. Жалюзи плотно закрыты, не позволяя ни единому лучику света проникнуть в спальню. Все, как обычно. Он наспех разобрал сумку с вещами и сел за компьютер, пролистывая без особого интереса последние новости из геройского мира. Конечно, воздерживаться от работы он не будет. Он сам не знал, чем его так манили эти ночные дежурства по городским крышам и одиночные штурмы злодейских логов. То ли Айзава стал адреналиновым наркоманом, то ли делал это от скуки или из-за денег. А, возможно, искренне желал помогать. Нет, бред, он точно не из этих самоотверженных показушников. Точно-точно. Главное, самого себя в этом как следует убедить. Стол был пыльный, как и остальная мебель. Ему однозначно следует прибраться, чтобы не превратить ухоженную когда-то комнату в типичное убежище подростка. В голове пронеслось невольно, что следует добавить хоть немного уюта. Он не без усилия поднялся с кресла и взял с полки первую попавшуюся кружку, а затем вернулся за стол и ткнул в чашу разноцветные сухоцветы, подаренные Асуи. Он поставил их сбоку от монитора, улыбаясь с долей теплоты самыми уголками рта. Почему-то на нее он смотрел в последнее время совсем иначе. Смотрел не так, как смотрел при первой их встрече. Смотрел не так, как должен на своего ученика смотреть учитель. И точно смотрел не так, как смотрел на остальных. Это началось с зоны катастроф, догадался Айзава, подкрепляясь каждым новым совместным сражением, каждым новым ее вопросом о его самочувствии, каждым робким взглядом, что тут же прятался в тетрадь. А ее визит в медкабинет окончательно его добил. Он выключил компьютер и шумно рухнул на кровать, проваливаясь в сон.

***

Руки впивались в нежную кожу крупных бедер, мягкую, почти шелковистую. Плоть вбивалась между ног с максимально возможной для Айзавы скоростью. Хотелось быстрее, сильнее, больше, хотелось ощущать ее целиком. Удовольствие скользило по телу сверху вниз, заставляя глухо стонать и запрокидывать голову. Ее влажные от пота темно-зеленые волосы спадали на раскрасневшееся лицо. Асуи опиралась о стол, освещаемая отблесками монитора, и прижималась к экрану спиной. Она прикрыла глаза и слегка высунула язык, постанывая на ухо учителя, пожалуй, слишком громко. Но заставить себя быть тише никак не получалось. Айзава склонился, впиваясь губами в девичью грудь, чувствуя вкус ее кожи и молясь, чтобы это никогда не закончилось. Он хотел раствориться в ней, завладеть ей целиком и отдать в ее хрупкие руки всего себя. Чувство единения тел, чувство нежности и внутреннего тепла, чувство, будто все это правильно и так, как должно быть. Будильник заставил Айзаву резко распахнуть глаза. Его сердце бешено колотилось, отдаваясь пульсацией в голове. Он поднялся на локтях, озираясь по сторонам и пытаясь понять, что же происходит. Он в своей комнате. Один. Все, как обычно. Сон был чересчур реалистичным. Ему никогда раньше не снилось подобное. От одних лишь воспоминаний хотелось сквозь землю провалиться, ругая себя за такие мысли. Жар разрастался под кожей, заполняя каждую клеточку тела возбуждением и смущением. Он чувствовал, как щеки его пылают. Внизу живота пульсировало, отдавая тупой болью недостигнутого удовольствия. Он стянул одеяло, смотря на выпирающую сквозь белье плоть. Потер виски, пытаясь вспомнить, когда вообще последний раз просыпался с эрекцией. Разве что в подростковом возрасте из-за бурлящих гормонов. Айзава не мог похвастаться высоким либидо, хоть и с эрекцией проблем у него не было. Он просто не думал о сексе и его не хотел. Обычно его мысли были заняты лишь работой и желанием спать. Именно поэтому сон такого откровенного содержания и собственная реакция организма его не только удивили, но даже несколько напугали. Ему точно не следует приближаться к Асуи, чтобы это не закончилось плачевно для них обоих, он это прекрасно понимал. Нужно всеми силами заставить ее отдалиться, чего бы это ни стоило. Она проявляет нездоровый интерес, это было для него очевидно, хоть для остальных и незаметно. И Айзава боялся, что его мысли, мимолетные раньше, но отчетливые теперь, целиком завладеют разумом, не позволяя мыслить здраво. Влюбленность — то, чего он всегда боялся. И то, чего никогда ранее не испытывал. Она граничила с зависимостью, слабостью и безумием, нарушала гармоничный ритм жизни, мешала работе. Он был к ней не готов, особенно учитывая, что предметом воздыхания стала Асуи. От каждой новой мысли об ученице на душе становилось все теплее, а в паху все нестерпимее. Он запустил руку в белье, подмечая в голове, что сегодня на работу придется опоздать. В тот день Айзава пришел на урок позже, как ни в чем не бывало начиная новую лекцию. Он вел себя, как обычно, но когда они с Асуи случайно встретились взглядом, она заметила, что смотрит он немного иначе. Его глаза выражали опаску, интерес и тревогу. Он прятал это так далеко, как мог, в самые недры, но для нее все лежало на поверхности. Да, Асуи определено была проницательной. И пусть учитель — мастер скрывать эмоции, даже его она иногда могла прочесть. Сон о сигаретах продолжал тревожить ее. Она прокручивала его в голове снова и снова, каждый раз вздрагивая от испуга и неприязни. Не переставала об этом думать, мучаясь от измываний собственного разума, решаясь все-таки на глупость. Тсую осталась в кабинете после классного часа, дожидаясь, когда одноклассники уйдут. А учитель будто специально копошился в бумагах, никуда не торопясь. Они остались вдвоем в аудитории, и Асуи молча подошла к столу преподавателя, заливаясь румянцем. — Ты что-то хотела? — не поднимая глаз, спросил Айзава. Скулы проступили сквозь худощавые щеки. — Да, — вскинула голову, смело посмотрев на него. Глаза красные, шрам грубый, колючая щетина. — Сенсей, а Вы курите? Звучит по-детски глупо и совсем не к месту. Он поднял брови, а затем нахмурился. — Почему спрашиваешь? — голос строгий и тихий. — Надо, — коротко и почти неслышно. — Асуи, — он отложил кипу бумаг в сторону, облокачиваясь о кафедру двумя руками и чуть нагибаясь, чтобы лица их были на одной высоте, — курение — это зависимость. А зависимости для слабых. По-твоему, я слабый? — Нет, Вы не слабый, — теперь страшно, ведь взгляд его слишком серьезный и будто надменный. Как в том сне. По спине — мурашки, бегут-бегут, в страхе пытаются сбежать как можно дальше отсюда. — А какой я для тебя? — тише, будто боясь, что кто-то услышит. — Важный, — сначала сказала, потом подумала. Глупая лягушка. Асуи покраснела, казалось, до самых корней волос, не зная, чем оправдаться. Она вздохнула глубоко и сжала губы в привычную тонкую линию. Айзава безотрывно смотрел прямо в ее непропорционально большие глаза с длинными нижними ресницами. И вдруг он улыбнулся. Устало, но очень по-доброму, почти по-отцовски улыбнулся, вытянул руку вперед и погладил темно-зеленую макушку. — Не курю, не переношу запах дыма, — он убрал руку, взял отложенные бумаги и устремился к выходу из аудитории. — Иди к себе и ложись спать, у тебя синяки под глазами. Не морочь себе голову глупыми вопросами. Он ушел, оставляя раскрасневнуюся Тсую в волнующем одиночестве. Дверь за спиной захлопнулась, и Айзава запустил подрагивающую ладонь во взмокшие от волнения волосы. Черт, он же пообещал себе, что не позволит Асуи приближаться к нему, чтобы это не обернулось катастрофой для них обоих. А теперь так халатно отреагировал на ее слова о том, что он ей важен… Гадать, что она имела в виду, не было смысла. Очевидно, пусть и боялся признать. Очевидно, пусть перспектива взаимности и пугала. И о какой вообще взаимности может идти речь между тридцатилетним учителем и шестнадцатилетней школьницей? Айзава точно сошел с ума. Нет, он не позволит ни себе, ни ей, он не позволит все разрушить, он все для этого сделает. Обещает сам себе и ей, пусть она и не в курсе и скорее всего против. Нужно оттолкнуть ее, заставить разочароваться, чтобы она сама захотела отдалиться. Да, эта мысль в тот момент казалось учителю гениальной и единственной верной идеей. На следующий день в голове брюнета уже покоился созревший план, крайне коварный и до безумия глупый, полностью не соответствующий его методике обучения и базовым правилам академии. Урок начался, и мужчина открыл журнал с оценками за очередное тестирование. — Максимальное количество баллов — 28. Кто-то из вас даже умудрился набрать максимум, а у кого-то и половины угадать не получилось. Также я скажу, насколько улучшился или ухудшился ваш результат по сравнению с предыдущим тестом. Прошу отнестись к этому ответственно, оценка за тест влияет на оценку за семестр, — он прочистил горло, сверив учеников взглядом, и начал перечислять результаты. В целом — ничего необычного. Оценки соответствовали средним результатам учеников, и Асуи не была исключением. Она не удивилась, услышав про свои 23 балла, но почему-то на ее имени Айзава сделал паузу. Пожалуй, слишком длинную, чтобы это не стало тревожить зеленоволосую. Она подняла глаза, встречаясь со строгим взглядом учителя. — 23, Асуи. А в прошлый раз было 26. Это довольно безответственно с твоей стороны, — он облокотился о кафедру и подпер подбородок ладонью, словно весь этот монолог ему в тягость и вообще он делает ей большое одолжение оказанным вниманием. — Но ведь 23 — это неплохой результат, выше среднего, — поднося указательный палец к губам, произнесла девушка. — Я старалась, как и всегда. — Знаешь, это ведь целых пять ошибок, — он безотрывно смотрел в серо-черные глаза, видя, как в них зарождается сомнение. Он ненавидел этот взгляд. Взгляд ученика, которого принижают при всем классе. Взгляд ученика, который опустит руки из-за некомпетентного учителя. Он молился, чтобы она не стала таким учеником, но сам ее в такого превращал. — Да, но это намного лучше, чем мои предыдущие результаты. Несколько месяцев назад я набирала не более 20 баллов. Уверена, в следующий раз я наберу больше, — голос звучал все еще достаточно твердо, но нотки сомнения уже можно было заметить, и он замечал. — Ты молодец, что сравниваешь свой результат не с чужим, а со своим же. Похвально. Но это единственное, за что я могу тебя похвалить. Знаешь, когда ты работаешь героем, ты вообще не должен совершать ошибок. А ты сделала целых пять. Может, стоит задуматься, а ту ли ты выбрала профессию? Он явно перегнул. Весь класс переглядывался и перешептывался, недоумевая, за что же учитель так взъелся на бедную Тсую, которая стабильно получала хорошие оценки и отлично показывала себя на стажировках. Девушка послушно сидела на месте, не отрывая взгляда от учителя, который закончил, наконец, свою речь. Спустя несколько секунд он смог отвернуться, возвращаясь к результатам других учеников и больше ни на ком не останавливаясь, чему все удивились еще больше. В конце урока он поднял глаза на Асуи. Она также смотрела на него, как и сорок минут назад. И он был уверен — за все это время она ни разу не отвела взгляд. В тот день Айзава чувствовал себя отвратительно. Ни разу за все годы своей преподавательской практики он не позволял себе подобное поведение в отношении ученика, даже если это был самый непослушный и невоспитанный подросток. Он знал — она не будет жаловаться родителям или другим учителям, а если кто-то из класса захочет отстоять ее честь самостоятельно и все же кому-то настучать, она тут же отговорит друга. Асуи была из тех, кто предпочитает решать конфликты наедине, лично обсуждая проблему. Это и пугало Айзаву больше всего, ведь если она подойдет к нему и спросит о его поступке напрямую, он не сможет дать ей внятного ответа. Следующий день сулил новое испытание для девушки и новые угрызения совести для учителя. Так совпало, что Айзава вел тогда два смежных урока, между которыми был обеденный перерыв длиною в сорок минут. В конце первого урока он встал на выходе из кабинета и стал ждать. В классе становилось все меньше людей — ученики спешили на обед, ведь в столовой академии сегодня подавали оякодон, который любили все без исключения. Через пару минут перед мужчиной блеснула темным изумрудом знакомая макушка, и он вытянул руку, перекрывая проход группе учениц. Девушки недоуменно посмотрели на брюнета, а тот взглянул устало на Асуи. — У меня есть для тебя поручение, — произнес он, игнорируя возмущающихся подруг, что скучковались вокруг девушки, готовясь защитить ее от Айзавы, который в последние дни позволяет себе слишком много. — Я хочу кофе. Он протянул смятую купюру, выжидающе смотря на Асуи. Она молчала, но взгляд ее сказал Айзаве больше, чем он готов был бы выслушать. Боль, непонимание и обида. Не совсем то, чего он так добивался от бедной девочки-лягушки, но начало было положено. Она молча подняла руку, призывая одноклассниц прекратить бесконечный поток возмущений, выхватила деньги и рванула прочь из кабинета. Неслась так быстро, как умела. Кажется, била все личные рекорды по дороге за чертовым кофе для чертового Айзавы. И почему просто нельзя было сказать «нет»? Она и слова выдавить из себя не смогла, что вчера, когда он напрямую сказал, что никакой герой из нее не получится, что сейчас. Слезы полупрозрачной пеленой застилали дорогу по городским крышам. Лишь бы успеть до начала следующего урока, и плевать, что сегодня останется без обеда. Она принесет ему этот кофе, он даже остыть не успеет. Теперь это дело принципа, когда на кону — выигрыш в их негласной войне, которую она упорно проигрывала. Айзава взглянул на экран телефона. Она опаздывала уже на пятнадцать минут. Что может быть сложного в том, чтобы купить кофе в автомате на первом этаже в столовой? Это точно не должно занимать час времени. Он даже начал немного беспокоиться. Спустя еще десять минут дверь с грохотом распахнулась, привлекая внимание всего класса и учителя. На пороге стояла Асуи. Она дышала тяжело и шумно, не в силах поднять голову. В опущенной руке она держала бумажный стаканчик с кофе. Она сделала несколько шагов вперед, пошатываясь, и откашлялась. — Прошу прощения за опоздание, — произнесла почти не слышно и явно через силу. Учитель удивленно на нее смотрел, не зная, как начать подготовленную заранее гневную тираду. Внешний вид зеленоволосой сбил его с толку. — Ты время видела? Почти пол урока прошло, я вынужден поставить тебе прогул! — он занес карандаш над журналом, ожидая, возражений ученицы. — Ставьте, — она подошла к его столу и поставила перед ним стакан, — он еще не остыл. — Асуи, неужели спуститься на первый этаж и взять кофе из автомата — такое сложное поручение? Я думал, что могу положиться на тебя, ведь у меня много работы даже во время обеденного перерыва. Если бы ты сказала, что не справишься с таким сложным заданием, я бы попросил кого-нибудь другого. И где ты болталась целый час, а? — каждое новое слово звучало все громче и раздраженнее. Да, по Айзаве точно плакал драмкружок. — Я ходила за кофе, как Вы и просили. Больше никуда. Могу я занять свое место? — она подняла, наконец, взгляд. Глаза красные, а слезы вот-вот побегут по щекам. Так и говорила всем своим видом: «на, посмотри, до чего ты меня довел своими играми». Сквозь груз разъедающей изнутри самоненависти он ответил «да», продолжая вести занятие. Спустя несколько минут он все же взял бумажный стаканчик в руку и сделал первый глоток. Ком осознания подкатил к горлу, вставая поперек, перекрывая дыхательные пути и отчаянно не позволяя сделать вдох. Это был тот самый кофе. Тот самый кофе, который делают только в одном месте, что находится черт знает за сколько километров отсюда. Нет, нет, только не это. Она не могла рвануть туда, потратив законный перерыв, не могла преодолеть такое расстояние только ради несчастного стакана кофе для учителя, который последние дни ноги об нее вытирает. Асуи была там — в той кофейне, где делают его любимый кофе. В той кофейне на окраине города, рядом с которой живут ее родители. В той кофейне, путь до которой даже у Айзавы занимает уйму времени, что уж говорить о куда менее натренированной ученице. Он посмотрел на девушку — взгляд в парту, чтобы никто не видел слез, о которых все и так догадывались. Волосы мокрые от пота, а грудь вздымается слишком сильно, ведь отдышаться после такого кросса совсем не просто. Ученики перевели взгляд с измученной одноклассницы на учителя. Отвращение, разочарование, ненависть. Он чувствовал это всем сердцем от каждого. От каждого, кроме нее. Да, готов был поклясться на крови — он проиграл. Она испытывала непонимание, обиду и отчаяние, но не то, чего он добивался такими жестокими поступками, которых она точно не заслужила. Он уже готов был сорваться, но остался последний шаг. Последний шаг, после которого Асуи точно к нему не приблизится. Несмотря на все его ухищрения, она оставалась к нему доброй и продолжала проявлять заботу. Кофе, этот дурацкий кофе совсем его подкосил. Ее поступок четко демонстрировал, насколько трепетно ученица относится к Айзаве, и это шло врозь со всеми его планами. Тем вечером он случайно наткнулся на статью о том, как снимают сцены курения в фильмах, где говорилось об использовании специальных травяных сигарет, содержащих ромашку, мяту, шалфей. Такие сигареты были абсолютно безвредны, но выглядели, как настоящие. Недолго думая, мужчина выяснил, где находится ближайший магазин с актерской атрибутикой и направился туда. Мысль о том, что он ведет себя, словно ребенок, отчаянно отказывалась покидать разум и плотно там засела. Также плотно, как осознание того, что Асуи Тсую ему до безумия нравится, и отречься он от нее не может, как бы ни пытался. Его жестокие выходки разнились с собственными убеждениями о том, каким должен быть учитель и чего он делать никогда не должен. Например, унижать ученика или посылать его за кофе. Точно также, как и вступать с ним в запрещенные здравым смыслом и всем миром отношения. Каждый раз, когда он прикрывал в усталости глаза, в мыслях появлялись эти темно-зеленые, почти болотные и немного даже изумрудные волосы, эти огромные черно-серые глаза, занимающие добрую половину лица, эти длинные нижние ресницы, по-детски пухлые щеки, маленький носик, тонкие губы, эти большие ладони, эти широкие бедра, аккуратные колени, сильные голени, эти… Он тряхнул головой и зашел в лавку. Провел там не больше пары минут и вышел, вертя в руке маленькую пачку. Теперь нужно всего лишь подгадать нужный момент и нанести последний удар. И тогда им обоим не будет угрожать пугающая возможность взаимной симпатии, которая сумасшедшим вихрем может перерасти во что-то запретное и до ужаса неправильное. Только не поддавайся чувствам, Айзава. Столько лет получалось, получится и теперь. Отчего-то в собственных мыслях не было ни грамма уверенности. В конце концов, до этого он никогда не позволял себе влюбиться. Подговорить Ямаду позвать Асуи к черному ходу академии было просто, хоть и избежать расспроса не получилось. Но он знал, как бороться с излишним любопытством друга, — просто пообещать рассказать все позже. Каждый раз безотказно срабатывало. Блондин встретил девушку с причудой лягушки в холле, когда та уже собиралась домой. Он подозвал ее, выуживая из круга подруг, и сказал, что Айзава-сенсей хотел сказать ей что-то, и он будет ждать за академией. Асуи напряглась. Это было крайне странно и сильно настораживало. Она махнула одноклассникам, игнорируя их встревоженные взгляды, и последовала в противоположную от основного выхода сторону. И что могло понадобится учителю после уроков в таком странном месте? Может, это какая-то шутка? Но зачем тогда Сущему Мику принимать в этом участие? Возможно, Айзава-сенсей просто хочет извиниться, но сделать этого при всех гордость не позволяет… Нет. Вопросов было явно больше, чем ответов. Они отсутствовали вовсе. Ни одного предположения. Разве что… Очередная издевка Айзавы? И почему он вообще стал к ней так относиться? Девушка вышла на улицу, вдыхая осеннюю прохладу. Пахло вечерней свежестью, смешанной с прошедшим дождем. И сигаретами. Она огляделась, поеживаясь, замечая в нескольких шагах от себя знакомую фигуру. Айзава опирался о стену, прижимаясь к шероховатой кирпичной поверхности затылком. Он смотрел перед собой, зажимая указательным и средним пальцами сигарету. Она лежала в руке непривычно, ее хотелось выкинуть прочь, растоптать, а следом отправить и всю пачку. Мужчина заметил стоящий сбоку силуэт и прикрыл глаза, выпуская изо рта клубья полупрозрачного дыма. Это определенно должно сработать. Вот, сейчас, через пару секунд она развернется на пятках и убежит, хлопнув дверью, и больше никогда к нему не приблизиться, окончательно в нем разочаруется и забудет о своей бесконечной нежности-заботе. Но все произошло совсем не так, как он задумал. У Асуи были свои планы, которые явно разнились с тем, что так тщательно рассчитывал Айзава. Она повернулась к нему и рванула вперед, резко останавливаясь в полуметре от мужчины. — Айзава-сенсей! Дайте сюда всю пачку! — девичий голос звучал раздраженно, она буквально вскипала от гнева. Ни слез, ни страха, ни неприязни не было в этом крике — лишь злость, которую, подметил Айзава, девушка продемонстрировала впервые. Ее былые спокойствие и равнодушие растворились в осеннем воздухе вместе с сигаретным дымом. — Ты с ума сошла? Почему ты так со мной разговариваешь? — парировал он, всеми силами стараясь скрыть неподдельное изумление. — Я твой учитель, веди себя подобающе. — Отдайте мне всю пачку, — она отчеканивала каждый слог, будто думая, что мужчина не расслышал с первого раза. Подлетела к нему, выбивая сигарету из рук, а через мгновение женские запястья были схвачены сильными ладонями. Она метнула взгляд вниз, подмечая выступающий карман мужских штанов, и, высунув язык, мигом извлекла из брюк бумажную коробку. — Какого черта, Асуи? — вскрикнул, высвобождая руки девушки, и отпрянул в сторону. Она сделала несколько шагов назад, вчитываясь в надписи на упаковке из-под сигарет. «Сигареты травяные с фильтром. Не содержат табака и никотина. Подходят в качестве бутафории». Она подняла изумленный взгляд на мужчину, что, раскрыв рот, хватал жадно воздух, пытаясь придумать что-то в свое оправдание. — Вы что, издеваетесь..? — произнесла спустя несколько секунд молчания, начиная смутно понимать происходящее. — Что это за цирк? — Ты не ответила на вопрос, — он прочистил горло, выпрямляясь и всеми силами стараясь показать, что главный здесь он, а не маленькая девочка-лягушка. Но он явно проигрывал. — Почему ты со мной так разговариваешь? — А почему Вы так себя со мной ведете? — голос задрожал, а злосчастная пачка с бутафорскими сигаретами полетела под ноги мужчины, смешиваясь с октябрьской грязью. — Почему Вы грубите мне, заставляете бегать и выполнять ваши приказы, унижаете меня перед всем классом? Что я сделала, чтобы заслужить такое отношение? Я все тянусь к Вам, тянусь, а Вы об меня ноги вытираете! Вы хоть понимаете, что я чувствую? Вы же несколько лет преподаете и знаете, что нужно относиться ко всем ученикам одинаково, так почему Вы относитесь ко мне так ужасно? «Потому что за все годы, что я преподаю, я никогда не встречал таких, как ты», — произнести вслух не хватило духа. Впервые Асуи на кого-то так кричала. Слезы по щекам, и она ничего перед собой уже не видит. Полупрозрачная пелена размыла черный образ учителя, и она не смогла разглядеть, как тот вытянул к ней руку в попытках унять, но тут же остановился, еще не решаясь все изменить. — Почему? — не может успокоиться, пытаясь разглядеть за собственными слезами лицо озлобленного на нее без причины преподавателя. — Почему, сенсей? За что Вы так со мной? — Я думал, — он прочистил горло, понимая, что голос дрожит от неуверенности. Сбит с толку. — Думал, что так будет лучше для нас обоих. Лучше, если ты перестанешь видеть во мне кого-то… важного. Так ты меня назвала, кажется. Важным. И это проблема, Асуи. Большая проблема. — О чем Вы вообще говорите? — она взмахнула руками, запуская крупные ладони в темно-зеленые волосы, потянув их так, словно хотела вырвать с корнями. — О том, что я боюсь приближаться к тебе и подпустить тебя ближе, — его план рушился на глазах, как и уверенность в себе. Она стерла все своими слезами. — Все эти замечания на пустом месте, этот кофе, чертов кофе. Да как ты вообще додумалась рвануть через весь город за кофе, Асуи? Я не могу продолжать закрывать глаза на твою заботу. — Что это значит, сенсей? — взгляд прояснился, и она прочла в глазах Айзавы волнение и тревогу. — То, что так нельзя. Ты все продолжаешь и продолжаешь ко мне тянуться, продолжаешь быть доброй и заботливой. Я думал, что хотя бы эти «сигареты» оттолкнут тебя, но даже… Все слишком сложно, Асуи, я не мог ничего придумать, кроме как… Он не успел договорить. В воздухе послышался оглушительный хлопок. Щека горела. Он и не помнил, когда ему последний раз давали пощечину. И это было крайне отрезвляюще. — Я хочу, чтобы Вы попросили прощения, — голос уже не дрожал, но глаза были опущены. Она боялась поднять взгляд, догадался мужчина, ведь ударить своего учителя — это то, за что можно мигом вылететь из Юэй, и Асуи это прекрасно знала. — Ваше поведение последние дни… Это было унизительно. Весь класс подговаривал меня рассказать все директору, но я хотела решить все лишь между нами. Просите прощения. — А ты не дашь себя в обиду, — он усмехнулся горько, подмечая, что удар был сильнее, чем он мог ожидать от этой хрупкой на вид девочки. — Я жду, — голос прозвучал увереннее и громче. — И что будет после того, как я попрошу прощения? — он сделал шаг навстречу, вытягивая кисть вперед и обхватив пальцами девичий округлый подбородок. — Я обниму Вас, — она подняла взгляд на учителя. На нижних ресницах застыли хрусталем слезы. — Крепко. — Тогда прости меня, Асуи. Прости. Женские руки заботливо обвили туловище Айзавы. Она уткнулась носом в грудь учителя, тихо всхлипывая. Влага просачивалась сквозь ткань черного комбинезона. Он проиграл. Все было предрешено с самого начала, догадался брюнет, с того дня, как Асуи впервые пересекла порог академии. Их взаимности нельзя было избежать, и мысль об этом казалась почему-то единственной верной. Девушка смогла шевельнуться только через несколько минут, проведенных в молчании. Она взглянула на учителя, и уголки ее губ поползли вниз. Не время было улыбаться. Страх, тревога и ощущение собственной ошибки, фатальной и до ужаса глупой, заставили ее отпрянуть. — Я ненавижу одиночество, Асуи. И я боюсь близости. Была бы моя воля — так бы и продолжил ничего не чувствовать, ведь это проще. Давай не будем спешить, чтобы нам обоим было комфортно. И так будет правильнее. Я не хочу, чтобы из-за этого у нас были проблемы, — неуверенно провел подрагивающей рукой по длинным волосам. В ответ Асуи кивнула. Он взял ее за плечи и притянул к себе, немного пригнувшись, и коснулся губами девичьего лба. И обнял крепко-крепко, зарываясь носом в темно-зеленую макушку. Ямада сидел на подоконнике у окна, выходящего во внутренний двор академии. Его губы расплылись в широкой улыбке, а в груди теплотой разливалась радость за лучшего друга. — Наконец-то Айзава выглядит счастливым, — прошептал он, спрыгивая с подоконника и направляясь к главному входу. Кроны пожелтевших деревьев колыхались на осеннем ветру, а он шептал, завывая, что все стало иначе. Золотая осень.