Побег

Долгий, невыносимо долгий день медленно, будто нехотя, подходил к концу. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и весь Париж окутывали мягкие синие вечерние тени. По коридорам и лестницам Лувра бесшумно скользили слуги, смывая кровь, убирая осколки разбитых ваз и собирая рассыпанные цветы. Израненные гвардейцы зализывали свои раны, Кольбер, засидевшийся допоздна в своём кабинете, продумывал все ходы перед решающей партией — завтра ему предстояло объясняться перед королём и королевой, и от исхода этого объяснения зависело, сохранит ли он место министра финансов, а при худшем варианте развития событий — сохранит ли он голову на плечах. Анна Австрийская не могла налюбоваться в зеркало на возвращённое ожерелье, сверкающее на её некогда прекрасной и белоснежной, а теперь порядком увядшей шее, и торжествующе улыбалась, предвкушая, что она завтра скажет Кольберу. Дети мушкетёров праздновали победу над врагами в трактире, и Жаклин, уже вновь принявшая облик девушки, заливисто хохотала над шутками Анри. Во всём этом веселье не было места только для одного человека, и человеком этим был Леон — некогда капитан королевской гвардии, а ныне Леон дю Валлон, узнавший своего отца и не знающий, куда ему деваться от этого знания. Анжелика добродушно звала брата в трактир, праздновать вместе, но Леон отказался, и никто не стал настаивать. Сын Портоса не питал иллюзий насчёт своего положения. Все те горькие, ядовитые слова, которые он в пылу ссоры бросил в лица детям мушкетёров и своему отцу, оставались правдой. Дети мушкетёров никогда не примут человека, преследовавшего их столько времени, а он никогда не простит им пережитых унижений. Сохранить место капитана королевских гвардейцев Леон не сможет — не после череды неудач, прямого неподчинения приказу и схватки с собственными гвардейцами. Не то чтобы это сильно расстраивало Леона. Многие из людей, которыми ему приходилось командовать, были грубыми, неотёсанными, заносчивыми перед теми, кто слабее их, заискивающими перед теми, кто сильнее, и, прямо сказать, звёзд с неба не хватающими. Своего капитана они скорее боялись, нежели уважали, и Леон был уверен, что отдай он тогда в Бретейе приказ арестовать мушкетёров и их детей, гвардейцы бы подчинились, но только из страха. «И тогда бы вся земля возле конюшен в Бретейе покраснела от крови», — мрачно подумал Леон. «Интересно, моему отцу пришло в голову, что такое могло случиться, что я мог заколоть свою сестру? Или он был свято уверен, что я, как послушный щенок, склоню голову и побегу вслед за ними?». В глубине души он понимал, что поступил правильно, что кровопролитие было бы бессмысленным и жестоким, но то, как его воспринимали мушкетёры и их дети — как какой-то довесок к Портосу и Анжелике, как нечто, не имеющее собственных мыслей и чувств, как то, что мешало им на протяжении всего пути, а теперь должно им пригодиться — глубоко ранило его. «Я не человек для них, а что-то вроде оружия или цепного пса», — размышлял Леон, в задумчивости шагая по коридорам Лувра. Чуть ранее он добился аудиенции у короля, чтобы попросить об отставке, и намеревался, уже окончательно оставив пост капитана королевской гвардии за спиной, уехать куда-нибудь подальше из Парижа и от детей мушкетёров. Хоть где-то Леону улыбнулось счастье — Людовик XIV настолько устал от произошедшей в последние дни кутерьмы, что подписал прошение об отставке, не задавая лишних вопросов, и Леон направлялся к выходу из Лувра, уже не являясь капитаном. И странное дело — с каждым шагом ему становилось всё тяжелее, будто невидимый груз наваливался на его плечи. Он вспоминал гвардейцев, которым был вынужден наносить удары, — с какой лёгкостью они отвернулись от своего капитана и подчинились де Жюссаку! Разумеется, не все — кто-то, в их числе верный Жакоб, отказался выступить против Леона и сложил шпаги. Это спасло их от гибели, но не от жестокой картины сражения, в котором их товарищи потерпели позорное поражение. «Я потерял людей, которых должен был вести, которые доверяли мне, а взамен никого не нашёл. Даже отца и сестру я узнал, но не нашёл — отец покинул меня, на этот раз уже навсегда, а сестре и её друзьям я не нужен», — с горечью думал Леон, и шаги его замедлялись. Конечно, Портос мог являться сыну во снах, но от мысли, что в каждом его сновидении отец будет подсмеиваться над ним или читать нотации, Леон сжал зубы, чтобы не застонать. Вечерний Париж был наполнен синевой и прекрасен, Франция была прекрасна, мир был прекрасен, и во всём этом не было места для капитана Леона. «Как жаль, что меня не убили во время схватки с гвардейцами!», — подумал он, и тут сбоку от него что-то тускло блеснуло на полу. Бывший капитан прищурился, наклонился и поднял с пола пистолет, который, видимо, выронил в пылу битвы кто-то из её участников. Пистолет лежал за огромной, чудом уцелевшей вазой и не был замечен никем... никем, кроме Леона. «А вот и знак судьбы», — мрачно усмехнулся сын Портоса, взвешивая оружие на руке. Он быстро убедился, что пистолет заряжен, что не удивило его, а вызвало очередную мрачную ухмылку. Когда у человека столько терзаний на сердце, нельзя давать ему в руки оружие, иначе может случиться непоправимое. Он может убить кого угодно, того, кого он ненавидит больше всех... и так вышло, что в этот миг Леон больше всего ненавидел себя. Он огляделся, думая, что будет по меньшей мере некрасиво застрелиться прямо посреди Лувра — бедным слугам, только что закончившим свои труды, завтра придётся снова оттирать с паркета кровь и мозги. Кольбер, который всегда всё узнаёт самым первым, наверняка позлорадствует, Людовик будет страшно недоволен, королева-мать придёт в ужас... А уж что станется с Анжеликой, страшно и вообразить. Леон на миг представил, как сестра рыдает над его бездыханным телом, Рауль де Ла Фер пытается её утешить, а молодой герцог и Жаклин наперебой уверяют, что в случившемся нет вины детей мушкетёров, хотя оба прекрасно понимают, что лгут. Поморщившись от этой картины, чересчур ярко представшей перед его глазами, Леон ускорил шаг, но затем вновь замедлился. Можно, конечно, дойти до берега Сены и застрелиться там, чтобы его тело унесло волной. Или ещё лучше — уехать из города, как он и собирался, и пустить себе пулю в лоб где-нибудь в придорожном лесу. Но не всё ли равно, где сводить счёты с жизнью? К тому же, за долгую поездку стремление расстаться с жизнью может ослабеть, и тогда Леон будет презирать себя ещё больше. Лучше уж прямо тут, недалеко от кабинета Кольбера... хотя лучше было бы прямо там, застрелиться на глазах у министра финансов, испортив ему на несколько ближайших дней аппетит, сон и стол красного дерева. «Ну ничего, если выстрел будет достаточно громким, Кольбер выбежит из кабинета на шум, и аппетит со сном у него точно будут испорчены», — с мрачным удовлетворением подумал Леон. Он поднёс пистолет к виску и с резким щелчком взвёл курок. Именно в это мгновение одна из многочисленных дверей, выходящих в коридор, распахнулась, и из неё стрелой вылетела де Круаль — её глаза горели, огненные волосы даже в вечернем сумраке казались пылающими. Едва не наткнувшись на Леона, Луиза охнула и сделала несколько шагов назад. — Леон? Что это вы делаете? Леону, ещё не пришедшему в себя от столь неожиданного поворота событий, не пришло в голову ничего лучше, кроме как сказать правду: — Пытаюсь застрелиться. — Вы что, с ума сошли? — Что-то вроде этого, — помедлив, Леон опустил пистолет. Неожиданная встреча выбила его из колеи, кроме того, ему вдруг пришло в голову, что Луиза будет только рада, если он у неё на глазах вышибет себе мозги. Доставлять радость шпионе Кольбера не входило в его планы, поэтому Леон, поколебавшись, наставил оружие на де Круаль. — Что вы здесь делаете? Я думал, вы уже давно за пределами Парижа. — Сначала надо было кое-что уладить с Кольбером, — Луиза с опаской покосилась на чёрное дуло пистолета. — Надеюсь, вы его отравили, — бросил Леон. — Вы что, с ума... ах, ну да. Нет, я его не отравила и даже не пыталась. Я не хочу повторить судьбу леди Винтер — надеюсь, вы о ней слышали? — Ей отрубили голову отцы-мушкетёры, — блеснул осведомлённостью Леон. — Верно, и я не хочу, чтобы со мной тоже самое сделали их дети. И мне не нужны проблемы с законом. Я всего лишь убедилась, что Кольбер не станет мстить мне за невыполненное задание, и собиралась уезжать на все четыре стороны, — грудь Луизы вздымалась от бурной речи. — Послушайте, может, вы всё-таки опустите пистолет и отпустите меня? Арестовывать меня всё равно нет смысла, потому что вы всё равно ничего не докажете... — Я не могу вас арестовать, я уже полчаса как не являюсь капитаном королевских гвардейцев, — Леон чуть склонил голову, не понимая, зачем он, собственно, говорит это де Круаль. — Тогда у вас нет никаких оснований мешать мне, — заявила она, чуть приподняв подбородок. — Вы же не собираетесь застрелить женщину... тем более женщину, с которой состояли в любовной связи? — Как вовремя вы об этом напомнили, — усмехнулся Леон. — Уверена, вы об этом и не забывали, — отозвалась Луиза и скрестила руки на груди. — Или стреляйте, или дайте мне пройти и убирайтесь к чёрту. Леон покачал головой, невольно восхищённый её хладнокровием, а потом медленно опустил пистолет. Луиза не стала дожидаться, не передумает ли бывший капитан и доведёт ли он до конца свою попытку застрелиться, — она опрометью метнулась мимо него и вскоре исчезла в анфиладах Лувра. Леон же стоял, по-прежнему опустив руку с зажатым в ней оружием, и перед глазами его проносились картины недавнего прошлого — пожалуй, единственного краткого времени за всю эту сумасшедшую поездку, когда он был счастлив.

***

Луиза пришла к нему ночью, на корабле, — как позднее узнал Леон, за кораблём невидимо и неслышно следовали призраки отцов-мушкетёров, де Жюссака и Мазарини, и было поистине чудом то, что никто из них не стал свидетелем сцены, произошедшей в каюте Леона. Он уже собирался ложиться спать, но при виде Луизы быстро поднялся на ноги и мысленно приготовился к очередному неприятному поручению. — У нас поменялись планы? — это единственное, что Леон успел спросить, прежде чем Луиза, в несколько шагов преодолев узкую каюту, прильнула к нему и прижалась к его губам своими. Шерстяная накидка соскользнула с её плеч, открывая тело, укрытое лишь тончайшей кружевной сорочкой. — Раздевайтесь, — выдохнула Луиза и толкнула капитана на постель, с которой он только что встал. — Я так понимаю, это очередной приказ, который я должен выполнять, не задавая вопросов? — Леон сам был удивлён тем, что сохранил способность иронизировать, потому что после такого страстного поцелуя мыслей в его голове осталось не так много, а большинство из оставшихся были крайне неприличными. — Именно, — Луиза решительно опустилась на него сверху. — А что, если я не хочу? — он столь же решительно перехватил её запястья. — Не притворяйтесь, у вас плохо получается, — де Круаль поморщилась, и Леон чуть ослабил хватку. — Вы этого хотите, я же видела, как вы на меня смотрели в карете. Вы не только меня раздели взглядом, вы взглядом мной овладели! Леон не смог сдержать улыбки. Действительно, оказавшись в карете, он понял, что выбор у него невелик — либо во всём подчиняться де Круаль и её подручным, либо предпринять попытку напасть на этих самых подручных, либо сбежать и, скорее всего, быть убитым. Леон не так уж дорожил своей жизнью, но его долг не был выполнен, Огюст Вернье и дети мушкетёров не были арестованы, и капитан решил пока не расставаться с жизнью. Оставшись в карете, он стал раздражать де Круаль единственным доступным ему способом — нагло раздевать её взглядом, благо шпионка Кольбера была на редкость хороша собой. Луиза видела, как Леон скользит взглядом по её груди, талии и губам, но отнеслась к этому совершенно равнодушно. А сейчас, как выяснилось, она решила использовать интерес Леона в своих целях. — Что вам от меня нужно? — капитан всё ещё не выпускал её рук. — Думаю, вы догадываетесь, что, — де Круаль подалась к нему, и Леон, отстранившись, упёрся спиной в стену. — Не сейчас. В целом — что вам от меня нужно? Зачем вы это, — он кивнул на её едва прикрытую белой тканью грудь, — делаете? — Вы славно постарались сегодня и заслужили награду. Я тоже её заслужила, — терпеливо, как маленькому ребёнку, объяснила Луиза. — А если бы ваши помощники остались живы, вы бы их так же наградили? Луиза снова поморщилась и дёрнулась, но Леон не выпускал её рук. — Будь я свободна, я залепила бы вам пощёчину, — сердито сказала она. — Разумеется, я бы их наградила! Деньгами, — она сделала паузу и посмотрела капитану прямо в глаза. — Неужели вы думаете, что у меня настолько плохой вкус, что я стала бы спать с ними? — Я ничего не знаю ни о вас, ни о вашем вкусе, — Леон нахмурился. — Я знаю только, что вы способны на любое злодеяние. Вы устроили пожар в Лондоне! — Я устроила пожар в комнате, а по Лондону его разнёс ветер, — поправила его Луиза. — Кстати, вы очень героически вытащили из огня эту надоедливую монашку. Не то чтобы я восхищалась безрассудством и благородством, но храбрых людей я уважаю. — Не напоминайте об этом, — на этот раз поморщился уже Леон, вспомнив тот безумный порыв, который заставил его кинуться к пылающим дверям гостиницы и оттащить Анжелику дю Валлон в безопасное место. — Не мог же я оставить её там, на пороге, когда здание в любой миг могло рухнуть! — Вообще-то могли. Но не оставили. У вас могло бы быть на одного врага меньше, но их по-прежнему четверо — ведь монашка, я так понимаю, не видела своего спасителя и не знает, что обязана вам жизнью? — Прошу же, не надо об этом! — А я прошу выпустить мои руки — они уже занемели! Леон разжал пальцы, и Луиза с недовольным видом принялась растирать запястья. Впрочем, недовольной она оставалась недолго и вскоре снова с интересом посмотрела на капитана. — Так вы принимаете моё предложение? — А если я скажу «нет», вы заставите меня силой? — хмыкнул он. — Вот ещё! Вы не настолько ценны, чтобы из-за вас тратить столько сил. Если вы скажете «нет», я просто уйду отсюда, а вы лежите здесь и терзайтесь от упущенной возможности. — Ещё один вопрос: что будет, если Кольбер узнает о произошедшем? — Какая разница? — пожала плечами Луиза. — Ему неважно, с кем я сплю, до тех пор, пока я хорошо выполняю свою работу. Но я надеюсь на ваше благородство: вы же не станете болтать о случившемся направо и налево? — Разумеется, не стану, — Леон склонил голову, окончательно капитулируя. — И, как по-настоящему благородный человек, я не смею отказать даме, раз уж она сама меня просит. — Не прошло и часа, — выдохнула де Круаль, заключая капитана в объятия. — Вот уж не думала, что придётся так долго вас уговаривать... А могли бы в это время заниматься куда более приятным делом! Впрочем, они оба быстро наверстали упущенное. Луиза, обладавшая немалым опытом в любовных делах, разожгла в капитане не меньший огонь, чем в лондонской гостинице. Такой же огонь страсти она разожгла и в себе, и капитану оставалось его только поддерживать, с чем он весьма успешно справлялся. Леон доказал Луизе, что опытен не только в фехтовании, и что, выражаясь фигурально, он прекрасно владеет шпагой, доставшейся ему от отца. Он не знал об этом, но де Круаль в перерывах между страстными объятиями мысленно занесла его в высшую строчку списка своих «нежных друзей», хотя Леон вряд ли мог считаться её другом после всего произошедшего, да и нежности между ними было маловато. Впрочем, обе стороны оказались полностью удовлетворены друг другом. Когда всё закончилось, Луиза, осторожно высвободившись из рук капитана, переводила дух перед тем, как подняться с постели и удалиться к себе, а Леон бездумно перебирал её шелковистые рыжие волосы, имеющие тонкий аромат неизвестных ему цветов. — Де Круаль, надеюсь, я вас не разочаровал? — Поверьте, если бы вы меня разочаровали, я бы дала вам об этом знать! — откликнулась она, лениво потягиваясь. — Так и думала, что вы только притворяетесь холодным. — Я кажусь вам холодным? — удивился Леон. — Уже нет, — она села, оправила свою порядком измятую сорочку и, подняв с пола накидку, закуталась в неё. — Спокойной ночи, господин капитан. — Вы могли бы остаться здесь, — предложил он, но Луиза покачала головой. — Нет уж, спать я предпочитаю одна, без тесноты и храпа над ухом. — Тогда хоть поцелуйте меня на прощание! — И этот человек отказывался спать со мной! — усмехнулась она, однако склонилась к капитану и наградила его долгим страстным поцелуем. Потом она ушла, а Леон ещё долго лежал без сна, вспоминая её блестящие в темноте глаза, жар созданных Венерой губ, прикосновения рук...

***

Наутро всё случившееся казалось Леону сном — Луиза вела себя так, как будто ничего особенного не произошло. Капитан понимал, что для неё проводить так ночи, скорее всего, самое обычное дело; что вряд ли он вызвал у неё какие-то особенные чувства: ей нужно было всего лишь крепче привязать его к себе, с чем она прекрасно справилась. Понимал — и всё же не мог подавить в себе влечение к этой женщине: его тянуло к де Круаль, тянуло со страшной силой. Если не считать той сумасшедшей ночи, больше ничего между ними не произошло: правда, Луиза пару раз целовала его — чтобы успокоить, когда он в гневе был готов преследовать детей мушкетёров, которые, в свою очередь, преследовали монахов; чтобы наградить, когда он достал для неё ларец с сокровищами Франции. Но даже это мощное влечение, даже страстные поцелуи не могли помешать Леону выполнить свой долг, поэтому он покинул Луизу тогда, у кареты, оставив её наедине с воскресшим де Жюссаком. «Интересно, а его она тоже целовала?» — пришла в голову непрошеная мысль, но она тут же была вытеснена другой, ещё более непрошеной. Леон развернулся и бегом кинулся в ту сторону, куда пару минут назад удалилась де Круаль. Как он и ожидал, её карета стояла неподалёку, и кучер подхлестнул коней как раз в тот миг, когда Леон выбежал на улицу. Свежий ночной воздух вдохнул новые силы в сына Портоса, он рванулся вперёд и, пока кони ещё не успели взять разгон, поравнялся с каретой. Рывком распахнуть дверцу и запрыгнуть внутрь было делом сложным, но не невозможным, и через несколько мгновений Леон упал на колени перед изумлённой де Круаль. — Какого чёрта? — с неё слетела всякая благопристойность. — Вы же позволили мне уйти! — Подождите, — Леон сел напротив Луизы и попытался перевести дух. Только сейчас он понял, что всё ещё держит в руке пистолет и поспешно разрядил его, после чего бросил оружие и пули на сиденье рядом с собой. — Я не собираюсь причинять вам вред. — А я вам собираюсь! — резко ответила она, сжимая в пальцах острую тонкую заколку, только что вытащенную из волос. — Что вам вообще нужно? — Возьмите меня с собой. — Что? — он потрясения Луиза временно лишилась дара речи. — Послушайте, — капитан примирительно вытянул перед собой руки, — мы оба оказались в схожем положении. Вам опасно оставаться при дворе, потому что Кольбер не забудет вашего провала и будет мстить, да и дети мушкетёров представляют для вас угрозу. Я тоже не могу здесь оставаться: я больше не капитан гвардейцев, а мушкетёром я быть не хочу, и одна мысль о том, чтобы находиться рядом с детьми мушкетёров, мне ненавистна. — Вот как? — Луиза усмехнулась и опустила руку со шпилькой. — Я думала, вы с ними теперь лучшие друзья, ведь среди них ваша сестра, которую вы спасли! — Долго объяснять. Скажем так: я не хочу быть их врагом и не могу быть их другом. Именно поэтому я решил уехать из города... — ... к своему отцу, на небеса или где он там оказался? — кивнула де Круаль. — Когда я наткнулась на вас, вы собирались застрелиться. — Я передумал, — серьёзно ответил Леон. — Зачем самому отнимать у себя жизнь, когда вокруг есть столько охотников это сделать? — Вы ворвались ко мне в карету, чтобы попросить меня о последней милости? — к Луизе вернулся её обычный уверенный тон. — Что ж, дайте мне пистолет и пулю, и я с радостью окажу вам её. — Это вы сделать всегда успеете, — Леон поглядел в окно на укрытый ночным туманом город. — Послушайте, я хочу уехать с вами. Неважно, куда вы едете: хоть в Бургундию, хоть в Нормандию, хоть даже в проклятую Англию! — Ненавижу Англию! — де Круаль сверкнула глазами. — Там я чувствую себя загнанной волчицей. — Значит, у нас больше общего, чем мы думали, — усмехнулся он. — Я знаю, что вы раздумываете, не вонзить ли мне в горло заколку и не выкинуть ли моё тело из кареты, но поверьте, живым я принесу вам больше пользы. Я могу быть вашим помощником, союзником, защитником, другом, любовником — как вы помните, в последнем качестве я вас не разочаровал... — Как я могу вам доверять? — Луиза нахмурилась. — Может, это дети мушкетёров прислали вас шпионить за мной? — Вы и правда думаете, что они на такое способны? — Леон был близок к тому, чтобы рассмеяться. — Бросьте, вы же превосходно разбираетесь в людях. Вы же понимаете, что я в отчаянии, иначе ни за что не обратился бы за помощью к вам. — Ещё не поздно передумать, — вежливо сообщила ему Луиза. — Я позволю вам выйти из кареты. Даже не на полном ходу. — Дело в том, что мне некуда идти, — Леон опустил голову. — Я могу уехать из города, но не знаю, что мне делать дальше. А вы всегда знали, что делать. Насколько я успел вас узнать, вы слишком умны, чтобы мстить и пытаться завершить игру, которая уже проиграна. Вы просто уедете как можно дальше от Парижа и заляжете на дно в каком-нибудь тихом местечке, так? — Так, — она настороженно кивнула. — Наверняка у вас найдётся служба и для меня. Я буду вас охранять — уверен, у вас много врагов. Буду ввязываться в любые ваши авантюры — разумеется, если они не угрожают благополучию Франции или детям мушкетёров. — Мне глубоко безразличны благополучие Франции и дети мушкетёров, — заявила де Круаль. — Хотел бы сказать то же, но не могу, — он снова посмотрел на свою невольную спутницу. — Уедем вместе, заляжем на дно, и пусть они живут дальше — без нас. Я уже по горло сыт всей этой историей с мушкетёрами, сокровищами и призраками, да и вы, думаю, тоже. — А если дети мушкетёров отправятся вас искать? — Луиза прищурилась и изучающе взглянула на Леона. — Не отправятся, — уверенно ответил он. — Я им не нужен — всем, кроме, может, Анжелики. Но даже если она и будет меня искать, то откуда ей знать, что я уехал с женщиной, которую они считают своим злейшим врагом? — Не так уж и глупо, — кивнула Луиза и в знак примирения вернула заколку в свои густые волосы. — Ваше предложение по-прежнему звучит безумно, но в нём, как ни странно, есть какое-то здравое зерно. Можете доехать со мной до первой гостиницы, а там мы решим, что делать дальше. В конце концов, я всегда могу вас прогнать или даже убить. — Постараюсь сделать всё возможное, чтобы этого не произошло, — Леон склонил голову. На этом их удивительное соглашение было заключено: Луиза, откинувшись назад, с наслаждением вдыхала прохладный ночной воздух, Леон же, тоже откинувшись на сиденье, искоса рассматривал свою новую госпожу, но размышлял на этот раз не о её фигуре и лице, а о том, что мушкетёры могут настигнуть его не только в реальности. «Что ты будешь делать, если твой отец явится тебе во сне и начнёт упрекать тебя?» — спросил Леон сам себя и сам же себе ответил: «Пошлю его к чёрту. Есть и его вина во всём случившемся. Надо было думать обо мне раньше, когда я был ребёнком. А теперь простите, господин Портос, но я уже вырос и могу принимать решения самостоятельно. И платить за них тоже». И всё-таки, несмотря на несомненную опасность, которую представляла его спутница, на все маячащие впереди последствия необдуманного решения и будущие угрозы, Леон, вдыхая парижский воздух, странным образом перемешивавшийся с ароматом духов де Круаль, впервые за много дней, месяцев, а может, и лет, чувствовал себя по-настоящему счастливым.