Цветные острова

Разноцветными переливами заката исчерпывает себя очередной день вереницы повседневности. Ремилия задумчиво смотрит из окна, украшенного ветвистыми переплетами разноцветных витражей, что дают залу преимущественно багровое и темно-синее освещение, создающее атмосферу загадочности и мистики. В безволье сплетенные друг с другом витражи, думается ей, так похожи на хаотично машущие крылья Фландр. На крылья Фландр, которые имеют разрез куда более аккуратный, нежели несимметрично выполненные в не-рисунке всполохи цветного стекла. На крылья Фландр, которые остались где-то там, позади, за чертой нескольких тысяч километров, за слоем пепла, осколками жизни слетающего с небес вместо живительного дождя, за миллионом вдохов-выдохов настоящего кислорода и кусочком жизни. Крылья той, которая еще не раз ими взмахнет, чтобы подняться куда-нибудь ввысь, за облака, за горизонт — куда-нибудь, где могла бы не искать сестру, остались спрятаны гораздо глубже, чем могла дотянуться сама Скарлет. За взмахом величественных багровых крыльев, за слоем не_живого солнечного света в стенах старого замка осталась спрятана целая жизнь. Фландр — позади. Ремилия лишь на секунду устало прикрывает глаза. А видится целая вечность: цветными, как витражи на стекле, но более яркими, как крылья сестры, встают перед взором воспоминания-островки. И как будто каждая секунда отливает собственным оттенком на памяти юной дьяволицы: в переплетах тысячи нитей собирались мелкие-мелкие обрывки вечной памяти. Жизнь, вот она, не умещающаяся на ладони островами-воспоминаниями, объяла со всех сторон Скарлет. И такой беззащитной и крошечной представала юная дьяволица в сравнении с ними. Но Ремилия так и будет задыхаться в своем черно-белом кино. В черно-белом беззвучном кино, отфильтрованным цветными окнами и длинными стенами — ни прощупать, ни обнять. Сквозь слой бьющегося стекла даже воздух гнил — свертывался отдельными кислотными комьями, терялся вместе с жизнью. Быстротечная секунда, совсем не кажущаяся вечностью, задержалась на чуть-чуть: лишь на миг с половиной. Ремилия открывает глаза. Девочка с картины в сожалении поджимает персиковые губы и совсем не улыбается, как это принято. У девочки с картины разлохмачены золотистые волосы и не наблюдается поблизости сестры. На девочку с картины не липнет вязкая гниль воздуха, и совсем не из-за неё часы отстукивают прямо в сердце. Даже не внезапно громко, четко отделяя секунду от секунды, просто идеально тихо, чтобы утопить в монотонном и чуть притупленном звуке нежелательные мысли. Тик-так. Фландр — позади. Тик-так. Фландр больше нет. Тик-так. Фландр никогда не попасть в черно-белое кино. Тик так. Затяжным прыжком в вечность разорвалась одна судьба на двоих, хотя изначально каждая и шла своей дорогой, просто спокойнее было пока вместе. С совсем немелодичным хрустом разлетаются в щепки старые часы. А секунды так и продолжают отстукивать собственный ход жизни. Ремилия не отворачивается. Ремилия смотрит прямо глаза в глаза картине. Вечность тонет в бесконечности. — Госпожа? — дьяволица не вздрагивает. Не пугается знакомому тихо-обеспокоенному голосу Сакуи, а поворачивается и вопросительно смотрит на служанку, которая в это время обычно убирается. Неужто случилось что-то? Изаёй только качает головой и бережно вручает что-то Ремилии. Незамысловатый жест заканчивается таким же быстрым уходом. Секундное замешательство сменяется быстрым пониманием и самой легкой радостью. У Ремилии в руках плюшевая игрушка. У девочки с картины — тоже. Надо же, цветная. Надо же, её любимая. Большой круг луны в свете ярко-алых огней среди тысячи звезд напоминает: Фландр — придет. Появится буквально из-под земли или свалится как будто с неба, как появилась уже однажды. Набросится с кулаками или попытается убить — не важно. Главное, что обязательно объявится. Просто не может остаться позади сестры. ...темно-коричневая игрушка обеими руками прижата к сердцу. Ничто не уходит бесследно. Лишь отбрасывается на миг.