Руководство к жизни в конце лета

На самом деле жизнь каждого человека заканчивается именно на том злосчастном моменте, когда он задумывается, нахера он собственно живёт. Вот как только тот или иной индивид допускает в своей и без того бестолковой башке эту самую мысль, его автоматически можно считать мёртвым телом. Иллюзия жизни весьма и весьма распространена в наше время, ну и что с этим поделать. Ты сам или кто-то извне убивает тебя, но делает это совершенно незаметно для всех. И я понимаю, как мрачно это звучит, меланхолично так. Но блять серьёзно, человек является единственным в природе существом, кто задумывается, кто он такой и зачем живёт. Это не эволюция матушки природы, это её даунгрейд, деградация, ошибочка, божественное дцп. Конец лета в нашем городе ознаменовывается явлением, которое раньше я бы и не заметил, — берёза пожелтела и разбрасывает вокруг свои листья словно золотые монетки. Антилопа бьёт копытцем. Когда привыкаешь к этому урбанистически-серому пейзажу, начинаешь любоваться им и выискиваешь красоту в бетоне и духоте индустриальных построек с их трещинами и изъянами, совершенно необычно тебя вырывает из этой печальной повседневности обычная берёза с её умирающими листьями. Ты наблюдаешь, как с её веток слетает очередная драконья чешуйка, и с лёгкостью представляешь себя на месте этого листика. Кажется, ты точно так же летишь вниз, год за годом, этаж за этажом. Потому что ты рыба. Рыба? А причём тут собственно теперь ещё и рыбы? Невидимая смерть, опадение листвы с наступлением осени — это ещё куда ни шло. А с рыбами что не так? Мы и есть в каком-то смысле рыбы. Рыбёшки. Каждое утро большими косяками рыбы устремляются в разные стороны. Все по своим делам. Кто-то на учёбу, кто-то на ненавистную работу, кто-то сам себе хозяин, кто-то просто привык просыпаться пораньше. Они снуют из стороны в сторону, и все они чем-то заняты, все они выполняют функции, а некоторыми даже движут их стремления, мечты и планы. И среди всех этих мелких серых рыбок лавирует одна тщедушная хвостатая твоя фигурка. Ты еле перебираешь плавниками, жабры раздуваются, но в глазах читается явная усталость. Усталость от жизни. Ты рыбка, что тонет в воде. Ты чувствуешь, как каждый божий день то ли вода становится более вязкой и густой, то ли твои конечности слабеют. Ты тонешь каждый день по дороге на работу и обратно домой. Тонешь в серой склизкой массе других таких же рыб. И каждому из вас плевать на другого. Вы тонете все поодиночке. Каждый по-своему. Но рано или поздно все вы будете на дне. На самом деле, рассуждения о таких вот мёртвых рыбках были когда-то не моими. Они являются мыслесобственностью другого человека. Девушку звали Июнь, и это последнее, что я услышал от неё. С виду она не была грустным человеком, но разве у довольной жизнью рождается в голове такая тьма? До сих пор мечтаю понять её. О чём думал тот человек, когда говорил со мной о подводной смерти водоплавающих. О чём думал тот человек, когда держал нож. О чём думал, когда пытался убить. О ненависти? Боюсь, что нет. Печально, но то была самозащита. Самозащита, сделавшая из меня инвалида. Ну и… поделом! Любишь топить других, люби и сам получать нож в спину. Всё честно, никто не в обиде. Но я бы хотел рассказать вовсе не про неё. Июнь была да всплыла! Как рыба. Моя история про кое-что более прекрасное. И — о, боги! — более травмирующее. Каким бы мрачным ни было вступление, но рассказ мой про лето, серость бетона, сигареты и девочку с большими глазами. Не так давно мне приснился сон. Прекрасный и милый сон. А может и не сон это был вовсе, а бред воспалённого сознания. Мне привиделось, что на нашу унылую скучную работу перевели девочку-студентку. Забавная такая, маленькая, худая, с большими зелёными глазами и заразительной улыбкой. Мне вроде было совершенно всё равно, кто она и зачем здесь, но как-то случайно мы с ней подружились. Наше знакомство я помню плохо, зато она его запомнила отлично. Наверное, чтобы припоминать мне иногда, каким мудилой я могу иногда быть. Я подошёл к ней утром и в отличии от многих других не представлялся и не спрашивал её имени, а просто сухо спросил, она ли взяла документацию на плодово-ягодные. Она немного напугано или просто удивлённо посмотрела на меня и ответила утвердительно. На что я так же сухо съязвил что-то про ответственность такого задания и попросил её быть аккуратнее с бумагами. Как-то так всё и было. Даже и не задумаешься, что это может оказаться началом прекрасной дружбы, не так ли? Прямо как в сранной Касабланке. Но случайно день за днём выходило так, что я всё сильнее привыкал к этому человеку, а она, казалось, привыкала ко мне. Полтора месяца улыбок и шуток. Полтора месяца нежности и тепла. Да, были и весьма печальные моменты, но их не хочется вспоминать под массивами всего хорошего, что произошло тогда. Она так и вовсе не разделяет моего оптимизма во всей этой странной херне, что произошла между нами. Она увидела во мне хорошего друга, а вот я… А вот я тот ещё идиот. Что стоило ещё ожидать от рыбы, которой два года назад вспороли брюхо и утопили в собственном болоте. Я был словно гнилое семя, о котором кто-то вновь стал заботиться и немного неумело проращивать в благодатной почве после моего томления в элювии. Я не буду описывать всё, что с нами происходило. Ночные прогулки с друзьями, когда мы якобы случайно оказывались близ её дома. Редкие мелкие подарочки с обеих сторон. Хризантемы с гипсофилами. И то, как она смотрела на меня на работе. Должно быть, я со стороны выглядел ещё более потешно — такой немолодой, но такой влюблённый. Но я не могу взглянуть на себя и оценить весь масштаб ущерба моей скучной и вечно унылой фигуре, что научилась за последние два года справляться со всей жизненной хуйнёй сама. А стало быть, и не могу знать, насколько нелепо я выглядел всё это время. Я знал лишь то, что я смог оправиться после разрыва с Июнь. Понадобилось время, капелька одиночества и много-много помощи друзей, прежде чем я смог честно признаться себе, что мне не нужна ни бывшая, ни кто-либо ещё. Но как только я смог всё пережить, появилась Июль и разорвала меня изнутри. Одна когда-то разбила мне сердце. Другая всего лишь разбила мою жизнь. Не специально, сама не желая того, но она нарушила привычный уклад моего существования. Да ладно, что греха таить, я сам позволил ей это. Вот только на кой хрен я это сделал? Не знаю. Вновь попробовать нырнуть в омут. Но на этот раз с той, что точно не подведёт. Но, как и все сны, эта явь тоже закончилась. Она не так далеко, я могу что-то сделать, я могу хотя бы попытаться. Но Июль изначально была на несколько ступеней выше, а я не дружу с этими долбанными лестницами, увы. «Попытка не пытка!» — подумал я. — «Она прекрасна. Она лучшее вознаграждение всем моим стараниям. Нужно просто стоять на ногах. Я пытаюсь пытаться и буду продолжать». Вот только я вновь тону. Ступеньки на пути к этой милой девушке оказались слишком скользкими для меня. Что поделать, когда неудача твой фоловер. Чапман рэд дарит сладкий вишнёвый привкус. Прикусанная как следует губа добавляет щепотку соли в этот десерт. Запить чем-то покрепче? Хотелось бы, но сейчас в руках только баночка Саппоро. Невесть что конечно, но зато в наушниках любимая музыка. «Что ты ел сегодня на обед? Опять свою овсянку?» Да, опять овсянку. Но в этот раз с привкусом воспоминаний. «Увидишь, как мы были счастливы. Просто дождись, когда сейчас станет тогда.» Обожаю Сьюзан Зонтаг за её странную и такую близкую грусть. За её ум, да и симпатичная женщина она была. Я бы с ней сейчас покурил. С Июль, например, мы делили одну сигарету на двоих. Теперь я докуриваю в одиночку, если не считать своих воображаемых друзей из 19 и 20 веков. Зато со мной это серое тяжёлое небо. Начинает темнеть. Сначала в окнах, а потом и вдоль дорог зажигаются огни. Будто с огнём в руках люди видят больше чем без него. Прометей старался зря — мы всё равно тычемся в стены и спотыкаемся друг о друга, будто слепые котята. Я пойду вдоль дороги куда-то вперёд, не зная зачем и с какой целью. Всё равно этот рассказ одновременно обо всём и ни о чём. Руководство к жизни в конце лета. Иначе и не назовёшь. Я пустой внутри, но и вы все ничем не наполнены. Думаете, это мне хуёво, и я тут нюни развожу, да? Вы такие же, просто не знаете об этом. Вы все не отличаетесь от меня, а я от вас. Мы все в детстве хотели быть кем-то, у нас у всех были мечты и планы на жизнь. Но суровая реальность корректирует нас под себя. Однажды каждый из нас окажется у края бездны, к которой пришёл в одиночку. Я тоже, но я хотя бы сделаю это красиво и глядя ей в лицо. Я могу любить, даже если всё обречено, и сил, казалось бы, уже не осталось. Я смогу. Потому что мне есть куда тонуть, падать, умирать, но в отличии ото всех в этом ебаном мире, я могу делать это, глядя на зелёные глаза на фото. Когда нечем хвастаться, хвастайся тем, что ты привык, что тебе нечем хвастаться. Спокойным шагом неожиданно для себя я дошёл сначала до парка Горького, а потом до моста через местную реку. Я всего лишь шёл вперёд, а как-то случайно оказался в таком интересном месте. Раньше я редко тут бывал, но за последнее время оказываюсь здесь слишком часто. Пошёл дождь. Давно пора бы уже. Я накинул капюшон и устремился через мост. Я боюсь высоких мостов, да и мостов в принципе, но сейчас каким-то чудесным образом я мог совершенно спокойно идти по нему. Спрятавшись за ворот куртки, закурил на ходу, и прищурился вдаль. На том берегу одиноко стояла жёлтая фигура и, казалось, смотрела на меня. Когда-то давно случилось несчастье. Мой замок был сожжён. Тогда я даже не поняла, покинула ли я его или осталась погребённой под грудой тлеющих развалин. Разные источники говорили о разном исходе той трагедии. Мертва ли я на самом деле, а не только ощущаю таковой себя внутри? Быть может, я просто смешной призрак? Все эти истории о просроченном Июне моей жизни и прекрасной нимфе Июль — всего лишь предсмертный бред той, что жила когда-то на балконе за тридевять земель отсюда. Она и правда мертва. А вот я жив. Многие события, что я могу вспомнить сейчас, все те люди, что были когда-то друзьями, — всё было в какой-то прошлой жизни. Есть такое существо в природе — turritopsis dohrnii. Это медузы могут бесконечное количество раз перерождаться в свою более молодую копию и заново проживать ещё один цикл. Снова и снова, и снова… Le Meduse est mort, vive le Meduse! Когда я подошёл наконец к берегу, она всё также стояла в своём жёлтом дождевике и смотрела куда-то вдаль. В ту самую точку, откуда я и пришёл сюда. Глаза её были заплаканы, а щёки ещё влажные блестели, подставляясь всё новым и новым каплям дождя. Я встал рядом с ней, а Июль потянулась к ещё тлеющей сигарете в моих руках. Она докурила её в одну затяжку и опустила руку. Сигарета с тихим шипением покатилась по песку. Обняв её за талию, я спокойно поинтересовался, как долго она тут собирается стоять и мокнуть. — Столько сколько потребуется. Я же клоун! — пробурчала обиженно она. — Будто тебя ебёт. — Как видишь. — грустно усмехнулся я. — Пойдём. Шаги на песке вели прочь с пляжа в сторону города, который я одновременно любил и ненавидел. Началом это было или ещё одним концов всего — кто знает. Да никто не знает. Но это точно было ещё одним моим сном. В таком случае я предпочту никогда больше не просыпаться. Наступила осень. Жёлтые листья берёзы составляли узоры картин Густава Климта. А будет ли это Поцелуй или Юдифь и Олоферн, мне остаётся лишь гадать. Хотелось бы гадать на этот раз вдвоём. Падать в пропасть вдвоём. Рыбки имеют свойство держаться на плаву, когда их больше чем одна.