Теплый предзакатный свет пробивается сквозь распахнутые настежь окна, лучиками бегая по бежевой скатерти, аккуратно накинутой на обеденный стол. Если посмотреть в сторону солнца, то можно увидеть, как в его сиянии танцуют оседающие на пол пылинки.
Эндрю шумно выдыхает через нос, и они разлетаются в разные стороны, на секунду ускоряясь, а после вновь замедляют свое падение, словно кружащие в зимнем плотном воздухе снежинки.
На кухне пахнет овощами, курочкой в сливочном соусе и немного незнакомыми мальчику цветами, стоящими в вазе неподалеку.
Эндрю был в разных семьях, но только у Спиров на кухне всегда настолько уютно, что хочется задержаться здесь на подольше: Касс любит, чтобы на столе всегда стояли живые цветы и чтобы скатерть менялась каждый месяц — ее цвет зависит от времени года, а узор — от настроения.
Такая мелочь всегда казалась Эндрю ужасно приятной, такой, какую хочется перенять и в свой дом: как будто помещая в него столь маленькую частичку себя, как отображение настроения в традиции менять скатерть, можно почувствовать себя дома в четырех холодных стенах.
— Он продолжает пытаться заговорить со мной на уроке, но я не хочу быть его другом, — надутым тоном заявляет Эндрю, ковыряя вилкой тушеные брокколи, катающиеся по тарелке, как шайба по льду.
Обычно он предпочитает слушать, а не говорить, — обычно ему просто не позволяют много говорить, — но Касс каждый день интересуется, «как дела в школе», а после складывает короткие ответы Эндрю в историю, о развитии которой обязательно спрашивает за ужином, если им удается провести его вдвоем: в присутствии мужа Касс или, что самое отвратительное, ее сына — Эндрю молчит так, как будто от этого будет зависеть его жизнь.
— Знаешь, милый, — ласково начинает Касс со своего места у плиты; на сковородке скворчит новая порция сырой курицы, оказавшейся в раскаленном масле, но Эндрю все равно идеально улавливает негромкий голос женщины, потому что прислушивается к ней совершенно бессознательно, — иногда люди в своих суждениях очень категоричны. Они делят мир на белое и черное. Некоторым так легче судить о чем-то: если у тебя есть только две стороны медали, ржавая и до блеска отполированная золотая, то ты легко можешь выбрать ту, которая будет выгоднее на тебе смотреться. Но в нашем с тобой видении, не более хорошем, а просто другом, — жизнь куда сложнее, и обычно она никогда не обходится лишь двумя сторонами. Ведь тебе необязательно быть ему другом или становится врагом: вы можете быть просто одноклассниками, приятелями или даже хорошими знакомыми, а можете не вешать на себя никакие ярлыки или вовсе не общаться. Выбери ту позицию, что поможет тебе чувствовать себя комфортно.
Эндрю выдыхает, согласно кивая. Может быть, он может взглянуть на ситуацию с этой стороны. Во всяком случае, до понедельника еще целые выходные, и у Эндрю много времени на то, чтобы подумать. Он не хочет заводить врагов — драки или громкие ссоры, вероятно, станут проблемой. А Эндрю не хочет стать проблемой для Касс, не хочет уезжать обратно в систему, не хочет отправляться в путешествие по семьям, «жалеющим» бедных детишек ровно до того момента, пока они не начинают выходить из их рамок комфорта.
Брокколи легко накалывается на вилку, и мальчик с удовольствием отправляет овощ в рот, думая лишь о шоколадном десерте, что ждет его в холодильнике. Сладкое всегда помогало ему размышлять лучше.
Шум ключей, поворачивающихся в дверном замке, звучит для Эндрю страшнее приговора.
— Мам, я дома, — бросает Дрейк прежде, чем показаться в проеме кухни и, оголяя зубы, улыбнуться всем, собравшимся на ней. — Приве-е-ет, Эй-Джей, — растягивая гласные, произносит он, и, вдохнув, Эндрю больше не чувствует вокруг себя запаха вкусной еды или цветов — только кровь, пот и привкус соли во рту от нескончаемых горьких слез. — Не представляешь, какое сегодня произошло не-до-ра-зу-ме-ни-е, — по слогам лепечет он, повернувшись к Касс, и Эндрю чувствует, что его сейчас вырвет.
Желчь. Кровь. Забытый десерт. Холодный душ. Желчь. Кровь.
Когда Эндрю резко распахивает глаза, в комнате царит кромешная темнота.
Приходится потратить несколько секунд на то, чтобы болезненно мелькающие перед глазами пятна пропали и позволили Миньярду сконцентрироваться на окружающем его мире, но на самом деле Эндрю готов был защищаться еще когда тело, не проснувшись, не могло двигаться, а на затворках сознания, подсвечиваясь агрессивно-красным, мелькала мысль:
«Металлом. Здесь пахнет металлом. Кровь. Опасность».
Тело медленно отмирает после сна в неудобной позе, и, быстро оценив обстановку, Эндрю понимает, что может свободно дышать и беспрепятственно двигаться.
Это не его кровь. Не его проблема.
Не его кошмар.
Первое, что бросается в глаза, стоит парню приподняться на локтях и посмотреть вниз, — распахнутое окно, впускающее в комнату бледно-желтый свет от фонарей. Такое, каким Эндрю его и оставил, после того как выкурил несколько сигарет, подаривших Миньярду горечь на губах и языке, и отправился спать: ставни, измазанные пеплом и разрисованные цветными маркерами, — спасибо Ники и его долгим разговорам по телефону с Эриком, — раскрыты нараспашку, а шторы постоянно развиваются на ветру из-за сильного сквозняка, завывающего в комнате. Единственное отличие — лужа, успевшая появиться на подоконнике.
Там, на укутанной ночью улице, уже несколько часов льет обещанный синоптиками дождь: черные тучи избавляются от тяжести своей ноши, а молнии, словно игривые рыжие лисы, бегают от норки к норке, разбавляя темноту неба своим свечением.
Ветер, скрипя ставнями, в очередной раз врывается в комнату в поисках пристанища от барабанящих по асфальту капель, Ники тут же закутывается глубже в одеяло, даже во сне имея силы побубнить на холод, пронизывающий до костей, а Аарон едва ли не падает с кровати, когда дрожь вместе с мурашками пробирается по телу.
Миньярд не видит Кевина, занимающего койку под ним, но Эндрю уверен, что он в не лучшем состоянии. С того момента, как Дэй попал в Пальметто, Миньярд еще ни разу не видел, чтобы тот был чем-то доволен или чему-то рад, так что вряд ли мороз и шум ливня — то, о чем Кевин вдохновенно мечтает в данную секунду.
Нужно бы закрыть окно. Хотя Эндрю, ровно, как и остальным, совершенно не хочется вставать: электронные часы показывают пол пятого утра, конечности ватные и ноющие после изматывающей тренировки, а голова ощущается ужасно тяжелой и нагруженной мыслями.
Во рту привкус желчи, ни то от сигарет, ни то из-за дерьмового прошлого.
Возможно, Миньярду стоило бы сходить к Би вне составленного с Аароном расписания, но всю неделю будут лить дожди и все, чего ему сейчас хочется — это как можно больше спать. Высокая влажность, давление и серость за окном — лучшие спутники сонливости и усталости.
Устало вздохнув, Эндрю приподнимается на кровати.
Если он сейчас не разберется с окном, то кто-нибудь точно заболеет; у Аарона скоро зачет по химии, у Ники намечается встреча с Эриком, Кевин же не проживет и дня без корта, а слушать их шмыгающее и кашляющее нытье — Эндрю не намерен.
Телу, оставшемуся без щита в виде одеяла, холодно и зябко, светлые волоски на ногах и руках встают дыбом, а зубы начинает болезненно сводить. Миньярд накидывает на плечи, прикрытие лишь футболкой, заботливо оставленный Рене плед и чешет об него успевший замерзнуть и покраснеть нос. Сделав напоследок еще один глубокий вдох и наполнив легкие воздухом, пронизывающим их, словно иголками, Миньярд вновь чувствует этот ужасный запах металла.
Глаза инстинктивно цепляются за черные повязки, скрывающие исполосованные предплечья, но те совершенно сухие.
Грудь железными тисками сдавливает желание разодрать давно зажившие шрамы в кровавое месиво, содрать с себя кожу, лишь бы избавиться от этого пульсирующего в висках ощущения безысходности и пустоты, приходящего вместе с этой до дрожи знакомой вонью.
Эндрю мысленно считает до десяти на английском, затем в обратном порядке на немецком, закрывает глаза, представляя перед собой образ Би и стараясь нарисовать его идеально точным, вплоть до мелочей, а затем, загнав подальше любые провокационные мысли, наконец встает, не выбираясь из пледа.
Здравствуй новый дерьмовый день. Спасибо, что наступил.
Оказавшись внизу, Эндрю морщится из-за ледяного пола, то тут, то там забрызганного водой, и своего глупого вчерашнего нежелания надеть чертовы теплые носки. Потоптавшись на месте и привыкнув к ощущению колющих стекл и ножей под ногами — бедная Русалочка, — Миньярд плетется к окну, захлопывая его с куда большей силой, чем действительно нужно.
— Эндрю? — Хэммик подскакивает на месте, путаясь в простынях, и впивается взглядом в невысокую фигуру. — Все хорошо?
Эндрю отрывается от разглядывания жалких, забывших зонты и почему-то не спящих в столь чудный час людей за окном, и переводит взгляд на Ники, сонно потирающего глаза, сидя на своей кровати.
Однажды, еще когда они жили вместе с Аароном и Хэммиком в доме, последний случайно застал Эндрю за «ночными шатаниями по кухне в поисках кофе, спасающего от кошмаров». С тех пор Миньярд иногда стал замечать за Ники, как тот покупает лишние сладости и ныкает их рядом с баночками от кофе или как приносит на тумбу Эндрю бутылку воды и аспирин, если видит, что тот в течение дня чрезмерно вялый.
«Семья» для Эндрю — слово, которое весит слишком много, чтобы разбрасываться им или произносить его вслух, — как будто если слова соскользнут с его языка, то все вмиг рассыплется, — но в этой жизни у него есть ровно два человека, которых он может назвать семьей и вовсе не потому, что они связанны с Миньярдом кровью, а потому что он
сам их выбрал и потому что
они выбрали его.
И еще один человек, с которым у Миньярда нет никаких родственных связей, только те, что они сами плетут между собой на исключительно своих условиях: защита, повод, интерес, обещания, причина жить.
Человек, большую часть своей жизни проживший на автоматизме, и человек, живущий по строгому расписанию.
Человек, для которого выживание является планом на день, записанным в блокнотике его психотерапевта, и человек, который искренне хочет жить и делиться своей страстью.
Джон Маррс однажды написал:
«Если одна свеча воспламеняет другую — от нее не убудет». Кевин — свеча, горящая на бесконечном топливе целеустремленности, желания и азарта, и Эндрю постоянно обжигает пальцы, когда лишь думает о том, чтобы к ней прикоснуться. Он держит ее на расстоянии только потому, что в неконтролируемом огне слишком легко сгореть.
Это та позиция, в которой Эндрю чувствует себя комфортно, и он ни за что не упустит ее.
Аарон, взъерошенный и сонный, высовывает нос из своего теплого укрытия, но почти сразу забирается обратно, пробубнив тихое, но внятное «Спасибо, засранец», от которого Эндрю невольно вздрагивает.
Может, ему стоит еще раз хлопнуть окном.
— Спи, — хриплым голосом отмахивается от ожидающего ответа кузена Миньярд, шаркая по полу обратно в сторону кровати.
Вряд ли ему удастся вновь уснуть, обычно, после кошмаров, лучше не закрывать глаза на долгое время во избежание неприятных воспоминаний, но он может закутаться в два слоя одеял и провести еще несколько часов в тишине, листая ленту твиттера: в последнее время ему нравится читать все посты подряд по хештегу, относящемуся к Кевину и его переходу в Пальметто в качестве помощника тренера; есть что-то приятное в том, чтобы следить за тысячами срущихся в интернете людей, особенно когда ты знаешь всю правду и они в твоих глазах кажутся совершенными идиотами.
Ники, несколько секунд смотрящий на кузена, просто чтобы убедиться, что тот действительно в порядке, тут же согласно хмыкает, красноречиво благодарит Эндрю за спасение, не понимая, что мешает английский и немецкий, и отключается, возвращаясь ко сну, пока Эндрю, все еще слишком раскаченный после резкого пробуждения и нежеланного сна, замирает на полпути, краем уха уловив странный, неестественный звук.
Через несколько секунд звук повторяется, и Эндрю сразу же поворачивается в сторону Кевина, удивляясь, что не заметил этого раньше: Дэй лежит на спине, одеяло прикрывает его тело лишь до половины торса, оставляя открытым вид на серую, почти полностью пропитавшуюся потом футболку. Одну руку Кевин положил на лицо, скрывая нос, словно кошка, спасающая его от холодов, а вторая валяется вдоль тела безвольным грузом и изредка напрягается, словно Дэю снится что-то нехорошее.
Миньярд несколько секунд изучает взглядом развернувшуюся перед ним картину, слишком
несправедливую для такого раннего утра, а потом взгляд наконец улавливает в полумраке комнаты то, что стало одной из причин раннего пробуждения Эндрю — кровь.
Алую, стекающую по покрасневшим от холода щекам и пахнущую металлом кровь, вид которой ударяет Миньярда по лицу, будто отрезвляющая пощечина. Через считанные секунды Кевин оказывается поднятым за плечи и усаженным на задницу. Пальцы покалывает от прикосновений, которых ни один из них сейчас вовсе не желал, но Эндрю явно ощущает необходимость своих действий и ужас возможных последствий, которые могли бы произойти, не сделай он этого ежесекундно.
— Что? — едва соображая, спрашивает Кевин-я-не-понимаю-что-сейчас-задохнусь-Дэй, а после замечает стремительно стекающую по подбородку кровь, сопровождаемую тупой болью в носу, и затыкается, предварительно покрыв дождливое утро и приятное пробуждение парочкой изощренных матов.
Серая футболка почти мгновенно пачкается бордовыми разводами, которые вряд ли получится вывести без годового запаса перекиси, а Кевин, промаргиваясь, чтобы согнать пелену перед глазами, устало вдыхает сквозь зубы, пытаясь поднять ноющую руку и остановить водопад в своем носу.
— Ты просто одна ходячая двухметровая проблема, — раздраженно шипит Эндрю, возвращаясь в комнату с влажным полотенцем и кидая его Дэю.
Живот мутит от вида крови, размазанной по простыням, а перед глазами мелькают совсем не картинки настоящего, как бы сильно Миньярд не пытался зацепиться за уже ставший знакомым образ Кевина. Сейчас Эндрю нужны лишь привычный вес сигареты между пальцами и кофе с неприличным количеством сахара. Сигарета и кофе…
— Надеюсь, в следующий раз ты захлебнешься, — без толики сарказма говорит Миньярд, пока удары сердца эхом колотятся в каждом уголочке его тела. Слишком много триггеров для одного только утра: Эндрю пообещал защитить Кевина от Рико, но не мог и предположить, что едва не потеряет его тупую задницу из-за чертовых капилляров в носу. Он определенно теряет сноровку, раз начинает дергаться от таких мелочей.
— Лучшее «доброе утро» в моей жизни, — парирует Кевин, прикладывая ткань к носу. — Спасибо.
— Не закидывай голову, — закатывая глаза, говорит Эндрю. В Эверморе так часто ломали людей, а они серьезно не научились базовым навыкам заботы о себе? — Если, конечно, ты не хочешь захлебнуться со стопроцентной вероятностью.
Дэй хмыкает, уголком полотенца вытирая присохшую к щеке кровь:
— О, нет, обычно я мечтаю захлебнуться с вероятностью около восьмидесяти процентов.
Эндрю бросает на Кевина тяжелый взгляд, а после фыркает, заметив, как Дэй по-детски показывает ему язык в ответ.
— Замолчи, — отрезает Миньярд, цокнув языком. — Что с рукой?
— Я думал, ты сказал «молчать»? — совершенно нагло и совершенно натянуто ухмыляется Кевин.
Темно-коричневые волосы взлохмачены, словно одна из молний-лисичек попала ему прямо в голову, а на щеках красуется след от подушки и присохшая кровь, и все равно Дэй выглядит так, будто только что сошел с обложки глянцевого журнала. Эндрю так сильно хочется придушить его на месте, чтобы он перестал ухмыляться через боль и строить из себя невесть что. Нашелся тут умник на его голову.
— Я продам тебя фанатам, — отвечает Миньярд, кутаясь в плед. — Или на органы.
Кевин растягивает уголки губ в улыбке, поворачивает лицо в сторону Эндрю и цепляется за его неизменно ничего не выражающую физиономию: подкрашенные краской брови слегка нахмурены, а глаза, темно-коричневые, почти черные, серьезны и смотрят прямо на Дэя. Это так привычно и знакомо, что Кевин наконец расслабляет плечи, которые и не знал, что напряг.
На самом деле предложи кто Дэю развалиться на органы несколько месяцев назад, он бы сказал, что это очень даже заманчивое предложение: никаких проблем с мафией, играми в незнакомой, совершенно несобранной команде и будущим; живешь себе по частям в других людях, людях, искренне борющихся за жизнь, и наблюдаешь за всем их глазами. Так проще: не чувствовать боли и страха, не молить о быстрой и безболезненной смерти каждый раз, когда видишь кого-то из прошлого.
И все же сейчас, покинув черные, измазанные кровью и пеплом обгорелых крыльев стены Эвермора и вдохнув в легкие свежей свободы, Кевин думает о том, что не хочет умирать. Не хочет расставаться со всем, чего достиг за эти годы, не хочет пускать жизнь сквозь пальцы, не хочет, в кое-то веки, отдавать
свою жизнь под управление кому-то. Это так тяжело — хотеть жить, но не иметь ни малейшего понятия, как. Он не может справиться даже с такой мелочью, как кровь из носа, но уже планирует, как будет выходить на поле против Рико, — человека, способного стереть Кевина с лица Земли одним только телефонным звонком, — перекидывая клюшку в здоровую руку.
Засыпать и просыпаться, думая об одном и том же, — ужасно утомляет, но у Кевина особо нет выбора.
Он вырос, играя по уже написанным и созданным до него правилам игры. Дэй — признанный сын экси, до определенного момента не имеющий родителей; не имеющий другого воспитания. Он привык иметь режим, список запрещенного и разрешенного; привык всегда иметь человека, напарника, под рукой, привык отвечать за него и делать все, чтобы ему не пришлось отвечать за Дэя.
Сейчас перед Кевином открываются двери новых, еще неизведанных возможностей, но он не знает, как зайти туда и имеет ли он на это право. Словно слепой котенок, Кевин должен тыкаться носом, до куда дотягивается, и проверять — не ударит ли его током?
Но с Эндрю все проще.
Когда Дэй вломился в номер к Ваймаку, едва способный дышать и разбирать путь перед собой из-за адской боли, сжирающей руку изнутри, а вместе с ней и все прошлое, шлейфом тянущееся за Кевином, Миньярд сидел внутри вместе с со своей копией и Хэммиком, совершенно не похожим на их кровного родственника. И из всего месива людей, голосов и вопросов, накрывающих Кевина, подобно лавине, Эндрю стал маяком — неподвижной опорой, указывающей путь сквозь черноту Эвермора, навсегда поселившегося у Дэя в голове. Его рука на задней стороне шеи — была благословением, а спокойный, наполненный сталью голос — спасательным кругом. Эндрю научил его свободно дышать; Кевин дал Миньярду причину
остаться здесь.
Однажды они уже пересекались в стенах Эвермора, но это… Это определенно другой уровень.
— Тогда для начала тебе придется поднять меня, — заявляет Дэй, прекрасно зная, что Эндрю
может сделать это, не прилагая особых усилий. В его руках достаточно силы, чтобы поднять Кевина или защитить его, и осознание этого приземляет и окрыляет одновременно сильнее любого спиртного. Дэй чувствует себя спокойно и уравновешенно рядом с ним.
— Слышал что-нибудь про телеги? — бросает Эндрю, просто потому что в душе он всегда пубертатная язва.
— Не знал, что ты мечтаешь покатать меня в телеге, — усмехается Кевин, невольно представляя эту картину в своем заспанном сознании. Бедная Маз, услышав это, наверное, сама себя сдала бы на металлолом. — Деревенский шик.
— Я перееду тебя телегой, если ты не ответишь на чертов вопрос, — едва сдерживая зевок, произносит Миньярд.
Размеренный стук дождя и свист ветра за окном склоняют ко сну, благодаря чему тело невольно становится вялым и вареным, но Эндрю не нужно прикладывать больших усилий, чтобы воспроизвести перед глазами картину изувеченной окровавленной руки, — на самом деле, Миньярду достаточно лишь моргнуть дольше обычного, дабы будто наяву почувствовать как ощущалась шея Кевина под кончиками пальцев, вспомнить, как бешено стучал его пульс и как пахло в том ужасном гостиничном номерке.
Кевин до побеления прикусывает губу, свешивая ноги с кровати. Эндрю пинает тапочки в сторону этого горемыки, а после смеряет того грозным взглядом, напоминая о своем ожидании ответа. Дэй вздыхает, откидывая тряпку на тумбу и морща нос, наконец решивший прекратить аквадискотеку, но еще не успевший полностью оправиться:
— Рука… иногда ноет. В плохую погоду. Преимущественно в дождь. Врач сказал, такое бывает после перелома, — Кевин говорит об этом, не скрывая заметного и за километр пренебрежения в своем голосе.
Дэй каждому «Лису» успел прочитать нотацию о важности здоровья и своевременного лечения травм, — особенно Аарону, на пятьдесят процентов состоящему из энергетиков, — но смириться с собственной потерей, перестать видеть в линиях ладони напоминание о Рико — все еще непосильная задача.
Однажды во время «вечера кино» Ники, даже не задумываясь о последствиях своих слов, рассказал, что на ладони каждого человека находится личная, неповторимая
«линия жизни». Якобы есть люди, что по ней могут посмотреть любую информацию: от количества лет, предначертанных человеку, до его любовного фронта или дружеских отношений. Глядя на свою ладонь, кожа на которой покрылась грубой корочкой шрамов и выпуклых полос, Кевин не раз задумывался о том, как травма повлияла на его цепочку жизненных событий. Да, он потерял годы тренировок своей ведущей руки, но, освободившись от контракта с «Воронами», он получил куда больше. Никто и никогда не сможет отнять у сына экси его страсть, опыт и упорство, а рука — это лишь оружие для их сражения. Всегда можно переучиться на другую, и ноющая боль в травмированной ладони — лишнее тому доказательство.
— Отвези меня на поле, — вдруг заявил Кевин, решительно настроенный прогнать любые мысли о боли и Рико из своей головы. Где-то там Жан сейчас отдувается за них двоих, так какое право Дэй имеет тратить золотое время на самокопание?
— Пошел нахуй, — тут же отрезает Эндрю, отворачиваясь в сторону кухни. Сигареты и кофе.
— Ты все равно не уснешь. И я не усну, — тут же добавил Кевин, решив не уточнять, что дело в сводящей зубы боли.
— И поэтому ты решил, что я хочу тащить тебя в ливень на стадион? — Миньярд усмехается, заворачивая в нужный дверной проем.
Плед, будучи слишком длинным, тащится за ним, как подол платья за невестой, но Эндрю слишком плевать на то, какое количество пыли он им сейчас соберет. Главное — сбежать от умоляющего взгляда Кевина, которому определенно пора поменять футболку, и его пламенных речей о том виде спорта, который Миньярд раньше десяти часов утра даже признавать отказывается.
— Что ты хочешь взамен? — фыркая, спрашивает Кевин, не привыкший торговаться, чтобы пойти на поле.
Раньше ему нужно было прикладывать огромные усилия, чтобы с него выйти.
Сложив руки на груди, дабы выглядеть более серьезным и нацеленным на реализацию своего отстойного, по мнению Эндрю, плана, Дэй морщится сначала из-за занывшей ладони, посылающей болезненные пульсации в запястье и предплечье, а потом из-за влажной липкой футболки, к коей он случайно прикоснулся, когда вставал в позу. Скрестив руки, чтобы стянуть с себя ненавистный предмет одежды, Кевин невольно напрягает мышцы рук и пресса, вынуждая Эндрю, не готового к подобным испытаниям, внутренне закричать — он еще недостаточно проснулся, чтобы идеально контролировать свое лицо, а потому легкое изумление проскальзывает в наклоне бровей и прищуривании глаз. Кевин, заметив это, — конечно, он заметил, — хмыкает, дергая носом.
Это все определенно слишком: еще недавно Эндрю мирился с последствиями сна, потом порция отменного стресса и запутанных мыслей с утра пораньше, а сейчас еще и
это. Теперь ему точно нужно как можно больше кофе и, возможно, холодный душ.
Он же не слепой, черт возьми.
Возможно, в другой день при таких же обстоятельствах Эндрю было бы тошно смотреть даже на свою кожу, не то, что на кого-то еще. Но сегодня Миньярд чувствует себя разморенным, может, из-за погоды, мыслей о Касс или из-за недосыпа, и любые мысли просто ускользают из головы, не успев превратиться во что-то более серьезное. Находиться рядом с людьми в подобном дрейфующем состоянии — совершенно небезопасно,
но это же Кевин, так что Эндрю, тяжело вздохнув, просто разворачивается и распахивает все шкафчики, вытаскивая кофе и точно не собираясь закрывать дверцы обратно.
— Сразу заходишь с козырей, Дэй, — едва громче шепота произносит Миньярд, совершенно точно не собирающийся уточнять, что он имеет в виду.
Достав любимую кружку, Эндрю насыпает туда столько сахара, что Кевин давится слюной от возмущения.
— Хочу взамен вооруженную армию трансформеров, дом с новейшей системой безопасности и твикс. А еще, может, пинту мороженого.
— Ты издеваешься надо мной, — произносит Кевин.
Это не вопрос, так что Миньярд решает не отвечать.
— Правда взамен на тренировку? — пытается Дэй, однако Эндрю почти сразу включает чайник, что заполняет комнату характерным шумом и понижает громкость слов Кевина до минимальной. Тот, ворча, уходит в ванную комнату, чтобы закинуть грязную футболку в корзину для белья, забыв о том, что ее стоило бы замочить, а, когда возвращается, Эндрю уже протягивает ему кружку с заваренным с пакетика чаем. — Зачем? — удивленно спрашивает Дэй, но кружку из чужих рук забирает не без удовольствия.
— Пей, — отрезает Миньярд, присаживаясь на подоконник с собственной кружкой, наполненной кофе. Задницу тут же обдает холодом, несмотря на плед, но Эндрю даже не вздрагивает, доставая пачку сигарет из нычки за батареей. — И я не собираюсь отшкрябывать с поля твое дохлое тельце, так что, если ты собираешься тренироваться, то должен поесть.
— Значит ли это, что ты согласен? — спрашивает Кевин, округлив глаза от неожиданности.
Эндрю хмыкает, думая о периодично мелькающих дворниках, стирающих капли с лобового стекла. Дождь, барабанящий по крыше и отскакивающий от шин водопадом, обливающим прохожих. Конечно, чтобы дойти до машины, придется промокнуть, но есть что-то заманчиво-успокающее в езде по полупустым дорогам в легкий туман, оседающий на асфальт.
— Зависит от цены твоей правды.
— Это касается Ичиро, — голос Кевина предательски вздрагивает на последнем слове, и Эндрю решает, что это достойная информация за несколько часов неприкаянного сидения на поле и наблюдения за экси-фанатиком.
— Выкладывай.
***
Глядя на бегающего по полю Кевина со своего места на трибунах, Эндрю думал лишь об одном:
обещание.
Дэю нужна была защита от Рико.
Уход из Эвермора не мог пройти без последствий: младший Морияма с самого основания «Воронов» тренировал и составлял свою «свиту», что должна была привести его к беспроигрышной серии ослепительных побед, а потеря, — и, что еще хуже, переход под крыло другой команды, — одного из сильнейших ее игроков — и подавно не входили в его планы. Эндрю, выслушав от захлебывающегося в панике Кевина, ворвавшегося в номер Ваймака, историю про «подстроенную игру», «нечестную победу» и «наказание», прекрасно понимал, что будет дальше — Рико захочет вывести Кевина из игры всеми возможными способами. Безусловно, Дэй бы не стал чесать языком про обратную сторону «бизнеса» японской мафии, потому что жизнь ему еще дорога, но вот научиться играть в условиях потери одной руки и сломить Рико на корте — это Кевину под силу, и Морияма это прекрасно понимает.
Только вот Рико нужен своей семье только в том случае, если от него будет хоть какая-то польза: кому нужно содержать дорогостоящую команду, не умеющую выигрывать? Но Рико слишком трусливый кусок дерьма, чтобы полагаться только на свои силы и начать тренироваться — он будет играть грязно, использовать безграничное количество «Воронов», как пушечное мясо, что будет целиться по Кевину, а после вылетать из игры с красными карточками.
Рико будет подлавливать любой момент, чтобы обезопасить себя от поражения, а Эндрю вполне в состоянии справиться с одним маленьким паникующим говнюком, прикрывающим свою задницу статусностью фамилии и влиянием зеленых бумажек.
Все, что Миньярду нужно было сделать, — дать Кевину стену за спиной, позволить ему поверить, что ни Рико, ни одна из посланных им шавок не доберется до него. И Эндрю действительно
мог это сделать: собственная жизнь для него не имеет ценности, когда дело касается его семьи, ради них он может биться насмерть, а выигрыши, которые Кевин мог принести «Лисам», очень хорошо сказались бы на их стипендии и, следовательно, оплата медицинской школы Аарона обходилась бы им куда легче.
Защита в обмен на шанс прожить еще один год.
Так оно и было.
Изначально.
Оказалось, что защищать тело Кевина Дэя и защищать разум Кевина Дэя — две абсолютно разных вещи.
Сидя на ступеньках черного входа «Райских сумерек» и вдыхая терпкий сигаретный дым, Эндрю, не выпивший за сегодняшний вечер ни одного глотка алкоголя, но совершенно пьяный, смотрел на сидящего рядом Кевина, говорящего ему
«Просто раздели мою страсть, пока не найдешь свою» и
«Эндрю, тебе пора пересмотреть свою ценность», и понимал, что, копаясь в голове Дэя, загнал его слишком глубоко под собственную кожу, что теперь пылает и чешется из-за жара внутри.
И сейчас, узнав о том, что Ичиро по своей воле решил поддерживать Кевина, дабы тот разбил ценность Рико и позволил Морияма стереть его с горизонта, Эндрю понял, что Дэю больше не нужна его защита, но он все еще хочет, чтобы Миньярд был рядом. И дело уже давно не в сделке, что была лишь оберткой этой сжигающей все на своей пути катастрофы.
Ему больше не хватает Роланда и быстрых перепихонов в кладовке клуба, ему недостаточно проехаться в машине под ночным небом, если рядом никто не забивает его голову бессмысленными разговорами, он слишком безобразно желает чувствовать себя таким же
живым, переполненным стремлением к росту, слишком наивно пытается представить себе будущее, в котором он не умрет в одиночестве. И Эндрю наяву слышит, как трескаются слабые, едва срощенные ребра от этих ощущений, рвущихся наружу.
Он так много чувствует, что ненавидит каждое из своих желаний, просто за то, что они заставляют его быть таким переполненным и разочарованным в себе.
Кевин горит слишком ярко для того, чьи глаза привыкли к одной только темноте.
Когда взгляд Миньярда вновь фокусируется на ярко-оранжевой форме, в которую Кевин с удовольствием облачается каждый раз, когда собирается выходить на поле, — «Главное, что не черная», — он находит Дэя уже упавшим на колени посреди поля. Волосы вспотели, взъерошились от интенсивного бега и прилипли ко лбу, футболка плотно облепляет часто вздымающуюся грудь, а зеленые глаза бешено бегают по ладони, боль в которой, вероятнее всего, схожа со смертельной.
В этот раз он протянул куда дольше.
За один прыжок поднявшись с сидения, Эндрю огибает плексигласовые ограждения и быстро проникает на поле, шагая по искусственной траве прямо в берцах. Слава богу, что Ваймак этого не видит — его бы сердечный приступ схватил, а Миньярда бы с поля вывозили по частям.
Кевин, все еще пытающийся отдышаться, слышит приближающиеся шаги и почти сразу поворачивается к Эндрю, стараясь убрать со своего лица любые признаки боли, что, конечно, абсолютно тщетно. С каждой каплей, падающей с затянутого тучами неба, Кевин чувствует, как усиливается ноющая боль в руке.
Боль, напоминающая о его слабой точке.
— Прекращай заниматься этим дерьмом, — бросает Эндрю, подходя ближе и поднимая на себя лицо Дэя за подбородок. — Ты серьезно думаешь, что никто не понимает, как кипит твой котелок? — добавляет он, тыкая пальцем Кевину в лоб. —
Тебе пора пересмотреть свою ценность, — цитируя Дэя, фыркает Миньярд, пока первый обреченно морщится.
— Мне нужно больше тренироваться, — настаивает Кевин, дуя губы, но Эндрю садится на корточки, несильно надавливает пальцем на больную ладонь, чем вынуждает Дэя вскрикнуть и схватится за нее, прижимая к груди.
Зеленые радужки, отливающие изумрудным сиянием, — здесь бы даже Дороти потерялась, а у Эндрю совсем нет шансов, — смотрят прямо на Миньярда серьезно и решительно, словно пытаются прожечь дыру. В уголках глаз из-за боли и усталости скапливаются слезы, делающие взгляд совсем стеклянным, но Кевин не обращает на запылившуюся картинку никакого внимания, предпочитая вместо этого неотрывно следить за расширяющимися зрачками Миньярда, сидящего напротив. Со лба стекает капелька пота, следующая вниз к скуле и дальше к острой линии челюсти, и Эндрю следит за каждым пройденным ей миллиметром.
— Ты и так много тренируешься. Два раза в день, плюс ночные, плюс пробежки, — заявляет Миньярд, не отрывая взгляда от выпирающего кадыка. Кому-то, не знающему их, могло бы показаться, что Эндрю просто завис спросони и бездумно глядит перед собой, но Кевин, будто все понимая, специально сглатывает, чем вынуждает этот самый кадык, обтянутый спортивной черной водолазкой, даже слишком хорошо сидящей на его подтянутом рельефном теле, дернуться, а после облизывает кончиком языка пересохшие губы, трещинки на которых только сильнее напоминают Эндрю о реальности всего происходящего.
— Недостаточно, — заявляет он. — Я не смогу выиграть, даже со всеми моими усилиями.
— Что ж, тебе повезло, — закатывая глаза, использовав для этого всю свою силу воли, парирует Миньярд. — Экси — это командная игра. Попробуй, для разнообразия, хотя бы пару раз кинуть мячик своим сокомандникам.
— А если… Если у них не получится? — спрашивает Кевин, нахмурив брови.
Это не просто игра, только не для них. Это последний подарок от Кейли, матери Кевина, перед тем, как он потерял возможность увидеть ее воочию хотя бы раз. Это счастливый билет на свободу после нескольких спасительных лет в колонии. Это игра на выживание, завязанная на борьбе за забитый мяч. Это красная линия, соединяющая их прошлое, настоящее и будущее.
Каждый пас, каждый вздох и поворот — как небольшой пункт плана, ведущий к чему-то большему.
Но сейчас, когда дело касается устранения Рико, — все обретает еще большие обороты. Кевину просто нельзя упустить этот шанс, нельзя позволить Морияма отобрать у него все, что делает его живым, что связывает его со своей семьей.
Он должен сделать всё ради победы.
Всё ради игры.
— Тогда твой зад прикрою
я, — без грамма сомнения в голосе произносит Эндрю, чем вынуждает Дэя широко распахнуть глаза в нескрываемом удивлении.
Его губы слегка размыкаются, словно он хочет что-то сказать, но Кевин, махнув головой из стороны в сторону, словно отгоняя ненужные мысли, лишь вновь облизывает их, шокировано глядя на Миньярда. Через пару секунд Дэй глубоко вздыхает, а затем на его лице появляется широкая, сначала немного неуверенная, а после счастливая улыбка.
Тишину пустого стадиона разрывает хриплый грудной смех.
— Спасибо, — не снимая улыбки с лица, выдыхает Кевин.
Впервые он по-настоящему улыбается.
И вот он…
Пожар.
Словно они находятся не внутри крытого совершенно пустого стадиона, в котором настолько тихо, что слышно собственной размеренное дыхание, так и норовящее сорваться с ритма, а в самом эпицентре ливня на улице. Будто сильный, сбивающий с ног ветер дует в лицо, вызывая безграничное чувство эйфории, пока холодные капли капают на лицо, освежая горячую кожу и взлетая с нее паром.
Эндрю чувствует, как тяжелеют веки, как все лишние мысли покидают голову и как ком встает в горле при виде этих чертовых ямочек на щеках. Руки невольно сжимаются в кулаки, крепко хватая пальцами короткие жесткие травинки. Как же
бесит.
— Эндрю, — тихо зовет Кевин, протягивает к нему больную руку, совершенно не боясь, что Эндрю может причинить ему вред, но не касается кожи, знает, что не стоит. — Ради всего святого, поцелуй меня уже.
Плотина, которую Миньярд тщательно выстраивал, опасаясь разрушительного потопа с другой стороны, трескается слишком стремительно, слишком быстро, чтобы это можно было предотвратить. Но Эндрю и не хочет что-либо предотвращать, он слишком долго плыл по течению, мышцы безгранично устали, теперь ему жизненно необходим этот перерыв, этот спасательный круг.
Он мгновенно поднимает глаза на Кевина, сталкиваясь с настолько понимающим взглядом, что живот начинает скручивать ни то от беспокойства, ни то от предвкушения. Поддаваясь вперед, Эндрю проклинает чертовых «Воронов» и их чертову прямолинейность, чертового Кевина, наклоняющегося к нему навстречу, и его чертовы волосы, слишком приятно ощущающиеся между пальцами.
Поцелуй по ощущениям и в самом деле, как неконтролируемый огонь.
Губы у Кевина ужасно горячие и податливые, Эндрю цепляется за влажные, еще не высохшие после тренировки волосы на затылке, царапая короткими ногтями кожу головы, чем вызывает у Дэя тихое шипение, и напирает сильнее, вкладывая в каждое движение желание, ненасытность и весь тот вулкан чувств, что бурлит между ребер.
Дэй млеет, едва слышно вздыхает в поцелуй и двигается ближе, стирая любое расстояние между ними, будто то причиняет ему физическую боль. Это похоже на падение с огромной высоты: сердце замирает, а потом начинает биться в тысячу раз сильнее нормы, посылая мурашки по натянутому, как струна, телу. Конечности не слушаются, действуя скорее интуитивно, чем по голосу разума, а в горле пересыхает, как от сильнейшей жажды.
Все установки, ранее забивающие голову, вмиг рассыпаются, когда Дэй отрывается, чтобы с придыханием спросить: «Где я могу…?», а после, получив ответ, вновь тянется навстречу, вздрагивает, когда Эндрю толкает его в грудь, укладывая на поле, и садится на талию, поместив крепкие бедра по бокам от нее.
Кевин едва сдерживает стон от окрыляющего чувства заземленности и комфорта чужого веса, возвращающего его разум обратно на эту планету. Руки дрожат, когда они, словно утопающие, тянутся навстречу друг другу и цепляются, цепляются и цепляются, как можно ближе, чтобы дышать одним воздухом, чтобы согреться этим ненастным дождливым днем. Эндрю сует ладони под ненавистно-рыжую футболку с двойкой на груди, пробегается пальцами по напряженным кубикам пресса, и не на секунду не отрывается от губ, которые наконец заполучил.
— До этого по своей воле я целовался только с двумя людьми, — шепчет Кевин много минут спустя, играясь с непослушными блондинистыми волосами, обладатель которых лежит на его груди и вслушивается в монотонное биение Дэевского сердца, что работает, как овечки для засыпающих детишек.
На самом деле Эндрю просто до безумия хочется закурить все это и, возможно, абстрагироваться от мира сего часов так на двадцать, но недоспанные часы дают о себе знать, а эмоциональное потрясение и какая-никакая активная деятельность чрезмерно его разморили. К тому же на улице все еще идет дождь, а мокнуть ради сигареты, когда он может перевести дух здесь, а потом закурить в раздевалке, пока будет ждать Кевина, — глупость.
— Жан Моро и…? — лениво спрашивает Эндрю, хотя, на самом деле, сейчас это не имеет для него никакого значения. Куда больше ему ненавистны слова «по своей воле», произнесенные Кевином так, будто сказанное им — это норма. С каждым разом, с каждой брошенной Дэеем фразой Миньярд все больше хочет разорвать Рико на кусочки, медленно и мучительно, но сейчас ему остается лишь надеяться, что прежде, чем Ичиро избавиться от Рико, — он прострелит ему яйца.
— Как ты понял, что это Жан? — Кевин, фыркнув, хмурится, отчего меж бровей появляется небольшая складочка, а после, будто забыв о своем вопросе, продолжает: — И Тея. Которая Мулдани. Мы трахались с ней в Эверморе. Типа добровольно, — тут же добавляет он. — Однажды она упрекнула меня в отсутствии сексуального опыта, — с натянутой ухмылкой сообщает он, и в списке ненавистных людей Миньярда появляется еще один человек.
Ад разорится на гребаных ублюдках из Эвермора.
— Ну и нахуй ее тогда, — заявляет Миньярд, зевая.
— Так я и сделал, — кивая, соглашается Кевин, отчего Эндрю брезгливо морщится:
— Фу, никаких гетерокринжульных высказываний в моем присутствии.
— Гетеро-что? — смеясь, переспрашивает Дэй, но Эндрю тут же цыцкает, прерывая поток размышлений в вялой черепушке полусонного Кевина, что наконец полностью запустил ладонь в мягкие прядки и стал легонько массировать кожу головы. — Это… Поцелуй что-то изменит между нами? — едва слышно спрашивает он с заметным волнением в голосе.
Эндрю чувствует себя сонным, но
живым, горячим. Он ощущает шершавую и мозолистую ладонь на своей голове, ощущает собственное дыхание, скользящее по широкой груди Дэя, ощущает звездочки в затекшей руке и приятную тяжесть внизу живота, как напоминание о последнем часе. Он все еще помнит о противоречивых мыслях и трудностях выстроения комфортных взаимоотношений, в которых они оба чувствовали бы себя в безопасности, поэтому никогда не погружается в эмоции, неуправляемые и спонтанные, глубже, чем может вынести. Но этот светлый огонек значительно лучше беспроглядной тьмы.
Так ли чувствуют себя свечи, когда их поджигают?
— Зависит от того, получу ли я свой твикс, — абсолютно серьезно говорит Эндрю, чем пробивает Кевина на еще один поток фырканий и бубнежа о нездоровом питании. — Может быть, я все же перееду тебя на телеге, — вздыхая и убирая чужую ладонь со своей головы, Миньярд, собрав последние силы, приподнимается, чтобы взглянуть Дэю в лицо, но тот уже закрыл глаза и мирно дрейфовал на грани сна. — Эй, стоять, только не засыпай. Я все еще не хочу тащить твою тушку со стадиона. И тебе нужен душ.
Поднявшись и стряхнув травинки с ботинок, Эндрю поворачивается, дабы поднять Кевина и как можно скорее вернуться в общежитие, однако, стоит Миньярду развернуться, как он тут же отшатывается назад, едва не валясь с ног. Вместо привычного дохрена высокого тела в вырвиглазной форме, на траве раскинулся темно-серый котенок, что спокойно спал пузом кверху, растопырив лапы. Хвост, не двигаясь, лежал, обвивая ногу, а одна из передних лап была растопырена под странным углом.
— Какого черта? — сквозь зубы шипит Эндрю, оглядывая животное, валяющееся в куче оранжевой одежды.
***
Хлюпающий стук берцев эхом стучит по стенам общежития.
Когда Эндрю, наконец, проходит в нужную комнату, внутри уже горит свет, — конечно, за окном разворачивается утро, но оно, погрязшее в тучах, слишком темное, чтобы пытаться выживать с тремя солнечными лучиками, постоянно сбегающими с небосвода.
Скинув кожанку на пол, Миньярд замирает в проходе, пытаясь понять, куда деть груз в руках, чтобы разобраться с ботинками. Хочется как можно скорее вылезти из мокрой одежды и окунуться в горячую ванну, где Эндрю намеревается курить до посинения легких или пока этот долбанутый на голову мир не объяснит ему, какого черта происходит.
Неподалеку раздается шум шагов: первым в проходе появляется Аарон, пытающийся вставить в глаз линзу, но отошедший от зеркала, чтобы посмотреть кто пришел, а затем и Хэммик, уже полностью переодевшийся в розовый спортивный костюм.
— Это что, котенок? — взвизгивает Ники, заметив свернувшийся у Эндрю в руках темно-серый комочек.
— Нет, — честно отвечает Миньярд, но Хэммик лишь закатывает глаза.
— Конечно, конечно, — лепечет он, вытягивая руки, чтобы забрать котенка к себе. Эндрю несколько секунд смотрит на протянутые ладони, а после, пожав плечами и решив, что хуже уже не будет, вручает мяукательную машину кузену. — Я о нем позабочусь, обещаю. Божечки, какая милашка! — Ники пищит, целуя бедного пушистика то в розовый нос, то в усатые щеки; котенок же смело переносит все пытки, оставаясь неподвижным, но немного недовольным грузом в руках. На мгновение Хэммик останавливается, оглядываясь по сторонам и задумчиво прикусывая щеку: — Кстати, ты не видел Кевина?
— Блин, а где Перри? — спросил Аарон, все еще продолжая стоять с линзой, лежащей на указательном пальце. Ники и Эндрю одновременно бросили на него смазанный, ничего не понимающий взгляд, так что, пожав плечами, Аарон фыркнул: — Ой, идите нахрен, — и ушел обратно в комнату.
